Закрой уши и слушай

Капсула с главным героем, введенным в анабиоз, отстрельнулась от станции и полетела прочь. Камера какое-то время двигалась с ней синхронно, но потом стала отставать, следя, как тот уносится прочь в бесконечное звездное пространство. Тревожная бравурная музыка сменилась на тихую, печальную электронную мелодию. Наконец, камера замерла, провожая капсулу, превратившуюся вскоре в едва заметную звездочку. Вия вздохнула. Вроде как открытый конец, но почему-то казалось, что никуда эта капсула не прилетит. А так и будет мчаться в безвоздушном пространстве, без цели, без направления, пока не кончится ресурс жизнеобеспечения. А главный герой так и будет спать, спать и видеть наведенные искусственным интеллектом корабля сны, в которых он счастливо вернулся в космопорт, разоблачил козни межзвездной корпорации и прожил долгую счастливую жизнь ученого и исследователя. Может, тогда, когда тревожный сигнал барокамеры перестанет мигать, и система жизнеобеспечения отключится, он на мгновение проснется — только для того, чтобы осознать, что вся его жизнь была сном, и сейчас он здесь, в холодном нигде, будет сейчас биться в агонии в полном одиночестве… Похоже, именно на это намекала тихая и какая-то безнадежная мелодия. Не глядя, она пошарила рядом с собой рукой по ковру и, нащупав пульт, нажала на кнопку выключения. Пока шел фильм, она, захваченная сюжетом, потихоньку сползла с дивана, устроившись в привычную позу — на ковре, упершись спиной в изножье дивана и подтянув к груди колени. По левую руку стояла полупустая забытая банка колы. Потянувшись, она завела руки за голову и прогнулась, прищурившись на слабо мерцающие бледно-желтым светильники, не столько дающие свет, сколько создававшие уютную полутьму. Она повернулась. — Дядя, а… И осеклась. Андре спал. Подтянув под себя подушку, он, похоже, полулежал и смотрел фильм, опершись головой о руку, пока его в какой-то момент не сморило. Щека лежала на предплечье неловко вытянувшейся вперед руки, колени поджаты к животу, а ладонь другой сжимала в кулаке край пледа, слабо натягивая на себя. Вия замерла. А затем осторожно, как можно тише, подтянула ноги так, чтобы встать на колени, опершись предплечьями на край дивана, и чуть подалась вперед. Она никогда не видела раньше дядю спящим. Неподвижным. Совсем как… Неживой. По коже головы пробежали мурашки. Ручейки силы заструились по хребту, покалывая в кончиках пальцев. Привычная реакция организма на нервно пробуждающуюся магию. Всплеск адреналина пришпорил организм. Совушка напряглась. Зрачки расширились, улавливая малейший отблеск света. Перья на предплечье Андре слегка шевелились в такт дыханию. Вия нервно выдохнула, ощущая, как слегка расслабились плечи. Не то, чтобы… хотя, да. На секунду она испугалась. Испугалась, что это — не сон. Что пока она смотрела, сопереживая искусственному и не такому уж и захватывающему сюжету, в это время он тихонько выскользнул и… … растворился во тьме… Перья встали дыбом, и Вия издала тихое нервное уханье. Уже было протянула руку, чтобы потрепать дядю по руке, разбудить его, но остановилась. Опустила руку. И присела на пол, не отводя он него взгляд. Он выглядел таким… Она сглотнула. Попыталась подобрать слова. Тихим? Спокойным? Умиротворенным? Беззащитным? Уголок рта Октавии дернулся вверх. Беззащитным. Она попробовала это слово на вкус. В нем было что-то очень заманчивое. Когти слегка царапнули обивку дивана. Клюв исказился в ухмылке. Глаза слегка засветились в темноте малиновым оттенком. Голова склонилась набок. Бодрствовать, когда другой спит. Даже не подозревает, что ты на него смотришь. Не догадывается, о чем ты думаешь. Что можешь сделать. Не то, чтобы ты что-то сделала, но можешь… Где-то по краю сознания пронеслось со скоростью молнии … металлический привкус во рту… когти, погружающиеся в податливую плоть…. приглушенный хруст… вскрик, переходящий в булькающий клекот… сладкая дрожь агонии трясущегося под тобой тела… восторженный рокот в груди, переходящий в гулкое уханье… и исчезло, смятенное и спугнутое, дикое, темное. Хищное. Нет, не исчезло. Нырнуло куда-то глубоко внутрь. Затаилось. Томящееся по фантомному привкусу крови. По сладострастному биению под твоим телом жертвы. Октавия слегка вздрогнула от легкой судороги, скрутившей сознание, и расслабилась, отпуская переживание. С легким сожалением, смешанным с долей отвращения. Природа совы, хищника, на долю секунды всплывшая при виде беспомощной жертвы, канула обратно в глубины подсознания. ====== — Ты взрослеешь… — папа грустно улыбнулся, потянувшись к Вие и попытавшись потрепать ее по взлохмаченным перьям. Та отдернулась, недовольно натянув на себя шапочку. — Не находишь, что урок анатомии — немного не вовремя для разговора на интимные темы отца с дочерью? — недовольно пробурчала она, откладывая скальпель, которым препарировала опоссума и машинально слизнула кровь с пальцев. Она вовсе не собиралась есть его сердце. Просто это… как-то само так получилось. Оно так заманчиво колотилось, еще дергающееся, липкое, неожиданно заманчивое… — Я видел, как ты на него смотрела. У всех нас есть… инстинкты. Которые периодически пробуждаются. Такова наша природа. Именно она делает нас такими, какие мы есть. Но способность контролировать ее формирует то, чем мы в конце концов являемся. Первый фильтр, через который пропускается все в нашем сознании, когда мы сталкиваемся с этим — опасно ли это, можно ли это съесть и можно ли с этим сексуально провзаимодействовать. И эти первичные инстинкты плотно связаны. — Папааа! — демонстративно простонала Октавия, демонстративно отбрасывая скальпель. — И чем старше ты становишься, тем сильнее становятся эти побуждения, — хладнокровно продолжил Столас. — Но ты, как демон, как аристократ, должна уметь управлять своими инстинктивными побуждениями. Контроль! — он грациозно взмахнул рукой, подчеркивая эти слова. — Именно контроль отличает высших от низших. Возможность подчинить разуму свои инстинкты. Именно это — ключевой пункт обучения, контроль и развитие сознания. Как ты думаешь, почему в аду столько бесов, некоторые из которых вполне могут если не владеть, то пользоваться магией, но никто из них даже не пытается подняться до высших ступеней? Потому что бесами владеют чувства. Эмоции. Первичные потребности. — А не потому, что аристократическое лобби просто не дает возможности забрать власть хоть кому-то, кто не принадлежит не к той касте? — ядовито фыркнула Октавия. — О, да. — Столас усмехнулся. — Понимаю. Наслушалась бесовской пропаганды. О, эти чертовы аристократы. Ни во что нас не ставят. Давят, унижают, держат за животных… — А что, разве нет? — Некоторые из них утверждают, что наша магия — далеко не самое главное, что удерживает нас у власти. И отчасти они правы. Магия… — Столас создал между ладонями глобулу, которая рассыпалась яркими искрами — это лишь инструмент. Наше оружие. Но главное оружие — здесь. — Он постучал пальцем по своей голове. — Возможность обуздать свое желание. Взвесить за и против. Принять решение и следовать ему, вне зависимости от того, насколько это противоречит твоим инстинктивным побуждениям. Которые у нас вообще-то куда сильнее, чем у бесов. Но с большой силой приходит и большая ответственность. Ты — мой наследник. Ты со временем займешь место среди высших. И то, что тебе принадлежит по праву рода — только возможность, которую можно и упустить, если ты поддашься своим чувствам, а не соображениям рациональности и выгоды. — И что, вся эта лекция — лишь из-за того, что я съела это чертово сердце жалкого опоссума? — Милая, дело не в этом. Дело в том, что даже в мелочах надо держать себя в руках и не опускаться до попустительства своей животной природе. Хотеть можно… многое. Столас присел на стул рядом с дочерью. Взял ее за руку. — Я просто хочу, чтобы ты не совершала моих ошибок. Возможно, если бы мой отец когда-то просто поговорил со мной об этом…. Когда я… поддался своим желаниям… поверь, ни к чему хорошему это не привело. Только покалечило. И, поверь, последствия этого я расхлебываю до сих пор. А побуждения иногда могут быть очень сильными. Когда хочется наплевать на все и окунуться в свои переживания с головой, и будь что будет. А ад… он ведь весь создан для того, чтобы потакать тебе. И оправданий можно найти массу. И они будут казаться тебе совершенно верными и правильными, только приведут в конце к одному. К разочарованию и отчаянию. Ты можешь сломать себе жизнь, просто поддавшись тому, что тебе покажется большим чувством, а на самом деле будет всего лишь минутным всплеском инстинкта. И лучше мы обсудим это сейчас, до того, как ты совершила что-то непоправимое, пусть это даже и кажется тебе… неуместным, неудобным, и вообще просто старческим брюзжанием твоего зануды отца. — Ты правда занудный, папа. — Проворчала Октавия. — Пусть так. Но я хочу для тебя лучшего. Хорошей, организованной, счастливой жизни. Я понимаю. — Столас приложил руку к сердцу. — Сейчас все это кажется бессмысленным, но когда-нибудь ты просто вспомнишь наш разговор, и, я надеюсь, это тебя убережет от… слишком поспешных и болезненных решений. Хорошо? — Тебе не кажется, что я вообще-то имею право принимать эти — Октавия сделала пальцами скобки — гипотетические решения? — Конечно, Вия. — Столас отпустил ее руку, подался вперед и обнял ее. Полы плаща окутали ее, как крылья. — И знай, что бы ты не сделала, я всегда буду на твоей стороне. Я очень люблю тебя, дочка. — Я тоже люблю тебя, папа. — Вия расслабилась, позволяя теплу объятий окутывать ее, как в детстве. И на долю секунды стало так хорошо, мирно и спокойно… ============ Вия сложила руки, одну на другую, и положила подбородок на ладони. Смотреть на спящего дядю было как-то странно. Вообще глядеть на спящих людей — это будто переступать какую-то невидимую черту приличия. … как рассматривать его фотографию… Приличия не позволяют слишком долго задерживать взгляд, потому что это подразумевает какое-то взаимодействие. Вопрос, требование, диалог. Какой-то реакции. Всегда за этим должно что-то происходить. Подразумевается контекст. И Вия пользовалась возможностью. Слегка наклонив набок голову, она смотрела на него. Изучала, как одну из мраморных статуй в холле. Взгляд скользнул по хищным острым полированным когтям, сжимавшим плед. Поднялся чуть вверх, к ослепительно-белому плюмажу перьев, выбивающемуся из расстегнутой на две пуговицы рубашки, мерно колыхающемуся в такт дыханию. Такому пушистому, что хотелось протянуть руку, чтобы ощутить мягкость перьев. Слега вывернутой набок в не особо удобной позе тонкой шее. К подбородку, чуть приоткрытому клюву, даже во сне чуть искривленному в ехидной усмешке. Острым резким скулам, прикрытым глазам, веки которых чуть дергались во сне. Длинным подведенным темно-синим ресницам. Скользнул вдоль острых агрессивных стрелок. Хохолок барвиновокого цвета чуть растрепался, перья едва заметно колыхались под порывами сквозняка. Легкие блестки, которыми было припорошено его оперенье, блестели, будто снежинки в отблесках звезд. Острые линии, смягченные мягким ореолом перьев. Умиротворенный. Расслабленный. Неожиданно тихий и неподвижный. Природная грациозная хищность лишь просвечивала намеком, в напряжении руки, в сжатых пальцах, в повороте головы. Она перевела взгляд на вытянутую руку. Длинные пальцы, изящное запястье с золотой цепочкой, на которой висел миниатюрный золотой амулет-печать. Почти как у ее мамы, только более удлиненное и сухое. Неожиданно очень захотелось протянуть руку, дотронуться до него. Провести пальцем по предплечью вниз, вдоль внешней стороны ладони, пальцев, скользнуть рукой между ними, переплести ладони… Вия отдернула руку, которая невольно потянулась вперед. И снова перевела взгляд на его лицо. Клюв дяди приоткрылся. Он клекотнул, а затем тихо кашлянул. Вия нахмурилась, сощурилась, на этот раз пытаясь разглядеть его ауру. Голубая, очень плотная, с легкими вкраплениями красного. На этот раз не задумываясь, протянула руку и приложила тыльную сторону ладони к его лбу. Дядя снова клекотнул, кашлянул отчетливей и инстинктивно дернул головой, пытаясь избавиться от прикосновения, но не проснулся. Слегка горячий. Вия уже почти отняла руку, но почему-то задержалась. Пальцы сжались, костяшки скользнули вниз по щеке. От прикосновения к перьям по телу пробежала легкая дрожь. Вия отдернула руку, прижала к себе. Секунду помедлив, встала. Дядя что-то пробормотал, и еще сильнее сжался в комок. Уткнул лицо в подушку. Рука попыталась натянуть плед на себя плотнее. Сжав клюв, Вия резко повернулась и быстро вышла из комнаты, не закрывая дверь. ============= В ее комнате вещи уже были расставлены по местам. Она не стала зажигать свет — ее зрения вполне хватало, чтобы ориентироваться даже в темноте. Подошла к сундучку, перенесенному из дома, откинула крышку и начала рыться в травах. Ромашка, немного мяты, имбирь. Чуть-чуть шалфея. Захватив пакетики с травами в охапку, вперед, на кухню. Ударив ладонью по выключателю, она выгрузила добычу на стол и начала шарить по шкафам. С четвертой попытки, распахнув створки, она на несколько минут застыла, слегка ошарашенная количеством разнообразных баночек с чаями всех сортов и видов, явно из человечьего мира. Какие-то с иероглифами, какие-то жестяные — со слонами, собирающими чай индусками, чопорными леди и джентльменами, ведущими беседы в саду. На верхней полке — аккуратные кирпичики и блины пу-эра. На средней — сушеные хризантемы, мелкие розы, какие-то почки и веточки, судя по всему — ароматические добавки. Справа внизу, удобно и прямо под рукой — то, что она искала, большая стеклянная колба с красными лепестками. Достав, она открыла ее и принюхалась. Каркаде. Ну, разумеется. Что еще ожидать… Еще раз оглядев чайную коллекцию дяди, она хмыкнула. Совсем не то, что бар в гостиной. Здесь видно, что вещами активно пользовались. Хлопнув по кнопке прозрачного чайника, она добыла френч-пресс и начала ссыпать в него травы. Щедро добавила каркаде. Залила кипятком и полезла в холодильник. К счастью, в отделении для овощей были лимоны. Один из них она разрезала пополам, положила на блюдце. Поискала на сушилке кружку. Остановила выбор на самой большой, с надписью «Счастливого Рождества», усеянную шариками, гирляндами, конфетти, снеговиками, счастливо улыбающимися пряничными человечками, аккуратно отцедила туда отвар и выдавила половину лимона. Немного отпила. Поморщилась, потянулась к хрустальной сахарнице и всыпала три чайной ложки сахара. Размешала. И, чуть подумав, достала из стойки с приправами пару гвоздиков гвоздики, раздавила ложкой и добавила в чашку. Еще раз попробовала. Удовлетворенно хмыкнув, прихватила обоими руками чашку, аккуратно, чтобы не расплескать, и вернулась в комнату. Дядя спал. Вытянутую до этого руку он притянул к себе, и, казалось, сжался в комок еще плотнее. Красного в ауре прибавилось. Недовольно покачав головой, Октавия тихонько подошла к дивану, поставила кружку на пол, встала на колени и, протянув руку, нерешительно замерла. Хотелось украсть еще несколько секунд. Просто… она не знала, почему. А потом, все же решительно протянула руку и потрепала дядю по плечу. Он резко распахнул глаза. В темноте блеснул аквамариновый отсвет. Он моментально привстал, опершись на локоть. — Тави, что… А… — Выдохнув, он присел, потянув за собой плед. — Я заснул? Октавия кивнула. — На, держи. — Она наклонилась, беря кружку и протягивая ее дяде. Тот непонимающе посмотрел сначала на кружку, потом на нее. Нахмурился. — Ты кашлял, — пояснила она. — Вот, выпей. Это поможет. С горлом. — А… Спасибо. — Он протянул руку. Октавия поставила дно кружки на свою ладонь и развернула так, чтобы дяде было удобно взять за ручку. — Да, я… — он отпил. Хохолок чуть вздыбился, а потом опустился. — Немного простыл. — Не слишком кисло? — встревоженно спросила Октавия. — Нет, как раз хорошо. Спасибо. — Андре подобрал ноги под пледом, усаживаясь по-турецки. Одной рукой он обхватил бок кружки, грея ладонь, другой держался за ручку. — Все же это была плохая идея — после горячей ванны простоять на сквозняке час, руководя украшением залы. Он хмыкнул. — Зато гирлянды вышли на загляденье, — удовлетворенно добавил он. — Твоя мама была довольна. Жаль, что все это так ненадолго. — Ну, скоро следующая вечеринка. В честь годовщины свадьбы, — закатила глаза Вия. Андре кивнул. — Да, она говорила. Даже название придумала. «Все еще не развелись». — Хохотнул он. — Даже догадываюсь, кто посоветовал. Андре махнул рукой, делая еще глоток. — Отличный чай. Спасибо, милая. Как раз то, что было нужно. И надолго я вырубился? Вия пожала плечами. — Я досмотрела фильм. Значит, часа на полтора где-то. — Ну, как? Понравился? — Ну… такое… — неопределенно махнула рукой Вия. — Не советуешь досмотреть? Она пожала плечами. — Тебе пора спать. Прости, что отключился. Даже сам не знаю… как это у меня вышло. Наверное, уже заболевал, и… … просто было так уютно. Хорошо. И так спокойно… … и на завтра много дел. Вернуть тебя сейчас? — Не надо. Я переночую в своей комнате. Утром. — Хорошо. — Дядя облегченно откинулся на спинку дивана. — Прости, я ужасно выгляжу. Весь макияж перепачкался. — Дядя скривился, выдавив улыбку. — Спасибо, что не стала зажигать свет. — Нет, ты… — Октавия выдохнула, переведя взгляд вбок. — Ты прекрасно выглядишь. Она отвернулась и пошла к двери. Обернулась. — Спокойной ночи, дядя. — Спокойной, Вия. ============== Закрыв дверь, Вия стянула через голову свитер, бросила его на кресло и пошаркала к постели. На покрывале лежала аккуратно свернутая пижама. Переодевшись, она пошла в ванну. Зажгла свет. Включила воду, помыла руки, пару раз плеснула водой в лицо и подняла глаза к зеркалу. Встрепанные темные тусклые перья. Громадные глаза на пол лица. Худое осунувшееся лицо. Громадный черный клюв с заметной царапиной сбоку. Сплошное разочарование. — Дурнушка, — прошептала она отражению. И, выйдя, раздраженно хлопнула дверью. Направилась к кровати. За полшага, помедлив, развернулась и подошла к секретеру. Повернула ключ. Откинула крышку. Подняла несколько папок и взяла тонкий листок фотобумаги. На фотографии он улыбался ей. Улыбался так, будто она была для него всем на свете. Нет, улыбался не ей. Но ведь можно же было хотя бы на секунду притвориться, что это правда, верно?