***
В сосновом лесу, где располагался хоспис, снега почти не было. Деревья были такими высокими, а кора такой сухой, что периодически ошметками слетала со стволов. Парковка около здания была запрещена, поэтому Сатору остановился на общественной внизу холма. — Жутко здесь, — пробормотала девушка, выходя из машины и тревожно осматривая холм с лесом. — Да? По-моему, очень живописно, — хмыкнул Годжо. Утахиме слегка удивленно глянула на него. — Думала, ты любишь каменные токийские джунгли. — Я их люблю, но старость хотел бы встретить в тихом месте. Они стали не спеша подниматься по разбитой бетонной лестнице, вдоль невпопад посаженных кустов камелии, которая не цвела таким холодом. — Никогда бы не подумала. — Почему это? — почти обиженно спросил он. Парень перешагивал ступеньки через одну, поэтому ему приходилось изредка останавливаться, чтобы хорошо слышать Утахиме. Девушка ответила серьезно, немного подумав: — Быть одному в горах среди деревьев — то еще испытание. К тому же здесь нет магазинов, чтобы потреблять такое количество сахара. — К твоему сведению, я стал его есть существенно реже! — Неужели? — иронично вскинула бровь девушка. — Сегодня утром ты съел мое пирожное. — Ты же сказала, что не будешь его есть! — Я не люблю сладкое. — Это же был комплимент от шефа, они же не знали. — Я их и не виню. Они поднялись уже на две площадки вверх, осталось еще три. Годжо остановился, дожидаясь девушку. С высоты была отлично видна дорога, по которой они ехали. Ветер завывал в небольшом ущелье, еле слышался шум диких волн, бьющихся о каменные выступы. Но в лесу было тихо и относительно сухо. Словно сам лазурный муссон отдыхал здесь. Время текло медленно, но невесомо. Они вдвоем смотрели на горизонт. В девять утра было довольно хорошо все видно. — У меня есть дом в Нантае в таком же лесу, — сказал Сатору. — Если я доживу до старости, хотел бы проводить время там. — Ты там вырос? — голос ее был спокоен, глаза устало смотрели вдаль. — Когда рос, редко там бывал, потом стал часто приезжать. В отпуск. — Могу спросить? — Конечно, — весело хмыкнул он. Никто не отводил взгляда со скал. — Фушигуро ты отправил туда? — Да. — Почему? — За ним присматривает знакомый врач. К тому же там место такое… умиротворенное, — его голос был тише, чем обычно, но грусти в нем не было. Мегуми нужно было многое вылечить. Утахиме не знала истинных чувств Годжо относительно этого мальчика, но догадывалась, что они немного выходят за рамки образовательных. — Там тепло? — спросила она. — Да, — кивнул он, — тепло. Всегда светит солнце, но не душит жарой, а греет. Там рядом нет океана, но есть река, магнолии и ивы. Сатору рассказывал с легкой улыбкой, вспоминая свои владения, скрытые от чужих глаз широкой лесополосой и ущельем, отделяющем его дом от туристической тропы на гору Нантай. Незваных гостей там не было. Жило несколько человек прислуги, что смотрели за домом, пока Годжо не наведывался туда несколько раз в год. Он чуть повернул голову, чтобы лучше осмотреть девушку. Ее глаза были прикрыты, на губах лежала почти неразличимая улыбка. Такая печальная, что сердце его затряслось. — Почему ты спросила? — Захотелось узнать, — хмыкнула она, поворачиваясь. Она снова зашагала по лестнице, переступая куски разбитого бетона и мощные корни деревьев. Годжо посмотрел ей вслед. Ему так хотелось разведать у нее все. Залезть под кожу, ощутить то, что чувствует она. Ведь, говоря честно, она была куда более скрытной, чем кто-либо. — Утахиме! — крикнул он ей в след. Девушка обернулась, но внизу на ступеньках Годжо не было, она недоуменно ступила вперед. Ее нос почти столкнулся с грудью Сатору, он радостно усмехнулся. — Ты!.. Перестань! — недовольно сказала она и пошла дальше. — Давай сыграем в двадцать вопросов! — Не хочу, — буркнула она. — Это нечестно, семпай. Ты задаешь вопросы, а мне нельзя? — обиженно выкрикнул он. Иори оглянулась через плечо и раздраженно выдохнула. — В десять. Не больше. — Идет! Только, если не будешь отвечать, будет штраф. — Какой еще штраф? — Не придумал еще. Все, начинаем! — Завидую твоей бодрости, — проворчала она. Годжо стал мерить шагами каждую ступеньку, чтобы быть с девушкой на одном расстоянии. — Так, Утахиме Иори! Какой у вас любимый цвет? — Белый. — Как скучно! — Сейчас вопросов станет пять. — Тогда стильно! Отличный выбор! Следующий вопрос! Они шли довольно медленно. Воздух был чист и прохладен. Впервые за некоторое время они чувствовали спокойную скорость дней. Словно жизнь идет своим чередом и можно не оглядываться ни на что. Пусть и только сейчас. — Тот ножик с бабочкой на лезвии… Тебе его подарили? — Годжо вспомнил о ноже, оставшемся на стройке. Он забыл его забрать, хоть и хотел. — Нет, я стащила из дома. — Ты такая опасная, Утахиме! Он тебе дорог? — Мне просто без него непривычно. — Хорошо, третий вопрос… — Уже был третий, — строго откликнулась она. — Нет, тот не считался! — воскликнул Годжо. — Твоя любимая пора года? — Все, кроме зимы. — Ого, мы с тобой в чем-то сходимся! Где ты родилась? — В Асахикаве. — Что? — изумился парень. — Я думал, ты из Токио. Это тот город, где вечно холодно? — Там не вечно холодно. Сатору никак не мог уловить настроение девушки. Она отвечала спокойно, без каких-либо эмоций. Привычный янтарь глаз тлел, а не горел, как обычно. — Ладно, — согласился он. — Из какой ты семьи? Секо говорила, что ты из северного клана. Но, честно признаться, я никогда ничего о нем не слышал. — Неудивительно, выходцы из влиятельных семей редко интересуются делами низших слоев. — Но если твоя семья все же считается кланом, то не такой уж и низший этот слой. — В сравнении видно лучше. Там всего около сорока человек, включая слуг. — Поэтому ты такая строгая? Росла в консервативной японской семье, наверняка родители уделяли особое внимание… уважению. Утахиме не ответила, лишь ждала другого вопроса. — Чем твой отец занимается? — Управляет кланом и местным храмом. — А мама? Она остановилась на выступе, переводя дыхание. — Мама… Мама сунула голову в петлю и соскочила со стула, — ее голос почти не выражал эмоций. Иори будто поддерживала будничную беседу. Годжо замолчал, обдумывая. — Извини, — вымолвил он, когда ее спина выпрямилась. — Сколько там осталось вопросов? — Четыре! — По-моему, меньше, — усмехнулась Утахиме и возобновила путь. — Может, по мне не скажешь, но я умею считать, семпай, не волнуйся. Какая страна тебе нравится больше всего? — Годжо не видел истинные переживания Утахиме о семье, она казалась неприступной, но он все же решил поменять тему. Со временем она подпустит его ближе. — Я нигде не была, но мне наверняка понравилась бы… Хм, — она задумчиво оглянулась. «Нигде не была?» — Наверное, Греция. — Погоди… то есть вообще нигде? — ужаснулся Сатору. — Никогда не выезжала за пределы Японии? — Что, попрекать меня этим вздумал? — встрепенулась Утахиме. — У меня просто не было времени! Годжо ребячески показал ей язык. А потом помолчав, ответил: — Хороший выбор. Ладно, осталось три вопроса. Они снова остановились на открытой площадке. Осталась всего одна лестница. — Что будешь делать, когда мы его поймаем? — То… же, что и обычно, — сказала она неуверенно. — Буду учить. — Ты же знаешь, что совет казнит Гакуганджи, когда мы его раскроем? — тихо спросил Сатору. Они снова осматривали горизонт, только теперь видно было гораздо больше. — Знаю. Тревоги не было. Утахиме лишь немного кололо глаза. Оба знали, что повлечет за собой его смерть. — Что будешь делать, когда останешься без сил? Вопрос не был для нее внезапным, но она все равно отгораживалась, как могла. Годжо ждал. Утахиме медленно и тихо вдохнула, задержав дыхание. Ее голова опустилась, но она даже не заметила этого. Зато заметил Сатору. Пока есть время, она будет идти. А потом будет потом. Тишина, прерываемая ветром и стуком большого пестрого дятла где-то над их головами, продолжалась слишком долго для обычной паузы перед ответом. Сатору мягко посмотрел на нее. Он безошибочно и четко рассмотрел тоску в желтом свечении. Хотел коснуться ее руки, но почему-то не стал. Со временем она подпустит его ближе. — Штраф? — Штраф.***
Госпожа Хирано Йоко доживала последние дни. Сатору понял это сразу, как вошел в палату. Он чувствовал настрой Утахиме и старался, чтобы он не передался ему. Проклятая энергия, цветом напоминающая болотную тину, еле тлела в животе старухи. Выглядела она как мумия, хотя ей было около семидесяти. Желтовато-серая кожа была слишком сухой, чтобы различать отдельные морщины. Сквозь приоткрытые щелки век цвет глаз было не различить. Из-за лежачего положения и сильной худобы нос казался длинным, как сук дерева. Ее руки покрывали черные синяки от уколов, запястья обвивали прозрачными молчаливыми капельницами. В горле, склеенный фиксирующим пластырем, стоял белый катетер: трахеостома. Утахиме словила себя на мысли о том, как удачно они решили приехать. Госпожа Йоко практически не разговаривала, но сегодня ее проведывала старшая дочь Хина. Ей девушка и решила задать все вопросы. — Прошло уже столько времени. Я думала, дело уже закрыли. Вряд ли моя племянница до сих пор жива. Хина была невысокого роста, чуть полноватая, с мелкими серыми глазами, посаженными широко, отчего походила на женскую особь носорога, крашенными светлыми волосами и очень сильно вздернутым подбородком. В целом не вызывала ничего, кроме отторжения. Ее голос был высоким и громким, чем-то схожим с карканьем сказочной вороны. Утахиме не хотелось общаться с ней, но она по обыкновению держала лицо спокойным и даже умиротворенным. Сатору, казалось, вообще не смотрел на нее. Он внимательно слушал и осматривал госпожу Йоко, которая следила за ними из жутких глазных щелей. — Мы не можем утверждать этого точно, госпожа. Теперь мы занимаемся этим делом, — вежливо ответила Иори. — Я бы хотела больше узнать о дне похищения. Хина порывисто глянула на мать и чуть откашлялась. — Что ж… Мама уже говорила со следователем еще тогда… Разве в протоколе нет сведений об этом? — Вы правы, но я бы хотела уточнить некоторые моменты. — Ладно, — наконец кивнула женщина. — Сама я не присутствовала, мама потом рассказала, как это случилось. Утахиме с готовностью щелкнула ручкой, женщина еще раз покосилась на старуху. Годжо поправил очки. С самого начала она показалась ему скандальной. Сейчас же, чутко следя за каждым взмахом наклеенных ресниц, осторожным взглядом на умирающую, на то, как пухлые пальцы нервно теребят обручальное кольцо, Сатору все больше и больше хотел поговорить именно с Йоко. «Покрывать собралась?» — глаза Годжо еле-еле сощурились. — Юки из сада всегда забирал соцработник, потому что маме уже было тяжело ходить. И в тот день Рина привела ее пораньше. Юки сильно капризничала, плакала из-за чего-то. Мама успокаивала ее, но эта… — женщина осеклась и быстро забормотала: — Юки… даже выбежала во двор. Так ревела, побежала за забор. Мама стала догонять, но… ее уже не было. Утахиме не записала ничего, она внимательно слушала женщину и ждала хоть одного слова, в которое могла бы поверить. Годжо неудовлетворенно цыкнул, и Иори заговорила первой: — Госпожа Хина, как вы считаете, почему Юки была такой беспокойной в тот день? Хина набрала воздуха в грудь, злобно поджимая губы. — Откуда мне знать? Она истерила целыми днями. — Она хорошо спала? Ничем не болела? — Нет, не болела. Что за вопросы? — недовольно вспыхнула женщина, поправив юбку. Она снова бросила взгляд на мать. — Как она спала? — строгий голос Годжо неожиданно пронзил комнату. Утахиме почти подскочила. Хина испуганно моргнула и поспешила ответить: — Она плохо спала с самого рождения. Это было большой проблемой. Бессонница? — Она боялась чего-то? Может быть, ей снилось что-то? — спросила Утахиме. — Не замечала, она всегда была немного дерганой. Часто просто таращилась в стены или во что-то на улице. Потом опять ревела. «Юки определенно видела проклятья. Они сильно пугают в таком возрасте. Йоко ее не успокаивала?» — Утахиме закусила губу в раздумьях. Годжо чуть наклонился вперед, чтобы лучше рассмотреть женщину. — Вы или… Ваша мать когда-нибудь ругали Юки за то, что она такая тревожная? Много плачет и не дает спать. Хина заерзала, как на иголках, тупя глаза. Ее лицо выражало крайнюю степень раздражения и страха одновременно. — Ругать детей нужно. Иначе они будут расти разбалованными, — тон ее голоса подскочил, выдавая нервозность. — Она не могла спать, а ваша мать еще и ругала ее за это? — Годжо говорил четко и спокойно, но Утахиме знала, что злость начала недобро копошиться у него в желудке. Это же чувствовала и она. — Это так утомляет — не спать из-за ребенка каждую ночь! — возмутилась Хина и потом, наткнувшись на угрожающий свет его глаз, порывисто спросила: — У вас есть дети? — Да, — Годжо ответил, не думая. Он смотрел на нее все так же пренебрежительно спокойно. Утахиме хотела взглянуть на парня. Она была уверена: Годжо говорил о Мегуми. Какая бы история ни стояла за ними двумя, какие бы ситуации ни происходили, где бы они ни были теперь, Сатору вырастил Фушигуро как собственного ребенка. И пусть Утахиме не знала всех подробностей, но была уверена, что Мегуми занимает куда больше места в сердце Сильнейшего, чем кто-либо мог вообразить. Девушка вдруг стала понимать, почему Сатору отправил Мегуми в поместье в Нантае. По словам Годжо, это было место, где он сам хотел бы проводить время в старости. Место силы и гармонии. После битвы единственное, чего хотел Годжо, — выздоровления Мегуми. Спасения его техники и жизни. Годжо навещал его несколько раз в месяц. Иори подумала, что, возможно, Сатору этим жестом пытался отгородить Фушигуро от всех руин, что остались после Двуликого. Чувствовал вину за то, что чуть не убил названого ребенка. Поэтому сейчас ей так хотелось посмотреть на него. Понять точно, что он чувствует. — Разве ваш ребенок не донимал вас своими истериками? — Не припомню такого, — с насмешкой ответил Годжо. — Насколько плохо тогда ходила ваша мать? Утахиме хитро перевела взгляд на женщину. Годжо не просто так задал этот вопрос: согласно данным, все пропавшие дети посещали городской горячий источник. Больная старуха вряд ли могла доковылять до источника с маленькой девочкой. Только если бы не была так уж больна. — Она плохо передвигалась. С трудом ходила даже по дому. Утахиме и Сатору скосили взгляд друг на друга. — Госпожа Хина, — снова заговорил парень, — как мы поняли, Юки была довольно капризной. Женщина, подумав, что не выглядит подозрительно, решительно кивала. — Неужели даже конфеты не могли утихомирить ее? — Она не любила конфеты, — решительно сказала женщина и подпрыгнула на месте, когда Утахиме громко захлопнула блокнот. Аоки упоминал, что маленькая Юки очень любила сладости. Каким образом бабушка и тетя могли этого не знать? — Вы знаете, что мы можем привлечь вас к ответственности за дачу ложных показаний, госпожа Хина? — дружелюбно спросила Утахиме, хотя ярость внутри подогревала горло. Хина изменилась в лице. Глаза расширились от страха и сбивчиво забегали от лица Иори до кушетки больной матери. Она порывисто дышала, рот открывался и закрывался в комичной гримасе страха. Годжо поднялся и вальяжно подошел ближе к женщине. Он стоял над ней как гора, Хина в ужасе отклонилась назад, скукожившись под давлением ледяных глаз. — Йоко умрет очень скоро, и покрывать будет некого, — он выплевывал в отвращении каждый звук, прибивая женщину к месту. — Как будете жить с осознанием того, что, скажи вы нам правду, могли хотя бы не быть причастны к убийству маленького ребенка? Женщина осторожно вдохнула, мокрыми от нахлынувших слез глазами смотря на парня. Она порывисто окинула статичное тело Йоко. — Я… я… не виновата, — пробормотала Хина. Йоко устало закрыла глаза. — Я расскажу. — Чудесно, — процедила Утахиме, снова открывая блокнот. Годжо сел рядом, закидывая ногу на ногу. — Как на самом деле пропала Юки? — О-она действительно забежала за забор, — Хина порывисто вытерла глаза. — Госпожа Йоко сразу пошла искать ее? — Не… не думаю, — женщина опустила голову, пряча глаза. Утахиме нахмурилась. — Почему? — Это ее не волновало, — Иори непонимающе закачала головой. — На Юки ей было все равно. — Как Юки попала на горячий источник в Миядзаки? Йоко ведь плохо ходила, — вмешался Годжо. Хина недоуменно моргнула. — Откуда вы?.. Мама… Мама хорошо ходила тогда, осложнения начались уже после пропажи Юки. Я не смогла посидеть с ней в тот день, а у Рины был выходной, поэтому ей пришлось взять Юки с собой. Она ходила на источники каждые две недели и никогда не пропускала. Мама рассказывала, что и тогда Юки устроила истерику, отказалась даже идти в детскую зону, в купальню и на порог не ступила. Орала как резаная. «Она была так напугана», — жалость снова окутала Иори. Глаза защипало. — Мама звонила мне очень злая, сказала, что хочет отдать ее в интернат. — Почему вообще такого маленького ребенка оставили на попечении пожилого родственника? — спросил Сатору. Он ждал этого вопроса от Утахиме, но почему-то она молчала. — Так вышло, — отозвалась женщина. — Хоть Сакура и просила, чтобы ее не оставляли с мамой. Сакура? «Мама Юки?» — подумалось Годжо. Ведь действительно, в досье ничего не говорилось о настоящих родителях девочки. — Расскажите, как так вышло. Почему Юки осталась одна? — Сатору еле ощутимо коснулся пальцем поникшей Иори, как бы спрашивая, что с ней. Та встрепенулась, часто моргая. — Сакура — моя младшая сестра… — Хина поежилась, ей сильно не хотелось затрагивать эту тему. — Даже иронично, что Юки украли… Сатору и Утахиме нахмурились. — Почему? В момент, когда женщина собиралась продолжить, гортанное хрипение удушливой волной накрыло особый слух Иори, она настороженно повернулась к Йоко. Годжо тоже услышал. Йоко шире открыла блеклые водяные глаза и одними губами синхронно с хрипением трубки произнесла: — Судьба. Годжо заметил, как в ужасе отшатнулась Хина. Она даже отсела, тяжело выдыхая. Глухое предчувствие как обухом ударило Иори по затылку. Она поняла как наяву: ключ найден. Сакура пропала, как и ее дочь. — Она сумасшедшей была, — голос Хины дрожал, но отчего-то сделался злым. — С детства такая же дерганая была, как Юки. Потом в семнадцать принесла в подоле. — Вы можете рассказать все, что знаете? — нетерпеливо спросила Иори. — Сакура в шестнадцать стала подрабатывать в храме. Мы жили за Нитинаном тогда. Храм этот такой старый был, что думали, он мико этим и жрецу на голову свалится. Она туда после школы ходила, все нормально было. Ну придурочная немного, не больше, чем всегда. А потом жрец местный умер, все помощницы разошлись, храм закрыть хотели, но приехал какой-то молодой. Деньги муниципальные выпросил, ремонт отгрохать там хотел, задумал монастырь сделать, она рассказывала. И Сакура стала просто как дура ходить, мозги ей так промыл, она этим синтоизмом бредила уже, а простых вещей каких-то не помнила. Вообще голову отшибло как будто. Мышей ловила для обрядов. Я даже не знала, что в храмах жертвоприношения делают. Годжо с Иори переглянулись. В синтоизме действительно практиковали жертвоприношение, но это осталось далеко в прошлом. В современном времени жертвы живых существ заменили на обычные пожертвования: цветы или угощения для богов. Свет обеденного солнца, с таким трудом пробивающийся через частые стволы сосен, наконец немного осветил палату Йоко. Светлые пылинки беспорядочно танцевали в редких, но ярких лучах. Успокаивающая спокойная атмосфера, принесенная солнцем, ни на йоту не успокоила тревожность Сатору и Утахиме. — Сакура отказалась поступать в университет. Сказала, что пойдет в монастырь к своему жрецу. Ну и дураку было понятно: влюбилась в него, как идиотка. Я уже подумала, нормальный он, но потом как зашла случайно — псих полный. Не понимаю, куда он те деньги дел. Храм как был развалюхой, так и остался. Хотя балки какие-то металлические на заднем дворе лежали. Но, что он с ними делал, не знаю. Она стала худая, глаза эти бешеные. Как будто умирать собралась. Живот только рос. — Она забеременела от жреца? — осторожно спросила Иори, чувствуя приступ отвращения. — Нет, — Хина выглядела подавленно. — На нее напали в подворотне… ну и… Сакуру изнасиловали. Годжо, слушавший до этого внимательно, позволил себе в изнеможении потереть лоб. Отправляясь в Нитанан несколько недель назад, он и не предполагал, что все настолько далеко зайдет. Утахиме нервно заправила прядь за ухо. Дрожь снова прилипла к рукам. — Потом она родила Юки, — продолжила женщина. — Она уже была… никакой. Будто ее черви изнутри ели. Утахиме передернуло. «Будто черви изнутри ели», — эхом повторилось в голове. Значит ли это, что Сакура была первой жертвой паразита? Насколько много у нее было проклятой энергии? Как сильно она могла сопротивляться ему? Что, если жрец — паразит? — Что стало потом? — строго спросил Годжо. — Она лежала в роддоме вместе с Юки, а потом… пропала. Ушла сама, оставила записку на кушетке о том, что назвала дочь Юки и чтобы ее не отдавали маме, — голос Хины был все слабее и слабее. Сатору не мог понять, настолько ли ей все равно, насколько она показывает. — Ее искали? — Ее нашли мертвой в том храме через год, — тихая прозрачная слеза скатилась по бледной щеке Хины. Мертвой? Только через год? «Что, если паразит внушил ей так же, как и мне? Прийти к нему при любом исходе? Он питался ее силами весь год?» — Годжо выжидающе посмотрел на Утахиме, ища ответ на вопрос. — Госпожа Хина, — Иори прочистила горло, — как вы считаете, Сакура была очень внушаемой? Она велась на манипуляции? — Вы… — печальные слезы катились из уже озлобленных глаз. — Вы считаете, я ее заставляла что-то делать?! Она была больной! Сумасшедшей психичкой! Постоянно говорила какой-то бред, якобы видела каких-то чудовищ! Я… — она кричала яростно, потом затряслась. — Я была единственной, кому было не все равно на нее! Мать просто била ее за эти выходки! Я старалась быть с ней! А она чем мне отплатила? Днями не появлялась дома, пропадала в этом храме! Она вскочила на ноги, яростные слезы гроздьями катились из глаз. — Оставила меня одну! С ней! — озверело крикнула она, тыкая пальцем в сухое умирающее тело матери. Утахиме отшатнулась. Ворох воспоминаний о детстве закружился в голове, стало подташнивать. Годжо поднялся механически, ступая чуть впереди приросшей к месту Иори. Хину трясло. Ее рука дрожала, все еще не опускаясь. — Она так колотила ее, — шептала она злобно. — За волосы держала под ледяной водой. В кладовой запирала, орала как не в себя! Говорила, что Сакура в отца такая же ненормальная. Он тоже видел какую-то дурь. — Почему вас она не трогала? — порывисто спросила Утахиме. — Потому что я нормальная! А как Сакура стала в храм ходить, и меня стала!.. — она осеклась, тяжело дышала. Она слепо смотрела на мать несколько мгновений. А потом, прицельно взглянув в еле живые водяные глаза, тихим убийственным шипением произнесла: — Ненавижу тебя. Из-за тебя они мертвы. Утахиме медленно и осторожно поднялась. Годжо автоматически выставил перед ней руку, отгораживая от ярости Хины. — Госпожа Хина, — тихо позвала Иори. Сатору грозно глянул на нее, призывая не трогать женщину. — Госпожа Хина, — настойчивее начала Утахиме, — что с храмом? Женщина еще несколько секунд смотрела на Йоко. Потом выпрямилась. — Заброшен давно. В ту глушь уже никто не ездит. Годжо достал из кармана телефон и спросил: — Можете показать на карте?***
Утахиме и Сатору ошарашенно таращились в сияющие ореховые глаза Аоки. — Мама думает, я у дяди, — мальчик ответил на безмолвный вопрос в шокированных глазах красивой доброй госпожи Иори и альбиноса в три раза больше, чем она. — К-как?.. — только и смогла выдохнуть девушка. — Дядя думает, я дома. Годжо прыснул, захохотав. Мальчик презрительно окинул его взглядом. — Аоки, — обеспокоенно начала Утахиме, — твоя мама… Твоя мама будет очень волноваться. Так делать нельзя. Сатору почти согнулся пополам от хохота. Иори не глядя пнула его. — Это не смешно! — запричитала она. — Он один добрался сюда! — Да ты… Ты только посмотри! Ах-ха-хах, малец обдурил двоих взрослых! — парень присел на диван и смахнул истеричные слезы. — Какие дети нынче пошли, а! Вот это я понимаю! — Боже, да вы вдвоем с ума сошли… Аоки, нельзя обманывать маму! — Я и не обманывал! — громко сказал мальчик. — Я просто… Ну так получилось. Мне очень нужно было с вами увидеться! — Что-то случилось? Ты что-то вспомнил? Даже если так, ты мог попросить маму позвонить, ничего в этом… — Нет! — строго перебил он. — Я каждый день говорил маме позвонить! А она сказала, что нельзя вам мешать. Я не вспомнил ничего нового, но… Я хочу пойти с вами спасать Ханако! И Юки, и Кано с Ушики! Когда Утахиме и Годжо выехали из хосписа, времени, чтобы отыскать заброшенный храм, до темноты было еще достаточно. Они направились в отель из-за звонка администратора. Девушка сказала, что один молодой господин желает видеть их. Утахиме решила, что, что бы там ни было, этот господин не может быть важнее новой зацепки. Затем девушка передала слова желающего о неком «деле» и «световом мяче». И Сатору довольно прибавил газу, перестраивая маршрут. — Это абсолютно исключено! — строго выпалила девушка и достала телефон. — Извини, Аоки, но мне нужно сообщить твоей маме. — Нет! Нет, пожалуйста! Я должен помочь! Я смогу, правда! Годжо уже не смеялся, а пристально следил за неугомонным мальчиком. — Извини, Аоки, я не могу подвергать тебя такому риску, — она искала телефон Кумико, изредка поглядывая на растерянного мальчика. Она почувствовала, как Годжо легонько потянул ее за локоть и тихо сказал на ухо: — Семпай, пошли-ка пошепчемся, — потом повернул улыбающееся лицо к ребенку. — Пацан, посиди тут на диванчике, поешь конфет. Мы тут пошушукаемся минутку. Аоки недовольно зыркнул на него. Ему хотелось показать гадкому типу фак за то, что он так легко касается госпожи Иори. Но не стал. — Я даже слушать не хочу твои бредни, — сразу сказала Утахиме. Они встали в самый угол отельного лобби, загораживаясь высоким стволом и листьями монстеры так, чтобы было хорошо видно, как мальчик садится на диван и сверлит белую голову Сатору немигающим взглядом. — А если этот храм и есть место, где все они находились? — нетерпеливо спросил Годжо. — Мы не можем просто ввалиться туда. Малец скажет точно, тот ли это храм. Время идет. — Он же ничего не помнит! — зашипела она. — Но клетки-то он помнит! Так ведь бывает, когда появляешься в месте, где было много событий, и вспоминаешь все! — А если паразит там? И что, мы будем ловить его с ребенком? Ты долбанулся, что ли? — яростно шептала она ему. — Если он там, значит, должна быть завеса, которую я увижу! Но если нет, то малой скажет, видел ли этот храм. Или не видел. Времени уйдет меньше. Тогда сможем сразу отправиться к трассе и месту, где его нашли. Заодно и он посмотрит. Возможно, там тоже сможет что-то вспомнить. — Мы не будем втягивать его в это! Почему я вообще должна объяснять подобное? — раздраженно спросила она. — Утахиме, мы теряем время. Сколько еще потребуется дней, чтобы разобраться с делом Хирано Сакуры? Девушка задумчиво затихла. Иори хмурилась все сильнее. Мальчик может помочь определить местонахождение остальных детей. Аоки фактически был единственным, кто мог распутать это дело. Тем ключом, который откроет камеру. — Мы не можем взять его туда, — тихо ответила Утахиме, сосредоточенно смотря на мальчика. Сатору поджал губы и тоже посмотрел на него. Ребенок жевал конфеты со стойки ресепшена. — Может, на его память воздействует такой же гипноз, как и на меня? — вдруг задумчиво произнес Годжо. Утахиме вопросительно посмотрела на парня. — А если нет? — Тогда просто примени свою технику. Заставь его рассказать все, что он забыл. Иори судорожно сглотнула и снова посмотрела на Аоки. Применить силу на ребенке? Ни с кем, на ком она ее пробовала, ничего не случилось. Почему тогда так страшно? Она молча вышла из-за высокого цветка и направилась к мальчику. Годжо последовал за ней. — Госпожа Иори, только не звоните маме! Пожалуйста, я хочу помочь, — затараторил Аоки, как только к нему на ватных ногах подошла девушка. — А-аоки, — ее голос совсем немного дрожал, — спасибо тебе. Ты… Ты правда можешь помочь. Годжо решил не вмешиваться, чтобы не спугнуть ни Утахиме, ни Аоки. — Правда? — просиял мальчик. — Да! Я смогу! Конечно! — Только нужно обязательно сообщить твоей маме, где ты, — строго сказала Утахиме, через плечо смотря на Сатору. Мальчик побледнел, а Годжо достал телефон.***
Аоки, открыв рот, осматривал гигантский телевизор. Утахиме мысленно поблагодарила горничную за то, что она успела сделать уборку. — Я пытался сделать такой же световой мяч, который вы мне показывали, — запально сообщил мальчик, кругом обходя диван и вертя головой, разглядывая все. — И как? — осведомилась Утахиме, оторопело пряча папку с фотографиями убитой Ханако. Аоки достал из кармана леденец и закинул его в рот. — Ничего не получилось. Я даже гуглил. Мне выдало только какие-то духовные практики и фильмы. Я даже уже подумал, не приснилось ли мне. — Об этом не пишут в интернете, — мягко улыбнулась девушка. Аоки оглядел спальню одним глазком. — А этот, — его лицо скривилось, — к себе пошел? Утахиме озадаченно округлила глаза. — Эм… Его зовут Сатору Годжо. И он живет здесь. — А?! — ребенок вытаращил глаза на девушку, явно желая выкрикнуть один вопрос, но вовремя вспомнив о манерах. «Они что… ж-живут тут вместе?» — остервенелая мысль тянула за собой другую, как коня за поводья. Альбинос так легко касался госпожи Иори, а она даже не шарахалась. Но колец у них на пальцах не было, это Аоки увидел еще у себя дома. И тот голубой платок. «Тут одна кровать… Они тут… Они тут что… Они тут с-сексом занимаются?!» — ребенок поперхнулся конфетой. — С тобой все хорошо? Водички дать? — обеспокоенно залепетала Иори, подходя к Аоки. Его лицо покраснело, из глаз текли слезы, он кашлял и бил себя по груди. Утахиме хотела погладить его по спине, но мальчик отшатнулся и попытался стоически выпрямиться. В номер вошел Годжо, Аоки закашлял еще сильнее и вытаращил на него глаза. — Меня пять минут не было, — снисходительно сказал парень. — Уже ребенка довела. — Захлопнись, — тихо прошипела девушка, подлетая к графину. Она спешно налила воды и отдала стакан мальчику. — Ну и нервная же эта… — Сатору покосился на глотающего воду мальчика. — Э-э… госпожа Ивата. — Ты все уладил? — Естественно! — довольно гавкнул он. — Точно? — Утахиме недоверчиво изогнула бровь. — Твое недоверие разбивает мне сердце. Аоки, только-только успокоивший приступ, снова закашлялся. — Малой, не нервничай ты так! Мне тоже первое время было от нее не по себе. Иори улыбнулась мальчику и локтем выписала тяжелый удар Годжо в бок. — А что… Что мы будем делать? — порывисто спросил мальчик. Утахиме оторопела. — Она задаст тебе пару вопросиков, — пришел на помощь Сатору. Аоки смотрел на него как-то враждебно, еще враждебнее, чем было. — Я… Д-да, — залепетала она. — Я просто с-спрошу тебя кое о чем. Утахиме дрожащей рукой пригласила его сесть на диванчик у окна. Сатору мягко улыбнулся этому жесту. Ребенок не боялся, казалось, ничего, Утахиме трясло от мысли, что придется применить силу на Аоки. Мальчик снял рюкзак и осмотрелся, куда бы хотел его положить. Утахиме, на секунду расслабившись из-за отвернувшего Аоки, тихо выдохнула через рот. Волна болезненного жара прокатилась по спине, дрожь лизнула руки. «Я не знаю, как дозировать команду. Одно дело — знать количество энергии для взрослого, но Аоки ребенок, тем более с увеличенной проклятой энергией… Даже с моим контролем я… не знаю, что может с ним произойти», — Утахиме в ужасе оглядывала мельтешащего мальчика. Он был непоседой, очень отзывчивым и добрым. Годжо, заметив скитания девушки, легко провел костяшкой пальца по позвоночнику Утахиме, как бы говоря, что все будет хорошо. Иори вздрогнула, а Сатору прошел мимо. Он сел на стул, внимательно следя за ней и мальчиком. — Ладно, я готов, — радостно сказал Аоки и озадаченно посмотрел на сложенные руки госпожи Иори. — А вы… разве не будете записывать в свою амбарную книгу? Годжо тепло улыбнулся сам себе. «Какой интересный ребенок», — подумал он. Утахиме на негнущихся ногах усадила себя на колени в трех метрах от мальчика. — Нет, не буду записывать, — ее голос так сильно дрожал, что услышал это даже мальчик. Утахиме улыбнулась, пытаясь приободрить себя и его, но вдруг заметила нахмуренный обеспокоенный взгляд Годжо. Ей было так страшно. Если силы будет слишком много, Аоки заснет навсегда. Это Утахиме поняла точно. Ее натренированный контроль сейчас казался уже не таким железным. Сатору молчал и следил за девушкой. Она сидела так ровно, словно проводила чайную церемонию. Руки, сложенные на коленях, тряслись. Улыбка сдерживала гримасу ужаса. — Я только… задам пару вопросов, — сдавленно проговорила она и нервно облизнула губы. — Да я понял, — отозвался мальчик, чуть наклоняясь вперед. От его веселого настроя Иори стало еще хуже. Годжо облокотился локтями о колени. И в момент, когда он уже был готов подскочить и вывести ее в спальню, чтобы успокоить, сказать, что сейчас же отвезет мальчика домой, сам отправится в храм, только чтобы она чувствовала себя хорошо, Утахиме на выдохе вскочила с коленей и судорожно прикрыла лицо ладонями. — Не могу, не могу, я не могу, — в ужасе залепетала она. Сатору подлетел к ней и увел в спальню за плечи. Аоки недоуменно откинулся на спинку дивана и крикнул вдогонку: — Да не переживайте вы так! Я расскажу все, что помню! Сатору отвел ее к кровати. Иори говорила одно и то же, глядя куда-то в пустоту. — Я не могу! Не могу! Я убью его! — сбивчиво зашептала она, хватаясь за его руки. — Ничего, — шептал он успокаивающе, — ничего. Мы что-нибудь придумаем. Он крепко обнял ее трясущееся тело, большой ладонью проводя по волосам и спине. Она все шептала ему в плечо «не могу, он умрет». Годжо не сдержался и поцеловал ее в висок, но Утахиме, кажется, этого даже не заметила. Аоки недоуменно слушал неразборчивый шепот из-за стены. Что страшного в вопросах? Спустя несколько долгих минут из спальни легкой походкой вышел Годжо. — Эй, малой, — начал он. — Я тебе не малой, — гневно отозвался Аоки. Сатору весело усмехнулся и достал телефон. — Хорошо, большой, видел когда-нибудь этот храм? — парень отдал телефон мальчику. Тот внимательно осмотрел фотографию, приближая ее в разных местах. Он хмурился. — Думаешь, я там был? — буркнул мальчик. — Ты мне скажи. Ты там был? — Годжо опустился на диванчик рядом. Аоки еще раз осмотрел фото. — Я ведь был в каком-то подвале с решетками. А это ведь храм. — Ага. Что еще скажешь о нем? — Я точно не был в храме, но… — мальчик поднял на парня озадаченные ореховые глаза. — Почему, говоря, что я там не был, я хочу сказать, что был?***
Аоки ни под каким предлогом не хотел ехать домой. Утахиме, придя в себя, лишь молча сидела за столом и слушала, как ругаются Сатору и Аоки. — Я могу сам поехать туда с госпожой Иори! — Это еще почему? — Мы с ней вдвоем справимся. Потому что у меня тоже есть проклятая энергия! А она умеет делать световые мячи! — гневно причитал мальчик. Он был разъярен, стоял, насупившись и сжав кулаки. Сатору, равно как и двенадцать лет назад, как помнила Утахиме, лениво развалился на диване. Его голос выдавал раздражение, а напыщенный скучающий вид только сильнее выводил ребенка из себя. — Ну и? Будете чуть что бросаться ими? И чего это ты так прицепился к госпоже Иори? — насмешливо бросил Сатору. Мальчик покраснел и выпалил: — Не твоего ума дело! Я смогу ее защитить! А ты только мешаться будешь! — Слышь, пацан… Утахиме громко захлопнула блокнот, в который стеклянно смотрела все это время. Годжо и Аоки подскочили, затихнув. — Я сама туда поеду, — спокойно сказала она. — Нет! — выкрикнул мальчик. — Очень смешно, — поддакнул Годжо. Он явно не оценил идею. Утахиме устало посмотрела на него. — Что вообще за бред? — раздраженно пробормотал парень. — Поедем все вместе. Иори покачала головой, Аоки разозлился. — Да ты только за водителя сгодишься! — Мы не будем заходить внутрь, — Годжо обратился сразу к девушке, крики мальчика игнорировал. — Достаточно осмотреться вокруг. Вдруг малой что-нибудь вспомнит. — Сам ты малой! — Нужно быть настороже, — ответила она. — Я смогу увидеть опасность, ты — услышать. — А я — победить! — Он действительно может помочь, Утахиме. — Она это и без тебя знает! — Если что-то пойдет не так, сразу верни его домой, — строго сказала девушка. Сатору кивнул и звякнул ключами от машины.***
Аоки сверлил глазами затылок Годжо. Утахиме наговорила Аоки о технике безопасности, о том, что ни в коем случае нельзя отходить от Годжо или нее и нельзя кричать, еще на выходе из отеля. Сейчас же она заснула с блокнотом и ручкой на коленях. Годжо вел машину аккуратно, плавно вращая руль на поворотах. В машине было тепло и спокойно. Крупные хлопья снежинок не спеша вращались около полей и трассы. Солнце светило морозными лучами. Сатору следил за навигатором и изредка поглядывал на отвлекшегося на снежинки мальчика. Какие же интересные дети появлялись на свет. И, хоть Годжо искренне считал, что преподавание — это определенно не его призвание, ему было интересно окружать себя детьми. Где-то в глубине души ему хотелось быть побежденным. Он хотел, чтобы статус Сильнейшего по праву перешел другому. Желательно без прилагающихся последствий. Он верил, что преемник сможет разобраться с настоящей задачей. Сможет сделать то, что не смог Годжо, — защитить всех. Ему было интересно, какая техника может быть у Аоки и других пропавших. Какая сила была у малышки Ханако? Аоки в таком возрасте обладает достаточной силой, чтобы служить хранилищем для паразита и при этом сопротивляться ему. Это поистине удивительно. Еще Сатору хотел бы лично встретиться с девочкой, о которой недавно рассказала Утахиме, — Ватанабе Йорин. Ее способности уникальны. «Какие же таланты живут вокруг», — тепло улыбнулся Годжо сам себе. — Чего лыбишься? — донеслось до ушей детское ворчание. Сатору сморгнул пелену и перевел взгляд на зеркало. Насупленное лицо Аоки не предвещало веселой беседы. — Да так, — легко бросил Годжо. Мальчик хмыкнул. — О ней думаешь, да? Я знаю. Сатору усмехнулся, чуть расслабив руку на руле. Дорога стала прямой. — Ты меня раскусил, пацан. — Вы с ней… ну… ну, вы… — он замялся, покраснел, но злобный вид не стряхнул, Годжо смотрел в зеркало в ожидании и с интересом. — Ну, вы вс-встречаетесь? Сатору не сдержал веселого смешка. Он сразу прикрыл рот ладонью, боясь разбудить девушку. Они встречаются? Аоки глазел на него во все глаза, забыв про злость. Сатору мазнул взглядом по спящей Утахиме, для удобства прислонившей лоб к холодному стеклу. Волосы сонно съехали на глаза, а платок на шее почти развязался. Ее пальцы лишь на честном слове не давали ручке выпасть. Похоже, она заснула крепко. Они встречаются? Годжо вспомнил их вчерашнюю тренировку и ее спокойное «Сдаюсь». Сердце зашлось в галопе в тот момент. Он был горд собой, что смог сдержаться и не развивать события так скоро. Он хотел, чтобы она словесно дала свое согласие. И, хоть он понял, что одна крепостная стена пала, осталось еще несколько преград. Он хотел дойти до сути. Он хотел ее полностью. Хотел быть с ней. Не умирать ради нее, а жить за нее. Они встречаются? — А что, хочешь увести? — весело осведомился парень. Нет, они не встречаются. — Она же не лошадь, чтоб ее уводить, — буркнул Аоки, пряча глаза в бликах оконного стекла. Сатору уважительно покачал головой. Смышленый малец. — Если она тебя не любит, то я женюсь на ней, — сказал он храбро. Брови Годжо поползли вверх. — Выпросить ее согласие тяжелее, чем ты думаешь, — ухмылка не сходила с его лица. — Тебе-то откуда знать? — Поверь мне на слово. Аоки скрестил руки на груди, слепо смотря в окно. Он так ничего и не понял. Этот альбинос говорил загадками. Ну и пусть. Утахиме умная. И сильная. Она не будет со слабаком. К моменту, как они доехали, Утахиме чувствовала себя лучше. Хоть тревога и нетерпение плескались в желудке, адреналин подкидывал ее сердце. — Аоки, — обратилась она к мальчику, когда они все вышли из машины, — что из того, что я тебе сказала, ты понял? — Примерно все, — ответил он. — А именно? — Не кричать и никуда от вас не отходить, — повторил он серьезно, хоть и не понял, какой толк ему стоять рядом с этим высоченным типом. Утахиме делает такие штуки, от которых у альбиноса затрясутся поджилки. Они остановились в отдалении от показанного Хиной места. Храм стоял в лощине, прикрываемый небольшим перелеском, подтаявшим снегом и странной удушливой тишиной. Утахиме прислушалась, выискивая среди множества звуков ветра, трескотни птиц, тарахтения машины далеко на трассе что-то, что могло бы подсказать, насколько верны их предположения. Годжо осматривался. Местность была абсолютно ничем не примечательной. Обычная глушь. Никаких следов энергии. — Слышишь что-нибудь? — спросил он. Утахиме в отрицании помотала головой. — Нашел что-то? — Нет, нужно спуститься вниз. Мы на холме. Скорее всего, что-то поймем, когда подойдем ближе. — Нет, нельзя подпускать Аоки ближе, — возразила девушка. В ответ Сатору крепко ухватился за руку мальчика и пошел вперед. — Мы не будем подходить близко, Утахиме. Мы посмотрим с вершины холма. Он должен узнать храм. Это сэкономит кучу времени. Девушка поджала губы, засеменив следом. Она не могла понять, как согласилась на это. Но так или иначе Аоки оказался здесь. Утахиме не допустит, чтобы что-то случилось. А еще она знает, что этого не допустит Годжо. И ей становилось спокойнее.