***
Первое, что заметила Утахиме перед тем, как разлепить веки, — тупой слух. Вязкая слюна не хотела сглатываться, она попыталась прочистить горло и испуганно нахмурилась, чувствуя тоненький оттенок металлического вкуса. На удивление, память вернулась сразу же. Девушка испуганно задышала, дрожащей рукой трогая живот. Она несколько раз хорошенько моргнула, быстро приводя себя в подобие нормального состояния. Все хорошо. Боли нет, она жива. Утахиме аккуратно привстала, морщась от зудящих зубов. Аккуратные еще вчера ногти были сколоты, пальцы были опухшими, но отмытыми. Она затравленно осмотрелась. Кабинет Секо полностью заливало обеденное солнце. Рядом с кушеткой стояли табурет и металлическая этажерка с какой-то бутылью. Иори удивленно обнаружила, что внутренности все еще содрогаются от чего-то, но точно не болят. Привкус крови во рту она уже сглотнула, но теперь сильно хотелось пить. Левую руку у самого сгиба локтя украшал широкий катетер, склеенный пластырем. Девушка пошевелила ногами и стопами. Откинула легкое одеяло, с отвращением посмотрела на белые с сине-зелеными прожилками вены колени и голени. Она была в больничной робе. «Неужели Секо здесь?» Утахиме решительно, но осторожно опустила стопы на прохладный пол, упрямо сражаясь с собой, чтобы не отдернуть теплые пальцы от холода. Придерживаясь за этажерку, девушка выпрямилась и тяжело выдохнула. Такого странного состояния она и не помнила: тело было одновременно ватным и дубовым, рваные движения напоминали танец марионетки, голова не болела, но тяжелела с каждой секундой. Иори на всякий случай держалась за стену, хоть и шла ровно. Сильно хотелось пить. Возле раковины стояла вымытая склянка с тонким стеклом. Утахиме набрала воды и прополоскала рот. Розовая вода побежала в сток. То ли от увиденного, то ли от невнятной вины зубы неприятно заныли. Она еще раз набрала целый стакан ледяной воды и жадными большими глотками выпила. Дыхание отяжелело, но приятный холод понес по пищеводу бодрую волну. Казалось, даже мысли побежали быстрее. Утахиме выпила еще один стакан, смазанно вытирая губы локтем. Иори мазнула желтым взглядом по часам на стене возле кушетки, случайно промахнулась и ударила склянкой о стол. Она слегка вздрогнула от вибрации, но ничего не услышала. Девушка заторможенно уставилась на целый стакан. Ничего не услышала?.. Она намеренно громко поставила емкость. Где-то далеко-далеко в голове послышался звон стекла о металл. Девушка испуганно сделала массаж висков и точек возле ушей. Повернулась к часам. Раньше ход стрелок преследовал ее из комнаты в комнату. Нигде не было от них спасения. Они с тщедушным весельем напоминали ей о том, как быстро побежит время. Половина второго сейчас стала для нее простой человеческой картинкой. Обычным временем, когда работники и школьники идут обедать, прихватив с собой друзей. Утахиме ошеломленно моргнула солнечному зайчику, появившемуся неизвестно откуда на стекле часов. Она не знала, что чувствовать. Все внезапно стало чужим. Таким далеким и отталкивающим, будто бы она и не должна быть здесь. И не место ей среди этих магических стен. Утахиме нахмурилась, пытаясь зацепиться внутри за проклятую энергию, но лишь жалко вздрогнула, ощущая, как она осыпается мимо, словно пыль сквозь пальцы. Энергия была, но теперь от нее остался только дым. Оторопелый страх пригвоздил ее к полу. Утахиме невидящим взглядом смотрела перед собой, тщетно стараясь ухватиться за энергию. Вот так?.. Такой она будет? На одно мгновение ей стало так мерзко, что внутри все сжалось и скукожилось, как запуганный заяц. Хотелось втянуть шею в плечи, чтобы ее не было видно, чтобы никто не смог разглядеть в ней худую тень, подобие человека, потонувшего в собственной ненужности. Такой теперь нужно быть?.. Трясущиеся руки, словно дрожавшие от холода, обняли себя за плечи, чтобы не разрыдаться. На миллиметр сдвинутая игла в вене от катетера не смогла согнать болью внезапное плотное наваждение. Она чувствовала себя покинутой, ненужной. Отсутствующей не просто в магическом техникуме, но даже и в человеческом мире. Ведь внезапно подпрыгнувшая к горлу мысль о том, что в обычном мире она тоже не будет представлять из себя ничего, только усугубила положение. В момент, когда от омерзения и тихого тошного сожаления ей захотелось отступить назад, она почувствовала лопатками теплое препятствие. Вскинула локоть, резко оборачиваясь. Руку поймали и легко отодвинули в сторону. Хотелось вскрикнуть, но слова только ударились о плотно сжатые зубы. — Тише, драчунья. Это я, — со смешком проговорил Сатору, но даже не постарался скрыть с глаз волнение. Утахиме практически не услышала его голоса, она жуткими ярко горящими янтарем глазами таращилась на его лицо. Воздух вышел из легких как лавина с холма, голова закружилась моментом. — Ты меня напугал, — честно призналась она в ответ на реплику мужчину, которую даже не услышала. — Спорим, не так, как ты меня, — попытался пошутить Сатору. Он все еще держал окаменевшую девушку за локоть и сам не был в силе оторвать глаза от ее зрачков. Почему она выглядит как бешеная рысь? Иори в замешательстве глянула на его губы, запоздало надеясь, что поймет, что он сказал. Годжо удивленно проследил за ее взглядом. — Как ты… себя чувствуешь? — еле слышно выдохнул он. Ему казалось, что Утахиме намеренно, чтобы еще больше сбить с толку, разглядывает каждую морщинку на его губах. Так внимательно и тщательно, что в горле защекотало. — А? — недоуменно нахмурилась она. Тихая поступь ее гулко резонировала с его ударами сердца. Она подошла ближе на шаг, вскидывая голову и ожидая, когда его рот снова заговорит. — Что ты говоришь? Сатору в который раз за все время удивился, как легко она своим присутствием восстановила штиль в его раненой душе. Внезапно кабинет Секо, до краев заполненный светом, схлопнулся в ее внимательных осторожных зрачках. — Ничего, — пробормотал Годжо, опешив. Он догадался, что со слухом ее проблема. И, видимо, Утахиме поняла это слово, поэтому недоуменно нахмурилась. — Я ничего не слышу, — громче, чем нужно, и почему-то по слогам сказала Утахиме. И сразу одернула себя за то, что говорит с Сатору как с недоразвитым. На удивление, рядом с ним ей почувствовалась теплота реальности и легкость. Стопы четко ощущали прохладную плитку, а в спину светило солнце. Она была здесь, настоящей и пока еще весомой. — Я так и понял, — громче и четче, по ее примеру, ответил Годжо. Утахиме не разобрала слов, но общую интонацию уловила и оттого возмущенно фыркнула. Несмотря на долгожданное затишье внутри, гнилые несказанные слова стали саднить. — Прости меня, — ломано отозвался Годжо. Сатору вмиг стало хуже не от того, что Утахиме не поняла, почему на самом деле он извинился, а от того, что решение уже было принято. Она легко помотала головой, показывая, что все в порядке и ему не за что извиняться. И робко горячими пальцами погладила Сатору по щеке. Он сам не понял, как безропотно нагнулся к ее руке. Иори восстановила дыхание и поток мыслей, и стало лучше. Гайки, приколотившие сердце к костям, раскрутились. И солнечный свет погрузил обоих в дремотную истому. — Тебе больно? Утахиме озадаченно нахмурилась, не разобрав слов. Годжо нежно провел пальцами от яремной ямки девушки вниз к животу. Она смущенно потупила взгляд, отчего-то покраснели уши. — Думала, умру от боли, — искренне и робко улыбнулась она. Секо вошла в кабинет с новой капельницей в руке. — Да чтоб меня!.. Это ты ее поднял? — взволнованно гаркнула девушка, плечом пихая Сатору и хватаясь за плечи Утахиме. Иори не поняла, из-за чего разволновалась Секо, но на всякий случай напряглась. — Хотелось бы, но нет. — Голова кружится? — Секо проигнорировала виноватый голос Годжо, внимательно всматриваясь в растерянные глаза подруги. — Тошнит? Почему ты встала? — Она ничего не слышит, — снова вставил Годжо, забирая из дверного проема оставленную капельницу. — Ладно, это мы сейчас исправим.***
Юджи внимательно осматривал салон бизнес-класса. В иллюминаторах было дремуче темно и никто из пассажиров не мог даже вообразить, насколько низка температура за бортом. Неоновая синяя подсветка в полутьме и приятная музыка, возможно, и успокоили бы его, но единственное, о чем думала голова: «Не к добру». Не к добру сломя голову мчаться странной шайкой в темный лес в разгар ночи. Итадори бестолково пялился в монитор перед собой, даже расслабленно попивал колу, закинув ноги кверху. Годжо взял все расходы на себя и выделил каждому по отдельному месту. Актеры сменяли друг друга в фильме, говорили понятные пятикласснику реплики, плакали и смеялись, но юноша решительно не понимал, что происходит. Все его мысли были за пределами большого железного судна, рассекающего многотонные облака острыми крыльями. Яга рассказал, что случилось ночью и почему намеченное время вылета пришлось сместить на вечер. Юджи был не на шутку обеспокоен состоянием учителя Иори, но спустя несколько часов, когда солнце стало клониться к горизонту и на небе размывались синие разводы, Иори вышла к воротам техникума. Годжо шутил и болботал больше, чем всегда. И даже не совсем внимательный Юджи заметил, что ему стало чуть труднее улавливать смысл бесконечной трескотни. Директор Яга хмуро вглядывался в небо и ни разу не одернул бывшего ученика. Юноша механически кивал учителю и иногда поглядывал на директора. Утахиме напугала его, подойдя к машине так тихо, что он не сумел даже уловить ее энергии. Выглядела она крайне изможденной, но старательно скрывающей свое состояние за напускной бодростью. Глубокие синяки под глазами придавали зрачкам какое-то пленительно-болезненное и даже мистическое свечение, сухая бледная кожа и синие губы странно подействовали на Юджи. Учитель Годжо затих и посерьезнел за одну секунду, подобравшись всем телом. Внимательно вцепился взглядом в тонкую фигуру коллеги. Яга еще раз проговорил план и почему-то коротко, но сильно хлопнул Годжо по плечу. Пожелал удачи и хмуро проводил удаляющуюся машину. Яга не рассказал ему деталей, но он и сам догадался, что в операции придется импровизировать. Как сказал Годжо, они должны были прибыть на остров ровно к шести утра. Не спалось не только Юджи. И хоть Утахиме, ставшая уставать с каждым часом все больше, заснула практически сразу, как голова коснулась подушки, она была рядом с неугомонным Годжо. Мужчина замолчал сразу, как девушка перестала отвечать. Сатору хотел, но не мог заснуть. Уровень его энергии хоть и был по-прежнему чудовищно высок, но все же довольно плохо восстановлен после ночной миссии и утренних перемещений. У него болели глаза и голова. Виски неприятно давили. Монитор напротив показывал в темноте лишь его апатичное лицо. Душа разрывалась на части. Он снова единственный, кто может решить исход. Какая нелепость. Это ведь не детские игры, почему вообще они вдвоем здесь?.. Итадори, который может помочь только кулаком и в неудачном случае угодить в иллюзию Эндо, и Утахиме, которая едва стоит на ногах. Годжо расправился бы с ним одним щелчком пальцев. Ну и пропал бы Гакуганджи без вести, мир бы только выдохнул. Виновного искали бы веками, и, даже шутки ради реши Годжо рассказать правду, что бы сделал ему совет? Отругал? Лишил звания? Какая нелепость. Гето пошел бы по головам. Даже будь у него выбор между женщиной и высшей целью, Сугуру не колебался бы. Сатору залпом осушил стакан ледяной воды. Предполагается, что суд состоится, начнется перестройка, Годжо поставит совету ультиматум, и в конечном счете Утахиме останется со своей силой. Только вот это практически стопроцентный вариант того, что она умрет при любом повторяющемся приступе. Либо же Гакуганджи и его сумасшедшего сыночка техника Годжо разорвет на мелкие кусочки, система магов затрещит по швам и, возможно, даже вывернется в еще более мерзкую версию себя, но Утахиме, хоть и бессильной, будет жить. Шанс на реальные изменения всего мира магов или жизнь девушки, которая заполнила сердце Сильнейшего как кровь? Какая нелепость. Он не такой, как Сугуру. В новой системе все его ученики и ученики его коллег будут с достоинством нести звание мага, не будут умирать пачками в бессмысленных бойнях. Перестанут проклинать путь, по которому идут, будут чувствовать себя полноценными. Будут жить и любить то, что делают. Не будет больше дурного зловонного деления на достойных и недостойных, все будут равны в своих правах и не будут отдавать жизнь во имя цели, которая никому не известна. Люди будут знать о них, люди будут жить спокойно. И Годжо наконец будет не нужен. Но все это было лишь шансом. Возможностью хоть и реальной, но все еще невесомой. Холодной и ветреной, как снега севера. Какая нелепость. Почему вообще у него этот выбор вызывает вопросы? Что значит одна-две жизни ради высшей цели? Одна секунда. Для Сильнейшего ты быстро потерял хватку. Утахиме во сне глубоко и протяжно выдохнула, натянув плед к самому носу, прикрыв шершавый шрам. Сатору надавил пальцами на воспаленные глаза. Может ли он теперь наплевать на ее желания и порывы? Пусть сгорит от ненависти к нему, но будет живой. Он не знал, облегчил ли ситуацию тот факт, что Яга рассказал Утахиме о намерениях Сатору по поводу заключения Гакуганджи в тюрьму. И, если бы собственная сила не губила Иори, Сатору бы ни на йоту не отошел от плана. Во избежание идиотской жертвенности Годжо железно приказал Секо и Яга не говорить Утахиме, что происходит с ее силами. И хоть они хотели возмутиться, но вид Сатору не предвещал ничего хорошего, поэтому выполнили приказ. Хватит с нее геройства. Жизни должен был спасти он, а не она. Но так или иначе… Ему нужно выбрать как Сильнейшему? Или как Сатору? Какая нелепость. Погода была спокойной, даже излишне тихой. К моменту, когда Годжо, Утахиме и Юджи взошли на палубу маленькой шхуны, отправляющейся с Хонсю на остров, было пять утра. Звезды горели белыми фонариками так ярко и пышно, что Итадори почти не закрывал рта, изумленно разглядывая их и пытаясь угадать созвездия. Старый матрос Акайо вслушивался лишь в умиротворенный стук волн о корму. Губы его надменно поджимались в согласии с тем, что он сам решил освободить голову от ненужных, но интересных разговоров пассажиров. Сам решил, вовсе не похмелье. Мерзкий запах затхлого рта и пота выдавали в нем лишь пьяницу, но никак не художника, бороздившего холодные воды черного океана. На эту небольшую особенность ни Годжо, ни Утахиме не обращали внимания. В этой части страны было существенного теплее, чем в Нитинане. Но факт приятной температуры никого не радовал, ведь вместе с ней пришел туман, слякоть и сырость: еще большая, чем была. Они сидели в каюте, скудно освещавшейся фонарем, и обсуждали план действий. — Повтори, что ты понял, — потребовал Годжо. — Из-за того, что паразит не приспособлен к контролю трех и более магов, я должен буду вступить в бой после вашего сигнала… — Какого? — Нетипичного выброса или подавления энергии учителя Годжо, — по-ученически складно отозвался Юджи. — Если взрыва не последует в течение секунды, значит, это сигнал. Утахиме нервно стучала по блокноту карандашом и в упор смотрела на паренька. — Как только мы ступим на остров, тебе обязательно нужно будет подавить энергию до самого минимума, практически до нуля. — Чтобы паразит не понял, что вы пришли не одни, — нетерпеливо дополнил он. Иори бодро кивнула, Годжо был хмур. — Сомневаюсь, что он не продумал этот вариант, но, так или иначе, чтобы сохранить остров, нужно попытаться все сделать тихо. Годжо предполагал, что, используй он любую из своих техник, остров Мисима не просто будет погребен под толщей воды, но и вдобавок может сдвинуться какая-нибудь тектоническая плита. Он все еще противился появлению Юджи на поле боя с таким противником, но вера в то, что Юджи скорее расшибет себе голову, чем подведет Годжо, немного успокаивала. — Ты сможешь… не поддаваться дну? — осторожно спросила Утахиме, пресекая нервное покачивание ноги Сатору. — Да, можете на меня рассчитывать, — пообещал Итадори. По выражению его глаз можно было сказать, что никто не ошибся, выбрав его в помощники с таким делом. Не было никого, кто бы сомневался в силе духа этого мальчика. — Не делай глупостей, действуй точно по плану, — строго давил Годжо. — Если тебе покажется, что что-то идет не так, не бросайся внутрь сломя голову. — Но что, если вам нужна будет помощь? — оторопело возник Юджи. — Жди сигнала. — Но если?.. — Жди сигнала, — повторил Сатору тоном, которому никто и не посмел бы перечить. Юджи покорно кивнул, скукожившись от строгости голоса. — Дело даже не в том, чтобы вступить раньше, — начала девушка, — самое главное — не опоздать после сигнала. Действовать нужно оперативно. Итадори здраво понимал, что сигнал — знак того, что паразит поверил, что расправился с Сильнейшим и еще одним слабым магом, поэтому бдительность его ослабнет, а когда Итадори появится внутри завесы, контролировать всех одновременно будет сложно. Более того, на это не будет времени, учитывая скорость и силу удара Юджи. — Мне нужно его убить? — тупо переспросил парень. — Юджи, убери лишнюю хромосому, — раздраженно шикнул Годжо. — Сосредоточься, пожалуйста, — мягко вклинилась Утахиме. — Мы для этого и позвали тебя. Необходимо оставить преступников живыми, чтобы состоялся суд. Итадори подобрался и кивнул. Он как никто другой знал важность правосудия. — Твой удар не должен быть смертельным, запомнил? — повторил Сатору. — Запомнил! Годжо не успокаивался, а страшился еще больше. План выходил складным, и шансы все завершить хорошо были велики. Но что-то внутри больно скреблось. Он отлично помнил прошлую завесу и ее силу. И даже признал, что ему сильно досталось. Но гораздо больше он беспокоился о действиях Утахиме. Если она решит что-то сделать силой, даже что-то мелкое, это может спровоцировать новый приступ. Годжо до сих пор не знал, как поступить, хоть сердце его давно молчаливо дало ответ. Все или ничего. Силы Иори сильно уменьшились, но сознание по-прежнему было тяжелым для проникновения в него техники Эндо. Она несколько часов гоняла в голове злость на себя и сожаление, что теперь она является скорее обузой для Годжо, а не напарником. Вся ее ценность за одну ночь упала настолько, что, если бы не Сатору рядом, даже самые слабые проклятья не побоялись бы напасть на нее. Ей по-прежнему было страшно до костей, но смирение наконец отвоевало свои владения. Она решила, что доведет это дело до конца. И тогда будет уже не так тяжело. Годжо практически не говорил с ней, практически не смотрел. Бескостное подозрение засело между ребер. Оно было несуразным и невнятным, но до одури цепким. Утахиме не могла даже сформулировать, что именно настораживает ее. Когда Яга сказал о том, что собирается провернуть Сатору на суде, крошечный цветок надежды распустился на уставшем ожидающем казни сердце. Внезапно все стало не таким давящим. Шанс был. И, хоть она не хотела полагаться на кого-либо в этом вопросе, в конечном счете она отдавала себе отчет и брала ответственность за свое решение, надежда была такой дурманящей, что сопротивляться этой яркой радости не было сил. Может быть, поэтому ей хотелось быстрее разобраться со всем этим. Только предчувствие отвратительно резко вонзило шипы в душу. Пока Сатору заставлял Итадори раз за разом проговаривать план, она внимательно следила за мужчиной. От забористого липкого взгляда не укрылась степень его вымотанности. Даже случайные шутки не спасали картину. Сатору выглядел суровым и задумчивым, холодным и жестоким. За последние пару дней он потратил больше нервов из-за нее, чем за весь прошедший год. И часть ее души была этим даже польщена. Иори и не подумала бы, что может быть такой значимой для кого-то. Более того, не подумала бы, что для нее Сатору станет таким. В самой высокой степени, с синим остервенением желанным и важным. Она удивленно вздрогнула от мысли, что желание остаться с силой спускается на одну высоту с желанием просто остаться. Обычная жизнь подозрительно приветливо светила иллюзиями, но сама девушка пока что не доверяла ей. Ведь даже как человек она ничего из себя не представляла. А бросаться в иллюзии было не в ее правилах. — Молодые люди, — прокашлявшись, постучал в дверь Акайо, — причаливаем через пятнадцать минут. Утахиме коротко кивнула и удивленно дернулась, когда Годжо широким шагом вылетел на палубу. Итадори и девушка настороженно переглянулись и вышли следом. Было плохо видно в темени, ветер щипал глаза. Годжо был напряжен всем телом. Он молча всматривался в сторону острова, сильно нахмурив брови. Расстегнутая куртка придавала ему массивности, а тяжелая поступь накаляла холодный воздух. Утахиме и Итадори стояли поодаль и ждали неизвестно чего. И спустя несколько минут тяжелый голос донесся до них: — Итадори, звони Яга. Срочно эвакуируйте остров.***
Утахиме, не выдержав, порывисто прикрыла рот рукой. Пожилая женщина Каори, не помня себя от слез, вцепилась в спасателя и все кричала: — Он ушел! Ушел! Мой мальчик! Я не пойду без него! — вопль был таким громким и надрывным, что Утахиме враз стало плохо. Потребовался один звонок и двадцать минут ожидания, чтобы в административном здании на другом краю острова зазвучала сирена. Наученные землетрясениями жители оперативно действовали, с острова прилетели вертолеты. Триста двадцать четыре человека были эвакуированы меньше, чем за два часа. Самый отдаленный дом от школы, магазина, почты и администрации находился ближе всех к старому причалу. Глава семейства, матерый морской почтальон Ясуши, сорок лет возил письма в цивилизацию. Вчера он остался на Хонсю переждать шторм, а на это утро из-за эвакуации стал дожидаться жену и внука. Каори била слабыми морщинистыми кулаками по груди спасателя, который терял терпение. — Не пойду, и не проси! — в истерике орала она. — Мой Хан, где о-он?.. Она глотала крупные слезы и сползала бессильно на колени. Иори стояла в отдалении. Каори осталась последней, кого еще не увезли с острова. Спасатели выполняли приказ: забирали всех живых гражданских на Хонсю. — Госпожа, если он на острове, мы обязательно его найдем! — Он ушел! Уше-е-ел! — вопила она мокрыми от слез губами. — Я виновата! Я!.. Мой мальчик! Иори попыталась сглотнуть ком, на глаза наворачивались слезы. Куда пропал бедный ребенок? Утахиме изучила прогноз погоды еще на шхуне. Вчера был шторм, нормальные люди не сунули бы нос на улицу в такую погоду. Сатору стоял у самого берега, переговариваясь по телефону с Яга. Итадори врос в землю от увиденной истерики прямо за спиной девушки. — Как думаете, он жив? — спросил Юджи тихо. — Не знаю, Итадори. Все прошлые разы нам везло. — Мне кажется, мы уже все прос… испортили. Утахиме повернулась через плечо, старательно фокусируясь на словах Итадори, чтобы заглушить в голове громкие рыдания женщины. — Такая шумиха… — потупил взгляд Юджи, словно боялся выдать глупость. — Вся скрытность коту под хвост… — Ты прав, — ответила Утахиме, специально подбадривая мальчика, — шумиха действительно большая. Хуже того — она внезапная. Утахиме посмотрела за спину мальчика вдаль на пласт неподвижных деревьев. Она не видела завесы, но по напряжению Годжо и его долгому разговору с Яга поняла, что ситуация куда хуже, чем они предполагали. — Но Эндо хитер, как демон, — она строго мазнула зрачками по напряженному Итадори и снова повернулась к спасателям. Два врача из скорой помощи спешили к подавшему сигнал махом головы спасателю. Женщина сидела на мокром песке и била кулаками по рукам мужчины, когда тот пытался захватом закинуть ее на плечо. Она ничего не слышала и не отзывалась. Только звала внука. Врачи без колебаний вкололи ей сильное седативное, и через пару секунд она обмякла. — Глупо было бы думать, что он нас не ждет, — говорила Иори вслед удаляющейся Каори. Еще два подоспевших помощника принесли носилки и теперь укладывали ее на них. — Но, если он готов к вашему приходу, есть ли во мне смысл? — бесцветно спросил Юджи, тоскливо смотря в спины работников медпомощи и спасателя. — Я ведь уже говорила, — устало улыбнулась девушка через плечо, — ты очень ценен, Итадори. У Юджи кольнуло внутри от того, какой вымученной и мягкой была эта улыбка. Черты красивого лица были еще острее, чем всегда. Он отчетливо увидел сухость тонкой кожи, сине-зеленые круги под впалыми глазами и трещины на губах. Учитель Иори сильно ослабела за сутки и выглядела мертво. — Паразит делает большую ставку на Годжо. Не просто так он потратил столько времени и ресурсов, чтобы заманить его в яму. — Но учитель Годжо может просто сам убить его проклятой энергией, разве нет? — Проблема в том, что однажды Годжо уже попался. И в прошлый раз техника Эндо проникла к нему в голову, и еще бы чуть-чуть, и Годжо лишился бы глаз. Итадори кинуло в пот. Он вспоминал то, что рассказывал Яга. Учитель Годжо больше не имел иммунитета к паразиту, а значит, сила может подвести. Один раз Эндо уже внушил Годжо, что пользоваться силой нельзя. И никто не мог знать, насколько велика вероятность, что этого не произойдет снова. Годжо не просто мог заблокировать собственную мощь, но и по велению Эндо начать действовать против своих же. Это была лишь теория, но она казалась очень вероятной. Утахиме боялась, что не смогла изгнать технику полностью. Не штука выбить кулаком Годжо из паразита всю дурь, штука — найти его в его же лабиринте. — Эндо просто зациклен на вас двоих? — тихо предположил Юджи. — На мне — нет. Он играет по-крупному, потому что на самом деле Годжо — единственный, кто может угрожать его плану. Куда проще и интереснее отлавливать магов, копаться в их мозгах и телах, пробираясь канализациями к отцу. Но все равно потом обязательно столкнуться с главарем, от которого не убежать. Поэтому выход был один: не распыляться, а сразу начать с вершины. — Он ждет нас, — мрачно отозвалась Утахиме. Все это время Итадори верил, что он лишь приманка или подстраховка. На деле же оказалось, что приманка для паразита — Годжо. Юджи отведена решающая роль. — Ты отлично схватываешь, кстати, — тепло улыбнулась Иори впавшему в ступор парню. Юджи непонятливо моргнул, а потом встрепенулся. Утахиме говорила про дно, которое мальчик обуздал за ничтожное количество времени. Его энергия практически не чувствовалась. — Спасибо, — смущенно пролепетал Юджи, глядя себе под ноги. Последний спасатель, на всякий случай осмотревший берег, кивнул издалека кому-то за спиной Утахиме. Годжо подошел неслышно и тяжело, остановился с ней на одной линии и стал пристально вглядываться вслед улетающему вертолету. Юджи осмотрел нетерпеливые холодные волны. Почему-то чайки, всполошенные резкими звуками вертолетных лопастей, не спешили вернуться на берег, засев на скалах в нескольких метрах от суши. Рассветные лучи окрашивали все вокруг в теплые оттенки, но от них не становилось уютно. Парень еще раз обернулся на лес в нескольких километрах. — Куда мог деться этот Хан? — спросил он сам у себя. Иори озадаченно опустила голову, вспоминая недавнюю истерику женщины. Мальчик, живший у самого берега, внук опытного моряка, наверняка должен знать, что в шторм не следует ходить на прогулки. Песок под ногами Годжо зашуршал, он сохранял молчание уже долгое время и не торопился его нарушать. Мужчина ушел к Юджи, поднимая голову, чтобы рассмотреть лес вдали. Утахиме нервно зажевала губы, его напряженное отрешение не придавало ей оптимизма. Итадори взглянул на сведенные лопатки учителя. Мужчина был напряжен всем телом и угрюм, Юджи всегда пугала его внезапная серьезность. И он боялся, что не сможет среагировать быстро и четко, когда это потребуется. А он был уверен, план — фикция. Учитель Годжо многому его научил, но Нанами давно дал понять, что в бою Сильнейший всегда имеет другой план. Итадори не хотел накручивать себя, но получалось все хуже. Кулаки чесались от лживого нетерпения, прикрывшегося томительным гнетущим ожиданием неизвестности. Годжо снял повязку, небрежно запихивая ее в карман брюк. Сатору пристально осматривал границу завесы. Все они были правы: она абсолютно другая. И сделана была иначе, и цвет имела другой. Он заметил это, как только сошел на берег. Людей требовалось обезопасить незамедлительно. Никто не знает, что может произойти. И энергия была слишком старчески знакомой. Вовсе не той несуразной и дырявой, что была в заброшенном храме. От барьера слышался невнятный гул, как от работающего реактора. Сатору гадал, чувствуют ли Утахиме и Юджи глубокую вибрацию в земле, исходившую от завесы. От пляжа до завесы был минимум километр лесополосы, но все равно Сатору яснее прочего ощущал это странное нечто. То, что у магов принято было называть «завесой» или «барьером», лишь косвенно могло было описать видимый лишь Сильнейшему купол в середине чащи. Затхлый рыжий оттенок отделяющей стены от шумящих деревьев скрывал что-то такое, что Сатору не мог описать словами. Единственное, что можно было понять точно, — проклятая энергия, которую завеса взяла за основу, не принадлежала Эндо. — Юджи, иди в дом. Будешь наблюдать со второго этажа, — сказал Сатору, не удосуживаясь поменять тон на мягкий. Итадори и не думал задавать лишних вопросов. Операция началась в момент, когда Годжо снял последнюю преграду, отделяющую его от боевой готовности. Юджи выпрямился прямо, как солдат, и ровно сказал: — Жду сигнала. Нервы Утахиме готовы были лопнуть от напряжения. Она в оцепенении смотрела в спину мальчика, тот быстрым шагом направлялся в сторону покинутого всеми дома почтальона. Они стояли друг к другу спиной, и слова не шли ни у одного. Сатору хотел что-то сказать, пожелать обоим удачи, заверить, что все будет хорошо, обнять, поцеловать, попытаться облегчить прикосновением слабость ее тела. Ведь знал: ей все еще плохо. От всесильных глаз не могла укрыться не только вся энергия мира, но и мелкие детали похудевшей на ночь Утахиме, дрожь ее рук, осоловелые светящиеся глаза, опущенные плечи и надрывное дыхание. Годжо думал, что хочет проиграть эгоизму и отправить ее на Хонсю вместе со всеми жителями и бедной, сошедшей с ума от горя женщиной. Он не стал бы выискивать этих двоих психопатов, разбираться в свойствах, вести переговоры. Просто снес бы нежилую часть острова с этой дурной завесой, оставив лишь гигантский кратер. Толща черной воды похоронила бы ошметки тела Гакуганджи, от Эндо осталось бы лишь упоминание в фальсифицированном отчете. Сатору нарек бы перед советом старика пропавшим без вести или самоубийцей в зависимости от настроения. А в конце дня губами снимал бы соленые слезы со щек Утахиме. Она была бы слабой, больной и несчастной до смерти, не стоящей на ногах от горя, он бы не отпускал ее сутками, кожей впитывая ее беду. И, возможно, осмелился бы когда-нибудь сказать, что он забрал единственный ее шанс быть магом. Сказал бы, что не дал ей права выбирать, что снова поступил исходя из своих желаний, сказал бы, что только так она осталась бы живой. Сказал бы, что не смог бы существовать, если бы она сделала выбор ценой жизни. Сказал бы, что проклятым быть не так уж и плохо. Взбалмошная чайка от испуга разбившейся волны вскрикнула так громко, что Утахиме насильно вытряхнуло из ступора. Бессилие в холодной серости ощущалось как-то особенно остро. И, хоть было очевидным, что в этой миссии от нее требуется лишь ясность ума и техники ей никакие бы и не помогли, все равно синий затянутый узел рыданий гнездился на месте желудка. Она с дерущей тоской смотрела на выпачканные в песке ботинки, анализируя, во что превратилась ее не так давно красивая льющаяся горячая энергия. Она досталась с таким трудом, а теперь чувствовалась несуразной и прокаженной. И сама Утахиме уже была лишь подобием мага, только его пустой оболочкой. Веки порывисто закрылись, а магический слух, еще не совсем пропавший, вслушался в собственное сердцебиение и почти бездыханную вибрацию энергии. «Я маг, — зубы сжимались до скрежета, глаза болели от соли, — я маг, я все еще… маг». Она подумала, что зарылась бы в песок прямо здесь и стала бы дожидаться тихой смерти, но рядом был Сатору. Единственным теплым для нее человеком среди этого вечного холода, ее желтым югом. — Сатору, — тихо позвала она через плечо. Но никто из них не спешил оборачиваться. Утахиме усиленно и грубо втолкнула в легкие сырой воздух и встала напротив мужчины. Волшебный хрусталь глаз тускло светил ей тоской и печалью. Он молчал и пытался улыбнуться, но мышцы словно больше не слушались. Девушка туго сглотнула и достала из кармана свой белый бант. Он был приколот к одному из ее магических браслетов. Колокольчики жалобно звякнули, но звук тут же потонул в руке. — Я хочу, чтобы это осталось у тебя, — сказала она ровно. Ей показалось лишь на секунду, что выражение лица Годжо стало болезненным, словно по нему прошелся электрический разряд. Он слепо смотрел на протянутую ему вещь. Сила Утахиме, поместившаяся в хрупкой слабой ладони. И она оставляет единственное ее доказательство ему. Сердце заныло, и эхо полетело по всему его большому телу, сжимая сознание до размера крошечной точки. Где-то внутри ему подумалось: может ли быть еще больший кредит доверия от нее? Если что-то случится… колокольчики и бант — единственное, что у него останется?.. Пальцы ощущали, как металл колокольчиков согревается. Утахиме уколом вдавливала в себя осознание, что это последний раз, когда она касается своего оружия. Ей хотелось оставить доказательство того, что она выполнила обещание, данное себе ещё в детстве, — заставлять тьму уходить. Ей хотелось ощущать присутствие в мире. Знать, что она занимает место и не является бледной тенью или призрачным силуэтом. Что все, что она сделала, и все решения, которые привели ее к этой минуте, не напрасны. И жалости нет. Она посчитала, что лучшим выходом будет оставить символ своей отвоеванной жизни тому, кто сам является магией. Оставить напоминание о том, что тьма все же ушла по ее велению. И свет будет жить с ним. И пусть старая Утахиме мертвенно заснёт вместе с приведенным в исполнение приговором, пусть все уже случится, след от нее останется. И то, что она не изменила себе, будет греть ее обыкновенную душу печальным светлым огоньком. Годжо коснулся банта, как кипящей ртути. В абсолютном желании, чтобы его рука сгорела от одного прикосновения к маленькому звоночку. Утахиме смотрела на него, как на последнюю надежду. Словом, так оно и было. — Я сохраню, — выдавил он, — я сохраню это, Утахиме. Она благодарно кивнула, мимолетно пробежавшись пальцем по его костяшкам. И, натянув легкую улыбку, пошла к каменистой тропе. Похолодевший всем телом Годжо ощущал ожог на руке от ее касания. Шторм раскидал мелкие серо-белые камешки в разные стороны от тропы, смыл лишний песок и все ненужное. Ноги немного утопали, но Утахиме упрямо шла вперед. Краем уха она услышала, как Сатору пошел за ней, словно вожак за обидевшейся волчицей. Широким шагом нагонял девушку, но все еще старался держать дистанцию. Иори всматривалась в приближающиеся стволы, острые скалы, грозно расположившиеся сбоку, ближе к обрыву. Девушка остановилась, словно увидев что-то страшное, но сразу скрывшееся из виду. Скалы все еще внушали опасение, но не так, как ощущение чьего-то присутствия. — Ты видишь что-нибудь? — напряженно спросила девушка у Сатору, который остановился прямо за спиной. Годжо строго смотрел на проклятье, стоявшее возле самой низины, там, где скалы уходили в ущелье. Оно было высоким и тонким, с изуродованным вытянутым лицом ребенка. Рот его был криво зашит толстыми черными нитками, из-под них текла черная жидкая слизь. В костлявой фигуре зияла огромная дыра в районе живота, обломыши ребер хватко обвивали кишки и высохшие мышцы. Впалые глазницы со светящимися белыми зрачками выжидающе смотрели на Утахиме и Годжо. Проклятье по силе, как чувствовал Сатору, походило на второй уровень, но не нападало. Оно хотело сказать, возможно, предупредить. Годжо едва сощурил глаза, когда подобие ребенка с механической плавностью подняло костлявый палец, похожий на паучью ногу, и указало на Утахиме. Сатору не понял, но пальцы сами на всякий случай сложились в печать. Он держал руку опущенной, но готовой ударить. Проклятье не двигалось, гипнотизированно смотря в одну точку. — Годжо? — нетерпеливо позвала Иори. Сатору еще раз проследил за направлением пальца и понял, что дух указывает не на саму Утахиме, а на что-то чуть позади ее ног. — Проклятье, — коротко ответил он, — показывает под ноги. Утахиме недоуменно моргнула, обернулась. Сатору искал что-то в бесконечных камешках тропы. Иори сделала несколько шагов вперед, обернулась, внимательно осматривая пройденное. — Мы что-то уронили? — Не думаю, — Годжо мельком взглянул на скалы, чтобы еще раз убедиться, что он смотрит в верном направлении, но проклятья там больше не было. — Она сказала, что внук ушел? — вдруг спросил Сатору, ботинком сметая камни из стороны в стороны, пытаясь что-то найти. — Как я слышала, да. — Сам? — Скорее всего, — Утахиме прошла еще несколько метров и обернулась, осматривая камешки. — Вчера был шторм… — Я тоже подумала, что он точно знал, что нельзя выходить из дома. — Думаешь, он пошел куда-то специально? — Думаю, что не могу придумать повода, чтобы идти куда-то вообще в такую погоду. — Но он ушел. — Но он ушел, — согласилась она и резко выпрямилась. — Стой! Годжо замер с отставленной ногой. Утахиме подбежала и опустилась у его ног на корточки. — Что это? Девушка откопала среди песка и камней два слипшихся драже. Конфеты прилипли к пальцам от влаги, чудом не смытые дождем. — Это… мятные леденцы, — ответила она с плохо скрытым омерзением. Одновременно вспомнились зеленые фантики в гниющем подвале и запах мятных конфет. Утахиме снова передернуло от запаха. Сатору злобно фыркнул. — Это уже просто смешно. — Они не могли быть здесь долго, их бы давно размыло. — Этот мальчик, — предположил Годжо, — мог оставить следы по дороге? — Как хлебные крошки? — Типа того, — хмыкнул он, — чтобы в темноте и ливне не потеряться. — Но он жил здесь, — возразила девушка, — и местность должен был знать хорошо. — Тогда чтобы… его нашли. Утахиме с нескрываемой тревогой вскинула голову, глядя на смотрящего в ряды деревьев мужчину. Она ощутила прилив жалости и негодования, с ненавистью цыкнула на конфеты в ладони и тоже посмотрела в чащу. Неужели еще один ребенок?.. — Он в завесе.