| | |
Когда все заканчивают ужинать, а Элизабет с Эваном уже уложены по своим кроватям, Уильям готов наконец завершить этот день. Разговор с Кларой о том, что Майкл останется с Винсентом на неделю, прошёл хуже, чем он ожидал; ей не понравилось, что муж уже успел что-то устроить за её спиной, не поговорив сначала с ней самой, но не то чтобы у неё были идеи получше этой. В отличие от Уильяма, у неё нет членов семьи, которые приняли бы Майкла в свой дом. О чём уж говорить, если большинство из них даже не принимает то, что он — гибрид. Клара отправляется спать вскоре после того, как дети начинают засыпать, но Уильям остаётся внизу. Он прокручивает у себя в голове идею всё же проработать всю ночь напролёт, но сопротивляется этому желанию; он и так работает слишком много. Вместо этого мужчина наливает себе заслуженный бокал виски и растягивается на диване, пытаясь немного расслабиться. Хоть на улице и в доме ещё не так сильно холодно, он всё же решает развести огонь в камине. Из него доносится тихое потрескивание пламени, пожирающего поленья — хоть какое-то успокоение. К тому времени, когда Уильям вдруг слышит звук слабых шагов на лестнице, он выпил уже слишком много стаканов алкоголя, и взгляд по краям несколько затуманен. От камина исходит тусклое золотистое свечение, заполняя всю комнату, а мебель вокруг кажется нечёткой и какой-то слишком мягкой, но Уильяму всё равно. Он давно не чувствовал себя таким расслабленным, хотя и подозревает, что утром у него будет похмелье. Уильям даже не утруждает себя тем, чтобы поднять голову с подушки, на которой покоится его голова, слыша, как лестница слегка поскрипывает под тихими шагами. Он медленно моргает, глядя в потолок, и ждёт, пока его гость обозначит себя, смутно задаваясь вопросом, смог бы он определить этого человека по одному только запаху, если бы был гибридом, как и его сын. — Отец? — говорит Майкл, как по команде. Мягким, приглушённым и тёплым, сладким голосом, словно звучащая колыбельная в тишине гостиной. — С тобой всё в порядке? — Всё хорошо, Майкл. Просто устал. Сегодня был очень длинный день, не так ли? — слова звучат несколько скомкано в его устах, но он пытается слабо жестикулировать рукой, которая в итоге сдаётся, быстро и безвольно опускаясь ему на грудь. В надежде, что Майкл поймёт его бубнёж. Мягкие шаги приближаются, и Уильям наклоняет голову ровно настолько, чтобы сын оказался в поле его зрения. Его волосы — такие же тёмно-каштановые, как и у Уильяма, — всё ещё зачёсаны назад, хотя гораздо более растрёпаны, чем днём. На нём всё та же одежда: футболка, которая раньше принадлежала Уильяму, и спортивные штаны, готовые, похоже, вот-вот свалиться с него. Вечно носит эту мешковатую одежду дома. Словно это твёрдое правило. — Ты пил, — Майкл берёт пустой стакан и нюхает его, морщась и отворачиваясь в сторону буквально через полсекунды, корча гримасу. — Отец, это отвратительно. Зачем ты пьёшь что-то настолько мерзкое? Уильям слабо усмехается и наблюдает, как Майкл ставит стакан подальше от них обоих. — Мой нос работает не так, как твой. Сомневаюсь, что для меня алкоголь пахнет так же плохо, как для тебя. Что ты здесь делаешь так поздно? — Услышал шум камина. — Майкл бросает взгляд на него, — развалившегося на диване и занявшего все три места мужчину, — садясь на пол перед ним. Это несколько пробуждает интерес Уильяма; Майкл совсем не хотел разговаривать с ним сегодня днём. Что-то изменилось? — Тогда извини, что побеспокоил тебя. Я не собираюсь сидеть здесь долго. Просто хотелось побыть одному. — Ты совсем меня не побеспокоил. Мне просто стало любопытно, — Майкл потирает свои руки и складывает их на коленях. Он выглядит уставшим. Хоть он и проспал бóльшую часть дня, он всё ещё выглядит уставшим. И Уильям его полностью понимает. — Уверен, что не хочешь пойти спать? Утром тебе на работу, и дядя Генри явно не обрадуется, если ты придёшь с похмелья. — Я не пойду завтра на работу. Уж один день Генри сможет справиться и без меня. — по правде говоря, Уильяму совсем не хочется провести бóльшую часть дня на работе, когда по приходу домой останется лишь час или даже меньше времени, чтобы повидаться и попрощаться с Майклом, прежде чем Винсент приедет и заберёт его. При мысли о брате у Уильяма слегка скручивает желудок; он не хочет думать об этом. Но трудно игнорировать суровую реальность, когда Майкл сидит прямо перед ним и всё ещё выглядит странно бледным из-за румянца на щеках, всё ещё слишком тихим, отстранённым и таким далёким от остальной семьи. Всё ещё почему-то думающим, будто Уильям не хочет, чтобы он был рядом. Будто Уильям когда-либо хотел чего-то больше, чем того, чтобы Майкл был рядом с ним. Он поднимает руку, разминая пальцы, и вытягивает её, слегка опуская ладонь на голову Майкла прямо между его пушистыми лисьими ушами. — Всё будет хорошо, — говорит он, хоть сейчас ему и не хватает уверенности, чтобы всерьёз поверить в свои слова. — Винсент очень хочет встретиться с тобой. И я думаю, что вы поладите. — Потому что мы оба такие хулиганы? — спрашивает Майкл. Он слегка морщит нос, но вскоре расслабляет лицо и тянет руку наверх, потирая губы, пока Уильям лениво гладит его, прежде чем пальцы мужчины проводят по волосам в сторону, касаясь уха. Реакция поступает мгновенно; Майкл издаёт низкий горловой звук и закрывает глаза, а Уильям спокойно наблюдает за ним, водя кончиками пальцев по мягкому тёмному меху. Он никогда раньше не видел лисов с таким тёмно-коричневым мехом, помимо своего брата и Майкла. Такая вот генетика семьи Афтонов. Тёмно-каштановые волосы. Бледно-голубые глаза. Собственно, как и у самого Уильяма. — Я не должен был этого говорить, — признаёт он; Майкл медленно открывает глаза, моргая длинными тёмными ресницами, и наклоняет голову, кладя её на ладонь Уильяма. — Ты не хулиган. Всё это… Ты же совсем не такой. Я не знаю, что произошло между тобой и Эваном, но я знаю, что ты выше этого. Майкл ещё сильнее прижимается головой к руке Уильяма. — Я не хотел этого делать. — Ох, я знаю. Знаю, что ты не хотел. Это был несчастный случай, — на этот раз Уильям тоже не хочет говорить об этом. Ведь это довольно редкий момент; обычно Майкл избегает его, но сейчас он сидит здесь по собственной воле. — Спасибо, что пришёл проведать меня. Обещаю тебе, что со мной всё в порядке. Просто нужно было пропустить стаканчик-другой, чтобы расслабиться. В ответ Майкл кивает в сторону открытой бутылки, стоящей на столике перед диваном. — Ты выпил больше двух бокалов. Что случилось? — У нас с твоей матерью состоялся не очень, скажем так, продуктивный разговор. Она думает, что с моей стороны было неправильно звонить Винсенту, не поговорив сначала с ней, хоть и у неё не было других идей о том, что делать. — Уильям пожимает плечами и опускает руку вниз, слегка поглаживает большим пальцем переносицу Майкла, кладя ладонь на его щеку, и эти глаза — его собственные глаза — спокойно встречаются с его взглядом. Как хорошо, когда они только вдвоём. Уже прошло так много времени с тех пор, как им удавалось побыть друг с другом наедине, и Уильям хотел этого больше, чем сам бы был готов признаться себе в этом. Больше, чем он бы был готов признаться в этом Кларе или Генри. Когда Майкл был маленьким и постоянно путался под ногами, Уильям думал, что в конце концов ему это надоест. Что всё очарование сыном исчезнет, и в конечном итоге он устанет и будет лишь раздражён необходимостью разбираться с ребёнком, который никак не может оставить его в покое и отвлекает от работы. Но с годами он привык к этому настолько, что, когда Майкл стал старше и, естественно, отдалился, как это и свойственно подросткам, Уильяму стало не хватать его присутствия рядом. Кончики его пальцев касаются скулы Майкла; алкоголь, похоже, совсем развязал ему язык этим вечером. — Я не должен был тебя бить. Прости. — Не нужно, — тёплая и мягкая рука сына нежно накрывает его собственную, оставляя большой палец на костяшках пальцев Уильяма, покрытых шрамами от многолетней работы с аниматрониками. Царапин на ней слишком много, чтобы можно было все их сосчитать. — Просто… Не стоит. — Хорошо. — тогда он не будет об этом. Сейчас Майкл может просить всего, что хочет. Долгое время никто из них не произносит ни слова. Майкл держит свою руку поверх руки Уильяма, а затем слегка наклоняет голову, уткнувшись носом в его ладонь, закрывая свои глаза и глубоко вдыхая. Гибриды обладают обострённым обонянием, о чём Уильям знает слишком хорошо, однако он не понимает, зачем Майкл так настойчиво пытается прочувствовать его запах. Он облизывает свои губы, но молчит. Лишь наблюдает, приподнимая уголки рта, как Майкл держит голову, уткнувшись в него носом. Совсем как раньше, когда он был маленьким мальчиком, вечно желавшим ласки и прикосновений. — Ты приятно пахнешь. — говорит ему Майкл слегка приглушённым голосом. — Правда? — теперь Уильяму интересно, что это за аромат. Мыло? Одеколон? Возможно, стиральный порошок? — Приятно знать. Рука Майкла скользит вниз, пальцы обхватывают предплечье Уильяма, хотя у него сейчас совсем нет желания вырываться из объятий сына. Сквозь отяжелевшие веки он наблюдает, как Майкл обнюхивает его ладонь до запястья, прижимаясь носом к венам и к напрягшимся под кожей связкам мышц на ней. Он ищет что-то конкретное? Наконец, Майкл прижимается щекой к запястью Уильяма, и теперь, обращая свой взгляд на отца, он кажется ему напряжённым. Темнее. С расширенными зрачками. — Я не хочу уезжать к дяде Винсенту. Я хочу остаться здесь, с тобой. Почему ты не хочешь, чтобы я остался? О, ну что за вопрос. — Я правда хочу, чтобы ты остался. Конечно же я хочу, чтобы ты остался. — Но именно ты отправляешь меня туда. Не думаю, что ты хочешь, чтобы я был здесь. — веко Майкла слегка подёргивается, хотя уши по-прежнему стоят идеально ровно и прямо. Тем не менее, лучше не нервировать его, когда Майкл, кажется, в настроении поговорить. — Всё вокруг — сплошной пиздец. Ты ведь сам это сказал. Я хочу, чтобы ты провёл некоторое время вдали от дома, чтобы я смог разобраться со всеми проблемами здесь. Чтобы тебе было легче. — Легче мне, — говорит Майкл очень тихим голосом. — Не Эвану? На это Уильяму нечего ответить. Поэтому он решает промолчать и продолжает наблюдать за Майклом, за блестящей чернотой его зрачков и странным, тёплым румянцем на щеках. Молчание в итоге приносит хоть какую-то пользу; Майкл пододвигается ближе к дивану, но не ослабляет хватку на предплечье Уильяма. Однако с этим стоит смириться; такая хватка не совсем приятна, но в детстве он всегда был довольно тактильным ребёнком. Не то чтобы Уильяма это беспокоило. Было что-то такое очаровательное в том, как рука Майкла, сжатая в кулак снизу его рубашки, всё время отчаянно цеплялась за неё. Конечно, многое изменилось, и, к сожалению, необязательно к лучшему, думает Уильям. — Я бы не хотел, чтобы ты засиживался допоздна, беспокоясь из-за меня. — говорит Майкл. Он держит руку на предплечье Уильяма и поднимает вторую свободную — его пальцы, лёгкие, словно бабочка, слегка дрожат, но останавливаются на челюсти мужчины. Спорить — последнее, чем Уильям хотел бы заниматься на данный момент. То, что сейчас происходит, кажется таким хрупким и нежным, что у него нет никакого желания прерывать это. — Ты мой сын, — говорит он вместо этого, и Майкл слегка хмурится, глядя на него снизу вверх. — Я всегда буду беспокоиться о тебе. Это нормально для отца. И это то, кем я хотел стать, Майкл. Я хотел тебя. Ты мой первый ребёнок, и я всё ещё хочу, чтобы ты был рядом со мной и по сей день. Боже, как он надеется, что Майкл поймёт его. Уильям лишь хочет исправить всё это. Даже если всё никогда не вернётся на круги своя, Уильям эгоистично хочет, чтобы всё было как раньше. Он не хочет проводить ночь в полуобморочном состоянии на диване настолько пьяным, что покажется, будто его разум вот-вот покинет тело. Конечно, сейчас он предпочел бы лежать в постели, а не готовиться снова увидеть своего брата. Не готовиться наблюдать за тем, как Майкл уходит из их общего дома. Однако это для его же блага. Здесь, дома, нужно решить столько много вопросов, и Майкл… Заслуживает того, чтобы быть с членом семьи, который мог бы понять его и то, через что он проходит. Потому что Уильям явно не может этого сделать. Господи, он ведь даже не знает, почему Майкл сейчас так настойчиво прикасается к нему. — Я не хочу уезжать, но уеду, если тебе от этого станет легче. Хотя бы ненадолго, — Майкл проводит пальцами по челюсти Уильяма вниз к подбородку, отчего веки мужчины слегка подрагивают. Это мило, думает он. Приятно. — Но я хочу разговаривать с тобой каждый день. Я ведь даже никогда не уезжал из дома на такое долгое время. Разговаривать со мной? Не с твоей матерью? — Конечно. Можем выбрать время, когда будем созваниваться. — Каждый день, — говорит Майкл, скользя пальцами по подбородку отца, и Уильям тихо угукает. Конечно. Каждый день. — И всего неделю, ты обещал. Так что в это время на следующей неделе я уже буду собирать вещи, чтобы вернуться домой. Ты обещал. — Всего неделю. — соглашается Уильям, и его голова откидывается назад, когда пальцы Майкла продвигаются дальше. Должно быть, это снова нечто по части гибридов, но ощущения от этого действительно крайне приятные. Он напрягает мозги, пытаясь вспомнить своё детство и был ли Винсент таким же тактильным, как Майкл сейчас. Пожалуй, вполне возможно; у Уильяма сохранились отдалённые воспоминания о пальцах, взъерошивающих его волосы и ласкающих лицо, о руках, хватающих его за плечи или запястья, чтобы увлечь за собой в какое-нибудь дикое приключение. В те времена, когда они оба были братьями и друзьями, а не просто кровными родственниками. Может, ему следовало спросить. Похоже, что ему на самом деле следовало спросить. Шансы того, что у него родится ребёнок-гибрид были низкими, но никогда не равнялись нулю, и в некотором смысле, возможно, именно поэтому такой ребёнок у него и появился. Потому что ему просто было всё равно. Всего на мгновение тёплое дыхание ласкает его лицо, прежде чем Майкл опускает руку, и ловкие пальцы находят резинку в волосах Уильяма. Он ждёт, пока Майкл выдернет её, но быстрое аккуратное движение с лёгкостью снимает резинку; пальцы сына перебирают его волосы, едва касаясь кожи головы ногтям. Он вздрагивает. — Не стоит спать с ней, — говорит Майкл, и Уильям вновь угукает своим низким голосом. — Утром труднее будет справиться с волосами. — Тогда спасибо, что снял её. — освободив конечность, Уильям пододвигается немного ближе, протягивая руку, чтобы обхватить Майкла за талию, и пытаясь притянуть сына поближе. Приятно вот так лежать. Хочется, чтобы это продолжалось. Может быть, это эгоистично — хотеть и этого тоже. Но Майкл, похоже, не собирается сопротивляться. Вместо этого Уильяма толкают обратно назад на диван, и он заставляет себя полностью открыть глаза как раз тогда, когда видит, как Майкл забирается на диван рядом с ним и крепко прижимается к его груди и рёбрам, просовывая руку под его спину. Оу. Хах. Уильям несколько раз моргает. Вспоминает, как Майкл отстранился от него тогда на кухне, отчего слегка сжимает горло. — Майкл…? — Я устал. — коротко отвечает Майкл. Он принимает более удобную позу, и Уильям позволяет ему остаться на нём вот так, слишком уставший и разгорячённый алкоголем, чтобы беспокоиться о чём-то, слишком обрадованный тем, что Майкл, похоже, не ненавидит его. Когда Майкл прижимается лицом к его подбородку, у него слегка перехватывает дыхание; тёплое дыхание сына касается передней части его горла. Он плотно сжимает губы, и Майкл вдыхает прямо под его челюстью, глубоко втягивая воздух носом, будто что-то ища. И вновь Уильям не понимает, что именно. Он не очень хороший отец, раз не понимает подобных вещей. Но он пытается им быть. Уильям перестаёт говорить, как и Майкл. Лишь обнимает его одной рукой за плечи, а другой за талию, крепко прижимая сына к себе и снова закрывая глаза; сонливость накрывает так быстро, что он может полностью прочувствовать её всем своим телом. Он всё исправит. Обязательно. Когда Майкл вернётся домой, всё снова будет хорошо. Уильям чувствует, что многим обязан своему сыну.Глава 6
27 ноября 2023 г. в 14:38
— Тебе стоило позвонить мне, — звучат тихие, почти как шёпот слова в телефонной трубке, и Уильям тяжело вздыхает в ответ. — Я бы был там. Не могу поверить, что ты думаешь, будто я не бросил бы всё, лишь бы быть рядом с тобой и с ними. Почему ты не рассказал мне об этом?
Сегодняшний день тянулся слишком медленно и долго; звонить своему брату — совсем не то, чем Уильям бы хотел сейчас заниматься.
— Я пытался всё уладить. Но я не виноват, что не знал, как с этим справиться.
— Я и не виню тебя за то, что ты пытаешься это как-то разрешить. У меня нет детей. Я и вправду не смогу понять, через что ты сейчас проходишь. — Винсент вздыхает ему в ответ, и есть что-то такое успокаивающее в том, что за такое большое прошедшее время между их разговорами он, кажется, почти совсем не изменился.
— Через многое. Даже слишком, — равнодушно произносит Уильям, и Винсент замолкает. — Слишком многое для меня, для Клары и для детей. Мы пытались как-то справиться с этим с тех пор, как это произошло, но я не знаю, что делать дальше. Понятия и не имею. Последнее, что я могу сделать, — это предоставить Майклу немного времени для себя, пока мы попытаемся разобраться тут, дома.
— У тебя есть какие-нибудь идеи, почему он мог сделать подобное? Просто ты ведь не хочешь, чтобы мы встречались, так что я, как бы, почти ничего не знаю о твоих детях. — в его тоне звучит пусть и лёгкий, но упрёк, и Уильям закатывает закрытые глаза. Конечно он не хочет, чтобы Винсент был рядом с его семьёй; у его детей должны быть хорошие примеры для подражания, а Винсент — совсем не тот случай.
Господи, да если бы он был рядом, Майкл бы, возможно, не просто время от времени слонялся по городу без дела, а осознал бы свою бунтарскую натуру ещё раньше и успел натворить гораздо больше всякого. Может, совершил бы какое-то мелкое преступление. Вот этого Уильяму ещё не хватало.
Но, на самом деле, ему стоит прекратить так плохо думать о Винсенте; они перестали ладить, когда были ещё детьми. Однако сейчас именно Уильям просит его о помощи, а не наоборот. В конце концов, Винсенту никогда не нужна была чья-либо поддержка; он ушёл из дома при первой же возможности, которая выдалась ему по наступлению законного совершеннолетия, и проложил себе путь во внешний мир, даже не позвонив.
Не то чтобы Уильям мог винить его, учитывая, что обычно именно так и проходят их телефонные разговоры.
— Если бы я знал, — медленно произносит он. — Не думаешь, что я бы положил этому конец?
Винсент издаёт низкий, чуть ли не рычащий звук, и Уильям отводит трубку от уха, слегка морщась.
— Это был риторический вопрос? Мы разговариваем, может, максимум раз в год, если вообще разговариваем. Я должен как-то оценить твой особый метод воспитания за те тридцать секунд, что ты говоришь о детях, или ты хотел поведать мне о том, что в этом всём совсем нет твоей вины?
— Моей вины, — повторяет за ним Уильям. Он прикладывает огромные усилия, сохраняя спокойный тон, потому что на самом деле сейчас ему хочется оторвать брату голову. — Как ты думаешь, Винсент, моя ли это вина? Ты думаешь, я хотел смерти Эвана?
— Последние пятнадцать минут ты рассказывал мне о том, как Майкл приставал к нему дома. И не упоминал, что ты наказывал его за это. — говорит Винсент без малейшего колебания, и Уильям поджимает губы. Но это ведь всё было в шутку. Никогда не доходило до настолько серьёзных последствий.
— В детстве ты гонялся за мной по лесу за нашим домом посреди ночи, когда я ничего не видел в темноте, — говорит он, и Винсент усмехается над ним в ответ. Отчётливо усмехается над ним. — Майкл пугал его по всему дому. Прыгал на него из-за угла. Я понятия не имел, что всё зашло настолько далеко, пока не произошел этот несчастный случай. И это был именно несчастный случай, иначе я бы тебе не звонил.
Тихое угуканье заставляет трубку слабо протрещать у его уха.
— Почему это? Думаешь, я бы не согласился забрать его, если бы он сделал это нарочно? Тогда бы вы сдали его полиции?
— Конечно. Присутствие Майкла здесь полностью основано на предположении, что это был несчастный случай. И, учитывая его реакцию на всё, что произошло с тех пор, я абсолютно уверен, что он не врёт мне.
Потому что у Майкла было более чем достаточно возможностей завершить начатое; потому что никто так сильно не мучает и не корит себя за то, что на самом деле намеревался сделать, но в итоге потерпел неудачу.
И, в самом деле, даже думать и представлять то, что всё это было спланировано Майклом, что он специально хотел сильно покалечить Эвана, а возможно и сделать так, чтобы он погиб, — слишком ужасно. Однако Уильям хорошо умеет читать язык тела гибридов, и в ту самую ночь было очевидно, что действительно чувствовал Майкл, стоя в красно-синем свете мигалок полицейских машин. Так похож на своего дядю, что Уильяму даже не пришлось стараться, чтобы понять, о чём думал его сын тогда.
Однажды, научившись читать гибридов, человеку становится проще понимать их.
— Справедливо, — говорит Винсент. — Скотт сейчас на работе, поэтому пока я не могу поговорить с ним об этом, придётся подождать, когда он вернётся домой. Но, будь уверен, мы приедем за ним завтра вечером как можно раньше. Что он вообще знает обо мне?
Уильям морщит нос.
— А что, если Скотт отклонит эту просьбу?
— Он мой человек. Он никогда не отказывал мне ни в чем, чего я на самом деле хотел, и в этом тоже не откажет, — уверенность в тоне Винсента звучит крайне твёрдо, но, в конце концов, Уильям ничего не знает ни о его отношениях, ни о мужчине, с которым он, по-видимому, живёт с тех пор, как ему исполнилось девятнадцать лет. Боже. — Так вот, что Майкл знает обо мне? Знает ли он вообще хоть что-нибудь?
На свете существует совсем не так много вещей, которые смогли бы пробудить в Уильяме чувство вины, но, на удивление, заданный старшим братом вопрос заставляет его задуматься об этом.
— Не так уж много. Он знает, что ты старше меня. Знает твоё имя и то, что ты гибрид. Ещё мы вкратце обсуждали, что у тебя самого было трудное детство.
Винсент заливается смехом в трубку, и Уильям отодвигает её от уха, держа подальше, пока жуткий, похожий на вопли гиены хохот не стихает.
— Какой смелый, блять, выбор — вот так назвать издевательства родителей надо мной.
— Извини, — Уильям не знает, что сказать ещё. Он даже не знает, почему это вообще его беспокоит. Их родители жестоко обращались с Винсентом; он был гибридом, нежеланным и неполноценным для них, но они всё равно оставили его. — Майкл совсем так не страдал, но… Тем не менее, куда это нас всё равно привело.
— Да не нужно извиняться. Просто в следующий раз следи за своими словами. — Винсент издаёт ещё один странный, почти нечеловеческий звук. Уильяму к ним никогда не привыкнуть.
Когда-то всё было наоборот, думает он. Когда он был ещё ребёнком и они вдвоём проводили много времени вместе, такие звуки были просто частью его жизни. Но Майкл довольно редко издаёт подобные лисьи звуки; если подумать, Уильям не припомнит, чтобы Майкл вообще когда-либо издавал какой-то звук, который был бы более звериным, нежели человеческими.
Возможно, ему как раз следует задуматься об этом.
Однако почти сразу ход его мыслей прерывается.
— Не могу поверить, что ты не рассказал моему племяннику-гибриду ничего значимого обо мне. Ты даже и не представляешь, насколько его жизнь отличается от жизни его брата и сестры.
— Но и ты ничего не можешь знать о нём, ни разу не встречавшись с ним лично. Думаю, Майклу вполне хорошо жилось до всего этого ужаса. — огрызается и защищается Уильям; он сделал всё возможное, что только мог, чтобы наладить жизнь сына, и не похоже, что Винсент — тот человек, с которым Майклу следовало бы находиться рядом. Он бы научил его только плохому.
Эта мера — не что иное, как последняя надежда. Его брат и сам должен это знать.
— Дети-гибриды должны социализироваться по-разному в зависимости от их вида, — говорит Винсент, и Уильям потирает переносицу. Что он должен был делать с этим в Харрикейне с учётом того, что здесь не живут другие гибриды? — Но я и не надеюсь на то, что ты в курсе об этом, Уилл. Мать с отцом не придавали особого значения тому, что им стоило знать хоть что-то о своём сыне-гибриде. Не удивлюсь, если и ты не потрудился что-либо выяснить. Да и, в любом случае, эту информацию трудно где-либо найти.
Снова этот грёбаный снисходительный тон.
— У Майкла были друзья — обычные мальчики, прекрасные оценки, и он хорошо ладил с посетителями закусочной. До этого всё было хорошо. Я не в курсе, почему тебе кажется необходимым подвергать сомнению моё воспитание моего же ребёнка, когда ты даже не встречался с Майклом вживую.
— Если всё было так прекрасно, зачем ему нужно было засовывать голову своего младшего брата в рот аниматронику? — спрашивает Винсент, и Уильям замолкает.
По правде говоря, он не знает. Он до сих пор не знает, потому что Майкл, мать его, не хочет с ним разговаривать, и он не понимает почему. Разве отношения между ними не были хорошими? Разве Майкл не был счастлив ходить за ним по пятам, задавать ему вопросы о робототехнике и предлагать идеи дизайнов для новых аниматроников? Ради всего, блять, святого, Фокси был разработан на основе идей Майкла. Словно любовное письмо его драгоценному старшему сыну.
Как они дошли до такого за настолько короткий промежуток времени, и почему Майкл просто не откроется ему и не расскажет, что происходит?
Винсент издаёт ещё один странный звук в трубку.
— Задел за живое?
— Ты — сволочь, — прямо говорит ему Уильям. — Вот почему я не хочу, чтобы ты был рядом с моей семьёй, и если ты считаешь, что это несправедливо, то так тому и быть. Обвиняешь меня, при этом чертовски прекрасно зная, что ты никогда не хотел иметь семью, в отличие от меня, и никогда не сможешь узнать, каково это — пытаться растить детей.
— Ты слишком много защищаешься для того, кто думает, что не сделал ничего плохого. — в голосе Винсента слышится столько потехи и веселья, что рука Уильяма сжимает трубку крепче, наращивая давление костяшек пальцев на пластик.
Он делает несколько медленных и глубоких вдохов, чтобы успокоиться. Злиться бесполезно; Винсент всегда любил выводить его из себя и доставлять одни неприятности. Он просто такой сам по себе. Таким он был всегда. Он годами пинал хуи и каким-то магическим образом, запустив свои клыки и когти, вцепился в кого-то, кто оказался достаточно глупым, чтобы терпеть его детское и хреновое поведение, и Уильям уже ненавидит тот факт, что ему приходится обращаться к этому человеку с такой просьбой. Ненавидит, что Винсент, возможно, единственный, кто может помочь ему в такое время.
Успокоившись, Уильям снова начинает говорить.
— Я не прошу тебя делать это для меня, Винс. Я прошу тебя сделать это для Майкла. Может, ты прав, и, наверное, я облажался и похерил всё намного сильнее, чем думаю; настолько, что не в состоянии это исправить. Но ты гибрид. Возможно, ты сможешь ему помочь.
— Я сделаю, что смогу. Вообще, я бы очень хотел его увидеть. Именно о нём ведь ты в основном мне рассказывал, когда нам удавалось поговорить по телефону, — и Винсент, по крайней мере, кажется искренне доволен этим. — Как я уже сказал, мы приедем. У нас есть ещё одна спальня для гостей. Он может оставаться у нас столько, сколько захочет.
— Если что-то случится, позвони мне. Всё равно, который будет час. Без разницы, буду я на работе или нет. Если я не возьму трубку здесь, дома, то звони мне туда. — ведь если он понадобится Майклу, Уильям бросит всё. Он просто хочет, чтобы дела в семье снова пошли хорошо.
И, несмотря на то, что именно Эван стал жертвой этого несчастного случая, кажется, что Майклу нужно гораздо больше заботы и внимания. С ним точно что-то не так.
— Приму к сведению, — спокойно говорит Винсент. — Увидимся завтра вечером, младший братик. Передай моему племяннику, что я буду очень рад его видеть, и мы позаботимся о том, чтобы ему так или иначе было здесь комфортно. И ему не стоит себя ограничивать, пусть берёт, что нужно и что хочет. У нас там есть комод и большой шкаф.
Уильям обещает передать сказанное, и они с Винсентом вешают трубки, даже не попрощавшись. Такими и были их отношения с тех пор, как они снова встретились вскоре после рождения Майкла — лишь телефонные звонки один или два раза в год, — и то если повезёт, — которые были больше похожи на уколы и пинки друг друга, нежели чем на нормальные разговоры. В детстве они были ближе, но в тот момент, когда Винсент смог сбежать из дома, он сделал это без каких-либо угрызений совести. Даже не оглянувшись назад. Ему было всё равно.
Оставив Уильяма расти с их любящими родителями.
Он кладёт трубку обратно на корпус телефона и заносит руки над головой, потягиваясь и осматривая тихую гостиную, прислушиваясь к любому движению наверху. Майкл, должно быть, последовал своему плану и лёг спать, потому что в доме стояла пугающая тишина. Самое подходящее время пойти поработать.
Поскольку Уильяму более нечем заняться, он спускается вниз. Если вдруг Майклу что-то понадобится, он точно знает, где его найти.