Hate

жизнь, не меняй моей судьбы бог, убей во мне ненависть

– Смысл моей жизни – это мой старший брат. Больше всего на свете я люблю проводить время с ним. Он самый лучший, когда мы вместе, я очень счастлив. Я бы хотел, чтобы мой брат Ран всегда был рядом со мной. Просторный школьный класс залит солнечным светом. Мальчик у доски, что зачитывал всем свое сочинение, раскраснелся от волнения, но произносил каждое слово с неприкрытой гордостью, будто желая донести до одноклассников, как сильно он любит своего брата. Остальные дети озорно переглядываются и с трудом сдерживают смех, но маленький Риндо этого совсем не замечает. На самом первом году обучения сочинение о смысле жизни – это скорее формальность. Одноклассники Риндо писали о любимых сладостях или походах в Диснейленд с родителями на выходных. Но младший Хайтани с самого детства знал, что является смыслом его жизни. – Замечательно, что ты так любишь свою семью, – молодая учительница улыбнулась и потрепала Риндо по голове. – Это очень похвально в твоем возрасте. – Не семью, – сам Риндо только поправил круглые очки и поспешно покачал головой. – Брата. Рана. Он самый-самый лучший. – О… Кажется, учительница просто потерялась в словах, не найдя ответа – от неловкой ситуации ее спас конец урока. Дверь класса приоткрылась, и в проходе появились два спокойных лавандовых глаза: Риндо тут же радостно бросился в объятья своего старшего брата. Ран прижал мальчика к себе, словно с их последней встречи прошла вечность, а не один урок. Держась за руки, оба школьника скрылись в коридоре – все внимание Риндо мгновенно переключилось на брата, а потому он уже не услышал задумчивого шепота учительницы за спиной: – Как же сильно ты его любишь… Боюсь представить, как ты будешь ненавидеть. *** – Ран, я бы хотел провести с тобой всю жизнь! – раскачиваясь на качелях, Риндо смеялся и смотрел в голубое небо. – Так ведь можно, да? Можно? – Тебе можно все. Старший Хайтани замер на соседнем сидении качелей, но не отталкивался от земли, а только со спокойной улыбкой наблюдал за братом. В детстве разница в один год почти незаметна – какая разница, семь тебе или восемь – но в случае с детьми из семьи Хайтани это не работало. Озорной, веселый Риндо, с лица которого никогда не сходила улыбка, так отличался от спокойного, сдержанного брата. Острые скулы и надменный взгляд делали Рана еще старше, словно за ребенком скрывается проживший несколько жизней взрослых. Впрочем, все это меркло на фоне того, что делало братьев зеркало похожими – бесконечной привязанности друг к другу. – Как думаешь, чем будем заниматься взрослые мы? – Риндо продолжал раскачиваться все выше. – Я бы хотел создавать музыку. Или заниматься борьбой. Или и то и другое! А ты? – Я? – Ран задумчиво склонил голову набок и накрутил на палец светлую косичку. – Не думал об этом… Хочу быть знаменитым и чтобы мне все поклонялись. Ответ брата ввел младшего Хайтани в ступор, отчего он едва не слетел с качелей. Вовремя затормозив, Риндо уставился на Рана и с подозрением спросил: – Но мы же все равно будем вместе? Даже если ты станешь знаменитым? Тихо рассмеявшись, Ран вдруг встал и обошел брата со спины, мягко обняв за шею и наклонившись к уху: – Конечно, мы будем рядом всегда. Иначе и быть не может. *** Риндо проснулся ночью от пронзительного крика брата. Не до конца придя в себя, он сполз с кровати и, шлепая босыми ногами по полу, помчался в комнату брата – встревоженные родители уже тоже торопились туда. Мама первой толкнула дверь, и младший Хайтани увидел, как Ран сидит на кровати, вцепившись в одеяло. Теперь он не кричал, а только мелко трясся. – Что такое? Тебе приснился кошмар? – отец семейства сделал несколько осторожных шагов в сторону сына. – Ран? Ты меня слышишь? – Кошмар? – старший Хайтани захлопал глазами, а затем затравленно огляделся по сторонам. – Я… Да. Кошмар. Это был кошмар. – Что тебе снилось? – мама встревоженно нахмурилась. – Расскажешь? – Я… Не помню, – речь Рана была заторможенной, словно он до сих пор не до конца вернулся в реальный мир. – Неважно. Это был просто сон. Все это время Риндо стоял в проходе, не шевелясь. В отличие от брата, он не видел никаких кошмаров, но прямо сейчас его сковал необъяснимый, панический ужас. Маленькому Риндо казалось, будто в комнате помимо их семьи находится еще кто-то, и этот кто-то сейчас пристально наблюдает. Этот страх сдавливал грудную клетку, затрудняя дыхание: младший Хайтани впервые чувствовал подобное, и первой его мыслью было – нужно защитить Рана! – Давай я останусь с тобой? – Риндо сделал несколько шагов в сторону кровати брата. – Поспим вместе? Мальчики часто ночевали вместе, когда на улице была гроза или один из них видел страшный сон – присутствие брата всегда помогало. Оба родителя и сейчас с облегчением выдохнули, но лицо Рана, когда он повернулся к брату, вдруг исказилось еще больше. Зрачки старшего Хайтани расширились, и он шарахнулся назад, едва не свалившись с кровати. Комнату снова наполнил крик Рана: – Ненавижу! Я так тебя ненавижу! *** – Ран! Успокойся! Ран, ты же сейчас его убьешь! Крики вокруг становились все громче, Риндо уже несколько раз звал брата в отчаянии, но тот не реагировал. Сидя на парне, что был в несколько раз крупнее него самого, старший Хайтани наносил удар за ударом: его кулаки точно прилетали в чужое лицо, нос на котором уже напоминал месиво из крови и сломанных костей. Противник Рана уже даже не сопротивлялся, но тот продолжал избивать его, словно помешанный: Риндо стоял ближе всех и видел, как губы брата после каждого удара произносят одно и то же слово. Среди криков толпы услышать чужой шепот просто невозможно, но младший Хайтани и так знал, что это за слово. Теперь Ран произносил его по несколько раз на дню. «Ненавижу» Со всех сторон вразнобой слышатся удивленные вздохи. Ран закончил избивать своего противника и теперь медленно поднимался – его светлые косички растрепались, а на бледном лице виднелись свежие капли чужой крови. А глаза… У тринадцатилетнего ребенка не может быть таких глаз. Пустые, отчужденные и… ненавидящие. Лавандовая радужка пронзала презрением. Парень на земле за спиной Рана не шевелился. Никто не произносил этого вслух, но факт был очевиден – он мертв. Все присутствующие застыли, будто боясь даже двинуться: уличные драки стали привычным делом на Роппонги, но убийство… Совсем близко вдруг раздался вой полицейской сирены – только тогда все ожили и начали разбегаться в стороны. Всего мгновение, и рядом с Раном остался только Риндо: тогда он и заметил, что старший мелко трясется. Сначала Риндо решил, что брат плачет, но через секунду по его спине поползли мурашки – младшему Хайтани стало невыносимо страшно, и он был уверен, что уже чувствовал этот панический, животный ужас раньше. Перепачканный в крови Ран рядом с ним… смеялся. ***   – Ты уверен, что не пойдешь в школу? Риндо с сомнением замер в дверном проходе. Ран лежал на кровати, глядя в потолок – его молчание явно означало «проваливай, я не хочу тебя видеть», но младший Хайтани никак не мог заставить себя уйти. После того, как они с братом угодили в колонию для несовершеннолетних, в школе они оказались на особом учете. – Ты ведь в выпускном классе, у тебя скоро экзамены… Может, все-таки сходишь сегодня? Эти уговоры звучат так нелепо, но младший Хайтани не простит себя, если не сделает хотя бы что-то. Пусть сейчас пропасть между ним и Раном размером с несколько галактик, Риндо все равно не хочет признавать, что потерял брата. Старший Хайтани уже совсем не похож на самого себя из детства – теперь он бледный, измученный, с воспаленным взглядом и трясущимися руками. Детская худоба превратилась в выпирающие кости, спокойствие и невозмутимость – в «ненавижу» при любой попытке заговорить. Риндо и сейчас ожидал услышать это слово, что стало для него проклятием, но Ран вдруг сел на кровати и посмотрел на него с какой-то жуткой, вымученной улыбкой. На секунду младшему Хайтани показалось, что брат смотрит и не на него вовсе. – Я отвратительно себя чувствую, – Ран даже говорил как-то странно, натянуто. – Сегодня хочу остаться дома. Но думаю… что завтра мы сможем пойти в школу вместе. Что-то в сердце Риндо всколыхнулось. Эти слова старшего – они дают надежду, ведь в последнее время Ран будто только пытался убежать от него как можно дальше. А теперь он предложил пойти в школу вместе, как в детстве. Может быть… все еще можно вернуть? Риндо охватило странное волнение, и он даже не помнил, как вышел из дома и прошел несколько улиц. Спрятав руки в карманах, он думал о том, как сильно хочет все вернуть – младший Хайтани до сих пор не понимал, что случилось в их с Раном жизни. После той далекой ночи из детства брата будто бы подменили. Ран стал чужим, озлобленным, как дикий зверь, который вдруг оказался среди людей. Он ввязывался в драки, не ночевал дома, не появлялся в школе неделями – а еще делал все, чтобы отдалиться от Риндо. Те, что раньше были неразлучны, теперь оказались по разные стороны пропасти. И все же, что бы Ран ни делал, как бы ни пытался задеть брата, намеренно вывести из себя, младший никогда на него не злился – Риндо чувствовал только бесконечное сожаление. Отчего-то младшему казалось, что произошедшее с Раном – его вина. Как будто он, Риндо, где-то не досмотрел, где-то мог сделать лучше, исправить все и избежать затянувшегося кошмара. Каждую ночь младший Хайтани мысленно обращался к брату, придумывал для него целую речь, в которой рассказывал, как сильно любит и дорожит: но Ран этих слов еще ни разу не услышал. Несколько уроков Риндо просидел, даже не осознавая, что происходит вокруг. С момента его выхода из дома прошло уже три часа, и только сейчас младший Хайтани вдруг ощутил, как внутри него начинает зарождаться страх – уже такое знакомое ощущение панического ужаса. Только теперь оно было велико как никогда: интуиция буквально кричала Риндо, что нужно бежать, кричать, звать на помощь – делать хоть что-то, чтобы избежать кошмара. «Уже поздно». Этот шепот раздался где-то у уха, но, когда Риндо обернулся, за спиной увидел только привычный школьный класс. Сердце бешено колотилось, дышать получалось отрывисто, словно кислорода не хватало, и младший Хайтани резко встал, схватившись за парту. Перед глазами все плыло и пульсировало. – Риндо? Что-то случилось? Ты плохо себя чувствуешь? Не обращая внимания на вопросы учителя, Риндо выбежал из кабинета и ввалился в первый попавшийся туалет. Он несколько минут держал лицо под ледяной водой, и только после этого сердцебиение пришло в норму. Младший Хайтани и сам не понял, что с ним произошло. Как будто плохой сон наяву. Тряхнув головой, Риндо достал телефон и набрал сразу несколько сообщений Рану. «Как ты себя чувствуешь?» «Все в порядке?» «Может быть, мне вернуться?» Ответа не было. Старший Хайтани даже не прочитал ни одно из сообщений – в этом не было ничего необычного, но Риндо снова начало колотить. Ран часто игнорировал его сообщения: а может быть, он просто уснул, если плохо себя чувствует, или ушел на кухню и не взял с собой телефон. Вариантов существовало множество, но Риндо уже чувствовал, как попал в ловушку паники, как мушка попадает на липкую ленту. Все это было слишком странно. Когда младший Хайтани выбежал из школы, его сердце снова металось в груди – еще никогда Риндо не было настолько страшно. Интуитивно он чувствовал, как что-то жуткое, непоправимое уже маячит на горизонте, но еще надеялся успеть: он бежал изо всех сил так, что легкие жгло, и домой ввалился, едва дыша. На улице светило солнце, но здесь шторы были плотно задвинуты, отчего квартира тонула в зловещем полумраке. Сил на то, чтобы позвать Рана, не было, но Риндо все равно попытался прохрипеть его имя – ответа он не услышал. Тишина в квартире стояла… мертвая. Первым делом младший рванул в комнату брата, но там было пусто – как и во всей остальной квартире. Но черные кеды Рана стоят в прихожей, а дверь была закрыта на внутренний замок: значит, он никуда не уходил. Тогда до Риндо дошло, что он все еще не проверил ванную. – Ран, ты там? Ран? Ответь, пожалуйста. Голос младшего больше походил на мольбу, а не на просьбу. Он осторожно взялся за дверную ручку, желая, чтобы та не поддалась – тогда Ран точно там, может быть, он уснул в ванной или только закончил принимать душ и вытирается, поэтому не слышно шелеста воды... Но дверь открылась легко. Отчего-то Риндо никак не мог рассмотреть всей картины, а видел только отдельные детали: они маячили перед глазами, как разбросанные фотографии. Вода в ванной была неестественного красного цвета. Длинные волосы Рана намокли и от этого казались почти черными. Рот Рана странно приоткрыт, а сам он застыл, глядя прямо перед собой. – Ран! Ран! Имя брата срывалось с губы младшего бессвязно, он метнулся к телу Рана в слабой надежде, что еще успеет, но даже вода уже остыла – Риндо поднял вокруг кучу кровавых брызг. Ран застыл в ванной в странной изломанной позе: от попытки брата его вытащить, старший завалился набок. Его руки безвольно повисли, и Риндо увидел два длинных пореза от основания ладони до самого локтя. – Ран… Все остальные слова вылетели из головы – младший Хайтани мог только повторять это имя, как помешанный. Он не помнил, как вытащил бледного, почти белого Рана из ванны. Когда родители пришли домой, Риндо так и сидел на полу, прижимая к себе тело брата: в крови были перепачканы уже они оба, и мама сразу же рухнула в обморок, а отец выругался и около минуты просто не мог пошевелиться, глядя на своих детей с неподдельным ужасом. Риндо не желал отпускать тело Рана, даже когда приехала полиция. Где-то слышались сдавленные рыдания матери, отец давал показания, но все это было так неважно – важен Ран, а он почему-то молчит. Младший Хайтани цеплялся за брата так сильно, что ему пришлось вколоть успокоительное, чтобы забрать тело. Сидя на полу, Риндо смотрел, как Рана сначала кладут на носилки, а затем накрывают и выносят из квартиры под плач матери. Собственное тело обмякло и не подчинялось, но младший Хайтани все равно сумел повернуть голову, чтобы еще раз посмотреть на кровавые капли на белой кафельной стене. А ведь Ран его обманул. Завтра они не пойдут в школу вместе. *** Риндо поднял руку и нажал на курок. Раздался сдавленный вскрик, после чего ему на лицо упали первые капли теплой крови. Риндо нажал на курок еще раз. И еще раз. И еще. Ствол пистолета приятно холодил ладонь, выстрелы раздавались один за другим – человек перед младшим Хайтани давно был мертв, но Риндо продолжал жать на курок даже тогда, когда пули закончились. – Пиздец ты его изрешетил, – молодой мужчина с выкрашенными в неестественный розовый цвет волосами присел на корточки рядом с трупом. – А еще говорят, что я наглухо отбитый. – Заткнись, Санзу, – Риндо поморщился и заткнул пистолет за пояс брюк. – Мы сделали работу, можем убираться отсюда. Не дожидаясь ответа, младший Хайтани первым развернулся и направился к выходу из комнаты с такой невозмутимостью, словно это не его белая рубашка была насквозь пропитана чужой кровью. Харучиё закрыл глаза трупа с многочисленными пулевыми ранениями, отвесил ему шутливый поклон и, хохотнув, быстро догнал Риндо. Вдвоем они вышли на улицу, и Санзу беззаботно спросил: – За что ты его так? Обычный барыга… – Ненавижу, – младший Хайтани процедил это слово, даже не оборачиваясь к собеседнику. – Его? – Харучиё с удивлением склонил голову набок. – Ты его знал? Откуда? – Его, тебя, себя, вообще всех, – Риндо остановился и резко обернулся к Санзу, глядя на него с бесконечной усталостью. – Ненавижу. Я всех ненавижу. – О… Кажется, Харучие спросил еще что-то, но младший Хайтани его уже не слышал: к входу в здание подъехал автомобиль с тонированным стеклами. Риндо уже потянул на себя ручку, когда в его локоть впились цепкие пальцы. – Уверен, что не хочешь пойти ну тусовку сегодня? – Санзу пытливо заглянул в чужое лицо. – Там будет вся верхушка Бонтен. Даже Майки. У Риндо уже просто не осталось сил, чтобы ответить. Выдернув руку из чужой хватки, он все-таки сел в автомобиль, не удостоив Харучиё даже подобием прощания. Личный водитель знал домашний адрес Риндо наизусть, потому только уважительно кивнул, и машина тронулась с места – из-за тонированных окон казалось, что на улице темнее, чем на самом деле. Развалившись на заднем сидении, младший Хайтани отрешенно смотрел, как мимо проносятся многочисленные высотные дома и торговые центры: даже обычный городской пейзаж вызывал в нем отвращение. Выдохнув, Риндо закрыл лицо руками, но и это не помогло спрятаться от еще одного дня, в котором он тонул в бесконечных потоках своей ненависти. *** Уже почти пятнадцать лет младший Хайтани испытывает страх перед входной дверью в собственную квартиру. Он давно съехал из родительского дома, но до сих пор, вынимая из кармана ключи, подолгу стоит на пороге и не может решиться вставить их в замочную скважину – Риндо боится снова увидеть окровавленную ванную и алые подтеки на белом кафеле. Рана нет уже пятнадцать лет, но в голове брата он умирает каждый день. И сейчас младший Хайтани мялся перед дверью почти десять минут, прежде чем войти. Квартира встретила его привычной тишиной и полумраком – первым делом Риндо быстро прошел в ванную и нервно включил свет: пусто. Только тогда он устало скинул пиджак и посмотрел на свое отражение в зеркале – вся рубашка в бурых пятнах крови, а лицо на контрасте с синяками под запавшими глазами кажется почти белым: Риндо попытался стереть капли крови с щеки, но затем оставил эту затею. После ванной Риндо прошел в гостиную. Кроме кожаного дивана, на котором, кажется, ни разу не сидели, и плоского телевизора, здесь был только стол – на нем стояла фотография с черной лентой в углу. Снимок был сделан незадолго до смерти Рана: на нем старший Хайтани безэмоционально смотрел прямо в камеру – его губы были плотно сомкнуты, а на дне лавандовых глаз переливалось такое привычное надменное выражение. Еще на столе были аккуратно свернутые наушники, сложенный белый свитшот с засохшими пятнами крови и полупустой флакон парфюма: любой вошедший сразу принял бы эти рандомные предметы с фотографией за странный алтарь. – Как же я тебя ненавижу, – Риндо опустился перед снимком на колени так, чтобы его глаза оказались на уровне глаз Рана. – Ненавижу! Тебе и десяти жизней не хватит, чтобы расплатиться за то, что ты сделал. За все эти пятнадцать лет не было ни дня, когда младший Хайтани не думал бы о брате – как одержимый, он прижимал к себе вещи, что остались от Рана, пытаясь различить его запах, раз за разом прокручивал в голове оставшиеся в памяти разговоры и тонул в прошлом, не замечая настоящего. И каждый раз Риндо думал только об одном – как сильно он ненавидит этого человека. Ран обманул его, он ушел, он обещал всегда быть рядом, а сам исчез без следа. Все вокруг говорили: забудь, отпусти, живи дальше. Но Риндо просто не мог. Вся его жизнь была сосредоточена вокруг этого человека – в каждой секунде его существования было что-то о Ране, для Рана, ради Рана: лишиться его это как лишиться сердца и все равно продолжать пытаться жить. Риндо был готов терпеть любые выходки со стороны старшего: услышать сотню «ненавижу» на дню – да пожалуйста, лишь бы Ран был рядом, лишь бы произносил это своим голосом, смотрел, дышал. Любая часть жизни Риндо была связана с братом: лишившись его, младший Хайтани осознал, что не знает, как быть дальше. Дни летели мимо него, превращаясь в годы, но Риндо не помнил ничего, что происходило с ним все это время: он навечно застрял в дне, когда стоял на пороге ванной, глядя на мертвого Рана с перерезанными запястьями. И чем больше Риндо проводил в этом дне, тем сильнее ненавидел. Его жизнь превратилась в бесконечный кошмар – будто все вокруг окутала тьма, и не осталось больше места для радости. Солнце или дождь, будний день или выходной, ночь или утро – в любое время Риндо чувствовал только боль. Все это вина Рана, это он все испортил, он причина этой нескончаемой боли – и на него Риндо направил всю свою ненависть. Прокладывая путь к верхушке Бонтен, младший Хайтани убивал, он утопил всю свою жизнь в крови, он перерезал чужие глотки и вгонял пули в тела неизвестных людей, движимый только одним чувством. Ненавистью к Рану. Превращая свою жизнь в ад, Риндо как бы говорил: «Во всем этом виноват ты, это ты сделал меня таким, из-за тебя я превратился в монстра». – Ненавижу. Я так сильно тебя ненавижу. Никогда не прощу, – стоя на коленях, младший Хайтани шептал все это фотографии брата, но та только смотрела на него с равнодушным молчанием. Когда Риндо поднялся на ноги, за окном было уже темно. Он по привычке заглотил несколько таблеток, чтобы скорее уснуть, но, пока они не начали действовать, никак не мог найти себе места. Младшего Хайтани колотило от холода – обнимая себя руками, он бессмысленно ходил по квартире, но все равно возвращался к одному месту. К фотографии Рана. Сегодня ненависть к нему будто вышла за все границы разумного: Риндо не мог думать ни о чем другом. Ему казалось, что уже никогда в жизни не будет хорошо. Все счастье, всю радость забрал с собой Ран – а ему, Риндо, осталось только топить в ненависти день за днем, не замечая, как проходит время. В очередной раз проходя мимо зеркала, младший Хайтани заметил, что так и не снял с себя рубашку с пятнами чужой крови. Поморщившись, он начал расстегивать пуговицы, но замер на середине – силы закончились даже для такого простого действия. Риндо стоял перед зеркалом, низко опустив голову, и понимал, что дошел до своего предела: он просто не мог больше выносить этого кошмара – когда ты просыпаешься уже усталым, а каждая секунда дня становится мучением. Где-то на улице завыла сигнализация машины. Вздрогнув, Риндо резко поднял голову и посмотрел на свое отражение – ему уже тридцать, а Ран навечно застыл в образе семнадцатилетнего юноши с острыми скулами и ледяным взглядом. Риндо думал об этом, когда спокойно зашел в ванну и выкрутил оба крана почти на максимум: так, чтобы вода была достаточно горячая, но не обжигала. После стольких дней кошмара он вдруг почувствовал что-то, отдаленно напоминающее облегчение. Ему просто хочется сбежать, спрятаться от этого всего. Спрятаться от ненависти. Риндо не помнил, что он делал, пока набиралась ванная. Он пришел в себя, только когда сделал первый порез на левом запястье – от основания ладони до сгиба локтя, все как у Рана. Кожа податливо расходилась под лезвием, на руке проступили первые капли алой крови. Щиплющая боль появилась резкой вспышкой, и Риндо вогнал лезвие еще глубже, морщась и вместе с тем давясь хохотом. Левое предплечье заливали струи крови, рука налилась слабостью, и порез на правом запястье не вышел с первого раза. Сначала младший Хайтани прочертил кривую линию, которая лишь слегка задела кожу, и только со второй попытки вогнал лезвие глубже. По рукам струилась теплая кровь, и несколько секунд Риндо безэмоционально смотрел, как капли разбиваются о пол. После этого он быстро залез в наполненную ванну. От соприкосновения с водой порезы будто обожгло, боль сковала запястье, парализуя тело, и Риндо поморщился, резко выдохнув. Часть воды выплеснулась наружу, рубашка тут же промокла и неприятно прилипла к груди – а по всей ванной стремительно распространялись кровавые разводы. Закрыв глаза, Риндо откинулся на бортик. Теперь остается только ждать. В какой-то момент время замедлило свой ход, и младший Хайтани потерял связи с реальностью. Он ощущал, как кровь выходит из порезов тугими толчками, а, может быть, Риндо это только казалось – но контролировать собственное тело становилось все сложнее. Вода в ванной уже окрасилось в алый, и младший Хайтани вдруг понял, что не может определить ее температуру. Голова кружилась, и Риндо подумал, что боль в запястьях уже давно отошла на задний план – теперь почему-то хотелось только спать. Несколько раз он и правда засыпал: или просто терял сознание и приходил в себя вновь. Теперь не получалось даже повернуть голову, и Риндо мог смотреть только в потолок: мысли будто тяжелели, сбивались в голове комом, и младший Хайтани понимал, что сейчас не сможет шевельнуть и пальцем, даже если очень захочет. В ушах шумело, перед глазами расплывались круги – верный признак того, что ждать осталось совсем недолго. В этот момент Риндо очень ясно услышал стук каблуков о кафель ванной. Цок. Цок. Цок. Звук был таким реальным, будто кто-то подошел к нему почти вплотную. Отчего-то Риндо вдруг ощутил панический ужас – это давно забытое чувство не приходило к нему уже пятнадцать лет. Чудовищным усилием младший Хайтани поднял руку и схватился за бортик ванной: пальцы тут же безжизненно соскользнули, оставив кровавый отпечаток – но этого движения было достаточно, чтобы Риндо сумел повернуться. Лицо человека, стоящего рядом с ванной, закрывали несколько слоев ажурной черной вуали – но это не помешало Риндо узнать брата. Длинные светлые пряди с вкраплениями темного, выпирающие ключицы и узкие плечи, за обманчивой хрупкостью которых скрывается холодная жесткость. Этот Ран был почти копией того, кого Риндо достал мертвым из ванной пятнадцать лет назад: только вместо мокрого окровавленного свитшота на нем был длинный черный пиджак с рукавами, окаймленными такими же черными перьями. Ошибки быть не могло. Когда человек спокойно стянул вуаль, Риндо увидел то, что и ожидал – бледное лицо и ледяные лавандовые глава. – А ты вырос, – Ран безэмоционально произнес это, глядя на брата сверху вниз, а затем, будто обращаясь к самому себе, вздохнул. – Ничего уже не исправить, можно только немного замедлить время. На мгновение Риндо даже забыл, что умирает. Лежа в остывающей воде, он ошарашенно смотрел на человека, о котором думал каждый день своей жизни – до этого младший Хайтани хотел столько всего сказать Рану, а теперь давился собственным молчанием. Неужели это галлюцинация? Перед ним определенно Ран, но от него будто… веет могильным холодом. Риндо предпринял еще одну попытку схватиться за бортик, и в этот раз у него вышло зацепиться. Из воды вынырнуло вспухшее запястье с подтеками крови, и Ран вдруг вздохнул и тоже опустился на бортик. – Ты ведь хочешь знать, что произошло на самом деле? – старший Хайтани взял руку брата и, наклонившись, едва ощутимо коснулся губами самого основания раны. – Ну так слушай. Риндо уже не ощущал собственных рук, но дыхание Рана вдруг обдало кожу холодом, словно запястье с силой прижали ко льду. Старший повторил манипуляцию со второй рукой и, продолжая в упор смотреть на брата, безэмоционально заговорил снова: – В ту ночь во сне ко мне пришел ангел смерти. Он сказал, что ты ему приглянулся, поэтому он заберет тебя. Я думал, что это просто кошмар, но, когда ты вошел, я увидел его за твоей спиной. После той ночи я видел его каждый день, он всегда был за тобой и отсчитывал дни. Я думал, что если отдалюсь от тебя, оборву все общение, стану чужим, то он отстанет. Но что бы я ни делал, он никуда не исчезал – стоило мне увидеть тебя, и я знал, сколько тебе осталось жить. – Ангел… смерти? – Риндо уже не понимал, в реальности все это происходит или это просто его предсмертный бред. – Ангел смерти, бог смерти, жнец – кому как больше нравится, – Ран вздохнул и на мгновение прикрыл глаза, словно устал от собственной речи. – В день моей смерти должен был умереть ты. Но я все-таки нашел способ договориться с ним и предложил себя. Просто хотел… чтобы ты жил. У Риндо в голове крутилось бесконечное множество вопросов, но у него не было сил, даже чтобы просто открыть рот. Он до сих пор не верил, что все это происходит в реальности, но, если просто предположить… Все то, чем он жил, весь смысл его существования, его ненависть к Рану каждый день – все это лишь иллюзия, все это он выстроил сам, не зная и сотой доли правды. Он проклинал брата за причиненную боль, он ненавидел Рана за то, что тот оставил его, а сам Ран просто хотел… защитить его? – И десяти жизней мне не хватит, чтобы расплатиться с тобой, – впервые ледяные нотки в голосе старшего сменились неподдельной грустью. – Но я… правда… хотел, чтобы ты жил. Верил, что ты сможешь. Теперь Риндо уже не сомневался, что все это происходил в реальности. Его захлестывали эмоции, но он мог только беспомощно лежать в остывающей воде и смотреть на человека, которого он ненавидел столько времени: а Ран все эти годы наблюдал за ним, слышал каждое слово. Младший Хайтани чувствовал себя последним идиотом – вся его жизнь рушилась, но не потому что он перерезал собственные запястья. Все, что было его смыслом, оказалось фальшивкой. – Ты говорил… что ненавидишь, – Риндо с трудом прохрипел эти несколько слов. – Я правда ненавидел, но не тебя, – бледные губы Рана сложились в улыбку, но от этого его лицо стало только более скорбным. – Я ненавидел тот факт, что все это случилось с нами. А тебя… тебя я всегда любил бесконечно сильно. – Ран… Я… – Ты умираешь, Риндо. Это твой выбор, и я ничего не могу с этим поделать. В местах, где губы старшего Хайтани коснулись запястий брата, продолжал распространяться мертвенный холод – Риндо казалось, будто он сам завис где-то на границе двух миров. А Ран вдруг перекинул через него ногу и через секунду тоже оказался в ванной, нависнув прямо над младшим. Окровавленная вода выплеснулась за бортик, а перед Риндо застыли два таких знакомых лавандовых глаза. – Я тоже любил… Люблю… Все силы младшего ушли, чтобы прошептать это, когда на его губы вдруг лег холодный палец с длинным черным ногтем. Приблизившись к уху младшего, Ран тихо произнес: – Я знаю. Риндо почувствовал, как брат прижимается к нему все ближе – от его объятий веяло стерильным холодом, но все же… это все еще был Ран. Воды в ванной почти не осталось, на бортиках виделись алые разводы: и среди этого двое смотрели глаза в глаза, как бы пытаясь объясниться за все, что произошло между ними. Мысли Риндо были все такими же скомканными, но он никак не мог перестать думать, что Ран видел все. Видел, как он разрушал себя, как кричал о ненависти к брату каждый вечер, как опускался все ниже просто назло старшему – а Ран добровольно убил себя, чтобы дать Риндо шанс продолжать жить. Никакие слова не смогли бы выразить все то сожаление, что чувствовал младший, всю боль, которая пронзала его тело насквозь. Он уже не чувствовал жжения в запястья, Ран будто остановил время, чтобы дать им шанс объясниться: и Риндо надеялся, что той крошечной искры жизни, что осталась в его теле, хватит, чтобы исправить ошибки. С трудом приподнявшись, младший тоже обнял брата в ответ, пачкая его собственной кровью. Невольно Риндо потянулся к чужим губам, но Ран в последний момент отвернулся – поцелуй пришелся в скулу. – Еще не время, – старший прошептал это в ухо брата, а затем чуть отпрянул, придержав того за подбородок. – Ты стал таким красивым… Пока Риндо растерянно ловил чужое дыхание, Ран опустился ниже: его прохладные губы осторожно коснулись подбородка, шеи, ключиц младшего. В этих прикосновениях нежность граничила с тоскливым сожалением. Ран будто признавался в любви и вместе с тем не переставал извиняться – а Риндо мог только придерживать его за талию и следить расфокусированным взглядом за каждым действием брата. Длинные пальцы старшего коснулись волос младшего, заправили фиолетовую прядь за ухо, огладили щеку: нежность всех этих движений так контрастировала с безжизненными глазами. Риндо даже не понял, как брат стянул с него пропитавшуюся кровью рубашку. Кажется, что во всем мире он сейчас чувствовал только прикосновения старшего, все остальные ощущения растворились в этих невесомых поцелуях и ледяном дыхании. Ладони Рана легли на медленно вздымающуюся грудную клетку брата, скользнув по затвердевшим соскам. Он как бы проверял реакцию Риндо и, не увидев сопротивления, наклонился ниже – прошелся губами по подтянутому животу, закусил ключицу, снова вернулся к соску, зажав его губами. Тело Риндо по-прежнему сковывала слабость, но теперь он очень ясно ощутил, как в низу живота разливается возбуждение – словно он горел, находясь в ванне со льдом. Все это было так странно, младший отчетливо понимал, что умирает, но это приближение смерти вдруг вытеснило удовольствие: смерть выпустила его из своих объятий, позволив сделать несколько последних вдохов. Собрав все последние силы, Риндо снова потянул Рана на себя, желая поцеловать по-настоящему, но тот снова увернулся. Вместо этого старший вдруг сел прямо, отчего остатки воды в ванной всколыхнулись. Он быстро скинул свой черный пиджак, отбросив его на пол, и снова прижался к брату – Риндо вздрогнул от этого мертвенно холода, и Ран тут же настороженно замер, не решаясь продолжать. Сил объясняться уже не было, и младший просто попытался снова притянуть Рана к себе. Ладони Риндо легли на его талию, но безжизненно соскользнули, оставив на белой коже росчерк кровавых разводов: Ран тут же все понял и сам взял руки брата в свои, позволяя себя ощупать – он водил пальцами брата по своей груди, позволяя касаться выступающих ребер и того места, где должно биться сердце: там была слышна только зловещая тишина. Почувствовав, как напрягся Риндо, Ран снова притянул к себе изуродованные запястья брата – он целовал разрезы, вылизывал их, проникал языком внутрь: а младший уже не чувствовал боли, только возбуждение. Сразу после этого Ран снова наклонился к чужой груди. Его губы были перепачканы в крови, и он оставлял по всему телу Риндо следы поцелуев из его же крови: в этом было что-то особенно пикантное. Младший все еще почти не мог шевелиться, поэтому ему оставалось только подставляться поцелуям Рана и тонуть в подступающем удовольствии. Длинные волосы брата разметались по груди Риндо, в ванной им вдвоем было тесно, и младший еще несколько раз пытался коснуться чужих губ, но Ран неизменно уворачивался. Дыхание Риндо участилось, они оба перепачкались в его крови, стены и эмаль ванны тоже были в алых разводах – но младший уже чувствовал, что ему хочется большего. Всю свою жизнь он жаждал этого человека, Ран стал его наваждением и навязчивой мыслью каждого дня: и вот теперь он был перед ним, и, даже умирая, младший никак не мог насытиться присутствием брата. Выдохнув, Риндо потянулся вперед, сам прижимаясь к брату – ему хотелось ощутить его каждой клеточкой тела, даже если Ран такой холодный, безжизненный. Несколько раз старший целовал брата предельно близко к губам, он как будто и сам хотел этого, но не мог позволить. На шее Риндо под разводами крови уже проступали следы от засосов и укусов, Ран стремился оставить на нем как можно больше своих следов, будто это могло бы перекрыть жуткие разрезы на запястьях. Что-то щелкнуло в голове младшего, и он сумел взять руки брата в свои, разворачивая их к себе внутренней стороной. На белой коже Рана тоже виднелись два длинных следа от порезов – шрамы уже выцвели, но все равно выделялись розовой окантовкой. Словно не желая, чтобы Риндо на это смотрел, старший выдернул руки и неожиданно поменял позу, бедрами прижимаясь к бедрам брата. Ран начал медленно двигаться, вызывающе сверкая глазами, и Риндо охнул: по телу снова прошла волна возбуждения. Опираясь на локти, он смотрел, как старший опускается ниже и окровавленными длинными пальцами расстегивает ремень на его брюках. Словно отвлекая, Ран начал покрывать поцелуями низ живота брата, и тот, запрокинув голову, даже сумел приподнять бедра, хотя мгновение назад был уверен, что не может даже шевельнуться. Ран легко стянул чужие брюки вместе с нижним бельем и застыл в ногах младшего. После всего, что между ними произошло, стыду просто не осталось места – лежа на холодном бортике, Риндо тяжело дышал, пока брат с осторожностью поглаживал его бедра. Возбуждение должно было быть последней вещью, которое можно испытать на грани смерти, но член Риндо затвердел, и от каждого прикосновения старшего у него все сильнее тянуло в низу живота. Это больше походило на бред, на наркотические галлюцинации, на сумасшествие, но все это происходило в реальности. Оперевшись ладонями на бедра Риндо, Ран сначала едва ощутимо коснулся головки члена, скользнув по ней языком. Даже этого хватило, чтобы Риндо выгнулся и судорожно схватился за бортики. Еще вчера он захлебывался в ненависти, а уже сегодня тонет в желании прошептать «люблю», на которое просто не осталось сил. Весь мир для него сосредоточился в Ране, Ран был гораздо больше, чем просто воспоминание, и прямо сейчас Ран перед ним. Старший обхватил член брата губами, медленно опускаясь ниже по стволу, и Риндо сейчас метался под ним, сходя с ума от контраста ледяного дыхания и обжигающего удовольствия. По всему телу разливалась слабость, оно будто стало невесомым, и только жар в низу живота удерживал Риндо в реальности. Ран ускорился, он заглатывал его член полностью, вылизывал ствол, давил языком на головку, а сам сильнее впивался черными ногтями в бедра Риндо, как бы желая оставить свои отметины и тут. На покрасневшей головке младшего уже выступили капли смазки, они тянулись к губам Рана каждый раз, когда он отстранялся, чтобы заглянуть брату в глаза – Риндо казалось, что он готов излиться только от одного такого взгляда. – Кажется, я совсем неправильный ангел смерти, – старший выдохнул это, в очередной раз оторвавшись от члена Риндо. – Но удержаться было так сложно. Ран продолжал то играть с головкой, едва ощутимо касаясь ее языком, то заглатывать член полностью, отчего Риндо начинал мелко дрожать и постанывать. Когда старший в очередной раз стал вылизывать ствол, языком оттягивая крайнюю плоть, Риндо не выдержал и толкнулся бедрами вперед, прося о большем. Он даже сам не сразу понял смысл этого движения, а Ран уже оторвался от члена брата и мгновенно оказался перед его лицом. Губы старшего были влажными от смазки. Поддавшись секундному искушению, Ран потянулся к губам Риндо, но затем стряхнул головой, как бы возвращая себя в чувства. – Время на исходе. Стоило старшему прошептать это, как Риндо почувствовал усиливающееся жжение в запястьях. Перед глазами снова поплыли круги, и он, пересилив себя, схватил брата за руку – на большее Риндо не хватило, но Ран понял его и без слов. Задумавшись, он слизнул смазку с губ, а затем вдруг собрал указательным и средним пальцами кровь с рук Риндо. – Это будет больно, – Ран даже слова растягивал так, как делал это пятнадцать лет назад. – Но я думаю, что умирать все-таки больнее. Сразу после этих слов он заставил Риндо развести колени. Ванная была узкой, и одну ногу Риндо пришлось перекинуть через бортик – едва находясь в сознании, он почувствовал, как старший сначала склонился к внутренней стороне его бедра, оставляя там очередной укус. Ран медленно поднимался выше: отследить его движения можно было по ледяному дыханию, оседающему на коже. К этому времени Риндо уже несколько раз отключался – но резкое жжение между ягодиц заставило его прийти в себя. Ран использовал его кровь в качестве смазки. Прямо сейчас он растягивал младшего, сидя между его разведенных ног – Ран сосредоточенно наблюдал, как проход младшего податливо принимает в себя сразу два его пальца, а сам Риндо едва дышит, оперевшись о бортик. В ванне было тихо, только едва слышалось, как вода плещется под движениями бедер младшего. С губ Риндо слетали тихие стоны, он терял связи с реальностью, но явно ощущал пальцы брата внутри – как они давят на стенки, как растягивают его. Когда Ран добавил третий палец и повернул ладонь ребром, Риндо уже не мог даже стонать: только участившееся дыхание стало признаком удовольствия. Младший разглядывал брата из-под полуопущенных век и даже сейчас думал, какой Ран до невозможности красивый – как будто не принадлежит этому миру. Хотя… Так ведь оно и было. Когда старший вошел в Риндо, притянув его к себе за талию, тот потратил остатки сил, чтобы обнять его в ответ. Повсюду разлетелись брызги алой от крови воды, Ран толкался быстро, почти вбиваясь в брата, и тот покорно выгибался: Риндо думал о том, что ощущение старшего внутри, его дыхание у уха, его холодные руки на пояснице – это лучшее, что можно ощущать перед смертью. Сердце как будто стало биться медленнее, каждый удар отдавал тяжестью, но вместе с тем по телу проходили волны удовольствия. Риндо хотел подставляться пол толчки, ловя темп брата, но он мог только покорно лежать подбородком на его костлявом плече: силы покидали тело, из порезов на запястье снова начала течь кровь. Это были последние минуты, и их Риндо проводил, выдыхая имя Рана при каждом его движении. От соприкосновения их бедер слышались равномерные шлепки, старший тоже начал постанывать, ощущая, как стенки брата все плотнее обхватывают его член. Ран буквально натягивал младшего на себя, входя в него до основания – он то толкался глубоко, то выходил, оставляя лишь головку, чтобы Риндо, который уже не мог говорить, судорожно заглатывал воздух, моля продолжить. Они кончили почти одновременно, и младший тут же сполз вниз по бортику, почти лежа на дне ванны. Его лицо совсем побледнело, по бедрам стекала сперма Рана, и Риндо молча смотрел на нависшего над ним брата. Локти старшего оказались по бокам от лица Риндо, и в какой-то момент Ран будто закрыл собой весь тусклый свет ванной – мир утонул в его лавандовой радужке. – Готов? Риндо уже не мог ответить, а потому только слегка качнул головой. Сразу же после этого Ран потянулся к его лицу: их губы соприкоснулись, и язык старшего мгновенно скользнул в рот брата. Последним, что запомнил Риндо, стали огромные черные крылья, которые расправились за спиной Рана сразу же после этого поцелуя. *** Сидя на краю крыши многоэтажного дома, Ран болтал ногами, без интереса глядя вниз. Было время заката, но день выдался пасмурный, поэтому небо уже потемнело – ветер трепал перья на крыльях, расправленных за спиной старшего Хайтани, но тот как будто бы этого не замечал. Риндо долго мялся рядом, прежде чем сесть к брату, но в итоге все-таки опустился на край крыши. Долгое время они сидели молча. Ран усиленно делал вид, что не замечает своего спутника, но неожиданно заговорил первым: – Я столько раз думал, что нужно было исправить, чтобы этого не произошло. В какой момент вернуться, где поступить не так, чтобы избежать кошмара. И знаешь, что? – Что? – Это неизбежно. Нужно было не рождаться, чтобы этого всего не произошло. – Зачем думать об этом теперь? – Риндо осторожно коснулся лежащей на крыше руки брата. – Мы ведь вместе. И уже… не расстанемся. – Думаешь, быть ангелом смерти так весело? Мотаться по городу и наблюдать последние минуты чужих жизней? Не все жаждут умереть так, как ты. Слова Рана сквозили жесткостью, но в его взгляде, напротив, появилось непривычное мягкое свечение – и ладонь младшего он в ответ сжал чуть сильнее, переплетая их пальцы. – Какая разница, что происходит вокруг, если мы вместе? – Риндо так отвык улыбаться, что не сразу понял, почему уголки его губ ползут вверх. – И целовать тебя теперь можно, сколько угодно, твои губы дарят смерть только простым людям. Ран в ответ на это фыркнул и отвернулся, так ничего и не ответив – но младший был уверен, что и его резко очерченные губы тронула улыбка. Привалившись к плечу брата, Риндо смотрел, как город под ними накрывает вечер: зажигаются фонари, на дорогах выстраиваются пробки из машин – он будто увидел мир заново, потому что пелена ненависти спала с его глаз. Пока Риндо только привыкал к новой жизни: или, правильнее сказать, к смерти. Должно было пройти время, чтобы осознать, что с ним произошло, и принять всю правду – ненависть, что копилась в нем столько времени, не может исчезнуть в одно мгновение. Когда-то ненависть покрыла существование Риндо слоем серого пепла. Ненависть стала религией Риндо и догмой всей его жизни. В ненависти Риндо находил вдохновение и силы просыпаться. Ненависть давала Риндо смысл, и она же уничтожила его. Но теперь все встало на свои места – и рядом с Раном в вечности места для ненависти больше не осталось.