Укажи на юг

Пластиковая коробка случайно стукнулась о стол углом. — Пластырь есть точно… — задумчиво пробормотала Минами, шаря в аптечке. Годжо оперся локтями о стойку ресепшена и тоже сунул нос внутрь. — И вот эту, да, — он показал пальцем на знакомый бутылек. Этой жидкостью медсестра обрабатывала его плечо после «аварии». — Госпожа упала на камнях? — спросила женщина, надевая очки, чтобы прочитать инструкцию к мази. — Может, врача вызвать? Головой ударилась? — Нет, я сам помогу. Просто сильно стесала кожу, — ответил парень, вертя в пальцах антисептик. — Почему вы сразу не пришли? Ко мне можно обращаться даже ночью. — Да были немного заняты, — ответил он, — а вот это что такое? — Сатору указал пальцем на стоящие бамбуковые палки в углу за женщиной. Она обернулась, смотря поверх стекол, куда он показывает. — Это для массажа. Мастер забыл забрать с собой, — просто ответила женщина и передала маленькую круглую баночку с мазью. — После обработки, этим нужно помазать и заклеить пластырем. — Ага, понял, — кивнул Годжо, беря все сразу в одну руку, — госпожа Минами, а вы с массажистом знакомы хорошо? — Ну да, давненько уже дружим, — удивилась женщина. Сатору прицепился взглядом к бамбуку. Палки были очень похожи на те, что он видел в кошмаре в доме Утахиме. — А вы не знаете… — начал он отстраненно, — зачем их мыть? — Мыть? — переспросила женщина, округлив глаза. — Их мыть ни в коем случае нельзя. — Почему? — нахмурился парень. Он полагал, конечно, что вряд ли отец или мать Утахиме практиковали массаж, но точно помнил, как намыливала и чистила палки маленькая Иори. — Дерево должно гладко ходить по телу, потому что масло в такой технике не используют. Эти палки пропитаны кожным жиром, чтобы посетителю было не больно, — объяснила женщина, — ведь мытые палки оставляют на коже следы, даже синяки, наверное. Если в массаже сцепка хорошая — клиенту будет больно. Годжо несколько секунд всматривался в старческие глаза Минами, потом порывисто поблагодарил за помощь и направился в номер. Он обдумывал все, что узнал. Утахиме мыла дубовые палки, чтобы они приставали к коже? Зачем? «Это — самое лучшее, что тебе светит», — эхом пронесся строгий голос ее матери в белой голове. Годжо ошеломленно остановился посреди коридора. Ее били. Утахиме заставляли мыть палки, чтобы они больнее впечатывались в нее. Ее заставляли готовить орудие, которым ее же и калечили. Годжо сжал челюсть. Стало мерзко. Тлеющая злоба поселилась в кулаках. Он медленно побрел дальше. Откуда мог знать о таких деталях желанный залюбленный ребенок? Сатору поджал губы, входя в комнату. Тишина была такой же теплой, как и тогда, когда он уходил. Он посмотрел на часы — девять двадцать утра. Морозное солнце пыталось греть окрестности. Яркие лучи освещали татами и икебаны. Годжо старался не шуметь. Утахиме заснула сразу, как добралась до футона. Она невидящими изможденными глазами осматривалась в поиске чего-то, что могло бы остановить кровотечение. В итоге наспех налепила на мыло несколько бумажных салфеток и заснула сразу, как голова коснулась подушки. Годжо еще какое-то время просидел в воде, затылок положив на камни. Его тело разморило, а уши замерзли. Голова была блаженна пуста, он устало смотрел на далекие звезды. А когда понял, что глаза слипаются, отяжелело вылез из воды и наспех вытерся приготовленными полотенцами. Успев одеться, он рухнул на футон рядом с сопящей Утахиме и сразу же провалился в небытие. Проважаемый солнечными лучами из гостиной, Сатору тихо открыл седзи спальни. Утахиме полубоком, поджав под себя колени и руки, лежала на самом краю футона. Все ее тело, скрытое до поясницы одеялом, освещалось солнцем, но голова была в тени. Наверное, светило в глаза, и она во сне отползла вверх. Годжо несколько секунд глазел на мирную картину, пытался запечатлеть в памяти нежный образ. Ее щека лежала сразу на двух подушках. Жесткие волны волос замерли возле затылка. Он тихо положил склянки и моток пластыря у подножья футона и улегся на другую сторону, подпирая голову ладонью. Голая спина и острые лопатки манили к себе. Дыхание было не глубоким, но Сатору видел, как от каждого вздоха под кожей туда-сюда расходятся ребра. Он хотел пальцем погладить места, где когда-то отпечатались несправедливые издевательства. Но боялся, что она проснется. Он думал, что не будет в состоянии поверить в произошедшее. Но в голове все встало на свои места без каких-либо отторжений. Годжо впервые за очень долгое время чувствовал себя так безмятежно. Хоть им еще предстояло много работы и поисков, сейчас невидимые нити силы сшивали растерзанную душу. Сатору завороженно водил глазами по ее фигуре. Тишина приятно переплелась с зимним утром. Утахиме неожиданно легко дернулась, поводя плечами, и сонно потрясла тишину быстрым нежным хрюканьем. Годжо, так сильно не ожидавший подобных звуков, прыснул со смеху. Даже слезы собрались в уголках глаз. Девушка обернулась. Она все еще смотрела заспанно, но уже нахмурено. — А ты… — хрипло начала она, — а ты тут что… забыл? Она мило щурилась от ярких лучей, но Годжо все еще смеялся. — Доброе утро, семпай! — просипел он. Утахиме хмуро зажмурилась и повернулась всем телом в его сторону. Сатору скользнул довольным взглядом по мягкой голой груди и подтянутому животу. Иори вспомнив, что голой ложилась спать, подпрыгнула от его взгляда. — Дурак, отвернись! — крикнула она, натягивая одеяло до самых ушей. Годжо засмеялся громче и потянулся большой лапищей к ее голове. Со скоростью приближения руки Утахиме с шипением рыси отодвинулась на татами. — У тебя что-то новое появилось? Тогда я хочу посмотреть, — задорно сказал парень, подползая к ней. Сон прошел моментально. Она вытаращила глаза, отползая дальше, пока не уперлась спиной в закрытые седзи. В голубых глазах плясали искры. Губы Сатору растянулись еще шире. — А ну отойди, — шипела она как змея, опасливо наблюдая, как он на коленях идет к ней. Годжо оперся ладонями о покрытые тканью колени и произнес низко и вкрадчиво, впериваясь взглядом в сверкающее золото ее радужек: — Нет. И рывком сорвал одеяло в сторону. — Ты придурок! — гаркнула она, заливаясь краской. Ее руки метались. Она не знала, что прикрывать первым: грудь или промежность. Почему ей снова было колюче и горячо под его пристальным взглядом? Видимо, с рассветом смущение начинало новую смену. Годжо усмехнулся, рассматривая ее растерянный вид, схватился под ее коленями и притянул к себе, вставая между них. — Что ты творишь?! Господи! Она смущенно прикрывала грудь, гневно смотря снизу в верх. Годжо возвышался над трепетным телом, внимательно осматривая его. Утахиме испугалась и замолчала. Сатору, стоя на коленях, потянулся за чем-то сзади, не отводя от нее глаз. Утахиме следила за ним расширенными глазами. Спину, лежавшую на теплом татами, окатило холодным подозрением. Но Годжо невинно показал ей бутылек с антисептиком и полностью сел на колени. — Чего трясешься? — довольно спросил он, читая страх в ее глазах. Утахиме тихо свистяще выдохнула. Но смущение никуда не делось, потому что Годжо находился в опасной близости от промежности. Она порывисто приподнялась, протягивая руку. — Дай мне… что-нибудь. Мне холодно, — соврала она. Годжо улыбнулся, прекрасно увидев все по трясущимся пальцам. Но оборотов решил не сбавлять, поэтому медленно, следя, чтобы она смотрела, снял майку и передал ей. Утахиме машинально забрала вещь и не смогла вовремя отлепить взгляд от груди и пресса. — А мне жарко, — промурчал он. Утахиме выпрямила спину, сев, и стала спешно переворачивать вещицу на лицевую сторону. Между ними снова было так мало пространства, что казалось, будто комната схлопнулась в этих тридцати сантиметрах. Она справилась и надела майку. Она была сильно большой, но Утахиме обрадовалась, что может закрыть низ. Годжо ждал, пока она все поправит, гипнотизировано и близко осматривая ее лицо. Желтые глаза порывисто взглянули на него. Воздух закончился. В голове хороводом закружились воспоминания о вчерашнем вечере. Пунцовое смущение снова отразилось на лице, не успев сойти полностью. Она сглотнула, безнадежно смотря на его ухмыляющиеся губы. Бедра захотела свести и отодвинуться, но Годжо положил большую ладонь на острую коленку, не позволив пошевелиться. — Я сегодня твой доктор, — сказал он ей в самые губы. Утахиме ощущала, что будто пьяна. Она как сквозь воду смотрела, как Годжо чуть разворачивает ее бедро, чтобы лучше было видно рану. На удивление, салфетки не отстали за ночь. Напротив, из-за мыла засохли вместе с кровью. Содрать было бы больно. Сатору не стал этого делать, а аккуратно и мягко погладил кожу вокруг пальцем. Потом зубами снял крышку с бутылька и тонкой струйкой стал лить на салфетку. Утахиме тихо втянула воздух, рану защипало. Годжо посчитал три секунды и аккуратно снял мокрую бумагу. Ссадина была внушительной и очень хотела кровоточить. Он капнул еще несколько капель на самую красную часть и метнул взгляд к лицу вздрогнувшей, но молчаливой девушки. Потом еще немного отодвинул бедро в сторону, чтобы было удобнее, и наклонился подуть на рану. Утахиме снова забыла вздохнуть. Она все еще была одурманена, но и ошеломлена. Его тонкое дуновение действительно чуть успокоило рану. Она проследила шалеными глазами, как он отклоняется назад за чем-то еще. Он дал ей секунду перевести дыхание, а потом снова выпрямился. В руках поместилась небольшая круглая баночка с какой-то мазью. — Я м-могу сама, — отчего-то шепотом произнесла она. Годжо недовольно поджал губы и не отдал баночку. Утахиме, впрочем, не стала спорить. Двумя пальцами он зачерпнул немного странно пахнущей мази. Утахиме догадалась: календула. Сатору бережно, но со слабым нажимом помазал сначала вокруг раны, а потом наложил тонкий слой на красноту. Утахиме старалась не дрожать от воспоминаний и того, как он лечит ее. Некстати для нее, взгляд прицепился к точеным плечам. Годжо был очень массивным. И почему она раньше не замечала этого? Ведь видела его после заточения. В широких плечах сосредоточились единственные кости, которые были видны. Под кожей больших плеч и груди Утахиме видела пучки мышц, приклеенные к грудине и ключицам. Мощный пресс спровоцировал ее нервный вздох. Глаза без спроса опустились вниз к резинке пижамных штанов. Взгляд стыдно отпрыгнул от рельефных косых мышц живота. Иори не знала, куда себя деть. Она в панике метнулась к его сосредоточенному лицу. «Не смотри, не смотри, не смотри», — молила она, рассматривая его полузакрытые веки, внимательный хрусталь взгляда, белые растрепанные волосы и небольшую продольную морщинку между едва сведенных бровей. Кровь к щекам прибывала и прибывала. Годжо снова отклонился, отбрасывая подальше мазь и шаря рукой в поиске пластыря. Утахиме спешно отодвинулась, приклеивая коленки друг к другу и спиной касаясь дверей. Сатору нашел пластырь и повернулся. Она смотрела на него смущенно и молчаливо закусывала губы. Годжо состроил раздраженную гримасу. — Ты же понимаешь, что бежать некуда? — спросил он, вплотную скользя коленями к ней. — Нужно тебя вылечить. Он зажал ее между собой и стеной, снова двумя руками развел ее ноги, побеждая сопротивление, и встрял как препятствие. — Годжо, — безнадежно позвала она, пытаясь отодвинуть его ладонью. Она с возможной силой надавила ему на живот. Сатору словно и внимания не обратил. Он лишь оторвал нужную длину пластыря и осторожно приклеил к ссадине, прижимая чуть сильнее клейкие края. Утахиме еле выдохнула, обрадовавшись, что сможет наконец сесть прилично. Ведь осталось лишь плечо. — Дальше я сама, — в нетерпеливой слабости сказала она. — Молчите, больная, вы в надежных руках, — хмыкнул он, поднимаясь. — Тебе пять лет, что ли? — выпалила она, поджимая к себе ноги и смотря на него снизу как на гору. — Чуть-чуть больше, давай, — усмехнулся он, протягивая ей руку. Она нервно осмотрела его пальцы и вложила в них ладонь. Парень легким рывком поднял ее с пола. — Ну и зачем было это… устраивать? — бормотала она себе под нос, ища глазами антисептик. Сатору фыркнул и потянул ее в главную комнату. — Ну боже, ну можно я хотя бы до ванны дойду? — Вдруг ты и там долбанешься? Нужно хотя бы эти дыры залатать, — гавкнул он, усаживая ее на диван. — Сиди и не дергайся. Утахиме проводила его взглядом, с прищуром наблюдая, как он возвращается к футону и забирает бутылочки. — А голову себе подлатать не хочешь? Совсем, что ли, представления с утра устраивать? Годжо еще раз хмыкнул. Он видел ее глаза, видел прекрасно, как ее тянуло. Но она все равно пыталась быть колючей недотрогой. Он был в дьявольском восторге. Кровь разгульно набирала обороты. Парень нарочито вальяжно прошел к ней, довольно подмечая, что после его указа она и не пошевелилась. — Язык у тебя острый, — без улыбки бросил он, бескомпромиссно притягивая ее ближе и задирая рукав вверх. С плечом на вид дело обстояло примерно так же. Только вокруг засохшей корочки из крови и мыльной салфетки расцвел большой фиолетовый синяк. Утахиме не стала говорить, что на самом деле, плечо ей болит сильнее. Даже горит. Утахиме ничего не ответила, с надменным видом отворачиваясь. Годжо повторил манипуляции, специально легче касаясь кожи. Он ясно ощутил высокую температуру под пальцами и был удивлен, что девушка даже не причитала. Лишь сильно сжимала кулак и под конец сдавленно зашипела. — Ну и что бы ты без меня делала? — лукаво спросил он ей на ухо. — Плакала? Иори яростно повернулась к нему, чуть ли не столкнувшись носом, и сразу отодвинулась. — Спасибо, — сквозь зубы поблагодарила она. Потом сразу подскочила и, сметая с полки кимоно и белье, умчалась в ванную. Годжо лишь усмехнулся и растянулся как кот на диване, стряхивая пошлые мысли. Он потянулся, откидывая голову назад. Мир перевернулся.

***

Утахиме еще никогда добровольно не стояла под такой прохладной водой. Хорошо, что пластырь был непромокаемым. Она всеми силами пыталась оттягивать мысли от прошлого вечера, как коней за поводья. Но голова сегодня совсем не слушалась. Она вообще перестала работать в последнее время. Утахиме протерла лицо, сильно надавливая на глаза. Почему ей не казалось, что произошло что-то из ряда вон выходящее? Ей было странно и неловко до подрагивающих коленей, но она ошеломленно обнаружила внутри, что не чувствует такого скребущего ужаса. И месяца не прошло с момента, как она почти плевалась о залетных мыслях о нем, а теперь столбом стоит в холодной воде в надежде смыть возбуждение от его же касаний и взглядов. Утахиме с шипением пропустила несколько капель в глаза. Она была так покорна вчера, практически ничего не могла сделать. Лишь тряслась и кричала от удовольствия. Как до этого дошло? И что делать теперь? Может, он думает, что она слишком неумела? Так оно и было, ведь за всю жизнь у нее было партнеров ровно столько, сколько заключенных в одиночной камере. Ее первая любовь был довольно скуп в постели и не всегда мог предоставить ей то, чего требовало ее тело. Но вчера… Вчера она видела звезды, возможно, даже которых и не существует. Иори вяло и медленно терла кожу в местах, где он вчера ее касался. И чувствовала приятное онемение. Упрямство боролось с терпким возбуждением. «Да чтоб тебя», — она проклинала Сатору и его невыносимые выходки. У них было в запасе еще полтора дня, и Утахиме решила загрузить их по максимуму, давя внутри барахтающуюся мысль о желании. Она тщательно вытерлась и оделась, потом еще долго простояла в ступоре с зубной щеткой во рту. Годжо не знал, чем заняться. Завтрак начинался через пятнадцать минут, и он просто изнемогал от скуки, меряя шагами расстояние от спальни до ванной, где затихла Утахиме. Он ждал ее. Но вот она вышла, чуть не налетев на него. — Как же долго! — Ты разве не был в душе? — спросила она, на ходу крепче перевязывая пояс. Сатору развалился на низком сидении за столом с забытым ноутбуком. — Был, мне просто скучно. — Погремушку тебе купить? — Утахиме, ты что, шутить умеешь? — озорно спросил он, оборачиваясь к ней. — В сравнении с тобой — конечно, — бросила она через плечо. Иори стояла у окна, глядя на заснеженный двор и террасу, и заплетала косу. Сатору облизнул губы и подошел к ней. — Мне это нравится, — широко улыбнулся он. — Что тебе нравится? — Вечером ты была такой податливой, а сегодня дерзишь, — хрипло сказал он ей прямо в ухо, большой ладонью надавливая на живот и прижимая к себе. Утахиме так опешила, что выронила резинку. Она не могла сказать ничего. Слова все разом сбежали из головы, маленькими молниями стекая вниз к его руке. Годжо глубоко втянул пьяный аромат ее волос и жарко поцеловал в шею. Картонная броня, мастерски обманывающая саму Утахиме, потрескалась. Она сама подставила шею и легко коснулась его внушительной ладони. Почему-то этот простой жест так понравился Сатору. В нем было столько нежности и принятия, что даже его выдержка воина слегка проиграла подкосившимся ногам. Она дышала глубоко и сбито, тело становилось ватным и сверхчувствительным. В блаженстве глаза закрылись. Сатору чуть стянул горло кимоно и стал покрывать поцелуями голое плечо. — Годжо… — последние крупицы разума пробивались на свет. — Годжо, нам надо идти на завтрак… Сатору легко развернул ее к себе, целуя протестно и по-ребячески выманивая ее искру желания на свет. — Г… Го… — последний раз попробовала она и ответила страстно, без памяти скользя руками по его плечам. И крупицы растворились между бьющимися невпопад сердцами. Годжо прижимал ее к себе, давя на поясницу и в нетерпении мня ткань и пояс. Утахиме покрыла губы какой-то лечебной помадой, пахнущей ромашкой или другой травой, в которой Сатору не разбирался, и чувствовала, как с каждым неаккуратным движением его языка покрытие стиралось. Она привстала на носочки и взяла щеки Годжо в ладони. Волосы лезли ему в глаза и девушка пальцами расчесывала их назад, сжимая их на затылке все сильнее. Сатору пытался не торопиться, но выходило все труднее. Он одной рукой обнял ее на талию и приподнял, Утахиме обвила торс ногами. Годжо навалился ее спиной на ближайшую стену, придерживая за бедра. Язык изучал ее рот влажно и глубоко. Он с восторгом заметил, что она стала чуть расслабленнее. Сатору неосторожно задел одну икебану сбоку, и она упала вниз. Сосуд разбился. Годжо не обратил никакого внимания, но Утахиме напористо оттянула его голову от себя за волосы. — Утахиме... — простонал он обиженно. — Ну ты что?.. Она была такой красивой, — сказала девушка расстроенно и выпуталась из его рук, вставая на ноги. Годжо раздраженно быстро потер лицо и локтем оперся о стену, наблюдая за ней. Утахиме присела на колени, осторожно собирая осколки в ладонь. Она выглядела обеспокоенно. Недовольство смешной гримасой отразилось на его лице, но он старался сдерживаться, поэтому присел рядом на корточки и потянулся к разбросанным растениям. — Это че такое? — спросил он, показывая на одну из веток. — Можжевельник, — ответила она, тронув резные иголочки пальцами. Интересоваться растениями Годжо стал бы в последнюю очередь, но он хотел вернуть ее настрой. Похоже, его неосторожность расстроила ее. — А это? — Рябина. — А это? — Цинерия, — сказала она, чуть забыв про осколки в руке. — Чего? — переспросил он, садясь прямо рядом с ней в позе лотоса. — Эвкалипт такой. — А как будто имя принцессы фей, — усмехнулся он и поймал легкую улыбку девушки, — грудастой, — зачем-то добавил он и сразу получил толчок в грудь. Он сипло засмеялся, поставив локоть на колени и положив голову на кулак. Утахиме бережно собрала цветы и высыпала осколки в разбитый сосуд. — Утахиме, — позвал он. — Мм? — Можно спросить? Она слегка удивленно посмотрела на него. Все еще сидела на коленях сбоку от широкой ноги, держала в руках случайный букет. — Разрешения спрашивать стал? — Может, я так очки в свою пользу зарабатываю? — Зачем? — На вечер, — размыто сказал он. — Ну? — Ну спрашивай уже. — Почему тебя дома звали не по имени? Она отреагировала спокойно, сложила ладони на коленях. — Брат придумал в детстве. Норой звали чучело во дворе. Из-за того, что я некрасивая он стал меня так называть. Брови Годжо удивленно поднялись. Что за семейка? — В смысле некрасивая? — искренне не понял он. И Иори недовольно поджала губы. — Не корчи идиота. Может, в детстве я обижалась по пустяку, но теперь это прозвище мне еще больше подходит. Годжо нахмурился, ничего не понимая. — Почему ты думаешь, что ты некрасивая? — Ты издеваешься надо мной? — устало спросила она и показала пальцем на шрам на лице. — Слепой? А, точно. Шрам. Сатору буквально никогда не вспоминал о нем. И теперь видя, как снова потух ее взгляд, просто и искренне сказал: — Ты буквально самая красивая женщина, которую я когда-либо видел. Утахиме застыла, чуть не выронив ветки. Последние пару лет она жила с игрушечным безразличием к этому вопросу, давно убедив себя, что внешность для нее больше не играет такого уж большого значения. Конечно, не так уж и глубоко в душе она знала, что специальное меткое высказывание всколыхнет былую горечь. И то, что так легко сказал Годжо, удивительно правильно поставило ее состояние на место. Она судорожно поджала губы, не позволяя глазам покалывать. Годжо смотрел на ее растерянный вид, потом широко улыбнулся и костяшкой пальца смахнул несуществующую слезу с ее лица. — Может, тебе надо проверить зрение, если ты этого не видишь?

***

Годжо созвонился с детективом Макото, чтобы узнать состояние детей. Все были живы, но находились в стабильно тяжелом состоянии. Это его расстроило. Он сразу поднял вопрос о дальнейшем плане действий относительно семьи Юки и Кано. Старуха Йоко скоро должна была почить, а оставлять малышку на попечении истероидной злой тетки не хотел. Семья Кано должна была со дня на день стать на учет. Сатору сказал, что позвонит через пару дней узнать новости и отключился. Пока он разговаривал ему звонил и не дозванивался странный номер. Телефон определил номер местным, парень не успел подумать и пары секунд, как звонок повторился. — Алло? — Ты там офигел, что ли? — выкрикнул из трубки взбешенный голос. — Я же сказал перезвонить! Ты что, такой придурочный, что не можешь запомнить? — Привет, пацан! — радостно воскликнул Годжо. — Я совсем забыл. И Иори тоже! — Вы достали ребят? С ними все нормально? Где они? И как госпожа Иори? — С ребятами все окей. Они в больнице, не волнуйся! — ответил Сатору, специально игнорируя вопрос об Утахиме. — О-о! Правда?! Круть! А Ханако вы звонили? Надо ей рассказать, у меня нет ее номера, — встрепенулся мальчик, совсем забыв о злобе. Годжо нервно замолчал. Ханако уже никогда не позвонишь, а ее мама, возможно, только стала немного отходить от горя. К тому же Годжо не хотел расстраивать Аоки, хоть и знал, что он в праве знать, что случилось. Он не хотел омрачать его только начавшуюся детскую пору смертью важного человека. Возможно, он расскажет ему, когда будет готов. — Ханако уехала, малой, — как можно спокойнее сказал Годжо. — Они переехали в… Тайланд. — Да? — голос мальчика чуть поник и словно задрожал в тишине лишь на несколько секунд, а потом он натянуто радостно добавил: — Так это же… отлично! Может, мы когда-нибудь и увидимся! — Как госпожа Иори? — повторил он запинаясь. — Дай ей трубку! — Она вышла, с ней все хорошо, — усмехнулся Сатору и хмыкнул, — даже очень. — Я приеду к вам в отель! — Не, пацан, мы далеко за городом. — А? — не понял Аоки. — Зачем? — Отдыхаем. — Чего? — выкрикнул мальчик. — И вы там… вы там… одни, что ли? Совсем? Только вдвоем? — Ага, — ухмыльнулся Сатору как кот, растягиваясь на диване. — И… и-и что вы там… — голос Аоки смущенно подрагивал, — де-делаете?.. Годжо прыснул себе в плечо. Сильно хотелось повеселиться. — Ну… а ты как думаешь? На том конце Годжо уловил какое-то мельтешение и злостное бормотание. — Ты там… Ты там… Знаешь что?! Если сделаешь ей что-нибудь, я тебя… Я тебе… тебе так ввалю! Надеру зад! Понял, белобрысый? Годжо захохотал, слушая еще угрозы и возмущения. — Ты звал ее на свидание? — нетерпеливо и яростно спросил Аоки. — Звал? — Звал, не соглашается, — хмыкнул Сатору, разглядывая ее заколку на столе. — Пха-ха! — восторженно кликнул мальчик. — Видал? Куда она с тобой пойдет? Дуралей! Может, ты ей даже не нравишься! Еще бы, она же не больная. И ты так себе, конечно! Я бы с тобой тоже на свидание не пошел. — Я бы тебя и не позвал, — усмехнулся он и увидел, как открывается входная дверь. — Все, пока, у меня дела! Утахиме залетела в номер пунцово-красная. — Боже! Какой позор! — Что случилось? — весело спросил Сатору, вытягивая ноги как звезда. — Я не пойду на массаж! Я не могу больше выйти в коридор! Они все… все обсуждали… «стыдобу»! Годжо замшево и хитро растянул губы в усмешке. Он понял, о чем она говорит: вчерашние купания явно были слышны ближайшим соседям. А утром слухи разлетелись быстрее ветра. И никому явно не составило труда вычислить, кто из нескольких одиноких, взрослых, пожилых пар и них занимался «стыдобой». Сатору сделал наигранно-обеспокоенный вид. — Какой ужас! Кто бы это мог быть? — он ухватился за разъяренный взгляд и добавил. — Стыдоба — это ужасно. Хорошо, что мы всего лишь сексом занимались. Утахиме подавилась воздухом. Она все утро окольными путями обходила в голове это слово, будто, назвав его, все пошло бы прахом. И теперь, когда Годжо произнес это, ей казалось, что пар пойдет из ушей. — Чего ты так завелась? Хочешь я тебе массаж сделаю? — промуркал он, вставая к ней. Утахиме отпрыгнула к стене, предупредительно выставив ладонь. — Нет! Не надо мне твоих массажей! — Тогда ты мне сделай, — не унимался он, все равно подходя ближе. — Не буду я тебе ничего делать! Отвали! — крикнула она. — Ну правда, семпай, — он включил все свои способности, голос сделал замученным, — мне так сегодня шея болит. Не повернуть. — Ну и я-то тут при чем? — гневно спросила она, хотя Годжо довольно увидел беспокойство. — Я даже не знаю, от чего. Никогда такого не было. Он подошел к ней почти вплотную, ее ладонь уперлась ему в живот. Утахиме помедлила, а потом спросила спокойнее: — Ты вчера долго сидел на морозе? — Ну я не засекал. Наверное, долго. Смотри, — он повернул голову вбок совсем немного, чтобы походить на больного и для пущего эффекта поморщился. — Застудило, — вынесла вердикт она. — Нужно попросить разогревающую мазь, — сказала она и хотела было идти. Но Годжо придержал ее за руку. — Я спрашивал утром, у них такой нет. Конечно, он лукавил. И шея ему не болела, и про мазь он не спрашивал, и вообще чувствовал он себя превосходно. Но Утахиме не распознала лжи в его голосе, поэтому озадаченно взглянула на его шею. — Нужно разогреть ткани… — пробормотала она. — Конечно, давай. Разогревай, а то мне уже что-то нехорошо, — закивал он. — Куда мне..? Прилечь? Присесть? — Садись на диван, — сказала она. Годжо напустил побитый вид, чтобы история не пострадала, и уселся на диван. Утахиме встала за спинку и осмотрела шею сзади еще раз. — Надо… наверное, надо масло… — подумала она вслух. — Подожди, у меня есть крем. Она быстро сходила в ванную и принесла розовый тюбик. — Утахиме, быстрее. По-моему, у меня температура поднимается. — Не придумывай, — цыкнула она и щедро налила крема на ладонь. Сатору лишь немного вздрогнул от того, каким холодным он был, когда Иори аккуратно и медленно начала вминать его в шею и плечи. — Где больше болит? — тихо и сосредоточенно спросила она после десяти минут. Кожа стала ходить под руками лучше и достаточно разогрелась. Годжо уже несколько секунд был в онемении. Он чувствовал, что с каждым напористым движением ее пальцев, сердце шажок за шажком идет к его горлу в намерении перекрыть кислород. В один момент на него нахлынула волна. События всех этих дней, все их взгляды, все слова и осторожные касания, вчерашний вечер и сегодняшнее утро, ее вопросы, ее объятия успокаивающие и страстные, глаза, отдающие югом, голос то злой то нежный, ее обида и прощение, печальное больное молчание, спасенная икебана, даже выстрел в его грудь словно прыгающие солнечные зайчики собрались в один большой фонарь и осветили наконец простую стойкую мысль. «Это… любовь?» — Годжо, тебе больно? — четче повторила Утахиме. Сатору моргнул, концентрируясь на ее голосе. — Нет. Утахиме перестала растирать кожу и теперь стала лишь невесомо гладить, постепенно заканчивая массаж. Сатору прочистил горло. — У тебя волшебные руки. Иори не ожидала комплимента, поэтому лишь порывисто попросила: — Поверти головой. Годжо неспеша сделал круговое движение в одну и во вторую сторону и размял плечи. Иори довольно кивнула. — Пойдем погуляем, — неожиданно сказала она. Сатору удивился и сел вполоборота к ней. — Не могу сидеть в четырех стенах в выходной. Там солнце, — улыбнулась она. Она удивилась сама себе, что не чувствует неловкости и раздражения, зовя его куда-то первой. И тому, что не хотела бы гулять без него.

***

Они, еле перебирая ногами в сугробах, взошли на вершину холма. — Как же я ненавижу зиму… — сказала Утахиме в тяжелом дыхании, — хотя она и красивая. Годжо тоже тяжело дышал, весело осматривая ее. Девушка выпрямилась и застыла, широко раскрытыми глазами смотря вдаль. Сатору повернул голову. С заснеженного холма яркое ослепляющее солнце доверху залило белую бескрайнюю впадину. Воздух был таким свежим и чистым, что практически звенел. Глубокие снега холма и лощины сверкали и переливались словно усыпанные бриллиантовой крошкой. Ни единого облака не летело по светло-голубому небу. А размытая серо-синяя нитка лесов разделяла горизонтом небо и землю. Губы Сатору раскрылись от восторга. Глаза жадно впитывали пейзаж. Почему он раньше не наблюдал этого? Разве красота была недоступна? Или только сейчас стала замечаемой? Такие мелкие моменты спокойствия и одухотворения были редкими для него, наверное, поэтому и действовали сильнее. Утахиме скосила глаза к его лицу и улыбнулась. В груди потеплело. Она не заметила, как пальцы Сатору потянулись к ее руке. Она вздрогнула, но руку не одернула. Длинные пальцы сначала тронули запястье, словно прося разрешения, а потом, не почувствовав отказа, заскользили по нежной коже. Их пальцы переплелись и крепко сжались. Сердце гулко сделало кульбит, и Сатору спросил, пряча тревогу за улыбкой: — Ты не жалеешь? Иори не отрывала взгляда от лесов вдалеке, хотя и почти ничего не видела. Ей перехватило дыхание от обычного ощущения желтой теплой радости. — Нет, — ответила она тихо. — А ты? — Ни капли. Утахиме зажмурилась, не позволяя слезам попасть на воздух. Годжо усмехнулся, подойдя вплотную. — Я так и знал, что ты плакса, — тепло сказал он, касаясь ее щеки. — А так хорошо притворялась. Я почти поверил. — Я не плакса, дурак, — всхлипнула она, светящимися глазами смотря на его улыбку, — мне что-то в глаз попало. — Точно, сразу в два. Они вдвоем не могли подобрать слов, только смотрели друг на друга и тонули, тонули друг в друге. — Догони меня! — внезапно крикнул Годжо, выхватывая из ее волос заколку и как цапля, высоко поднимая ноги, попрыгал вниз с холма. Утахиме разозлилась в мгновение ока и побежала, тяжело перепрыгивая сугробы. Волосы разметались по спине и лезли в рот. Но она почувствовала себя очень свободно. — Смотри, она больше мне идет, чем тебе! — крикнул Сатору издалека и нацепил ее себе на макушку. — Нет! Ничерта она тебе не идет! — смеясь, крикнула она. Годжо специально не убегал больше, а ждал, когда она добежит. Утахиме снесла его с ног, навалившись, и они вместе упали в снег. — Нет! Нет! Она теперь моя! — хохотал Сатору. Утахиме лежала на нем и сама еле сдерживала хохот. — Помнишь я говорил, что заболел? — вдруг спросил он. Она забрала заколку и всмотрелась в свет его глаз. Их носы почти соприкасались. — Я думала, ты выздоровел уже. — Не-а, — улыбнулся он, махая головой. — Я уже умираю, скорее всего. Не хочешь меня спасти? Утахиме подняла брови. — Разве я могу? — Только ты и можешь. — Я сама удивилась, когда моя команда прошла сквозь твою технику. — Ты вообще не романтичная! — О чем ты говоришь? Я ничего не понимаю, — возмутилась она. Ее руки чувствовали, как вздымается его грудь. — Только ты имеешь такую власть надо мной, — тихо сказал он. — Я не могу больше. И… сдаюсь. Где-то в горле ей екнуло и воздух закончился. Как до этого дошло? Как он стал таким значимым для нее за пару, хоть и бесконечных, дней? Утахиме безнадежно окинула его тревожные глаза. Эти слова дались ему с трудом. Она наклонилась, сокращая расстояние, и накрыла его губы. Сатору не медлил и благодарно ответил на поцелуй. Утахиме почувствовала, как большая ладонь легко надавливает на ее затылок. Годжо сделал поцелуй глубоким и жарким, слегка оттянул нижнюю губу и снова смазанно поцеловал в губы. Иори подстраивалась под заданный темп уже гораздо активнее и охотнее. Она ледяными пальцами убрала мешающие волосы с его глаз и оставила ладони сверху, полностью ложась грудью на грудь. Они целовались пока воздух вокруг не стал морозным. Казалось, им было тяжело отрываться друг от друга. И солнце опускалось быстрее. И ветер поднялся сильный. И звезды снова стали яркими.

***

Они вернулись в рекан за час до того, как полностью стемнело. Мокрые и холодные, все еще в сцепке держась за руки. Они сразу сходили на ужин. Утахиме нервно оглядывалась на любопытные взгляды постояльцев пока ела. Годжо еле сдерживался, чтобы не поцеловать ее при всех. Годжо лишь ополоснулся. Кровь гоняло по телу даже быстрее, чем ему бы хотелось. Горячая вода наконец согрела ее. Она была в душе совсем недолго в сравнении. Хотелось выйти к Сатору. Оставшийся вечер они играли в карты, ругались и подтрунивали друг над другом. Годжо пытался жульничать, чтобы снова выбить себе желание, но Иори не поддавалась на провокации ни под каким предлогом. Она четко и методично уничтожала его стратегию. За окном с крыши громко упала охапка снега. Утахиме подскочила от звука и глаза сами собой запутались в бликах фонарей в источнике. Воспоминания непрошенной канителью вернули краску на лицо. Годжо молча наблюдал за тем, как она моргает и краснеет. И решился. — Семпай, у меня достаточно очков? — Каких очков? — не поняла она. — Зачем? Ее немного вгоняло в ступор его серьезное лицо и потемневшие глаза. Он поднялся с пола, опираясь руками о стол, и размашисто перегнулся через него к ее лицу. Желтые глаза расширились, но она не отклонилась. — Я спрашиваю, достаточно ли у меня очков, чтобы услышать утвердительный ответ, — низким голосом сказал он, глядя ей на губы. — Потому что я собираюсь заняться с тобой сексом и хочу слышать твое согласие. Тягучая горячая истома в секунду напомнила о себе внизу живота. Сердце разом ухнуло, она громко сглотнула, не смея отодвинуться. Годжо замшево водил внимательным близким взглядом от ее губ к глазам и обратно. Утахиме приоткрыла рот, завороженно смотря на ухмылку, и пытаясь выдавить хоть что-то. Но слова высохли. — Да или нет? — одними губами произнес он так близко, что дыхание переплелось. — Да, — выдохнула она тихо. Как только он услышал ответ, вся буря в груди разом успокоилась, уступая место томной уверенности. Годжо протянул ей ладонь, Утахиме вложила в нее трясущуюся руку. Он повел ее в спальню. Отсвет от уличных фонарей лишь немного освещал темную комнату. Синева практически поглощала желтое свечение, но благосклонно давала рассматривать черты и даже цвета. Иори стояла на футоне лицом к окну, пытаясь унять дрожь. Ее колотило не от страха, а от предвкушения. Годжо стоял за ее спиной, поглощая отсвечивающий силуэт. Волосы в небрежном пучке наверху прядями спускались к изящной шее. Он пальцами отодвинул их в сторону и влажно поцеловал тонкий шрам, губами чувствуя, как она сглотнула. Шея была горячей, и от ощущений ему кололо в пальцах. Сатору неспеша развязывал красненький поясок, расслабляя кимоно. Пояс упал, ткань легко съехала с плеча. Годжо поцеловал ее за ухом и провел языком линию до ключичного крепления, обнимая двумя руками. Пальцы почувствовали нежный теплый живот. У Утахиме все плыло перед глазами, ноги подкашивались. Она тоже хотела проявить себя, но пока была не в состоянии. Кровь громыхала в ушах. Она почувствовала, как пальцы скользяще потарабанили к груди и сжали в обеих ладонях. Он мял их небрежно, пропускал соски сквозь пальцев, сжимая и оттягивая их. Девушка запрокинула голову, шумно дыша. В промежности стало скользко. Годжо снова оставил метку в изгибе шеи и Утахиме машинально подняла плечи. Кимоно тихо слетело вниз. Пальцы Сатору опустились в трусики и провели вверх и вниз по влажным горящим губам. Почувствовал, как напрягся ее живот. Он дразняще описал кружок вокруг клитора и на пару сантиметров запустил два пальца в вагину. Иори рефлекторно дернулась и с губ сорвался первый порывистый стон. Голова кружилась. Она слегка прогнулась в пояснице, желая почувствовать его глубже, но Сатору легко развернул ее и впился в губы, вылизывая небо и язык. Утахиме ответила страстно и обняла его за шею. Годжо подмял ее под себя и стал опускать на футон. Иори сразу для удобства раздвинула бедра. — Нетерпеливая, — усмехнулся он и снял оставшееся белье. Утахиме подавила укол смущения и встала на колени, откровенно глядя в светящиеся глаза. Годжо завороженно наблюдал, как капля смазки стекает по внутренней стороне ее бедра, минуя пластырь. Он видел, как ее шатало. Они вместе стояли друг перед другом на коленях. Иори сглотнула и трясущимися пальцами потянулась к его плечам. Кимоно упало. Она, смотря ему в глаза, робко придвинулась. Годжо ждал поцелуя и облизался. Но она прицельно прижалась губами к кадыку. Сатору не ожидал и втянул воздух носом. Руки сами по себе легли на ее лопатки и прижали к себе. Утахиме пальцами держалась за его живот, а губами скользила по одному плечу и по второму. С левой стороны на груди чуть ближе к центру ощутила губами и языком сильное большое сердце, ритмом сбивающее остатки ее неловкости. Утахиме хотела чуть нагнуться, чтобы исследовать пресс, но Годжо нетерпеливо ухватился за ее бедра и опрокинул на спину. Снова поцеловал, затыкая недоуменный вопрос. Он стянул штаны и белье. Утахиме судорожно втянула живот, ощущая как головка нацелилась. Все ее влагалище пульсировало в предвкушении, но он все медлил. — Годжо… — сбивчиво позвала она. Он просунул руку под ее поясницу, чуть выгнул ее. И вошел. Утахиме судорожно вдохнула и машинально сжала его изнутри. Годжо тихо выдохнул от удовольствия и стал постепенно наращивать темп. Иори сжимала пальцами простынь и очень старалась не шуметь, но Сатору словно в протесте все сильнее и напористее стал вбиваться в нее. Утахиме выгнулась, отрывая лопатки от футона, и закусила ладонь. — Не сдерживайся, — потребовал Сатору и завел ее запястья за голову. Утахиме в наслаждении закатила глаза. И Годжо лишь надавил пальцами на чувствительную горошину и сразу услышал надрывный хриплый стон. Утахиме сжимала его сильнее и Сатору срывало голову. Толчки становились сильнее, стоны громче. И вот волна почти добралась до конца. Но Годжо резко вышел. Утахиме не успела ни разочарованно возмутиться, ни осознать, как он быстро перевернул ее на живот и подхватил, ставя на колени. Грудью лежала на футоне. Сатору широко расставил ее ноги и надавил на позвоночник. Она почти коснулась поверхности животом. И снова вошел с бешеным темпом. Утахиме сдавленно кричала в футон, сжимала и тянула простынь. Годжо полностью заполнял ее, придерживая за ягодицы. Иори не могла дышать спокойно, она лишь кричала и стонала от удовольствия. Вскоре приподнялась, ловя чистый абсолютный экстаз, и обессиленно опустилась. Годжо опоздал на несколько секунд, он сдавленно и хрипло застонал и спешно вышел из Утахиме. Сперма выстрелила в кимоно, расползаясь на нем молочным пятном. Они тяжело дышали и ждали, когда голова перестанет кружиться. Сатору откинул их одежду вбок и упал рядом с девушкой. Ее волосы резинка уже не держала. И Годжо сонно запутался в них пальцами. Утахиме вяло повернула голову к нему. — В глазах потемнело, — сухой язык еле ворочался во рту, — давление, что ли?.. — Это называется оргазм, — устало засмеялся он, повернулся на бок и притянул ее за талию. Она положила голову ему на плечо, убирая волосы в сторону. — Учитель Яга все поймет сразу, — обронила она ему в шею. — Мне нравится, что ты до сих пор зовешь его учителем, — сказал он, глядя в потолок и накручивая на палец темный локон. Утахиме ничего не ответила, только легонько фыркнула. — Странно, что он не отправил нас в отпуск по отдельности… — Ничего странного, — Годжо спрятал ухмылку в волосах на ее макушке. Утахиме чувствовала, что хочет пить, но не успела даже сказать об этом, потому что спешно провалилась в сон.