2
Прошёл час, второй, третий после полудня в тот день, когда все кончилось, но Полночь не превратился в пугало. Прошло ещё несколько часов — и даже целые сутки — а он был относительно бодр и почти что цел, хотя особенно глубокие раны, не зажив до конца, выглядели так, словно с момента, как они затянулись, прошла по меньшей мере неделя. Полночь был почти что в полном порядке, но все равно машину, как обычно, вела Салли. Они забрали джип Миллеров. По счастью, в нём уже были ключи. Зайдя в дом к ним перед тем, как уехать, Салли насторожено посмотрела на лестницу — она ждала, что мертвецы покажутся, но они затаились по углам комнат, чувствуя от вторженцев ту силу, что уничтожила всех хозяев дома. Салли знала: если они выйдут на дорогу в таком виде, их быстро повяжут копы. Все должно случиться быстро и спокойно. Они покинут город и сделают это незаметно. Они поднялись на второй этаж. Возиться не стали; молча взяли из шкафов минимум одежды, не разлучаясь и сопровождая друг друга из комнаты в комнату. Салли, увидев на столе в спальне Тамары фото, где были запечатлены все трое — она и двойняшки — отвернулась. Пройдя мимо спальни Тима, она заметила в ней бледный силуэт в углу возле окна, но ничего не сказала и не остановила на нём взгляда. Покойник съёжился, сжался. — Я хочу сжечь этот дом, — сказала она, прижав к груди стопку одежды, взятую из комода у Тамары. Она слышала, что стены наполнились тихим шепотом, но Полночи хватило лишь взглянуть в сторону — и все звуки смолкли. Салли забрала из стола в кабинете Флойда всю наличку, что была: две тысячи триста шестьдесят два доллара. Кредитки она не стала трогать. Также не прикоснулась к другим вещам. Они спустились вниз. Вышли из дома. Вылили на крыльцо три канистры бензина, найденных в гараже, и поднесли зажигалку. Проверенный метод, хороший метод. Потом, сев в машину, отъехали подальше по грунтовой дороге, а после по уже заброшенному шоссе отправились к Чикамауке. Там, усталые, они оставили тачку между ив, умыли лица и руки, убрали кровь там, где её могли бы увидеть, и, переодевшись в свежее, снова сели в джип. Салли поглядела на Полночь. Он, растерянно, тоже взглянул на неё. — Нил, — мягко сказала она и кивнула на плащ в его руках. Он понял, что будет слышать это имя всё чаще. — Зачем тебе это. Он не смог ответить. Только вздохнул. Салли не стала настаивать. Коротко погладив его по щеке, она завела машину и тронулась с места. Они проехали пепелище на месте дома Мейсонов, и Салли даже не поглядела в ту сторону. Проехали двенадцать дубов. Проехали рощу, ведущую к домику Джона Ли. Поджав губы, именно там Салли постаралась не расплакаться: слёзы дрожали в её глазах. Возле фермы, где Салли видела странную семью Слышащих, она немного сбавила скорость — и проводила тот дом долгим взглядом. — Не смотри туда, омаште, — попросил Полночь и спокойно воззрился перед собой на дорогу. Салли, уловив в окнах какое-то движение, вздрогнула и отвернулась. — Просто не смотри, любимая, и поезжай быстрее. Им предстояло также миновать Лебанон — и Полночь заметно напрягся. Но там все было как по маслу. Они не останавливались до самого Колльервилла, округ Шелби, и решили заночевать в мотеле на его отшибе. Нилу эта идея была не по душе, но Салли боязливо сказала, что ей страшно спать в машине Миллеров. Тогда он согласился. Девушка, смотревшая вполглаза сериал «Королевы крика» по кабельному, отдала им комнату с двуспальной кроватью 14-I и вручила ключ с деревянным бочонком вместо брелока. На Нила она бросила быстрый, удивленный взгляд. Уже привычная к его облику, Салли поняла, что её индейский спутник весьма сильно отличается от тех, кто останавливается в здешних местах. На Салли она тоже внимательно посмотрела, особенно на синяк на скуле, который та старательно маскировала под распущенными волосами. Вот губу уже никак не спрячешь, как ни закрывайся. Нил, немного не разбираясь в порядке таких вещей, как заселение в отель, доверился во всем Салли. Она купила в домике администрации кое-каких снэков и две бутылки воды, сложив все в прозрачный пластиковый пакет. Когда Полночь следовал за ней от машины до номера, Салли заметила, что он слабо хромал. Они вошли в номер. Полночь был первым. Он решительно отодвинул Салли рукой, осмотрел все — даже под кровать заглянул — и только тогда успокоился. Салли зашторила оба окна и заперла то крошечное окошко, что было в ванне. К счастью, здесь был вентилятор, который она сразу включила. Проверив дверь с ключом в скважине и нервно пройдясь по комнате дважды, Салли набрала большую ванну и, осмотрев раны Полночи, поверх которых остались шрамы, похожие на следы ожогов — словно кто-то прижёг их — попросила его искупаться, а когда он закончил, набрала воду снова и искупалась сама. Выйдя из ванной комнаты обёрнутой в полотенце, с небрежно взлохмаченными мокрыми волосами, она обнаружила, что Нил уснул, сидя на кровати. Из одежды на нём были только светло-голубые тёртые джинсы. Он уронил голову себе на грудь, расслабил черты лица; уставший и вымотанный, из-за духоты в комнате сильно вспотевший, он просто выключился — и, когда Салли осторожно обняла его за плечи и с трудом уложила на подушку, лишь приоткрыл глаза. Поняв, что это была только лишь она, Нил слабо улыбнулся и не стал просыпаться. Салли натянула майку на бретельках и трусы, затем легла рядом. В темноте и тишине ей было страшно, и она никак не могла уснуть. Прижавшись к Нилу, она долго, долго лежала, слушая, как работают лопасти вентилятора. Потом, когда ночь сделала воздух холодным, запахнулась одеялом сама и накрыла Полночь; повозилась. После всего таинственного и сокровенного, что произошло на поле, она не верила этой ночи. Она боялась, что уснет, а очнется в доме у Миллеров, и окажется, что она все себе придумала — и бой со Слышащими им только предстоит. Она боялась, что уснет, а кто-то из выживших анагопта выследит их и заберется в номер, чтобы убить. Но страх отступал перед усталостью. Размеренное, ровное биение сердца у Нила в груди проходило сквозь все тело Салли. Оно работало, как метроном. Тук-тук-тук-тук. Никаких перебоев. Убаюканная этим сильным, уверенным звуком, Салли подлезла под руку Нила и наконец сомкнула веки. Он проснулся первым на следующее утро и обнаружил, что Салли сопит ему в подмышку, пряча лицо и руки и сжавшись от холода: во сне она скинула с себя одеяло и замерзла. Зевнув, Нил осторожно отодвинулся, поднял одеяло с пола и укутал девушку. Сперва он хотел встать и снова проверить номер, но, подумав, вернулся в постель и залез под одеяло, молча притянув Салли к себе. Они спали до десяти и поднялись страшно голодными. Салли, вспомнив про вчерашние покупки, выложила содержимое пакета на кровать. Устроившись там и накрывшись, они принялись задумчиво разглядывать то, что купили — с такой серьезностью, будто важнее дела не было. — Ты когда-нибудь ел соломку «Солтлеттс»? — нахмурившись, спросила Салли. Нил покачал головой. Тогда она открыла коричневый пакетик и протянула его. Подумав, Нил попробовал одну палочку оттуда и скривился. — Очень солёная, — сказал он. — Привыкай, — вздохнула Салли, — к здешним усилителям вкуса и всякой прочей ерунде. А вот обычные сухие крекеры он съел с удовольствием и запил простой водой. Прильнув к его плечу, Салли грызла крендельки в сахаре, включив телек, и думала о том, что им делать дальше — и куда податься. Она хотела поговорить об этом с Нилом, но не знала, как завести разговор. Через неделю заканчивались летние каникулы. Она могла бы поехать в колледж или вернуться в родительский дом. Она могла бы немного привести в порядок свою жизнь. Она могла бы, возможно, со временем, погрузившись в учебу, забыть это и сделать вид, что ничего не было. Могла… … но не хотела. В тот же день, через два часа после пробуждения, они собрались. Нил накинул клетчатую красную рубашку мистера Миллера и заправил её в джинсы. Подойдя к нему, Салли выправила ее из-под ремня, положила на него руку и тихонько сказала: — Так сейчас не носят, милый. И она, к тому же, слишком длинная, чтоб заправлять. — Вот же, — вздохнул Нил и послушался. Салли переоделась в мешковатые джинсы и футболку. Надела кардиган крупной вязки. Долго простояла перед зеркалом, пытаясь припрятать под волосами свой синяк — но Нил подошел со спины и, обняв её, поцеловал сначала в основание шеи, потом за ухом, а после и в скулу. — Поедем отсюда, — упросил он, поглаживая её бёдра. — Мне здесь всё ещё не по себе. Прошу. Она кивнула и послушалась; они вышли из номера. Заперли дверь на ключ. И только тогда остановились — оба, отступив на шаг. На двери они увидели несколько глубоких длинных царапин, но не помнили, были те при заселении — или нет.3
Во второй раз они остановились в городке Хартсвилл. Местные там посмотрели на них недобро. Салли ехала весь день и всю следующую ночь, и наутро так вымоталась, что ей нужен был отдых. Они продвигались дальше на запад, туда, где каждую ночь за горизонт закатывалось солнце. Не сговариваясь, оба шли по пути Унетланви, надеясь, что он приведет их в нужное место. В Хартсвилле они заплатили за номер в мотеле, не став селиться в гостинице в самом городе: остановились на окраине, чтобы в любой момент покинуть это место. Губа у Салли подзажила, ранка покрылась коростой. Синяк на скуле покрылся зеленцой. Нил с заплетенными в длинную черную косу волосами, со смуглой кожей, с недобрым взглядом и массивным сложением, вызвал у работника в мотеле небольшое замешательство — вкупе с тем, что он приехал в компании девушки со следами побоев. Индейцев здесь не любили, их здесь водилось очень мало. Но этот держался мягко и вежливо, и не похож был на человека, который любит распускать руки. Уже в новом номере, мало чем отличавшемся от предыдущего, засыпая, Салли сказала: — Мы поедем ещё дальше на запад, родной. Тебе ведь ничего не будет, если ты покинешь штат? Нил задумался. Посмотрел на свои руки, коснулся ими лица. Он слышал, как бьется его сердце, он чувствовал себя человеком. Он догадывался, что стал им после того, как разрушилось проклятие… и ответил: — Все будет о’кей, омаште. Они снова уснули вместе, крепко обнявшись, и спали с обеда до следующего утра, а наутро, встав свежей и бодрой, Салли впервые за несколько дней поцеловала спящего Нила в губы. Он откликнулся ей, открыл глаза, скользнул языком между зубов и, отпрянув, тут же прижался губами к её подбородку, а потом ниже — под горлом, и ещё ниже — к шее, пока не спустился туда, где быстро и тревожно билось сердце. От его прикосновений она безо всякого индейского волшебства горела изнутри. Она была здорова, здорова и жива, и принадлежала ему — как он смеял надеяться, потому что она не уехала от него, оставив здесь, и не говорила об этом. Нил знал, что хотеть остаться, когда прижимает в трудных обстоятельствах, и остаться, когда жизнь приходила в относительный порядок — разные вещи. Салли, клявшаяся ему в любви на берегу Чикамауки, могла не быть той же Салли после того, как они убили всех Слышащих. Но этого не оказалось. Она была рядом. От её волос пахло мятным шампунем; от тела — водой и мылом, и её кожей. Запах этот напоминал Нилу тонкую горечь земли близ речного берега. Он хотел было отстраниться, но Салли обняла его за плечи и притянула к себе. Близость той ночью казалась наваждением, но теперь была шагом сознательным и новым, которым они стирали многие границы друг между другом. Оставшись поверх Салли, Нил, почувствовав себя теперь только лишь человеком, и никем больше, вспомнил, какими ранимыми и нерешительными бывают люди; чего они боятся и чем рискуют. Салли подбодрила его прикосновениями и тихим, ласковым шёпотом; словами, которые пожелала оставить только ему; а когда он оказался в ней, громко выдохнула и обняла за затылок и спину, вжав в себя. Нил уткнулся лицом ей в плечо, зажмурился. Салли чувствовала, как он дрожал; обнимая смуглое, сгорбившееся, мокрое от пота тело, льнула и принимала все, что он мог дать. И когда они закончили, остались вместе, уютно устроившись друг возле друга. Всё в ней занимало Нила: и кожа, покрытая россыпью веснушек и оттого казавшаяся, как и волосы, рыжей; и выгоревшие от солнца пряди, в которых он заметил после затмения много светлых и серебристых оттенков; и влажные глаза, и мягкие, податливые губы, и острые коленки, и гладкие изгибы тела. Перебирая её волосы в пальцах, он отвечал на вопросы. В каком году он родился? Кем был его отец? А мать? Как звали его старшего брата? Чем он хочет заняться теперь, когда освободился от гнёта проклятия? Через два часа они съехали, отправившись дальше, снова на запад. Но перед тем внимательно осмотрели дверь номера, и там никаких следов не нашли.4
В городе Линчберг, округ Мур, штат Арканзас, граничащий на западе с Теннесси, поселилась необычная пара. Он был мелким, городок этот, всего-то на шесть тысяч пятьсот тринадцать человек, а с ними — на пятьсот пятнадцать. Символом Линчберга был чёрный дрозд. Прежде эти земли населяли осейджи, чокто, чероки и каддо; в Линчберге, возле местного парка, который пролегал в глубину гор Уошита, когда-то стояла большая каменная статуя индейца чокто с огромным щитом, покрытым перьями, но потом ее раскололи вандалы. Линчберг жил зимой и осенью тихо, летом и весной — пошумнее, потому что город наводняли туристы, желающие пройтись по знаменитой юго-западной тропе в горы. Здесь было непросто стать своим и непросто вписаться в местный колорит; жители, спаянные воедино, как механизм, не привыкли принимать новое. Они были на это попросту не заточены. Но Салливан и Нил Блэкморы как-то быстро пообтесались и стали своими. Он был крупным, рослым индейцем чероки с чёрными и очень гладкими волосами, всегда убранными назад в узел или косу, плескавшую едва ли ниже лопаток. Его небольшие чёрные глаза чаще всего отражали состояние абсолютного, непоколебимого внутреннего покоя. Смуглая кожа казалась коричневой от загара, наложившегося на естественный цвет. На теле его было много старых шрамов и ожогов; никто из местных не оказался достаточно любопытен или невежлив, чтобы расспрашивать, где он их получил. Он был хорошим соседом, он хорошо работал в сезон, изучил здешние маршруты и тропы; с женой они купили старую ферму О’Брайенов на северном участке, так что из окон у них было видно заснеженные хребты Уошиты. О’Брайены когда-то давно уехали отсюда, продав участок за стоимость куда более низкую, чем полагалось. Много лет ферма стояла пустой. Местные неодобрительно поглядывали на неё: вся заросшая, неухоженная, неблагополучная, она только портила вид, но Блэкморы быстро навели там порядок. Нил старался за двоих, Салли не отставала. О них ходило много толков в городе: говорили разное, но не то чтобы плохое, потому что о прошлом их никто не знал, а попусту злословить не хотели. Они были тихими, эти Блэкморы. Приезжали в город с фермы раз или два в месяц, закупались всем необходимым, в кредит не брали ни продукты, ни товары в магазине скобяных изделий; позже прознали, что Нил, разобравшись с расчисткой фермы, привел там все в порядок и занялся кузнечным делом. У Салливан, которую все звали просто Салли, было занятий невпроворот, как у любой маленькой хозяйки большого дома. Правда, поля свои Блэкморы не засаживали. Так, растили на огороде кое-что себе в тарелки, ну да сколько грядок картошки, или репы, или редиса нужно двум взрослым людям? Их ближайшие соседи, Баддингтоны, души в них не чаяли. Как-то раз в их доме случился пожар; загорелась старая проводка. Блэкмор вместе с хозяином устанавливал металлические ворота с хитрым механизмом для конюшни, когда оба заметили дым. Тэд Баддингтон бросился в дом, чтобы вывести семью. Нил обежал дом с торца и, взглянув в окно на втором этаже, быстро заметил в нём девочку лет пяти, испуганно прижавшуюся к стеклу. Он услышал перед крыльцом крики, кашель, плач. Никто не мог бы сказать, как Нил забрался так быстро и ловко на второй этаж по отвесной стене безо всяких выбоин, однако Фло, младшая Баддингтонов, позже уверяла мать, что он буквально взлетел по воздуху — а потом, жестом попросив её отойти от окна, разбил стекло локтем и, взяв Фло на руки, уверенно сказал ей: — Всё будет хорошо! Никого больше с тобой в комнате не было? — Нет, — сказала она и прижала к груди свою куклу с фарфоровым лицом, а потом расплакалась. — Я играла одна. А Билл с мамой, внизу. — Вот и славно, — кивнул Нил и улыбнулся ей. Казалось, он совсем не боялся пламени, которое уже палило ему спину. — Закрой глазки, омаште. Мы сейчас окажемся внизу. Но Фло, заслонившая ладонями лицо, подсматривала между пальцев, и она видела, как он спустился, полный элегантности и спокойствия, снова по воздуху, точно по ступенькам, а затем побежал к родителям, отчаянно искавшим дочь. Конечно, после этого Баддингтоны стали их добрейшими друзьями. Конечно, в городе Нил и Салли стали на пол-мизинца больше своими. Конечно, никто не поверил Фло, когда она сказала, что мистер Блэкмор летал, мама, он по-настоящему летал! Были, конечно, те, кому Блэкморы всё равно не нравились. Тори Будс, например, которая держала свое кафе на центральной улице, в самом начале, как только они переехали, неохотно ворчала, что в её прошлом такие молоденькие девочки не вешались на взрослых мужиков, и что Салли — очевидно, городская девчонка, и сбежит от Нила очень быстро. — Если она даст дёру в новый сезон с каким-нибудь нездешним парнем, которых здесь всегда толпы, когда открывается маршрут в горы — красный быстро сопьётся, они на это мастера, — ворчала она. Ей было тридцать пять, и она поглядывала на Нила с особенным интересом. — Что она здесь забыла, в нашем захолустье? Зачем приехала? В первый сезон Салли действительно уехала — сказала, почти на месяц. Нил себе места не находил. В доме без неё было пусто и невыносимо. Ночами он спал слишком дурно. Снились кошмары, навещали призраки прошлого. Нил похудел, под глазами залегли тёмные тени; Салли вернулась через две недели и попросила её встретить. Она добралась на автобусе. Нил уже ждал её на старом тёмно-синем пикапе, купленном у одного из местных. При встрече они с Салли крепко обнялись, и он мигом просветлел лицом, точно не было этой разлуки. Оказавшись наедине в машине, Салли поцеловала его, затем обняла. Ей было так же страшно, как и ему, и он чувствовал это по дрожи во всём теле. Молчаливый и беспокойный, он отпрянул и взглянул ей в лицо, а она стиснула его руки в своих и тихо сказала: — Я больше никогда и никуда не уеду. К чёрту это всё.5
Когда Салли вернулась, Нил мог дышать спокойнее. Она научила его водить машину, и за прошедший год он здорово в этом поднаторел. Теперь, любуясь на мужа, Салли почему-то вспомнила, как они расписались: это случилось четырнадцать месяцев назад, в маленькой часовне в пригороде Нашвилля. Им пришлось задержаться на неделю, но Нил был так рад, что это того стоило. Они купили простые недорогие кольца из серебра и обменялись ими у алтаря, как и скромным поцелуем. Для этого дня Салли купила в магазине готовой одежды простое бежевое платье, гладкое и с закрытыми руками, а волосы опрятно заплела и подвязала лентой. Нил просто переодел рубашку на белую. Они были милой парой, какие сочетаются браком на дороге на запад десятками в часовнях, подобной этой, и точно так же быстро, как поженились, покинули пригород. Их первая брачная ночь прошла в очередном мотеле. Это был конец сентября, двадцать пятое число. Стояла такая духота, что они не могли лечь в постель и устроились на стуле возле окна, приоткрытого навстречу ночной прохладе. Понимание, что кто-то может заметить их, только обостряло ощущения. Оба вспомнили ту ночь в доме Мейсонов. Уже после, вместе устроившись в прохладной ванне и стараясь спастись от жары, они разговорились о том, что не смогут постоянно бежать — им нужно будет однажды остановиться. — Мы сделаем это, — заверил Нил, задумчиво разглядывая руку Салли с кольцом на пальце, примеряя к своей руке, большой и темной на её фоне, — мы найдем такое место, где захотим остаться. Теперь, сидя в их старенькой машине, Салли с наслаждением посмотрела по сторонам. Природа Арканзаса была так не похожа на природу Теннесси! Здесь было заметно прохладнее, и панорама незыблемых, могучих гор волновала сердце всякий раз, как Салли любовалась видом на крыльце дома. Они ехали вдоль незасеянных, голых полей, и её охватила приятная гордость: это были их поля, их земля. Добравшись до фермы, они припарковались возле дома в один этаж с высокой крышей — и Нил, взяв вещи Салли, занес их внутрь. Салли, постояв немного снаружи и вслушиваясь в похрапывание лошадей, доносившееся из конюшни, подумала, что соскучилась по верховым прогулкам. Она зашла следом в дом и с любовью осмотрелась. Здесь они действительно пожелали остаться, едва ступили за порог около года назад. Прихожей не было: только общая большая комната, которая служила им и гостиной, и кухней, и столовой, и даже рабочим кабинетом — по крайней мере, Салли поставила возле телевизора швейную машинку, полюбив со временем кое-что шить себе и Нилу самостоятельно. Простая обстановка была не лишена исключительно западного уюта. Некоторую старую мебель О’Брайенов они оставили, некоторую сделал Нил, а что-то они выписали из Мемфиса или Топики. С деньгами проблем не возникло: счета, оставшиеся от родителей Салли, содержали кое-какие накопления. Другие средства поступили ей как единственной наследнице семьи Мейсонов, погибших вместе с её родителями в пожаре, по страховой лицензии. Салли, разувшись, снова подошла к мужу и крепко-крепко обняла его, наконец-то в силах немного успокоиться и поделиться всем, что произошло в Теннесси, куда она ездила сдавать экзамены в свой колледж. Нил неохотно отпустил её и упрашивал взять с собой, но Салли сказала, что это закрытый студенческий кампус — куда она его денет? — Придётся вспомнить прошлое, — шутил он, — прятаться у тебя под кроватью, а оживать только в полночь! Салли, сняв пальто, повесила его на крючок. Помыв с дороги руки, она спросила, будет ли Нил обедать, и он воодушевился. — Ты совсем без меня похудел, — с упрёком сказала Салли. — Рубашка болтается. — Ничего она не болтается, — спокойно ответил Нил, поправив воротник на своей любимой фланелевой рубашке в голубую клетку. — Просто растянулась малость. Салли почистила сладкий картофель, затем поставила в духовку курицу, обложенную клубнями. Нил купил кукурузные початки. Он и Салли устроились за большим, чисто выскобленным столом возле окна, очищая кукурузу от листьев и волокон и складывая мусор в бумажный пакет. — Я забрала документы, — поделилась Салли и быстро взглянула на Нила. — Не хочешь учиться? — Не вижу смысла в этой профессии, — сказала она. — Я не намерена уезжать отсюда куда-либо. Присмотрю себе новое местечко, подумаю, чем хочу заняться, но на следующий год: сейчас уже октябрь, все нужные зачёты я пропустила. В общем, я решила не торопиться, знаешь ли. — Хорошо, — спокойно ответил Нил. — Обещай, что подумаешь над этим. — Так беспокоишься за моё социальное будущее? — улыбнулась она. — Хочу, чтобы ты слушалась своего сердца, — заметил он. — А не своих страхов. — Есть, мистер Блэкмор, как скажете, мистер Блэкмор! — отрапортовала она, шутливо салютуя ему, и Нил рассмеялся. На щеках его наконец появился румянец. Салли с большим удовольствием выдохнула, заметив это. К пяти часам в октябре уже темнело. Проверив конюшню и заперев дверь в дом, Нил прошёл к столу. Они с Салли ели, болтали и вполглаза смотрели телевизор, какую-то программу новостей, чтобы знать, какие вещи происходят в мире, от которого они изо всех сил хотели сбежать. После, помыв посуду, они сели за свои дела. Нил устроился за чтением, вытянувшись в кресле: в местной библиотеке он взял томик Стейнбека, «К востоку от рая». Салли села в уголке дивана, расшивая пошире другую рубашку Нила. — Похоже, — со смешком сказала она, — я всё-таки погорячилась, когда сказала, что ты похудел. — Негодяйка, — покачал он головой, и Салли не удержалась, расхохотавшись. — Форменная негодяйка! Уже поздним вечером, перед тем, как погасить в доме свет и уйти в спальню, Нил услышал снаружи встревоженный вороний грай. Он уже разделся и был только в пижамных штанах, а потому неторопливо вышел за дверь, набросив на плечи куртку, и хмуро взглянул на огромную чёрную стаю, облаком кружившую неподалёку, в поле. Сердце его стиснуло полной холода рукой. Он смотрел на птиц, метавшихся в небе, затмлённом тучами, и не замечал, как грудь его вздымалась всё беспокойнее, пока Салли не вышла следом. Посмотрев на птиц, она молча увела мужа в дом, погасила свет заново, а потом заперла дверь спальни. Они легли в холодную постель, прижавшись друг к другу, и спустя некоторое время Нил прошептал: — Как ты думаешь, они выжили? Этот вопрос мучал и её настолько сильно, что она не сдержалась и сбежала из колледжа, не желая оставаться там. — Я настолько испугалась, — призналась она, стиснув его руку у себя на талии, — что не смогла быть там долго. Мне мерещится всякое. Любое случайно брошенное слово я выворачиваю так и этак. Думаю о них… — Не нужно, — сказал Нил. Но Салли, шмыгнув носом, только промолвила: — Я видела царапины на стене конюшни. Нил, кто это сделал? — Мало ли кто, — ответил он глухо, но стиснул её крепче в объятиях. — Здесь водится много диких зверей. — А если всё же кто-то из них уцелел? Если это была она? Если она нашла нас? Но Нил, покачав головой, ответил так тихо и холодно, что на мгновение ей стало даже жаль всех его врагов, прошлых и будущих: — Тогда пусть пеняет на себя. Он теперь был живым, и ему было, что терять. Она привезла ему из Нашвилля снимок: в какой-то степени, он тоже был частью новой истории, только человек, которого сняли в больнице в Мидтауне, пока ещё не родился. Салли обещала себе, что отдаст эту карточку утром. Как-нибудь подложит ему возле тарелки с завтраком и скажет, что поступление в другой колледж придётся отложить. А пока, согревшись вместе, они уснули, и спали уже очень крепко, когда часы в гостиной пробили полночь.КОНЕЦ