Рёв Восьмого Дракона

Ей нравился Шанхай. Нравился намного больше Гонконга. Город привлекал ее атмосферой опасности, смертельной игры, правила которой могли меняться изо дня в день. Мысль, что на утро она могла и не открыть глаза, подстегивала и разжигала внутреннюю агрессию и жажду к господству. В Шанхае всегда нужно держать нос по ветру, боковым зрением следить за тем, что происходит вокруг, и иметь глаза на затылке. Без этого в преступной столице никак не выжить. Ей нравилось дышать этим воздухом, загрязненным ядовитыми парами фабрик, которые с юга, из промышленного городка, приносили ветра, но с тем пропитанным легким, едва уловимым запахом цветущих садов и свежего бриза, идущего с Янцзы. На остальное, что потрясало взоры приезжих туристов и эмигрантов, она не обращала внимания. На контрастность города, где нищие могут жить бок о бок с членами мафиозных групп и политиками; где высотные небоскребы могут возвышаться среди ансамблей старинных дворцов; где восточная и западная культура сливаются воедино, рождая на свет совершенно иное поколение китайцев. На все это ей было откровенно плевать. Шанхай просто был ее городом, а она — единственной его властительницей среди четверых правителей-мужчин. Шао Чжу — Хунгун, восьмой сын Дракона — Яцзы. Просыпаясь в Гранд Хаятт, первым делом она подходила к окну и смотрела вниз сквозь воздушные облака и туманную дымку. Все представлялось таким незначительным и нереальным, будто все еще пребывало во сне. Казалось, что там, на земле, существует другая Шао Чжу, жестокая и беспринципная, но подверженная эмоциональным припадкам. Другая она, неспособная действовать взвешенно, нуждающаяся в ограничителе и чьи-то приказах. Здесь же, на высоте, царствовал разум. Он, как идеальный рабочий код, стирал бесконечный круговорот мыслей и сожалений и заставлял чувства работать на благо ситуации, а не вопреки. И в одно прекрасное утро он приказал Чжу перестать быть сентиментальной слабачкой. Ее должны тяготить только насущные реальные проблемы, а не прошлое. И теперь, приняв решение, она вкушает плоды его последствий: дрожь, тошноту, боль во всем теле и потерю сознания. В больничную карту занесена запись об успехе проведенной операции, без аллергических реакций и отторжений, и все же Чжу проклинает врачей. В очередной из ужасных дней, когда обезболивающий препарат перестает действовать на организм, а писк оборудования становится невыносимым, она срывается и дает приказ охране принести ей одежду. Лечащий доктор настаивает на том, чтобы его пациентка еще на пару дней осталась в палате, и напрасно пытается донести мысль об опасности самовольного оставления больницы, в том числе и до подчиненных Хунгун. Но Чжу не остановить. Мысль, что ей вновь придется помирать от скуки и боли, ограниченной в движении множествами датчиков и проводов, порождает только бесконтрольную злобу. Поэтому, не управляя собой, Чжу в привычной для себя манере поднимает руку с новым киберпротезом и приставляет длинный стальной коготь к глазу хирурга: — Либо я уйду, либо тебе придется заказывать новые запчасти. Это дается ей с огромным трудом: тело ослабленное, непослушное, неповоротливое. Мозг соображает туго, пытаясь отойти от пси-наркоза и выстроить порушенные нейронные связи. Тем не менее ни одному из телохранителей она не позволяет хоть как-то помочь. Доктор сохраняет спокойствие и отступает, выходя из палаты. Он внесет в карту запись и сложит с себя всю ответственность за состояние здоровья пациентки. В конце концов, их изначально предупреждали, что спорить с Яцзы не рекомендуется никому, даже медицинскому персоналу. Одеваясь, Чжу на каждом шагу прислоняется то к стене, то к кушетке. Ноги стоят крепко, а корпус отклоняется куда-то в сторону и картинка перед глазами плывет, словно оперировала она глаза. Когда очередь доходит до обуви, кто-то из охраны ставит перед ней простые сандалии и тут же отступает назад. К удивлению, Чжу не придирается и проталкивает сначала левую стопу, затем правую. — Где мои вещи? — Часть еще осталась в Хаятте. Часть мы уже перевезли в Скай Сити, где наши последние три этажа. Однако я бы посоветовал вам отправиться…— отвечает ей светловолосый мужчина с бритым правым виском, одетый в классический черный костюм. — Мне нужны твои советы? Твое мнение вообще чего-то стоит? Кого-то волнует? — озлобленно рявкает на него Чжу. Правую руку она не чувствует и управлять ей в полной мере не может. К тому же болезненно тянет в месте крепления плечевой кости к ключице. Новые руки сделаны из хромированной стали с суставами в виде шарниров-диэлектриков, а вот позвоночник ей создали три года назад. Соответственно, за это время он успел износиться и начал сдавать при превышении установленной нагрузки. При всем этом если бы Чжу сейчас решила поменять каркас позвоночника, у нее просто не осталось бы времени на восстановление после операции. Ей нужно отстаивать пошатнувшийся статус в Триаде и снова утверждать свой авторитет беспринципной жестокой карательницы. Поэтому новые руки с семидюймовыми когтями, закрывающими мягкие ранимые пальцы, были более чем необходимы. Она идет вперед, игнорируя сопровождение, ударяется о стену несколько раз, но доходит до лифта шаркающими шагами. Лифт вызвать ей не удается, команды от мозга к руке не доходят, сколько ни повторяй. Но тут без слов на помощь ей приходит телохранитель, пальцы которого с легкостью жмут на кнопки. Она чуть не теряет сознание, когда острый приступ боли сводит мышцы. Перед глазами все чернеет, и, чтобы не упасть на колени, Чжу вцепляется в пиджак охранника. Тот подхватывает начальницу под мышки и проводит ее через холл. Ближе к выходу им на помощь приходят и другие сопровождающие, которые удерживают дверь и освобождают путь к бронированному Хунци. Только когда машина трогается с места, Чжу издает неконтролируемый болезненный стон. Прижавшись лбом к холодному стеклу, она протягивает к подчиненному руку, которую огромных сил стоит удержать на весу ровно. — Метадон. Тот решает не спорить и молча передает ей серебряную пластину. И Чжу, не заботясь о побочных эффектах, заглатывает сразу три таблетки. Пусть ее вырвет в салоне, пусть на какое-то время она погрузится в психоделический сон или поймает галлюцинации, находясь в сознании, — главное вновь почувствовать силу тела и способность управлять им. На какое-то время это срабатывает, пальцы слушаются ее, сгибаются в том порядке, который диктует она. Боль проходит, остается лишь легкое покалывание в лопатках, которые, кажется, труда не стоит размять и свести вместе. И к лучшему, что она не видит тревогу в глазах подчиненного, сидящего рядом и наблюдающего за расслабившейся госпожой, чье лицо приняло блаженное выражение. Машина подъезжает к дверям Скай Сити — одному из самых высоких зданий в мире. Телохранители окружают их плотным кольцом, слушая передаваемые распоряжения и сообщения о возможной угрозе. Весь Шанхай знает, что Шао Чжу не любительница маленьких семейных гнездышек и всегда снимает по несколько верхних этажей самых элитных отелей с вертолетной площадкой, устанавливая на этой территории свои порядки. Так что и персонал подбирают соответствующий ее требованиям, дабы не допустить промахов. Чужих ошибок Чжу терпеть не может. Все об этом знают. События прошлых месяцев до сих пор гремят по городу, а газеты с новыми шокирующими заголовками расходятся как горячие пирожки. Власти старательно пытались замять произошедшее, скрывая правдивую информацию и выкидывая на пресс-конференциях опровержения известным фактам. Но и правительство можно было понять: они никак не хотели конфликта ни с гражданами, ни с Нингуаньским Союзом. Номер полупустой. Всю лишнюю мебель и предметы вынесли из комнат. Не то чтобы Чжу не любила окружать себя роскошью, просто ее она привлекала в другом проявлении, не в вещах. Мраморный цвет во всем, от сияющего чистой пола, на который словно до нее никто не ступал, до мебели. Он разбавлен золотым декором, ножками стульев, полками и рельефными панно на стенах с изображением драконов. — Датчики работают? — спрашивает она, неловко пытаясь расстегнуть левой рукой застежку чаншаня. — Да, Хунгун. Сенсоры, камеры захвата, микроволны и датчики инфракрасного движения — все протестировано. На этот раз без лишних слов отвечает Фэн Жун — главный ее телохранитель и личный защитник, Рог Зубра. Чжу ничего не говорит, только кивает головой в сторону двери, чтобы тот скрылся с ее глаз подальше. Ее одежда — чистая, выглаженная — уже на вешалках. Стоит пройтись мимо шкафов, чтобы полюбоваться, как ящики автоматически выдвигаются, демонстрируя аккуратно помещенные на ювелирные подушки часы, запонки, ремни и другие аксессуары. Даже про раздвижную броню не забыли. Все комплекты, как образцы в витринах, помещены в отдельные контейнеры. Обойдя спальню, Чжу обращает внимание на сложенный пополам белый лист с изображением королевской кобры, все это время ждущий ее на журнальном столике. В связи с последними событиями Шуа изгнали в Гонконг, запретив появляться в Шанхае и иметь хоть какие-то встречи с дипломатами и консулами западных стран. Наверняка она считает, что ей не повезло больше всех. Воительница уже хочет взять и прочитать письмо, как замечает в открытом шкафу среди развешанной одежды что-то черное. Бархатный чехол. Чжу, забыв о сообщении, с забившимся сердцем резко дергает за молнию и отступает назад на шаг. Смятение, тревога, непонимание. Какое-то ужасное воспоминание призраком проскальзывает в памяти, но она не может ухватить, сконцентрироваться на нем, будто оно принадлежит вовсе не ей, а является лишь увиденной где-то картинкой. Маленькие обрывки не дают ей покоя, Чжу гонится за ними в своем прошлом и воссоздает себя. Ту, другую Шао Чжу, оставленную на земле. В чехле оказывается удлиненное ципао со шлейфом. Черный шелк, вручную расшитый золотыми драконами с белой каймой по высокому воротнику. А застежки украшены темно-синими сапфирами, подобранными международным ювелирным домом. Это платье — работа лучшего дизайнера Китая, которому установили сжатые сроки на пошив. Чжу вспоминает его, хмурый взгляд, категоричный отказ. Как он мямлит про нехватку времени и грандиозный замах работы. А она что? Легким движением достала пистолет, приставила к тому, что безвольно болталось между ног дизайнера, и поставила ультиматум. Да, мастер постарался на славу. Ципао стоит всех потраченных на него миллионов и лучше выглядеть не может. Чжу как сейчас видит ее в этом платье… Но кого — ее? В памяти только платье, нет ни одной детали, ни одной зацепки, чтобы удержать перед собой саму обладательницу наряда. Какие у нее волосы? Какие глаза, улыбка? О чем они говорили? Да, откуда-то доносится стук каблуков, Чжу отчетливо слышит его, но женщина приближается к ней не сейчас, а тогда. Вытянутая рука, прикосновение пальцев к прядям и солоноватый вкус на губах — эти кусочки видения тают, едва оказываясь пойманными. Откуда это платье взялось в ее апартаментах? Кому оно принадлежало? Эти вопросы без ответов распаляют чувства, обостряют накопившуюся, не выплеснутую из-за болевых ощущений злобу. — Мугоу! Тишина, ни звука. — Мугоу! Чжу срывается с места и быстрым шагом бросается искать ее по комнатам. Гиноид сидит на полу кабинета, заставленного многочисленными коробками. Вокруг нее бумаги, какие-то микросхемы, чипы — все только-только завезено и еще не рассортировано. Девчонка, держа в руках белый квадратный конверт, широко распахнутыми голубыми глазами смотрит на воительницу и замирает без движения. Чжу делает шаг вперед. Правую руку пронзает острый спазм, будто плоть режут наживую, и перед глазами появляется дымчатая пелена. Еще шаг, и ее слегка качает в стороны, а гиноид так и сидит, не двигаясь. — Мугоу… — выдыхает Чжу и протягивает к девчонке руки. Ей больно. Но это не помешает выбрызнуть как змея яд накопившиеся неразборчивые по вкусу эмоции. — Мугоу. Тупая дрянь, кто тебя вообще пустил сюда?! Левой рукой Чжу сжимает горло игрушки, которая с детским писком барахтается в крепкой хватке без попытки освободиться. Прописанная поведенческая программа гиноидов построена на абсолютном подчинении воле хозяина, а механизм самозащиты даже в теории не предполагался к закладке в код. Сталь рук куда крепче: сила нажатия разрывает силиконовую оболочку, сгибает алюминиевые опоры шеи и обрывает тонкие провода. Искусственные глазные яблоки делают бешеные обороты, вращаясь волчком, а затем замирают, неотрывно смотрят на госпожу. Чжу не хватает сил, слишком большое усилие, отдающееся по позвоночнику нервной дрожью. Она добавляет вторую руку, крепче сжимая шейный каркас, прикладывая все имеющиеся ресурсы, и пыхтит от натуги и боли. Голубые глаза продолжают наблюдать за ее действиями с безучастием, так как и должно гиноиду в подобной ситуации, но воительницу это только злит. Почему эти автоматические куклы такие безвольные? Внешне — живые механизмы, способные к имитации человеческих эмоций, мышлению и даже к возможности самостоятельного выбора. А на деле железяки, инструменты вроде часов или машин. Нет у них никакой воли и чувств. Нет в них души. Так не должно быть. Не должны эти машины быть подобны людям. Нет. Простой мусор. Мусор. Когда звучит металлический скрежет, по телу гиноида проходит прерывающийся импульс. Руки и ноги виснут как плети, голова безвольно падает вперед. Звучит короткий звуковой писк, и освещение в глазах тухнет. Теперь Мугоу, как того и желала Чжу, — это всего лишь металлический хлам. Слабость сражает тело воительницы: Чжу падает на колени, хватается за плечо, до крови прикусывает губу и все равно не сдерживает жалобный стон. Пси-наркоз и метадон в один момент заканчивают действие. Однако болит и просит исцеления не только прооперированная рука, но и сердце, которое Чжу до сих пор не решалась сменить на искусственное. Одна бровь выше другой, но какая именно, она уже не уверена. Может, это все зеркальное отражение или разыгравшееся воображение, выдумка. Но что-то же должно быть настоящим в собственной памяти? Иначе почему у нее, Шао Чжу, в погоне за женским обликом так быстро бьется сердце? Почему отчетливо всплывает перед глазами кусочек чистейшего янтаря, цвет которого ярче солнца в зените? От которого боль, мандраж и вместе с тем разливающееся на душе тепло ощущаются острее, чем последствия операций? Воительница с отчаянной злобой вытягивает ногу и пинает голову куклы, которая мячиком откатывается от тела, насколько позволяет длина троса. Это последнее движение, которое Чжу успевает сделать перед тем, как упасть в обморок. И когда ее собственная голова наклоняется к полу, она ровно на миг замечает квадратный конверт, выпавший из рук гиноида. Конверт, с которого все началось.