Драконьи песни

      Рейнира сидела на софе среди кучки подушек в полудреме, но не прекращала попыток удобно устроить набравшиеся ноги на небольшом мягком пуфе.              Деймон улыбался, глядя на нее со стороны. Она была совершенно очаровательна в своей беспомощности, которую непременно с собой приносило женское бремя. Срок уже был приличным, и Рейнире приходилось всё труднее – труднее ходить, труднее спать, труднее даже дышать, потому что ее и так могучая грудь набиралась молоком и становилась только тяжелее. И Деймону действительно было ее жаль, но он не мог не любоваться своей женой, самой желанной, которая носила его дитя. Сына, наверняка сына, сомнений в этом не было практически никаких. Такого же красивого, как его мать, и умелого, как отец.       — Любовь моя, — мягкое обращение Рейниры прервало его фантазии о будущем ребенке, и Деймон без промедлений кинулся к протянутой руке, в пару шагов пересекая комнату.       — Тебе что-то нужно? — Спросил он, аккуратно сжимая пальцы и поднося их к губам для поцелуя. Ему никогда не удавалось насытиться ею.       — У меня та-ак саднят ноги.       Тон Рейниры был совершенно страдальческим, настолько, что верить ему было решительно невозможно, и Деймон знал ее даже лучше, чем себя – таким же тоном годы назад малолетняя Рейнира увещевала его о жизненной необходимости лимонных пирожных для нее «вот прям сейчас, дядя».       — Мне позвать кого-то из твоего птичника?       Негоже было так отзываться о благородных дамах, но разве ж просто так его нарекали порочным?       — И оставишь меня, такую слабую, им на растерзание?       Кто кого растерзает – вопрос был очень спорный, но Деймон намеку внял еще с самого начала, да и издеваться над беременной женой было совершенно недопустимо, поэтому он покорно потянулся к легким домашним туфлям, и, сняв для начала одну, принялся разминать освободившуюся от обувных оков ступню. Занятие было располагающим к размышлениям, но размышлять, вопреки обыкновению, совершенно не хотелось, хотелось вот так вот наслаждаться сладострастной семейной негой и радовать вновь прикрывшую глаза женщину. Наверное, ей стоило бы поспать, а способ успокоения, который отлично подходил и к убаюкиванию, Деймон знал лишь один.       — Позабытые стынут колодцы,       Выцвел вереск на мили окрест,       И смотрю я, как катится солнце       По холодному склону небес, теряя остатки тепла.       — Люблю, когда ты поешь, особенно, на валирийском, — отозвалась шепотом Рейнира все на том же валирийском, когда он закончил первый куплет, и Деймон ответил ей полуулыбкой и продолжением песни.       — Цвета ночи гранитные склоны,       Цвета крови сухая земля,       И янтарные очи дракона       Отражает кусок хрусталя — я сторожу этот клад.       К концу этих строк он аккуратно провел ладонью по икре и оставил на скрытом чулком колене невесомый поцелуй, заставляя женщину жмуриться от удовольствия, а после перешел к следующей ступне.       — А за горами, за морями, далеко,       Где люди не видят, и боги не верят.       Там тот последний в моем племени легко       Расправит крылья — железные перья.       Обычно Деймон пел Караксесу, когда тот больше походящий на какого-то кота, чем на дракона, вытягивался на диком поле, извивался и чесался шеей о душистые травы. Но Рейнира тоже была его драконом, и петь ей вот так доставляло ему не меньше удовольствия, и происходящее казалось не менее правильным, чем с Караксесом.       — И чешуею нарисованный узор       Разгонит ненастье воплощением страсти,       Взмывая в облака судьбе наперекор,       Безмерно опасен, безумно прекрасен.       Рейнира уже не открывала глаз, возможно, почти спала, но Деймон не прекращал ни песни, ни мягких терзаний ее ног. Пожалуй, можно было сказать, что и он этим отдыхал. Песня вторила его чувствам.       — И это лучшее не свете колдовство,       Ликует солнце на лезвии гребня,       И это все, и больше нету ничего —       Есть только небо, вечное небо.       Он закончил и на некоторое время в комнате воцарилась тишина – Рейнира подала голос не сразу.       — Ты пропустил один куплет, — заметила она, как оказалось, не спавшая, и Деймон совсем не удивился, что текст ей знаком, но, если быть честным, он хотел, чтобы она не обращала на это своего внимания.       Не надо им никаких мертвых дракониц, даже в песнях, и особенно сейчас, когда эта драконица на сносях. Мать, Эймма, Лейна… Думать об этом всем совсем не хотелось, но не думать не получалось, как не получалось и не бояться. Но не стоит сейчас волновать этим и Рейниру, ей и так забот с беременностью хватает.       — Мне так больше нравится.       — Да, мне тоже.       — Вот и славно, — Деймон, наконец, прекратил возиться с ее ногами, надеясь, что жене немного полегчало, потому что, он знал, ноги у нее действительно саднили, уложил оные на все тот же мягкий пуф, и продолжил, одновременно с тем заканчивая: — Отдыхай. Я сейчас принесу тебе покрывало.       — Поторопись, — наказала Рейнира, ерзая на подушках и укладывая голову чуть в бок, отчего косы ее забавно перекосились. — А то я тебя ждать не стану.       — Не жди, — милостиво согласился он и поцеловал ее в макушку, на мгновение приобняв за плечи. — Засыпай.