"...И это, в нескольких словах, причина, по которой всю литературную карьеру Дазая Осаму можно считать следствием многочисленных скандалов, которые преследовали — и будут преследовать — его в жизни".
[Накахара Чуя; OM0514 - Международное издательство]
— И почему мы снова здесь? — Так Чуя cможет отдаться ещё одному старику. Взволнованный Чуя навалился на своего лучшего друга. — Завались, Альбатрос. Вероятно, Накахаре Чуе нужны друзья получше. Сосед получше, для начала. Он прожил с Альбатросом все годы своей учёбы в колледже и ему не особо нравилась идея найти другого соседа-альфу в перспективе (очень возможной) получения докторской степени в сфере философии после его степени магистра. Однако, рыжеволосый также был готов признать, что были инциденты, с которыми ничего нельзя было сделать. Например, Альбатрос, которого спихнули с лестницы в "Люпине" за то, что тот был придурком. Возможно, он мог столкнуться с Пианистом или Липпманом наверху. Между прочим, он не отдавался никаким старикам. Он… искал возможности за пределами своей зоны комфорта и, самое главное, за пределами территории университета. В мире, рассчитанном на кого угодно, у кого есть власть и деньги, кто является альфой и бетой, таким, как он, приходится искать короткие пути. — Я надеюсь, у них есть хороший виски, — напевал Липпман, постукивая своим указательным пальцем по блестящей от помады губе и осматриваясь. Чуя сморщил нос, спускаясь по деревянной лестнице "Люпина". — Это лучший бар в Гинзе, — отметил он. — И самый дорогой, — сказал Альбатрос. — "Старый мир" прекрасно справлялся, разве нет? — В "Старом мире" нет того, что есть в "Люпине". Альбатрос прищёлкнул языком, засовывая руки в карманы своих мешковатых штанов. — Литературное достояние, мы знаем, — сказал он, и в его комментарии прозвучала ирония. — Ты сказал нам это всего лишь триста раз. Липпман наклонил голову в сторону другого альфы. — Хорошо. Это и богатые люди, Трос. — О, точно. Поэтому-то мы и здесь. Чуя предпочёл это проигнорировать. "Люпин" был уютным — что, возможно, было бы вежливым способом сказать "маленьким", но Чуя был слишком очарован баром и его историей, чтобы возмущаться. Это место описывалось двумя словами: плоское и тёмное. Вереница табуретов с пышными красными сиденьями обрамляла барную стойку, отделанную кожей и тёмной латунью, которые гармонировали с тёмно-коричневым декором. Даже спиртные напитки — целая стена из ликёров, возвышающаяся за спинами двух барменов, — казалось, сливались воедино в успокаивающем коричневом оттенке. Было приятно. Было спокойно. — Я уже засыпаю, — сказал Альбатрос, спрыгивая с последней ступеньки. — Тебя никто не приглашал, — прорычал Чуя. — Я сам себя пригласил. Драматично закатив глаза, Чуя оставил это без внимания. Стоявший рядом с Альбатросом Липпман пожал плечами. Он оглядел подвальный бар, поджав губы таким образом, которое Чуя научился распознавать, что это его не впечатлило. — Это оно? — спросил он. Да. Точно не впечатлило. — Здесь не настолько плохо, я обещаю, — сказал Чуя. Альбатрос кивнул, поднимая солнечные очки на лоб. — По крайней мере, здесь не воняет мочой и по́том, как в клубе на прошлой неделе. — Я говорил: это место было классным. — «Классным», — медленно повторил Липпман. — Классное - это... великодушный способ описать то место. Справедливости ради, "Люпин" был совершенно не похож на модные клубы, которые соответствовали вкусу Липпмана. Послевоенная архитектура и джазовый саундтрек довольно эффектно сочетались с голливудским гламуром и шикарной публикой, которую любил Липпман. Однако Чуе нравился липкий запах ликёра и дерева, наполнявший его ноздри, и глубокий красновато-коричневый цвет барной стойки. Бармен в чёрно-малиновой униформе кивнул им, когда компания неторопливо вошла в зал, высматривая, куда бы присесть. Чуя едва успел ответить улыбкой, как Альбатрос ткнул его локтем между рёбер, заставив рыжеволосого поморщиться. — Хэй, это он? Чуя повернулся в том направлении, куда указывал Альбатрос, схватив своего друга за руку. Он затаил дыхание. Это не мог быть он, не так скоро. Тем не менее, его сердце начало бешено колотиться в грудной клетке, когда глаза оглядели зал и пустые столики, остановившись на фигуре, склонившейся над стаканом, наполненным красным напитком, и— и он расслабился. Его плечи сгорбились, когда он выдохнул. — Это Сакагучи, — пробормотал он. Альбатрос нахмурился. — Выглядит скучно. — Он писатель, мой друг, — дружелюбно прокомментировал Липпман, как будто его лучший друг так же не был писателем. Как будто Сакагучи не слышал. Он вальсирующей походкой направился к стойке, повернувшись спиной к столику Сакагучи. — И даже не настолько занимательный, верно? В отличие от маленькой влюблённости Чуи. Чуя закатил глаза, но Липпман улыбнулся — искренней улыбкой, глаза сияли. — Я дразню тебя, любимый. Пошли, нам всем нужно выпить. Чуя усмехнулся и последовал за ним. Липпман был... не так уж неправ. Сакагучи Анго был, так сказать, не самой открытой литературной фигурой среди современной академической элиты. Его немногочисленные публичные выступления и ещё меньшее количество интервью рисовали картину альфы-интроверта, из тех, кто ведёт себя так, словно стесняется своего второго пола. Кроткий человек, рождённый для суровой роли. Все трое устроились на табуретах у стойки, причём Чуя не без труда забрался на сиденье. Он благополучно сел между своими друзьями: Липпманом справа и Тросом слева — точно так же, как он всегда делал, когда выпивал в компании альф. Альбатрос ухмыльнулся в его сторону, пока Липпман делал заказ для всех них. Чуя старался не съёживаться слишком заметно, украдкой поглядывая в сторону Сакагучи. Альфы получили права заказывать для своих омег, поэтому каждый в их группа друзей по очереди делал заказ для Чуи. Просто так обстояли дела — исходя из предположения, что омеги нуждаются в защите. В таких вещах люди склонны делать поспешные выводы. Бороться с этой концепцией казалось бесполезным, поэтому Чуя перестал тратить энергию, пытаясь противостоять системе. Его и "Флагов" выгоняли из клубов за несоответствие требованиям, и, в конце концов, никого не волновало, что скажут омеги. Люпин не был местом с гендерными запретами, но все знали, что его посещал круг известных писателей, состоящий только из альф: Кобаяши, который был любимым профессором Чуи, пока не ушёл на пенсию в Осаке, чтобы работать над своим последним романом, Исигуро, Мурасаки, Ода — буквально все влиятельные личности в современной литературе. ...Хотя Чуя начал сомневаться, правильную ли ночь они выбрали. На другом конце бара Сакагучи продолжал теребить стакан с томатным соком, и ничто в нём не кричало: "Я один из самых влиятельных писателей в стране". Ничто в нём не казалось необычным, когда он сидел в одиночестве и размышлял в углу. Во всяком случае, это заставляло других вокруг него казаться нереальными. На мгновение легендарные писатели, назвавшие "Люпин" своим домом, показались мифологическими существами: на самом деле они не существовали в книгах и случайных колонках таблоидов. Что было довольно глупо, подумал Чуя, учитывая тот факт, что он встретил Сакуноске Оду ранее на этой неделе. Они даже обменялись несколькими словами после приветственной лекции Оды. Альфа тихо фыркнул, читая анализ Чуи, и он определённо был реален, а омега более чем переусердствовал. Он попытался расслабиться и сосредоточиться на своих друзьях. Ему нужно было сохранять хладнокровие, если он хотел набраться смелости и проникнуть в самые известные литературные круги. Боже, даже простое общение с его любимыми писателями стоило бы его усилий. Однако у него было не так уж много попыток. Частое посещение "Люпина" очень быстро стал бы достаточно пугающим, особенно для никому неизвестного омеги, альфы-байкера и ещё одного, который вёл себя так, как будто мог подхватить тяжёлый случай чесотки, просто прикоснувшись к рюмке. Ему нужно было, чтобы сегодняшний вечер прошёл хорошо. — Чуя, — Альбатрос бесцеремонно пнул его по лодыжке. — Проснись. — Хм? — Ты пялишься на Доктора-Очкарика. — Чёрт, — прошипел Чуя себе под нос, быстро поворачиваясь лицом к бару. — И твоё вино здесь, любовь моя. — Липпман поставил перед омегой стакан, до краёв наполненный красной жидкостью. Вино колыхалось в бокале, приятно густое и отливающее малиновым в тусклом свете бара. — Выпей до дна. Для успокоения нервов. Чуя нахмурился, одной рукой поглаживая стекло бокала почти защищающе. — Я не нервничаю. — Да, любимый: ты не нервничаешь. — Клянусь. — Наберись терпения, — сказал Липпман. — Всё будет хорошо. Они скоро будут здесь. Чуя одарил его благодарной улыбкой. С таким глубоким и обнадёживающим голосом и настоящим эмоциональным интеллектом — в отличие от большинства альф; чёрт возьми, в отличие от каждого дерьмового парня, с которым встречалась Чуя, — Липпман был основой "Флагов". Он был их бьющимся, истекающим кровью сердцем. Альбатрос, однако— — Опять же, почему мы так уверены, что парень Чуи будет здесь? Альбатрос воплощал хаотическую нейтральность, и Чуе иногда хотелось ударить его по глупой физиономии. Легонько. Чуя рассеянно пожал плечами. — Реддит. Это был слух. Однако во время своей приветственной лекции в классе Чуи Ода упомянул, что печально известный круг "Бурайха" любил собираться в баре "Люпин": "Такое клише, верно?" — Тёмно-синие глаза альфы искрились весельем, — "но я обещаю вам, как только вы войдёте, вас встретит другая вселенная," - каждый вечером четверга. Сегодня как раз был такой день. — Может быть, у него жар. — Альбатросс, дорогой, не мог бы ты, пожалуйста, перестать пытаться сглазить встречу? — Я просто говорю. — Альбатрос пожал плечами. — О... подожди, может быть, он в своей привычной среде. Это было бы забавно, учитывая нашу цель "заморить червячка". Чуя вздрогнул от такой перспективы, отвращение прошлось волной по телу. Он хотел начать свою издательскую карьеру и, возможно, подписать контракт с литературным агентством, чтобы его имя стало известным по-настоящему, а не для того, чтобы над ним надругались. — Даже не шути на эту тему, — проворчал он. Единственная мысль — тот факт, что его друзья-альфы всё ещё шутили по этому поводу, полностью осознавая возможные последствия, — заставила желчь подступить к горлу, обжигая внутреннюю часть рта. Лицо Альбатроса потемнело, улыбка на мгновение погасла. — Прости, — пробормотал он. — Прости, это было глупо. — Чуя пожал плечами, одарив его робкой улыбкой. — В любом случае. Что мы вообще будем делать, когда он придёт сюда? — Мы, конечно, поздороваемся, — сказал Липпман. У рыжеволосого кровь застыла в жилах. — Нет! —...Нет, любимый? — Нет, — повторил он, пряча румянец за щедрым глотком вина. — Я не знаю. Дайте мне подумать об этом, хорошо? Правда была в том, что Чуя понятия не имел, что делать. Ему серьёзно понадобится больше алкоголя, прежде чем он сможет с достоинством справиться с ситуацией. После этого, как только он будет достаточно пьян, все становилось возможным. В лучшем случае омеге удастся набраться храбрости, чтобы поприветствовать Оду и спросить современного литературного гиганта, помнит ли он его, издающегося как-его-там-зовут студента из Токийского университета. Если повезёт, он занервничает, прежде чем попросит представить его друзьям Оды, и никто никогда не услышит о том случае, когда глупый омега попытался попросить членов "Бурайхи" прочитать его произведения. Господи, что за клоун. — Напомни, как зовут того парня? — Ода? Альбатрос разочарованно надул щеки. — Нет, нет. Тот, другой. Что касается наихудшего сценария, то у него было название. Это был— — Дазай. Основатель литературной премии и стипендии? — Голос Липпмана чуть не заставил Чую выпрыгнуть из своей кожи. Он чувствовал себя так, словно альфа выкрикнул это чёртово имя на весь город, чтобы его услышали. — Боже мой, Трос, какой же ты невежественный. Залпом допив остатки вина, Чуя подозвал баристу, помахав пустым бокалом. Ему определённо нужно было быть пьянее, чем сейчас. Альбатрос мог хихикать сколько угодно, Омега не собирался губить себя и своё издательское будущее трезвым. Липпман похлопал его по спине, прежде чем у Чуи появился шанс отступить и предложить съебаться из "Люпина" до того, как он в одиночку разрушит своё будущее. — С тобой всё будет хорошо, любимый. Ты великолепный импровизатор и сможешь найти выход. — Он ужасный импровизатор, — сказал Альбатрос, делая глоток своего пива. — Вы оба. Особенно когда пьяны. — Потому что ты был таким готовым помочь, а? Альфа пожал плечами на замечание Липпмана, его светлая коса покачнулась у него за спиной. — Никогда не говорил, что собираюсь помогать. Чуя усмехнулся, закрывая глаза. Боже, почему? Ему нравились "Флаги", действительно нравились, но потом они начинали подшучивать друг над другом, и без Пианиста, который держал их в узде, они спорили, как дети. У него не было сил попросить их остановиться. Он едва нашёл в себе силы пробормотать "спасибо", пока бармен снова наливал ему вина. Они, вероятно, выглядели как банда придурков или фанатиков. Наверняка Сакагучи понял, что они странные, новенькие, и написал своим друзьям, чтобы они не заходили, посоветовав им пойти куда-нибудь в другое место. Конечно, Чуя всю ночь паниковал из-за фантазии, которой никогда не суждено было сбыться, и— — Анго〜! Дерьмо. Очевидно, нет. Мозг Чуи едва улавливал болтовню, имена, мелькавшие в разговоре: "Одасаку-сан, Дазай-кун. Приятно видеть вас здесь. Я занял места." При личной встрече голос Дазая Осаму звучал именно так, как Чуя его себе представлял, и, тем не менее, совсем по-другому. Всё его тело напряглось, а рука сжала вновь наполненный бокал. Рядом с ним, к его ужасу, Липпман тихонько присвистнул. — Беру свои слова обратно, — пробормотал он, — это замечательное место. Вопреки самому себе, Чуя усмехнулся, немного сдавленно. Ода красив, но ни для кого не было секретом, что Дазай очарователен — несправедливо для человека, который к тому же обладал богатством, острым умом и литературными способностями самого Бога. Однако рыжеволосый не ожидал, что он покажется... знакомым. В его уникальном аромате смешались хлопок, бурбон и свежая бумага. Это подавляло запахи всех остальных альф в комнате, отключая их, изолируя Чую в безопасном углу и окутывая. Объятием, невидимым одеялом. Безопасное место, которое Чуя на самом деле никогда не искал, такой дом, который найдёт тебя, когда придёт время. И всё же его внешность была далеко не самой впечатляющей чертой Дазая Осаму. Даже с большого расстояния, даже не зная его, казалось очевидным, что он не был счастливым человеком. Чуя выдохнул спустя, казалось, целую вечность, притворяясь, что сосредоточен на своём напитке, и ненавидя то, как оба его друга продолжали украдкой поглядывать на двух мужчин, которые подошли к столику Анго. — Чуя, я разрешаю тебе потрахаться с этими парнями, — прошептал Альбатрос, поднимая свой бокал в безмолвном тосте. Снова. Устал ли он от его предпринимательского духа, который можно было сравнить с жаждой? Определённо. Собирался ли он тратить время на то, чтобы повторять это Альбатросу в сотый раз? Нет. — Я планирую убить тебя, — прошипел Чуя, прикасаясь губами к кромке бокала. — Я твой лучший друг! — Я напишу тебе хорошую надгробную речь. — Посмотри на него. Кто бы мог подумать, что эта задница выиграла премию Нобуко в 20 лет, — сказал Липпман. — Это уже что-то. Чуя выдохнул, слегка обессиленный. Эти два ублюдка хотели сосредоточиться не на том? Здорово. Он мог бы это сделать. На самом деле ему не терпелось сделать это. - Теперь ты мне веришь? Липпман улыбнулся рыжеволосого, глаза его сияли весельем, и они стукнулись плечами. — Любовь моя, я всегда верю тебе. Чуя выгнул бровь. Смех его друзей разносился по бару, перекрывая меланхоличную джазовую музыку — почти перекрывая присутствие всех остальных в том же зале. Омега не знал, было ли это из-за шума и голосов или из-за его нервозности, но он чувствовал, как пара глаз вырезает узоры на его затылке. Даже сквозь завесу его длинных рыжих волос незнакомый взгляд, казалось, просверливал дорожки на его коже. Он явно был невротиком и слишком остро реагировал, но что, если это было не так? Однако, когда рыжеволосый осмелился оглянуться через плечо, он встретил пару тёмно-синих, знакомых глаз, смотрящих прямо на него. — ...Накахара?" — услышал он. Его сердце ёкнуло. — Накахара Чуя-кун? И Альбатрос, и Липпман остановились. Весь город, вся вселенная, казалось, остановились, уставившись в направлении омеги. И Чуя—Чуя предположил, что он вот-вот умрёт прямо здесь, а голос Оды Сакуноске по-прежнему эхом отдавался в его голове. Прежде чем он успел осознать, он уже махал в ответ, наклонив голову в вежливом знаке признательности. Ну, чёрт возьми. — Ты знаешь этих детей, Одасаку? — спросил Дазай, выглядывая со стороны Оды. Несмотря на то, что его рост легко превышал 1,80 см, рядом с этим мужчиной даже Дазай казался комично низкорослым. Чуя поджал губы. Он всё ещё чувствовал пристальный взгляд альфы, прикованный исключительно к нему. Янтарный, густой, как мёд, с малиновой капелькой. Ода Сакуноске приподнял свои широкие плечи, от чего на его бордовой рубашке появились складки. — Чуя-кун, верно? — Чуя смущенно кивнул, его лицо пылало. — Приятно снова тебя видеть. Боже, он звучал искренне. Ода Сакуноске был одним из самых человечных деятелей, которых Чуя когда-либо встречал в своей академической жизни - особенно для своего пола. Пример, доказывающий, что альфы тоже могут быть педагогами. Альфа повернулся к Дазаю и Анго с улыбкой, его голос звучал искренне радостно, когда он начал объяснять, — я был в классе Чуи-куна на прошлой неделе. — Губы Чуи растянулись в улыбке, подтверждая слова мужчины. Боже, он не ожидал, что Ода-грёбаный-Сакуноске вспомнит… ну, его. — Тебе и твоим друзьям нравится это место? Липпман поднял свой бокал. — Отличные напитки, — сказал он. — Напитки здесь действительно вкусные, — пропел Ода. — Они определённо такие, пока кто-нибудь не решит выпить суп, — добавил Дазай, что было отчётливо слышно за его фальшивым кашлем. К чести Сакагучи, тот даже не поперхнулся — напротив, отхлебнул немного томатного сока и причмокнул губами в знак признательности. Ода тоже проигнорировал своего друга, его голубые глаза изучали троих парней. Затем он одарил их лёгкой улыбкой. — Вы здесь в первый раз? Можете присоединиться к нашему столику, если хотите. Это было тепло. Ода Сакуноске был теплом, которое напомнило Чуе о свече в зимние ночи. Она не была взрывоопасной и обжигающе горячей, как огонь, но была уютной и гостеприимной, и обладала необычайной способностью располагать людей к себе. — Разумеется, — промурлыкал Дазай низким голосом, полным противоположностью трогательной доброте Оды. - Мы не кусаемся. Холодок пробежал по спине Чуи. Он был похож на оленя, попавшего в свет фар, и ему это не нравилось. "Кусаемся". Интересный выбор слов. — Всё в порядке, — вмешался Анго со своего места. — Это будет приятнее, чем общество обычных фанаток Дазай-куна. Чуя чуть не поперхнулся своим вином. Липпман небрежно похлопал его по спине, одарив компанию очаровательной улыбкой, словно извиняясь за поведение своего друга, и все они пересели за столик Анго в углу. — Отлично, — сказал Одасаку. — Отлично, — эхом отозвалось у Чуи в голове.***
— Конечно, я помню: упражнение, которое мы выполняли с классом Чуи-куна, трудно забыть. Вообще-то, я уже упоминал об этом Дазай-куну. — Дазай поднял голову от комментария Оды, внезапно заинтересовавшись, как будто хотел сказать: "О, это он", а Анго выгнул бровь. — Чуя-кун довольно умело разгромил работу Дазай-куна. Ах, чёрт. Чуя спрятался в своих скрещённых руках, положив голову на стол. Ода помнил и об этом. Внезапно и без того маленький квадратный стол показался ещё более некомфортным. В своих мыслях рыжеволосый проклинал себя за попытку казаться выдающимся перед Одой с помощью сосредоточения всех своих усилий на разрушении литературной карьеры Дазая Осаму; он определённо не думал, что альфа когда-нибудь снова заговорит об этом. Особенно не перед самим Дазаем Осаму. Губы Дазая скривились. — Разгромил, да? — Он что-то промычал, поворачиваясь, чтобы наклонить свой стакан с виски в пародии на тост. — Похоже, мне следует остерегаться омеги. Чуя нахмурился. — У тебя с этим проблемы? Улыбка Дазая не дрогнула. — Обычно нет, — сказал он. — Я не часто встречаю таких, как ты, которые думают. В том, как Дазай это сказал, было что-то особенное, что заставило его захотеть придушить этого мужчину сексуальным и в то же время "я-хочу-чтобы-ты-заткнулся" способами. Границы между этими двумя инстинктами ужасно размывались вокруг таких людей, как Дазай. Теперь Чуя знал, что ему нравится ходить по красным флажкам. Даже вся его группа друзей называла себя "Флаги", ради всего святого. К счастью, Альбатрос спас его прежде, чем Чуя успел сказать что-то, о чем он пожалеет: либо очень грубое, либо очень голодное. Может быть, у него получилось бы и то, и другое, если бы он достаточно постарался. — Чуя здесь - единственный омега на своём факультете. Анго моргнул, широко раскрыв глаза за круглыми стёклами очков. — Поздравляю. — В этом нет ничего особенного, — проворчал Чуя, прячась за бокалом. Фруктовое вино комнатной температуры увлажнило его губы. Ему всё ещё предстояло научиться справляться с похвалой, и у него было твёрдое предчувствие, что он никогда к этому не привыкнет. — Это из-за того, что налоговые барьеры для нас выше и всё такое. — Ах, точно. — Липпман кивнул. — Спасибо, что напомнил нам всем, смертным, что ты также работаешь на двух работах, чтобы оплатить своё обучение. Странная смена темы в разговоре, но ничего страшного. — Заткнись. — Чуя-кун— Чуя спрятался за бокал ещё сильнее, вопреки всему надеясь, что это сможет скрыть румянец, разлившийся по его щекам. Хотя он точно не мог сказать Оде, чтобы тот тоже заткнулся. — С Чуей всё в порядке, — прорычал он. Ода кивнул. — Чуя, ты довольно отличился тогда, — сказал он без тени насмешки на лице. — Признаю это. И я уверен, что Дазай-кун мог бы кое-что извлечь для себя из твоего анализа. Чуя не ответил, слишком сосредоточенный на том, чтобы покусывать свою нижнюю губу и игнорировать пристальный взгляд Дазая. Он представил, что альфа, возможно, захочет публично разорвать его на куски за критику своей работы, и внезапно Чуя понял, что не возражает, что альфы будут смотреть на него как на десерт, если в противовес этому существует вариант того, что один из них пялился на него так, как будто собирался убить во сне. — Чуя - самый умный во "Флагах", — дружелюбно добавил Липпман, — хотя по нему это и не скажешь. В отместку омега попытался пнуть друга под столом, но вместо этого попал в Альбатроса. Тот пнул его в ответ, приложив в два раза больше силы. Он также был уверен, что Дазай заметил эти препирательства, от чего поджал губы в нечитаемую линию, но Липпман действовал быстрее, наклонившись вперёд над столом с очаровательной, привлекающей внимание улыбкой. — Значит, Ода-сан, наш дорогой Чуя был хорош? Ода кивнул. — Он получил 100 баллов за эту работу. — Чуя! — Пискнул Альбатрос. — Предполагалось, что Чуя платит за ужин каждый раз, когда получает высокую оценку. — Что происходит постоянно, — вставил Альбатрос. — Читер. Заплати. Сморщив нос, Чуя показал ему средний палец. Он предполагал, что единственные 100, которые он получит в будущем, - это сотня ударов ножом от Дазая Осаму и его уязвлённого эго альфа-самца с большим членом. — Разве ты не назвал мою карьеру следствием скандалов? — вмешался Дазай, пропитывая ядом каждое слово. Чуя вздрогнул, но взгляда не отвёл. Он невинно моргнул, изображая спокойствие. — Я ошибаюсь? Когда хватка Дазая, сжимавшего стакан, напряглась, его глаза превратились в щели, а губы поджались, рыжий почувствовал себя сильным, более сильным, чем когда-либо в своей жизни. — Подождите, — прервал его Липпман, хлопнув в ладоши. — Мы сходим за новой порцией и сразу вернёмся. Я не могу находиться здесь трезвым. Чуя фыркнул, ненавидя саму мысль о том, чтобы покинуть своё с трудом заработанное место и привлечь к себе внимание, но рука Альбатроса обхватила его за предплечье и практически потащила прочь. — Если я должен быть убегающей мишенью, по крайней мере, позволь мне уйти и никогда не возвращаться, — умоляли его глаза, но, по понятным причинам, он не мог сказать это Дазаю в лицо. Вместо этого он только слабо вздохнул. Может быть, он сможет попробовать прославленный напиток "Люпина" - Московского мула. Ода-сан говорил, что напиток неплох, а доверять ему было разумным выбором. Он всегда равнялся на Оду, даже будучи подростком. Этот человек — подающий надежды студент, в то время претендовавший на премию Номы, — был одним из первых писателей, кого Чуя по-настоящему читал и чьё творчество больше всех полюбилось. Если Ода сказал, что он должен признать свои заслуги, возможно, он был прав. Может быть, омега мог бы расслабиться и перестать выставлять себя дураком рядом с писателями, которых он боготворил. Таким образом, он мог бы набраться смелости попросить Дазая не убивать его и, возможно, прочитать его стихи. Может быть— — О, Чуя?.. Омега застопорился. Голос Дазая остановил его физически, удерживая на месте, словно рука, обхватившая его запястье. Даже на расстоянии запах и присутствие Альфы поглощали всё вокруг них — это не могло быть нормальным, и всё же это происходило. Что бы это ни было, Чуя не хотел, чтобы оно прекращалось. Он повернулся лицом к Дазаю. — Да? — Я выйду покурить. — Альфа одарил его такой острой улыбкой, что Чуя испугался, как бы та не задела его, не вскрыла его плоть и не обнажила бьющееся сердце. — Не составишь мне компанию? — Он ухмыльнулся. — Мне любопытно услышать, что ты нашёл такого скандального в моей карьере. Сглотнув, Чуя выдавил из себя кивок. Даже если бы он захотел сказать "нет" (а как бы он мог?), в тембре Дазая была нотка, которая делала невозможным отказать ему в чём-либо. В нём звучали низкие, хрипловатые нотки сладкой угрозы. Чуя не понимал почему, но часть его инстинктивно реагировала на это, наклоняясь к звуку, желая, чтобы он мог предвещать что-то другое, нечто большее. В тишине Чуя дождался, пока Дазай снова залезет в своё тёмное пальто, а затем последовал за ним по лестнице в ночь. Он не думал, что погода была достаточно холодной, чтобы носить верх, но все знали, что у Дазая была сильная привязанность к чёрному пальто длиной до середины бедра, которое он всегда носил как вторую кожу или щит. Это стало одной из характерных черт писателя, почти такой же знаменитой, как горько-сладкие названия его коротких романов. Альфа держал дверь открытой для него, и Чуя вздрогнул, представив, что это был бы отличный момент, чтобы Дазая ударил его в спину и убил за то, что он был осуждающей мелкой сукой. Вместо этого его обдул свежий летний воздух.***
"Люпин" располагался в тихом переулке. Мало кто знал об этом месте, а те, кто знал, те, кому, возможно, понравился дизайн в стиле Сева и крепкие напитки, часто остерегались из-за популярности бара у альф. По крайней мере, это определенно отпугивало омег. Дазай остановился, как только они вышли на улицу. Его голова метнулась в самый тёмный угол переулка, всё тело напряглось. Чуя встал в нескольких шагах позади мужчины, вытягивая шею, чтобы посмотреть в том направлении, куда смотрел альфа. Тишина была достаточно жуткой, чтобы по спине рыжеволосого пробежали мурашки. — Ты в порядке? Дазай поморщился. — Да, — выдохнул он. Глубже, вдох и выдох; и снова. Вдох. — Да. — Выдох. — Мне показалось, я кое-кого увидел. Чуя фыркнул. — Не рановато ли для галлюцинаций? ...Что ж. Альбатрос сказал бы, что для галлюцинаций никогда не бывает слишком рано, но это было до того, как Чуя наложил вето на выращивание Альбатросом маленьких грибов в их общей гостиной. Дазай покачал головой, доставая пачку сигарет и зажигалку из кармана пальто. — За мной повсюду следует множество призраков, Чуя-кун. — Он улыбнулся —ядовито-сладко, глаза испачкались капелькой ржаво-красного цвета в мягком, холодном ореоле уличных фонарей. Чуя закатил глаза. — Ах, ну конечно, это звучит совсем не абсурдно. Дазай не ответил, слишком занятый тем, что подносил сигарету к губам, чтобы прикурить её. Боже, Чуя и забыл, как самоуверенно глупо ведут себя альфы всё время — особенно если у их дома стоит очередь из бет и омег. Особенно если они выглядели так и заработали достаточно денег, чтобы обеспечить своей паре экономическую стабильность, необходимую в обществе. Омега всегда надеялся, что кто-то, обладающий силой искривлять вселенные и разрывать человеческую душу на части лишь с помощью силы слов, будет... другим. Более чутким. Очевидно, ему следовало бы подумать ещё раз. Дазай хихикнул и передал ему сигарету. — Ты что, не веришь в привидений? — У меня есть поводы для беспокойства и похуже, — сказал Омега, обхватывая сигарету губами. Ему не понравилась игривая нотка в тоне Дазая — он не понимал, смеется ли этот человек вместе с ним или над ним. — Призраков не бывает. Дазай секунду задержал взгляд на нём, почти ожидая, что тот передумает, но затем вздохнул и поднёс к губам вторую сигарету. Он сунул пачку обратно в карман, после чего обхватил зажигалку ладонью, чтобы зажечь слегка загнутый кончик сигареты. По крайней мере, самому себе Чуя признался, что следил за процессом с излишним интересом. (Это была не его вина, что у Дазая были такие сексуальные пальцы. Хотя это ничего не значило. Ему всегда нравились красивые мужские руки.) — Мог бы и поделиться, — предложил он. Дазай одарил его ухмылкой из-под полуприкрытых век. — Это означало бы прикосновение. Ты не хочешь, чтобы я был слишком близко к тебе, Чуя. Он не хочет, так ведь? — Да, точно, — сказал он спокойно. Он также отступил на шаг от мужчины для пущей убедительности. Вваливаться обратно внутрь, слишком сильно отдавая запахом альфы с репутацией Дазая, было бы небезопасно и неразумно. Люди могут неверно истолковать самое безобидное взаимодействие, даже такое невинное, как совместное курение. Люди всё время неправильно истолковывали происходящее. Но затем Дазай взглянул на него, почти пытаясь прочитать реакцию Чуи, и в голове Омеги всплыла старая цитата. Она была поразительно ясной и в то же время размытой временем, когда он попытался вспомнить нечто большее, чем просто одно предложение. "Для кого-то вроде меня, у кого способность доверять другим настолько надломлена, что я ужасно робок и вечно пытаюсь прочесть настроение людей по их выражению лица." Чуе всегда нравился этот отрывок: то, как своеобразно очарование главного героя перетекало в жалкий страх перед неизвестным. Предполагалось, что это должно было описывать главного героя Дазая. Вместо этого, Чуя теперь видел, что это подходило альфе с жестокой точностью. — Значит, ты хочешь стать публицистом? — спросил Дазай, прерывая его размышления. Чуя сделал первую затяжку, дым наполнил его лёгкие, когда он задумался о том, насколько прямолинейным он хотел быть. — Это всего лишь университетский курс. Я всегда хотел работать с поэзией. Дазай посмотрел на него — возможно, в первый раз. Не как на сочный стейк, поданный для токийского альфа-населения, не как на милого маленького омегу, пробующего свои силы в игре в гораздо более крупной лиги, а как на человека. Даже равного себе. — Ты пишешь? — Да, — он пренебрежительно пожал плечами. — Иногда. — У тебя есть адрес электронной почты или номер телефона? Сердце Чуи дрогнуло, хотя он спрятал улыбку за долгой затяжкой сигареты. Он так шутил? —...Зачем? — Око за око, это справедливо. Если ты, конечно, хочешь поделиться своей работой, — Дазай сказал это так, как будто это что-то значило, как будто слова, нацарапанные на странице после ночного кошмара, значили для него так же много, как и для Чуи. Он разинул рот, и альфа втянул голову в плечи — почти виновато. — Я не специалист по поэзии, но... — Для меня это было бы честью. — Хорошо, — пробормотал Дазай. — Хорошо. Найди меня перед уходом, мы можем обменяться номерами. — Он глубоко затянулся дымом, пребывая в блаженном неведении о буре, бушующей в груди Чуи при мысли о том, что в его телефоне будет номер Дазая. — Но тогда зачем публиковаться? Кажется, это довольно окольный способ проникнуть в поэзию. Чуя слегка нахмурился. — Поэзия точно не окупает арендную плату, поэтому я выбрал что-то получше. — Издательское дело тоже не обязательно звучит как надёжная ставка, — сказал Дазай. Это было правдой, но жить омегой в мире, приспособленном для всех остальных, было ебучей шуткой. Потому что, когда Чуя понял, что он никогда не станет тем, кем хотел, он решил, что всё равно выберет другую лучшую, амбициозную альтернативу. Потому что он влюбился в книги, когда никто другой, казалось, не желал говорить с его душой и утолять его одиночество, поскольку становилось всё яснее и яснее, что не многие потрудятся узнать его. Но всё это было бы слишком личным, и, блять, если бы он хотел выглядеть неудачником перед самым молодым в грёбаной истории лауреатом премии Нобуко, так что… — Я люблю книги, — сказал он. — И мне говорили, что я умею ладить с людьми. Вот и воспользовался своим шансом. Дазай промычал что-то вокруг фильтра сигареты, его голова качнулась из стороны в сторону в знак согласия. — Верно. И у тебя есть твой альфа-паре-... — Друг, — поправил его Чуя. Он огрызался всякий раз, когда кто-то принимал Альбатроса за его парня только потому, что они жили вместе, но смягчался, объясняя. — Он мой лучший друг. Мы просто живём вместе. Альфа кивнул, его янтарные глаза засияли, когда до него дошло. — Лучший друг, я приношу извинения. В любом случае, полагаю, арендная плата не так уж ужасна, если вы двое живёте вместе? — Это Токио, — пожал плечами Чуя. — Арендная плата всегда чертовски ужасна. Но у нас всё в порядке, и у меня тоже есть кое-какие способы. — Пишешь? Чуя расхохотался, — я бы, чёрт возьми, хотел. Это прозвучало горько, и рыжеволосый захотел, чтобы у него был более ненавязчивый или приличный вариант объяснения своей работу и почему он её ненавидит. Но как можно сказать: "Нет, эй, я сплю с альфами за деньги, пожалуйста, отнеситесь ко мне серьёзно, даже если я проститут"? "Я чист, клянусь." Как он мог объяснить, почему ненавидел мир, где предполагалось, что он должен получать удовольствие от постоянных прикосновений, и где реальность искажалась до такой степени, что люди верили, что единственная ценность человека заключается в том, насколько хорошо он принимает узел и умоляет оплодотворить себя? Ему хотелось бы объяснить, почему он хочет это изменить, по крайней мере, для себя, и всё же он не находил нужных слов. Но тишина осела между ними, как пыль, и Дазай рассеянно стряхнул пепел со своей сигареты на тротуар, а Чуя ничего не сказал, потому что ни один альфа никогда не поймёт этого. — Я должен признать, Одасаку упоминал о тебе, — сказал Дазай, слегка пожав плечами. Чуя вытаращил глаза. — Он сказал, что ты произвёл на него впечатление, но я не обратил на это никакого внимания. У Одасаку нежное сердце, и он часто привязывается к людям. Но то, что я вижу сейчас... — Его голос затих, и Чуя ждал, слегка наклонившись вперёд, примагниченный к Дазаю этой затянувшейся, тяжёлой паузой. — Он прав. Ты умный, Чуя. Часть рыжеволосого увяла от этого комментария. Вопреки здравому смыслу, он ожидал чего-то другого, хотя даже не знал чего — он подозревал, что в любом случае будет разочарован. Но затем губы Дазая растянулись в волчьей ухмылке. — По крайней мере, для омеги. — Что ж, пошёл нахуй. ...Ах. Глаза Чуи расширились, и Дазай уставился на него в ответ. Он что, только что послал своего любимого писателя? Вот дерьмо. Окей. Это не было запланировано. И ещё он только что сказал, что он умеет ладить с грёбаными людьми! Он в ужасе вытаращился на него, его веки болели от протеста даже моргнуть, выискивая хоть какие-то следы гнева или обиды на лице альфы — чего угодно, что могло бы выдать, в какой беде он оказался после этого трюка и глупого, дерьмового анализа, который так понравился Оде. Вместо этого Дазай рассмеялся. Это не было ни задушевно, ни буйно — это был едва сдерживаемый смешок, от которого у мужчины затряслись плечи и скривились губы, — но всё равно звучало неоправданно привлекательно. Это была редкость, и Ане-сан сказала, что в редкости есть "непревзойденная красота". Вся нервная система Чуи растаяла при виде этого зрелища. — Как я уже сказал: умный, — произнёс Дазай. Быстрым движением он бросил сигарету на землю. — Увидимся внутри, Чиби. Чуе потребовалось добрых тридцать секунд, чтобы переварить этот разговор. Он стоял один в переулке, пепел от сигареты сыпался между его указательным и средним пальцами, и нежный воздух ранней осени окутывал его, ощущаясь так, словно он только что прошёл какое-то испытание. Один из самых известных писателей современной литературы захотел почитать его произведения. Он попросил дать ему номер телефона. Они курили вместе. Эхо Гинзы доносилось до него издалека, и Чуя чувствовал себя лёгким, отстранённым, находящимся под водой. Подшитый край пальто Дазая уже исчез за дверью, которая вела к "Люпину", когда он понял, что Дазай Осаму — тот самый Дазай Осаму — назвал его коротышкой.***
От Накахары Чуи пахло странно. Для мужчины-омеги это было сладко: нотка ванили с оттенками мяты и никотина. Он не использовал блокаторы запаха, хотя Дазай никак не мог понять, зачем непомеченному омеге так рисковать. Более того, след двух его друзей-альф не зацепился за него, хотя должен был. Это не защищало его от других альф. Это было похоже на то, что рыжий ждал чего-то — кого-то — созданного именно для него, чтобы отметить его, уравновесить сладость запаха. Это заставило Дазая захотеть узнать больше о Чуе — его мечтах, его секретах, мягкости его кожи, низкой вибрации его мурлыканья. Потому что Накахара Чуя появился и вёл себя иначе, чем любой другой омега, которого Дазай встречал ранее, потому что он был свирепым, забавным и таким красивым, что это ранило сердце, и потому что что-то было не так. Но этот запах, его насыщенный шлейф — это было странно, настораживающе. "Призраков не бывает," — сказал Чуя. Дазай мысленно отметил это предложение, его пальцы дрожали от желания выпить ещё, а также взять ручку и бумагу, чтобы набросать несколько предложений о том, как красота часто идёт рука об руку с наивностью. Призраки действительно существовали. Дазай мог за это поручиться, когда тень Мичико следовала за ним повсюду, являясь предзнаменование, нависшим над ним, независимо от того, насколько трезвым он старался быть. Бывшая жена преследует его, а мертвая не дает ему покоя, хах? Фантастика. Дазай мало что мог сделать, когда дело касалось его бывшей жены, но, очевидно, его лекарства не действовали должным образом, если ему всё ещё казалось, что он видит Мичико краем глаза. И он всё ещё устал видеть её по прошествии года. Он был измучен. Когда он снова сел за столик рядом с Одасаку, щебеча, скучали ли по нему его дорогие друзья, и внутренне благодаря всех богов за то, что друзья Чуи вернулись за стойку, Дазай обнаружил, что лица его лучших друзей затуманены. — Что? — Дазай, — протянул Ода. — Что? — повторил он, приложив руку к сердцу. — Не смотри на меня так, будто я большой злой волк, Одасаку! — Ты пускаешь слюни по всему столу, — сказал Анго, запивая комментарий томатным соком. — Сказал парень, который пьёт суп. — В последний раз повторяю: томатный сок - вполне респектабельный напиток. Дазай по-мальчишески надулся. — Суп, - повторил он, заслужив в ответ лишь слегка измученный вздох. — И если тебе так уж хочется знать: Чуя-кун довольно интересный человек и поэт. У меня абсолютно чисто академический интерес. Ох, как бы ему хотелось. Он хотел бы не замечать притяжения, тянущего его к Накахаре Чуе в тот момент, когда они, к сожалению, находились в "Люпине" в один и тот же момент, в одно и то же время. Он хотел, чтобы его тело не перекликалось с присутствием Чуи, его голосом и его запахом. Его глупо острым запахом. Но это было всего лишь страстное желание одинокого альфы, дурацкая фантазия. Анго вздохнул. — Конечно. Потому что ты настолько интересуешься поэзией, верно? Дазай взглянул на друзей Чуи за стойкой, прежде чем надуться. — Прошу прощения, я профессионал. Я очень заинтересован. — Дазай-кун, мы хотим убедиться, что ты не сделаешь ничего неподобающего, — сказал Одасаку, лишь немного терпеливее. Дазай нахмурился, хотя и знал, насколько сильно он мог испытывать судьбу в кругу своих самых давних друзей; у него было не так много людей, которым он доверял, но это означало только то, что он знал тех, кто у него был, как свои пять пальцев. Он знал, точно так же, как ему много раз сообщали, что Куникида-сан устал организовывать пресс-конференции, чтобы спасти имидж Дазая — и всего литературного агентства Фукудзавы. Он знал, и всё же отмахнулся, как будто это ничего не значило. Как будто ему было всё равно. — Я не виноват, что мир обожает говорить обо мне. — Мир думает, что ты бесстыдный бабник, — сказал Анго. — Но— — И ещё, — перебил его мужчина, сдвинув очки на переносицу. — Они говорят, что ты не уважаешь права омег и женщин, заявляя о том, что твоё литературное агентство перестало это опровергать. Пожалуйста, поразмышляй над этим. — Анго, это подло! "Это честнее, чем ты хотел бы признать, — прозвучал голос в голове Дазая. — Ты думал, что с Мичико всё стало лучше? Она могла залечить твои гноящиеся раны только до определенного момента, а теперь она мертва, а ты ублюдок без прикрытия." Он проигнорировал это, не нуждаясь в том, чтобы занудная совесть диктовала ему, что делать. Он также изо всех сил старался не обращать внимания на язвительное молчание Одасаку. Боже, в кои-то веки он действительно и пальцем не прикоснулся к тому, чего жаждал. В мире, где вещи, которые он хотел, уже исчезли — либо украдены, либо мертвы, — Дазай обнаружил, что не возражает просто предаться собственной кончине перед неизбежным концом. Однако Чуя был другим. Дазай тоже отмел и эту мысль, раздражённый тем, как быстро она расцвела в его голове. Он напомнил себе, что последнее, что ему нужно после неприятного развода и ушедшей жены, - это зацикливаться на поэте-подражателе, которого он знал всего пять минут. Накахара Чуя действительно был единственным в своём роде и прекрасен для него, но у Дазая не было времени, чтобы тратить его впустую, гоняясь за каким-то красивым фанатом хвоста Орфея, Полигимнией с голубыми глазами и едва заметным следом святости на его покрытой веснушками коже. Он знал поэтов, они всегда предвещали неприятности. Он обычно выпивал с ними, работал с ними и никогда не позволял себе полюбить кого-то из них. Конечно, он не собирался изменять это сейчас.