Ассимилянты

Нельзя сказать, что Фрэнк не допускал такой возможности. С первых же дней работы над проектом он понимал, что этот день настанет — рано или поздно. Невозможно посвятить всю жизнь искусственному интеллекту и надеяться, что пронесет. Что Трибунал никогда не заметит ни массовых закупок графических процессоров и систем охлаждения, пусть даже через третьих лиц, ни специфических запросов в поисковиках даркнета, ни еще более любопытного круга знакомых. Между прочим, в этот круг знакомых входил и Адам Портер, уже отсидевший два года за незаконные эксперименты в области квантовой механики. Здоровенный альбинос норвежского происхождения и умнейший человек из всех, кого когда-либо знал Фрэнк, теперь лежал бесформенной грудой в луже крови у входа. Он не оказывал сопротивления. Просто подонок в черной форме счел его поведение угрожающим: Адам и впрямь был способен напугать незнакомого человека как своими размерами, так и мертвенной бледностью кожи. А может, никого он и не напугал. Может быть, его убили просто так — потому что могут. Повинуясь приказу, Фрэнк медленно поднялся из-за клавиатуры, держа руки на виду, и развернулся к убийцам, опустив глаза. Ты можешь быть сто раз скептиком и циником, но все равно будешь избегать прямого взгляда на воинство Света. Не из страха или благоговения. Просто из-за того, что смотреть на них — плохо. Физически плохо, до тошноты и удушья. Фрэнк выбрал компромисс между дурнотой и достоинством, мрачно уставившись на серебряную нашивку одного из инквизиторов: три расходящиеся линии, изображающие падающие сверху лучи Света. Из-за спин оперативников выскользнул старший инквизитор в черной мантии с той же символикой на груди, только куда крупнее, и, мельком продемонстрировав документы, стал равнодушно гундосить: — Гражданин Фрэнк Беррингтон, вы арестованы Духовным трибуналом по обвинению в проведении работ по созданию сильного искусственного интеллекта. Вы также подозреваетесь в незаконных экспериментальных исследованиях, в незаконном хранении и распространении публикаций и мультимедийных материалов, входящих во Всеобщий индекс запретных знаний, в уклонении от обязательной процедуры экзорцизма… — Я не одержим, — угрюмо буркнул Фрэнк, вытягивая перед собой руки, на которых тут же защелкнулись тонкие кольца композитных наручников. — Можете окунуть меня в святую воду. — С настоящего момента вы лишаетесь всех гражданских прав и переходите в полное ведение Духовного трибунала. Да поможет вам Свет. Старший инквизитор не опустил глаз на изрешеченное пулями тело Адама. Даже не отступил, когда расползающаяся лужа крови стала огибать подошву его начищенного до блеска ботинка. Лицо его оставалось равнодушным, и лишь с последней фразой Фрэнку почудился слабый изгиб губ, который в равной степени мог свидетельствовать о презрении, веселье или похоти. Один из оперативников сильно толкнул Фрэнка в спину, шепнув: — Святая вода — суеверие, придурок. Преодолев три лестничных пролета в сопровождении конвоя, он вышел на улицу. Сентябрьское солнце уже утратило свою уютную обволакивающую теплоту, но сверкало по-прежнему ярко — до рези в глазах, привыкших к слабому электрическому освещению подвала. Сколько он уже не вылезал из логова? Неделю, не меньше. С тех пор как Индастриал-Бердс разорвал с ним контракт, выплатив жалкую неустойку, он почти не покидал подвала. Адам время от времени приносил что-то перекусить, и Фрэнк без аппетита поглощал пищу, не чувствуя вкуса. Иногда он не ел вовсе, ограничиваясь паршивым дешевым чаем из пакетика. Его заботы о себе едва хватало на то, чтобы время от времени принимать душ и облачаться в относительно чистый комплект невыглаженной одежды. И все-таки в пяти метрах под землей он чувствовал себя немного лучше, чем на улице, с давящим присутствием вездесущих Шпилей. Фургон Трибунала был припаркован в сотне метров от дома, за углом — очевидно, не хотели вспугнуть опасного еретика. Напрасно. Он все равно не стал бы убегать: убежать от Трибунала невозможно. Всеведущие уличные камеры передадут все твои метания по городу в нескольких ракурсах. Даже вырядись ты, как на Хэллоуин, тебя вычислят методом исключения. Достаточно стать подозреваемым — и ты в лучшем случае покойник, вот как Адам. В худшем же… Фрэнк покосился на громадный мерцающий билборд, почти целиком занятый монументальным ликом Великого инквизитора. Азарга Шаян, победитель демонов и ночной кошмар одержимых — так СМИ обычно представляли человека, некогда возглавлявшего буддистский сектор Союза Религий. Почти квадратное лицо, резкие восточные черты, смягченные молочно-белым сиянием, призванным подчеркнуть приверженность главы Трибунала силам добра и Свету. Дверь фургона с тихим вздохом отъехала в сторону. Его усадили на скамью. Негромкий металлический стук — и наручники оказались намертво прикованы к вертикальной стальной трубе. Требования протокола. Конечно, никто не думает, что он попытается сбежать. Им известно, что на Земле не осталось мест вне пристального внимания Трибунала. Очутись ты в центре Сахары — и то где-нибудь неподалеку наверняка увидишь тянущийся в небо Шпиль, сверкающий покрытием из палладиевого сплава. Под землей шансов больше, но вряд ли это надолго. Электродвигатель еле слышно заурчал, и фургон рванул с места с таким ускорением, что Фрэнк слетел бы со скамьи, если б не наручники. Вот и окончена короткая история его жизни. Никто толком не знал, что происходит с еретиками и одержимыми за стенами Трибунала, но Фрэнк не сомневался, что не переживет это как личность. Нет, казнь оставалась сравнительно редким исходом — не больше десятой части от всех задержаний. Чаще всего арестованные возвращались к прежней жизни. Иногда у них не хватало рук и ног, но все они получали отличные бионические протезы, полностью оплаченные из бездонной казны Трибунала. Вот только они больше не были прежними людьми и никогда не говорили о пережитом. Никто из них попросту ничего не помнил. Оперативник, разместившийся рядом — похоже, тот самый, который шептал ему про святую воду, неожиданно склонился к плечу Фрэнка и шумно втянул ноздрями воздух. Лицо его было закрыто маской из черной ткани, но отчего-то Фрэнк был уверен, что выражает оно сейчас вожделение — не меньше. — Держите себя в руках, брат, — негромко сказал старший инквизитор, сидевший напротив. Неожиданно в душе вскипела острая зависть к Адаму. Для него-то все кончилось в один миг — даже испугаться толком не успел. А вот Фрэнк… Он тряхнул головой, избавляясь от навязчивых мыслей. Почему он завидует там, где должен скорбеть? Адам был его другом. Не просто лучшим — единственным. Теперь он мертв, а в душе — не боль, а пустота. Ему ведь было больно, когда демоны на его глазах сожрали отца. Или нет? Фрэнк помнил свои слезы. Помнил, как охрип от криков. Помнил, как до крови молотил в стену кулаками, узнав о смерти мамы после раскрытия Врат в Техасе. Но память о чувствах не хотела возвращаться, хоть тресни. Частокол домов, мелькавший за титановой решеткой окна, сменился унылыми холмами с недавно высаженными деревцами. Когда-то здесь был край национального парка Шенандоа, но потом пришлось залить эту землю напалмом, сдерживая очередной прорыв. Под слоем грязи и пепла даже спустя пятнадцать лет после завершения Последней войны то и дело обнаруживаются обгоревшие кости людей, животных и демонов. Во всяком случае, так говорят. Самому Фрэнку и в голову не пришло бы копаться на этом необъятном кладбище. У большого указателя фургон неожиданно свернул налево, миновал очередной Шпиль и помчался по совершенно пустынной дороге с нарастающей скоростью. — Меня что, везут в Золотой Город? — не удержался он от вопроса, хотя с трудом представлял, чтобы инквизиторы поддержали даже такой нехитрый разговор. — Его праведность желает увидеть вас, мистер Беррингтон, — ровно отозвался старший инквизитор, не меняя выражения лица. — Меня? — поразился Фрэнк. — Да какого… — Не оскверняйте уста упоминанием Врага всуе, — прервал его инквизитор. — Ноша ваших грехов и без того непосильна. — Я полагаю, его праведность интересуют не мои грехи? — едко поинтересовался Фрэнк. — Неужто понадобились мои навыки программиста? — Он расскажет вам, если на то будет его воля, — безмятежно отозвался инквизитор, на сей раз сопроводив свои слова улыбкой, если Фрэнк правильно оценил эту мимолетную гримасу боковым зрением. Его праведность, черт бы его побрал, Азарга Шаян. Собственной персоной. Де-факто главный человек на Земле, способный за обедом арестовать номинального правителя любого из еще существующих государств и получить того в наручниках до ужина. Таких, как Фрэнк, он даже не считает. Шалопаи, попавшиеся на далеко зашедших играх с машинным обучением и квантовым компьютингом, для него — просто лишний процент в статистике борьбы с демонизмом, сразу после еретиков-традиционалистов и неолибералов. За каким чертом ему понадобился не особенно одаренный безработный программист, который даже сделать ничего значимого не успел? Писать драйвера для оборудования Шпилей? Спустя час дорога пошла в гору, и скорость снизилась. Изуродованная войной земля закончилась, сменившись идеально ухоженным склоном, засеянным зеленой травой. Фрэнк был готов побиться об заклад, что уж в окрестностях Золотого Города ни единой косточки не найдешь, как ни ищи. Оставалось лишь догадываться, какие несусветные миллиарды были вбуханы в благоустройство территории и строительство Золотого Города. Фургон остановился неожиданно. Наручники Фрэнка отстегнули, и дверь распахнулась. Еще до того, как он ступил на святую землю, оперативник, проявлявший к нему особое внимание на протяжении всей поездки, еле слышно прошипел ему в ухо: — Увидимся, Фрэнки. Скоро. Пересилив себя, Фрэнк поднял глаза и встретился взглядом с инквизитором, и его чуть не стошнило. Поспешно отвернувшись, он шагнул к выходу вслед за конвоиром. Золотой Город сполна оправдывал свое имя. Каждая стена, каждый из сотен гигантских монументов с высеченным символом той или иной религии, полыхал золотом, перемежавшим полированный белый мрамор. Каким бы гнусным ни было состояние Фрэнка, он все же поддался действию этой первобытной магии, кроющейся в обожествлении всего большого. Уходящие ввысь сияющие строения вынуждали задирать голову к небесам, проникаясь атмосферой набожности, — дешевый, но оттого не менее работоспособный трюк. Хор ангельских голосов из невидимых динамиков лишь усиливал впечатление, и единственное, что совершенно не вписывалось в эту всеобщую благостность — это Фрэнк со своими сопровождающими. Его провели широкой пустынной дорогой к уходящему в небеса пирамидальному строению. Вавилонская башня — то самое, что впервые вызвало неподдельный гнев традиционалистов. И немедленный ответ им — помимо репрессий, конечно, — не заставил себя ждать. ≪Все религии говорят об одном и том же на разных языках, — день за днем вещал с экранов Азарга Шаян, ни капли не брезговавший произносить банальности. — Языки эти порождены смешением умов и падением древнего Вавилона, жители которого возомнили себя выше Света. Теперь новое человечество, выжив в огне Армагеддона, пришло к Свету осознанно, и новый Вавилон прославляет не человека, но то, что бесконечно выше≫. Фрэнк помнил мотивы всех этих нескончаемых проповедей, но оставался равнодушным. Он считал бы себя атеистом, если бы не видел демонов своими глазами. Вполне может так быть, что нет никакого Света, о котором говорят адепты Союза Религий. Но истинное Зло точно существует, и оно рядом. Белый камень и золото закончились, стоило ему шагнуть за порог. Фрэнк ожидал чего-то подобного: вся жизнь уже много лет казалась ему затейливо раскрашенным папье-маше, где под сверкающей оболочкой нет ничего, кроме грязи и пустоты. Стоит ли удивляться, что и символ нового мира таков же по сути? И все-таки контраст оказался настолько резким и грубым до откровенной топорности, что в первое мгновение заставил его опешить. Тяжелая дверь затворилась за спиной, обрубив ангельский хор на полуслове. Фрэнк с двумя конвоирами стоял в пустом зале, через самый центр которого проходила прозрачная шахта лифта. Остальные инквизиторы остались снаружи. Его втащили в кабину. Двери захлопнулись, и лифт рухнул вниз с такой скоростью, что желудок подкатил к горлу. Вниз? Фрэнк меньше всего ожидал, что главный обитатель Вавилонской башни будет занимать резиденцию в подвале самого высокого здания в мире. В очень-очень глубоком подвале. Он попытался мысленно оценить глубину шахты, но вскоре плюнул на эту затею, сосредоточившись на ощущениях. Что-то происходило с его восприятием по мере спуска. Это не было ни болью, ни страхом — скорей острое чувство неправильности, как если бы он увидел треугольник Пенроуза в реальности. Правая ладонь отчаянно зазудела. Бросив на нее взгляд, Фрэнк замер: трехпалая чешуйчатая рука конвоира впилась острыми когтями в его запястье. Крохотные паучки ядовито-зеленого цвета то и дело проворно сбегали по чешуйкам туда, где они были окрашены кровью Фрэнка, чтобы на несколько секунд погрузить в нее жвала и вновь побежать вверх, под край черного рукава инквизитора. На несколько мгновений он застыл, не веря своим глазам, а потом с криком гадливости рванулся в сторону. Кольца наручников резанули кожу, и наваждение схлынуло, оставив за собой лишь тошнотворное послевкусие. Инквизитор вцепился крепкими пальцами ему в волосы и с размаху приложил лицом в стену лифта. В носу что-то хрустнуло, и по губам потекла соленая жидкость. — Еще раз так сделаешь, — хрипло прошипел ему в ухо конвоир, — и я съем твои глаза. Ты меня понял? — Понял, — выдавил из себя Фрэнк и покосился на руку конвоира. Ничего. Обычная бледная кожа. Никаких паучков. Никакой чешуи и когтей. Превозмогая себя, он поднял взгляд и посмотрел прямо в глаза инквизитору. Желудок подкатил к горлу, в ушах застучала кровь, горло сжалось, едва пропуская через себя жалкие порции воздуха. Из прорези в ткани маски на него смотрели темные глаза — самые обыкновенные, человеческие. И все же… Образ дрожал и расплывался, словно он смотрел перед собой сквозь поток горячего воздуха. Фрэнк поспешно отвернулся, и чувство отступило. Инквизиторы говорили, что это бесчисленные грехи сжигают изнутри грешника, осмелившегося поднять взгляд на того, кто облачен в оружие Света. Фрэнк не знал, есть ли в этом хоть крупица правды. По мнению Адама, они всего лишь используют какие-то психотропные средства вкупе с внушением. Светские СМИ и вовсе избегали каких бы то ни было упоминаний об инквизиторах — особенно после того, как главный редактор ≪Таймс≫ появился на публике после недельного отсутствия с протезами обеих рук и в пластиковой маске, закрывающей нижнюю часть лица. Лифт резко остановился. Двери распахнулись, и Фрэнка вывели в высокий полутемный коридор, вдоль обеих стен которого стояли ряды стеклянных витрин. Там, на многочисленных полках… Он поспешно отвернулся: чувство было еще сильнее, чем при взгляде в глаза инквизитору. Зрительная память, однако, успела сделать и сохранить мгновенный снимок. Ряд за рядом, тысячи стеклянных контейнеров с мутной жидкостью. Что-то маленькое, не больше мыши, грязно-желтого цвета, с множеством слабо колеблющихся отростков плавало в каждом из них. Что за черт? Остаток коридора Фрэнк преодолел на подгибающихся ногах, с гулко бьющимся сердцем, опустив взгляд под ноги. Перед ним распахнули широкие двустворчатые двери и втолкнули в полутемное помещение. За спиной щелкнул замок, и он остался один. Или?.. Зрение по-прежнему отказывало: странная округлая комната, освещенная лишь несколькими слабыми источниками мертвенно-бледного света под потолком, то и дело норовила расплыться или изменить очертания. И все-таки нельзя было не увидеть массивный мраморный стол в центре и неподвижный силуэт сидящего за ним человека. Фрэнк машинально попытался утереть кровь, залившую губы и подбородок, размазав ее еще сильнее. — Садитесь, мистер Беррингтон, — прозвучал знакомый низкий голос с заметным акцентом. Азарга Шаян, будь он проклят. Фрэнк сделал глубокий вдох и, пошатываясь от накатившего головокружения, добрался до стола, где уселся — почти упал — на стул напротив Великого инквизитора. Он не был к такому готов. Чего он ожидал? Дыбу? Ораву палачей с пыточными инструментами? Да любой образ, отражавший больную фантазию средневековых инквизиторов, казался ему естественным и ожидаемым итогом его деятельности. Но вот так запросто сидеть в темноте наедине с главой Трибунала, пусть и по-прежнему в наручниках… — Чего вы хотели добиться, Фрэнк? — спокойно спросил Азарга Шаян, оставив официальный тон. — Для чего вам искусственный интеллект? Лицо Великого инквизитора оставалось в тени, но Фрэнк и не пытался в него взглянуть. — Моего собственного интеллекта было недостаточно, — пробормотал он пересохшим языком. — Нужно было средство, способное выделить настоящие знания из совокупности фактов и дезинформации. То, что проведет глубинный анализ данных и сделает выводы. — Какую же истину вы хотели познать? Если вы исповедуете любую из религий… — Не исповедую. — Удивительно для мира, пережившего Армагеддон, но вы в своем праве. Что ж, тогда у вас есть построенное за века здание науки и ее картина мира, не так ли? Фрэнк нашел в себе силы ухмыльнуться: должно быть, со стороны эта ухмылка на залитом кровью лице казалась на редкость гнусной гримасой. — Здание науки было построено до Армагеддона, и с тех пор мы не вложили в него ни кирпичика, ваша… праведность, — сказал он, вложив в голос как можно больше язвительности. — Вы наложили запрет на исследования. — Вы несправедливы, Фрэнк, — отозвался Азарга Шаян и, поднявшись из-за стола, двинулся по периметру. — Мы не обскуранты. Единственное ограничение — на эксперименты в области квантовой механики. Вы по-прежнему можете изучать теорию, а также использовать все, что было достигнуто в этой области до сих пор. И вы знаете, чего ради мы ввели это ограничение… — Да, да. Якобы мы случайно откроем новые Врата. Или нарушим работу Шпилей. Покосившись на инквизитора. Фрэнк мимолетно удивился тому, насколько тот был низкого роста: ни плакаты, но видеозаписи, конечно же, не могли и не должны были это отразить. Вкупе с квадратным лицом это могло бы выглядеть почти комично, если бы не обстоятельства их встречи. — Все верно, — сказал Азарга Шаян. — Есть и другие причины… Поверьте, мы сами не в восторге от таких ограничений, но в противном случае Ад вновь явится на Землю. — Ад уже давно здесь, — прошептал Фрэнк. — Вы его создали. Азарга Шаян хитро улыбнулся, потом вцепился удивительно сильными пальцами в его плечо и наклонился прямо к уху. Дыхание инквизитора отдавало сырым мясом. Фрэнк брезгливо поморщился, отчего сломанный нос опять взорвался болью. — У вас высокий болевой порог, Фрэнк? — спросил инквизитор шепотом, наклоняясь еще ниже. — Что? Если вы сообираетесь пытать меня… Зубы с хрустом сомкнулись на раковине его уха. Завопив, Фрэнк дернулся и попытался ударить инквизитора скованными руками. Пальцы, сжимавшие его плечо, будто обрели твердость стали и вонзились в тело с такой силой, что вся правая рука разом онемела. Удар не получился: проклятый квадратный карлик с легкостью удерживал его цепкими пальцами, припав к остаткам уха. Накатила дурнота и затопила его без остатка. С последними проблесками уходящего в небытие сознания Фрэнк уперся ногами в столешницу и с силой оттолкнулся. Стул завалился назад, и, вырвавшись из хватки, Фрэнк рухнул на спину, оставив ушную раковину в зубах инквизитора и ударившись затылком о каменный пол. В глазах полыхнуло алым, зубы отозвалились мгновенной болью, и Фрэнк закашлялся, выхаркивая окрашенную кровью слизь. Азарга Шаян, продолжая работать челюстями, неторопливо опустился рядом на колено и вгляделся в лицо пленника. Даже сейчас Фрэнк не мог решиться на ответный взгляд. — Вам больно, Фрэнк? — тихо, почти ласково, спросил инквизитор. — И еще больше страшно, верно? — Больной псих, — простонал Фрэнк. — Чертов маньяк… — Ну что вы… Я совершенно нормален. Почти в центре культурной нормы — иначе не мог бы стать главой Трибунала. Культурная норма. Слова крутились в голове, отражаясь эхом от стенок черепа и никак не желали облачаться в смысл: боль, ужас и гадливость напрочь лишили его способности рассуждать рационально. Культурная норма. Он закрыл глаза, и благословенная темнота подействовала на него, как болеутоляющее. — Мы ведь не победили в Последней войне, правда? — спросил Фрэнк почти спокойно. — Непростой вопрос, Фрэнк. Ответ на него зависит от того, что вы вкладываете в слово ≪мы≫. Поскольку вы одержимы демоном уже почти пятнадцать лет… Фрэнк попытался засмеяться, но изо рта вырвалось только мучительное карканье. Запах сырого мяса усилился: должно быть, инквизитор снова склонился над ним. Глаза открывать не хотелось и бежать — тоже. В мире под властью демонов быть сожранным живьем — еще не самое худшее. — Мы — это люди, — сказал он. — А вы — демоны. Психически здоровый человек неспособен… — Психически здоровые ацтеки приносили в жертву Уицилопочтли тысячи пленников. И делали это довольно изощренным способом. Психически здоровые фиджийцы еще в девятнадцатом веке откармливали пленников, после чего жарили их и с аппетитом съедали. Маори, фуэгины, кизилбаши, карибы, форе — все эти племена и народы имели каннибализм органичной частью своей культуры, оставаясь психически здоровыми. А пытки! О, если я начну перечислять все способы причинения боли и нанесения увечий, когда-либо изобретенные человечеством, вы рискуете истечь кровью до того, как я закончу. Поймите, Фрэнк: врожденные черты значат многое, но культура сильнее. Воспитайте человека в стае волков, и психологически он станет волком. Попробуйте вырастить его в Аду и получите демона. Фрэнк, не открывая глаз, покачал головой. — Вы демон, — сказал он. — Был Армагеддон. Мы проиграли, и теперь нами правят демоны. Убивают и жрут нас, притворяясь людьми. — Откройте глаза. — Одно не пойму: что от меня могло понадобиться главе Трибунала? Таких как я — сотни, если не тысячи. Фрэнк почувствовал жесткую хватку на правом запястье, и голос инквизитора, утративший изрядную часть благодушия, повторил: — Откройте глаза, Фрэнк, и посмотрите на меня. Он лишь зажмурил глаза еще сильнее, обливаясь потом и кровью. Десять секунд молчания — и костяная гильотина врезалась в основание указательного и среднего пальцев. Хруст донесся до его сознания раньше, чем острая боль. Фрэнк закричал и рванул руку из мертвой хватки инквизитора. Тщетно: оставалось лишь истошно вопить, извиваться и пытаться отпихнуть от себя тварь, изображающую человека. В какой-то момент агонизирующее сознание сорвалось в темноту. Когда Фрэнк очнулся, он снова сидел за столом. Тупая пульсирующая боль в обрубках пальцев заставила его покоситься на руку — она была крепко перевязана и прикована к стулу. Большого пальца, судя по ощущениям, он тоже лишился. Широкий бинт охватывал голову, закрывая остатки саднящего уха. — Пришли в себя? — деловито осведомился Азарга Шаян, вернувшийся на свое место за столом. — Чертов демон… — А теперь я повторю свою просьбу. Вы можете опять ей пренебречь, но у вас еще много пальцев и конечностей, а я сегодня пропустил завтрак — по вашей милости, между прочим. Итак, Фрэнк… Найдите в себе силы посмотреть мне в лицо. Знаю, неприятно. Но уж потерпите. Излучение Шпилей почти не ощущается на этой глубине, и ваш мозг легко преодолеет маскировочный образ. Фрэнк поднял глаза, задохнувшись от гадливости. Квадратная физиономия задрожала и пошла волнами под его пристальным взглядом. Восточные черты расплылись, и сквозь кожу проступил частокол серо-зеленых чешуек. Глаза вспыхнули желтым. Губы исчезли, обнажив два ряда бритвенно-острых зубов. Увидев бегающих по чешуйкам зеленых паучков, Фрэнк не выдержал и отвел взгляд. — Демон… — повторил он шепотом. — Что вам от меня нужно? — Вы сказали, что таких, как вы, — тысячи. Это немножко не так, Фрэнк. Вы уникальны. Вы наш первый настоящий успех. — Ваш? Ваш успех? Азарга Шаян молча вытащил из-под стола стеклянный контейнер — в точности такой же, какие Фрэнк видел в коридоре. Существо в мутной жидкости казалось более активным, чем его собратья: оно энергично сокращало и вытягивало отростки, непрестанно ощупывая стеклянные стенки, а его цвет менялся в пульсирующем ритме от серого до охристого. Почувствовав новый приступ тошноты, Фрэнк откинулся на спинку стула и прикрыл глаза. Ему не хотелось спрашивать о природе этой твари. На самом деле он предпочел бы не знать о ее существовании вовсе. — Вы не очень-то любезны, Фрэнк, — услышал он насмешливый голос инквизитора. — Это, между прочим, ваша мать… Ну, в каком-то смысле. — Что?.. — невольно встрепенулся Фрэнк, широко раскрыв глаза. — Овицелла. Жизненный цикл демона начинается с личинки, которая вынашивается этим существом. Не помните, Фрэнк? И хорошо, что не помните. Овицелла в контейнере тянула к нему многочисленные отростки. Волна дурноты окатила его с головой, и ощущение на этот раз было настолько сильным, что, вновь зажмурившись, он скрючился на стуле, пытаясь удержать рвотный позыв. Азарга Шаян ухмыльнулся и, выдержав паузу, спрятал контейнер под стол. — Ужасно проголодался, — неожиданно сказал он и взял Фрэнка за правую ладонь. Фрэнк взвизгнул и отдернул руку, вжавшись в спинку стула. Инквизитор довольно расхохотался и отошел в сторону. — Как быстро жизнь приучается избегать боли! — проговорил он. — Вообще-то вы паршиво учитесь, Фрэнк. Что-то хорошее вы не запоминаете и даже не замечаете толком. А если уж его вдоволь, то и вовсе принимаете как должное. Но стоит причинить вам незначительную, крохотную боль, и ваш мир просто рушится. Как же так, жестокий демон лишил вас трех пальчиков, и нечем теперь будет зажимать левый Shift. — Сейчас не каменный век… — попытался возразить Фрэнк, но договорить не успел. Азарга Шаян метнулся к нему и, вцепившись в волосы, рванул его голову назад. В шее что-то ощутимо хрустнуло, и Фрэнк захрипел. — Боль — закон природы, тупой примат! — прорычал инквизитор ему в ухо. — Боль — основа жизни! С боли она начинается, болью она кончается. Бессмысленные автокаталитические гиперциклы на заре времен лишь тогда стали жизнью, когда научились чувствовать боль. И вы перестанете жить, разучившись ощущать ее. Это правда. Это правда, Фрэнк! Пальцы инквизитора разжались. Фрэнк, всхлипнув, попытался вжаться в спинку стула еще сильнее. Шея болела, болели откушенные пальцы и нестерпимо зудели обрывки уха. Он не понимал, что от него хочет этот инфернальный маньяк, не понимал его псевдофилософских бредней, да и не хотел понимать. Хотелось проснуться или умереть. — К сожалению, знание правды не помогает выжить, — продолжал Азарга Шаян, отвернувшись. — Мы вымираем. Мы умнее и сильнее. Но наша культура, которая была преимуществом на заре цивилизации, оказалась нежизнеспособной, стоило нам достичь более высоких стадий развития. — Кто вы такие? — спросил Фрэнк тихо. — Да, я знаю. Демоны. Но кто вы, черт побери, такие? Рептилии с пауками на коже… — Рептилии с симбиотическими арахнидами, которых ваша желтая пресса уже давно называет рептилоидами, — это не мы, — ровно ответил инквизитор. — Мы лишь пользуемся их телами. Они плотоядны и происходят от хищных динозавров, но на удивление миролюбивы и не стали бы создавать вам проблем, даже если бы могли. Рептилоиды. Безумие, ставшее нормой в свихнувшемся мире. Повязка на левой руке намокла от крови, и Фрэнк по возможности незаметно потянул руку, пытаясь высвободить запястье из прочного кольца наручников. Кольцо скользнуло к ладони, которая тут же взорвалась нестерпимой болью там, где по-прежнему кровоточили остатки откушенных пальцев. Фрэнк взмок и тяжело задышал. — Откуда… — прохрипел он, чтобы отвлечь инквизитора от своих манипуляций. — Вы бы назвали это параллельным миром, Фрэнк. Успей вы продвинуться в области релятивистской квантовой механики, у вас был бы более точный термин, но и этот сойдет. Сделав глубокий вдох и крепко сжав зубы, Фрэнк вновь потянул руку. Залитая кровью кожа легко скользила под кольцом, и это давало какую-то надежду. Он крутанул зажатое в кольце запястье, что добавило ему полсантиметра, но какой ценой! Боль была такой, что перед глазами потемнело, и он едва удержался от крика. — Так вот для чего запреты… — простонал он. — Квантовая механика… — Отчасти. До чего ж есть хочется… Проклятое тело рептилии невероятно прожорливо. Неудивительно, что они вымерли почти во всех мирах. Посмотрев на изменившееся лицо Фрэнка, Азарга Шаян осклабился и продолжил: — Поистине, ваш панический страх перед болью забавляет. Но мы отвлеклись. В окрестности массивных звезд миров куда больше, но даже Солнце породило их сотни. Есть совершенно безжизненные. Есть горячие метановые миры одноклеточных, где никогда не было кислородной катастрофы. Цветущие и богатые кислородом миры без крупных хищников, где не произошло магматического извержения в Сибири, которое у вас едва не прикончило биосферу двести пятьдесят миллионов лет назад. Много, очень много миров без единого проблеска разумной жизни. Ваша версия Земли — достаточно редкая, но уникальной ее не назвать. Уникален наш мир, который вы безосновательно называете Адом. Фрэнк уже не слушал. Его разум, все его восприятие, вся сила воли сконцентрировались на нескольких дюймах жесткого композита, сдирающего сейчас кожу с его и без того покалеченной руки. Ему ни разу не доводилось слышать, чтобы кто-то освободился таким образом: это не средневековые кандалы, а продукт высоких технологий. И все же… Ни у одного из тех, кто пытался вырваться, не был откушен большой палец у самого основания. Собравшись с силами, он снова потянул руку. Кольцо немного проскользнуло. Раздробленная фаланга хрустнула, и его дыхание на несколько секунд остановилось. Наверное, еще никогда он не чувствовал настолько чистой, яростной, концентрированной боли, как в эти мгновения. Слова инквизитора звучали эхом, и он не понимал их, целиком сосредоточившись на этих ничтожных миллиметрах, отделявших его от освобождения. — Это единственный кислородный мир, где никогда не было вспышки гиперновой в окрестностях Солнечной системы, — продолжал Азарга Шаян, вышагивая кругами по пустому помещению. — Почему — загадка для нас самих: дальние астрономические события обычно не зависят от локальной вариабельности. В том мире гамма-излучение не лишило Землю озонового слоя, и там никогда не было ордовикско-силурийского вымирания. Одна необычная эволюционная ветвь мшанок, водных первичноротых не вымерла. Эти существа эволюционировали в… что ж, вы бы назвали их суперпаразитами. Или демонами. Фрэнк не знал, что будет делать, освободившись. Когда за ним пришли, он был полон фатализма: убежать от Трибунала нельзя, и если ему суждено умереть — да будет так. Ничто из того, что он узнал и ощутил, не изменило этого. Изменилось что-то внутри. Боль — основа жизни, так ведь говорил этот псих из параллельного мира? Фрэнку ни за что не убежать от Трибунала. Только не отсюда, не из центра их власти. Но он был живым, и ему хотелось жить, даже если это чертовски больно. — …И знаете, Фрэнк, у этих существ своеобразный жизненный цикл. Личинка, трохофора, попадая в кровь носителя, добирается до нервной системы и, преодолев гематоэнцефалический барьер, отращивает псевдодендриты, постепенно интегрируясь в мозг. Разумеется, это не может не отразиться на психике носителя. У вас это именуют одержимостью, и вот как раз этот термин неплохо отражает реальность. Кольцо скользнуло вверх еще немного и уперлось во что-то твердое. Запоздало Фрэнк осознал, что это обломок фаланги. Желудок конвульсивно сжался, выплеснув через горло едкую дозу желудочного сока. — Что это вы вдруг замолчали, Фрэнк? — неожиданно обернулся к нему инквизитор, прервав пространную лекцию о путях эволюции. — Ужасно выглядите. Неужели вас это все настолько взволновало? — Зачем вы пришли к нам? — спросил Фрэнк. — Своего мира мало? Или мира этих… рептилоидов? — Представьте себе. Видите ли, мы вымираем. Последняя мировая война истребила три четверти наших носителей. Хуже того, она разрушила инфраструктуру, и оттого у нас не прекращаются внутренние конфликты за немногие оставшиеся ресурсы. Вы думаете, что ваша история полна войн? Вы не знаете нашей истории. Ну и, по правде сказать, львиную долю ваших развязали тоже мы. Чудо, что до сих пор не было ядерной. Рано или поздно мы уничтожим друг друга вместе с носителями полностью. Это лишь дело времени. Азарга Шаян неожиданно остановился перед стулом Фрэнка и склонился над пленником. Фрэнк замер, мысленно вознося молитвы всем богам, чтобы инквизитор не бросил взгляд на то, в каком положении сейчас находятся наручники. Но тот, не отрываясь, смотрел Фрэнку в глаза. — А беда в том, что у нас нет эмпатии, — сказал он. — Одержимые тоже ее лишены. На самом деле мы были удивлены, обнаружив, что она есть у многих других видов. Но не у нас. Мы не щадим врага просто оттого, что нам его жалко. Только если на то есть рациональные причины. — Выжить — чем не рациональная причина? — через силу усмехнулся Фрэнк. — Выживание вида — долгосрочное мероприятие. А персональные надобности — насущная проблема. Если уничтожение врага ее решает, враг уничтожается. Видите ли, мы эгоисты. И нам нелегко было пойти на совместные действия даже ради выживания. В сущности, мы отщепенцы по меркам наших… собратьев. Именно поэтому мы решили пока изолировать Землю от вмешательства остальных демонов — они могут помешать нашему проекту. Боль и потеря крови делали свое дело: сознание вновь начинало меркнуть, и приходилось тратить неимоверные усилия, чтобы не утратить его вовсе. Слова инквизитора с трудом пробивались сквозь сгущающуюся пелену забытья. — Проекту? — хрипло переспросил он, не столько из любопытства, сколько из желания удержаться на плаву, не отключиться, когда ему ни в коем случае нельзя этого делать. — Да. Проект ассимиляции. Он позволит нашему виду выжить. Фрэнк рассмеялся было, но пересохшее горло подвело, и смех обратился карканьем. — Вы хотите ассимилировать нас? Сделать частью Ада? Это не спасет вас. Это просто убьет нас вместе с вами. — Нет, Фрэнк, вы не поняли. Мы не собираемся вас ассимилировать. Вы ассимилируете нас. Мы хотим стать людьми. Фрэнку показалось, что он ослышался. — Что? — Я ведь говорил вам. Попробуйте вырастить человека в Аду, и он станет демоном. Попробуйте вырастить демона среди людей, и он, возможно, станет человеком. — Без эмпатии? — Без эмпатии. Врожденные черты значат многое, но культура сильнее. Пересадите трохофору в человеческий мозг, удалив внешние нейрорецепторы, чтобы она не могла впитывать знания нашего собственного вида у других особей, и она воспользуется содержимым подконтрольного ей мозга. Станет частью иной культуры. Она не научится сопереживанию, но будет вести себя так, как будто ей знакомо это чувство, потому что эмпатия — не просто свойство человека, но основа всей человеческой морали. — Это бред. Культура не рождается на пустом месте. — Место не пустое. Культура была создана людьми, а теперь будет унаследована нами, потому что доказала свою жизнеспособность. В отличие от нашей собственной. Фрэнк нашел в себе силы усмехнуться. — Да вы и впрямь в отчаянии, если вами движет настолько безумная надежда. — Не надежда, Фрэнк. Факты. — Азарга Шаян оперся на край стола и поднял взгляд на прикованного пленника. — В вашем досье говорится, что у вас диагностирован синдром Аспергера. А потому тоже проблемы с эмпатией, я прав? — И что вы хотите этим сказать? — Сколько раз в своей жизни вы пытались причинить физический вред другому человеку не ради самозащиты? Фрэнк молчал. Действительно, сколько раз? Может быть, еще в детстве… Ему доводилось отбиваться от школьных драчунов, и однажды он до крови разбил губу Кевину — на редкость наглому однокласснику, — но все же… — Пятнадцать лет назад вы потеряли родителей во время Армагеддона. После чего и сами попали в руки демонов. Но вы этого не помните, конечно. Последствия шока от имплантации трохофоры. — Что? И без того слабое освещение комнаты вдруг померкло. В ушах загудело и накатила слабость — словно его хорошенько ткнули электрошокером. Слова инквизитора эхом отражались от невидимых стен сознания, резонировали, медленно пробиваясь к той части его разума, которая ответственна за понимание. — Вы демон, Фрэнк. Ну или одержимы, если угодно. И вы на данный момент наш наиболее удачный эксперимент по ассимиляции. Демон, полностью ассоциирующий себя с культурой вида-носителя. Настолько, что открыто выступаете против родительского вида. — Нет, — выдавил он из себя. — Вы лжете. — Вам когда-нибудь доводилось проходить томографию головного мозга? Я могу вам организовать эту познавательную процедуру. — Нет, — механически повторил Фрэнк. — И вот теперь, зная, кто вы такой… Что вы станете делать, если мы вас отпустим, а? Демон, знающий, что он демон… Но продолжающий чувствовать себя человеком. Отбросите человеческую культуру, вернувшись к истокам? Или притворитесь, что так ничего и не узнали? Азарга Шаян отвернулся к столу. На ответ он, похоже, не рассчитывал. С отчаянием прыгающего в пропасть Фрэнк рванул левую руку. Фаланга хрустнула, и, не выдержав, он истошно завопил. Кольцо наручников со скрипом соскользнуло с оголенной кости. Инквизитор обернулся — лишь для того, чтобы увидеть, как пленник с перекошенным от боли лицом обрушивается на него всей тяжестью тела. Фрэнк ничего не знал об анатомии рептилоидов, но удар спиной о край мраморной столешницы вряд ли прошел для инквизитора даром: он взревел и забарахтался, пытаясь зацепить Фрэнка когтями. Иллюзия рассеялась: из-под человеческого лица смотрела чешуйчатая морда с широко разинутым ртом, в котором трепетал раздвоенный язык. Фрэнк перескочил через него и нырнул под стол, где все еще стоял стеклянный контейнер. Ухватившись за рукоять правой рукой, Фрэнк с трудом поднял его и с силой обрушил на голову врага. Брызнула зеленая кровь, и Азарга Шаян зашипел от боли. Паучки в панике разбежались. Еще один удар. Нижняя челюсть с хрустом вывернулась, и рев инквизитора обратился хрипом. Из последних сил воздев контейнер над головой, Фрэнк впечатал его в череп демона — между горящих желтым огнем глаз. Череп хрустнул. Контейнер рассыпался дождем осколков, и тварь, шлепнувшись на пол, забила отростками, сменив цвет на зеленовато-желтый. Фрэнк тяжело привалился к столу и две минуты тупо смотрел на то, как слабеют конвульсии существа во враждебной среде обитания. Никто не пришел. Не ворвалась вооруженная охрана, чтобы заковать его в кандалы или сожрать его глаза. Фрэнк неторопливо замотал кровоточащую рану на левой руке остатками бинта. Затем добрался до распростертого тела инквизитора и, как мог, обыскал его, обнаружив из оружия только длинный зазубренный кинжал под мантией. Сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, он поднялся на ноги и, шатаясь от слабости, двинулся к двери с оружием в правой ладони. Если ему повезет, он сможет застать врасплох первого из охранников и отобрать у него что-нибудь посерьезней кинжала. При совершенно фантастическом везении он выберется из подвала Вавилонской башни и, чем черт не шутит, из Золотого Города. Спрятаться он не сможет. Все, что ему остается, — это бежать, нестись, меняя направление, а когда необходимо, — вступать в бой с плохими шансами на победу. Может быть, он сможет привлечь кого-то на свою сторону, и вместе у них шансов станет побольше. Вся цивилизация на пике своей силы не смогла выстоять в битве с демонами, поэтому жалкой кучке партизан ничего не светит. Наверняка они проживут недолго, и смерть их будет болезненной, потому что жизнь начинается и кончается болью. Фрэнк отворил дверь. Коридор пустовал — только поблескивали ряды контейнеров с овицеллами. Пожалуй, раздобыв оружие, стоит воспользоваться им, чтобы уничтожить это хранилище. Шансы на выживание станут заметно ниже, но, откровенно говоря, они и так не фонтан. Конечно, рано или поздно, он, демон Фрэнк, погибнет, сражаясь против демонов. Но не сейчас.

***

— Вы рисковали… ваша праведность, — сказал младший инквизитор. — Череп носителя был сильно поврежден, реимплантация едва не запоздала. — Не ожидал от мистера Беррингтона такой вспышки ярости, — сказал Азарга Шаян, впервые вошедший в свой кабинет после двухнедельного отсутствия. — Рассчитывал на попытку бегства. — Он ассимилирован, но все еще демон. — Надеюсь, что человеческого в нем больше. Иначе судьба проекта под вопросом. — Что нам делать теперь? Азарга Шаян опустился за мраморный стол, на котором все еще виднелись засохшие пятна крови. — Как и раньше. Следите. Не вмешивайтесь. При необходимости — незаметно помогайте формированию подполья. В ближайшие дни я подпишу буллу о запрете исследований в области генной инженерии — это усилит протестные настроения. Позаботьтесь о том, чтобы растущее сопротивление завербовало как можно больше одержимых. Тогда после победы восстания никто и не подумает их истреблять. Демоны станут частью человечества. — Но сейчас… — Сейчас можно об этом не беспокоиться. Я слышал, привели еще одного нарушителя? Кто он? Младший инквизитор сверился с документами и ухмыльнулся. — Христианский экстремист, обвиняет нас в ереси, искажении Писания и одержимости. — Ведите сюда, — с такой же понимающей ухмылкой ответил Азарга Шаян. — Я еще не ужинал.