Price of Wit

— Нет! Отпусти меня! Умный, с подвешенным языком, Астарион может выкрутиться из любой ситуации. — Я тебя ненавижу! Быстрый способ выйти из сложной ситуации? Не вопрос. Беспрепятственный путь к удовольствию? Несомненно. Мир в его власти. — Я тебя ненавижу! …за исключением отдельных эпизодов. Порой его язык работает быстрее мозга. Временами он говорит что-то слишком резкое, слишком холодное, ледяное, и неважно, насколько серьёзно или несёрьезно он это говорит, это все равно ранит. Похоже, остроумие имеет свою цену. Тав впивается ногтями в его руки и кричит. Далеко уйти ей не удалось, он успел обхватить её руками и не дать исчезнуть неизвестно куда. Он вздрагивает, когда её ногти впиваются в кожу его предплечий. Ему удается схватить её запястья и прижать их к своей груди. — Ты ведешь себя как ребёнок! — прорычал он, пытаясь удержать её. Он понимал, что сказал что-то не то — просто сболтнул лишнее. Но она убежала, прежде чем он успел извиниться, так кто же на самом деле здесь виноват? Костер мерцает и потрескивает в ночном воздухе, а рядом — Гейл и Карлах, чью трапезу так грубо прервали пронзительные крики Тав. Но они невозмутимо наблюдают за потасовкой. Это уже не первый раз, когда они ссорятся, нарушая покой. — Они самые незрелые люди, которых я когда-либо встречала, — Карлах откусывает индюшачью ножку, в её голосе слышится раздражение. По ее мнению, проблема в них двоих. — Они не подходят друг другу. Гейл наблюдает, как они поднимают пыль и грязь прямо у палатки Астариона. Ему удалось услышать только часть того, что послужило поводом для случившегося; какое-то недовольство Астариона, которое, очевидно, было принято близко к сердцу. Вздохнув, он встречает глаза Карлах, и их общий вид превращается в тревожную усталость. — Ну что ж, — бормочет он в ответ, — похоже, нас ждет ещё одна бессонная ночь. — Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя… — тихое хныканье Тав стало единственным звуком, который можно было услышать после того, как все улеглись спать. Астариону достаточно было привести её в палатку и с успехом уложить. После этого она уже охотнее выслушивала его. Их тела освещены мягким светом фонаря: она прижалась спиной к его постели, ноги её лежат на его широких плечах. Он переплетает их пальцы, удерживая её руки над головой. Мягкие белые локоны щекочут её щеки, когда он прижимается к её шее, то и дело касаясь зубами кожи. Ему нравится, как она извивается и пытается оттолкнуть его, умоляя о большем. Как её пятки вдавливаются в его спину, как срывается её голос, когда она зовёт его. — Я поймал тебя, милая… — его слова дрожат, а выдохи обжигают шею. Услышав её стон, он прикусывает шею, не настолько сильно, чтобы пустить кровь, но достаточно, чтобы оставить след. Она вздрагивает. — Не сдерживайся, — говорит он, и она краем глаза замечает, как сводятся его брови. Её скромность как-то оскорбила его. Она зажмуривает глаза, набираясь сил, чтобы говорить чётко. — Они услышат, — быстро пролепетала она. Будет правильным быть внимательной к своим соратникам — или хотя бы попытаться. Её ответ вызывает у него смех, и на этот раз она сама нахмуривает брови. Девушка не понимает, что тут смешного, пока он не говорит: — Ты же не хочешь лишить Гейла удовольствия, правда? Она застывает совершенно неподвижно, её лицо слегка вытягивается от того, насколько уверенно это звучит. Он приподнимается, чтобы посмотреть на неё, и тут же замечает перемену в лице. — Что? — спрашивает он. — Только не говори мне, что ты не знала? Глаза расширились, щеки покраснели, и она уставилась на него безмолвным взглядом. Он хочет сказать, что… Гейл… трогал себя, пока Астарион и она были вместе? …какое извращение. Он ласково улыбается, щиплет её за щеку и легонько трясет. — Ты такая милая. Несмотря на это, его снисходительный тон, как ни странно, не вызывает у неё желания ударить его по лицу. Более того, она думает, что ей это даже нравится, судя по тому, как сводит живот. В то время как она застигнута врасплох, он резко входит в неё, и она издает пронзительный стон. Его черты лица становятся дьявольскими, когда он слышит этот звук. Трудно решить, было ли ей больно — тело кричит о боли, но разум не желает отпускать его. Наклонившись, он начинает оставлять следы укусов на её груди, каждый из которых он нежно целует, как бы прося прощения. Он застонал, когда её руки непроизвольно вцепились в его волосы. Звук был таким низким и глубоким, что её спина выгнулась дугой. Он провел слегка мозолистой ладонью по обнаженному месту, прослеживая изгиб её тела. —Астарион, — произносит она так слабо, так нуждающе. Он не может не сдержать смешок от того, как его имя звучит из её уст. Она близка, он чувствует это. Она так дрожит, не в силах прижаться к нему, желая глубже, сильнее, больше, больше… Она жадная маленькая девчонка, но он обожает это. Он обожает её. Как он может не дать ей всё и вся, чего она хочет? Он поднимается, его похотливый взгляд тяжёл и напряжён, когда он смотрит на неё сверху вниз. Она приподнимает подбородок, когда его рука обхватывает её шею, открывая доступ ко всему, что он хочет. Он начинает сжимать шею, её маленькие пальчики настойчиво пытаются его схватить. — Ты моя, — он пристально смотрит, как она извивается под его пристальным взглядом, его лицо безмолвно и безэмоционально. — Скажи мне это. — Я твоя, — с готовностью отвечает она, чувствуя, как сердце замирает, когда уголки его рта расплываются в самодовольной ухмылке. — Скажи мне, что ты больше не будешь пытаться убежать. — Я-я не буду… Я не оставлю тебя, — задыхается она. То же самое она сказала ему в прошлый раз, и в позапрошлый. Как только голова начинает слегка кружиться, а веки тяжелеть, её тело сотрясается и подрагивает от оргазма. Он отпускает её, чтобы посмотреть на реакцию — как она извивается и тянется к нему, как её руки царапают его грудь, умоляя сократить расстояние между ними. Он знает, что должен утешить её, но что-то внутри говорит ему «нет». Это почти как наказание за то, что произошло ранее. Он не хочет наказывать свою девочку, но иногда это необходимо. Как только её возбуждение спадает и она остаётся тяжело дышащей, измученной, он хватает одну из её безвольных рук и оставляет поцелуй на кончиках каждого пальца. — Ох, — его большой палец поглаживает её ладонь, — это было великолепно. Она очень хорошо знает, что с ней еще не покончено — за эти годы Астарион набрался изрядной выносливости. К счастью, он достаточно любезен, чтобы сначала снять с неё напряжение, даже когда расстроен. Конечно, он внимателен там, где это важно. Или же ему нравится, как сильно он может измотать её вторым оргазмом. Он ласкает её щеку, пока она переводит дыхание. Её глаза с трудом открываются, щёки краснеют. — Ты так хорошо справляешься со мной, — нежно хвалит он. — Ты ведь можешь ещё немного потерпеть, правда? — его голос мягкий и сладкий, заставляющий её сердце биться ещё быстрее. — Ради меня, дорогая? — спрашивает он, как будто это вопрос. Её тело ломит от усталости, но она с готовностью кивает. Всё, что угодно, думает она в эйфории и оцепенении, всё для него. Бывают моменты, когда она не может его выносить, — он самый худший в мире, но это только подчёркивает те моменты, где он — единственный на свете; моменты, когда он заставляет её чувствовать себя согретой и любимой, и ей так хорошо. Как в те моменты, когда он близок к оргазму и обнимает её так крепко, так близко. Он держит её так, словно она самое дорогое, что у него было в жизни, их тела прижаты друг к другу, словно они боятся разлучиться. Он трахает её так хорошо, что она забывает о тех гадостях, которые он говорит и делает, хотя бы до следующего раза. Пока же её отвлекает то, как сбивается его дыхание и сокращаются мышцы от желания — от потребности. — Блять… — слово, которое она слышит от него редко, если вообще слышит. На его вкус, слишком вульгарное, за исключением тех случаев, когда он теряет способность сохранять самообладание. — Блять, — снова шипит он, входя в неё в последний раз, достаточно сильно, чтобы приподнять её бедра от земли. Она громко задыхается, путаясь пальцами в его кудрях. Он глушит свои стоны, слизывая кровь, вытекающую из ранок, и одновременно кончает в неё. В этот раз её тело реагирует более бурно. Её ногти впиваются в его спину, оставляя царапины в море шрамов. Новые линии безобразят старые, крошечные лужицы крови выступают наружу — небольшое напоминание о её присутствии в сравнении с его методами. — Всё… вот так, — он отстраняется, задыхаясь, и не забывает медленными, ровными движениями языка убрать всё, что натворил. Размазанная кровь на её шее слизывается, превращаясь в пятно. Обессиленный, он опускается на неё. Его лицо зарывается в изгиб её шеи, глаза закрываются, она обнимает его, прижимаясь губами к его плечу. Хотя они не видят друг друга, у них одинаково обеспокоенное выражение лица: брови нахмурены, губы сжаты. Долгое молчание, пока он не пробормотал ей на ухо: — Я люблю тебя.