***
Душа Гето простиралась лоскутным одеялом: проклятья слой за слоем крепились к ней. Когда он призывал проклятого духа с помощью своей техники, гобелен менял форму, выводя этот определённо сложенный кусочек на передний план. Души проклятий являлись в мир вместе со своими воплощениями, когда Гето выплёвывал их наружу, но Махито всё ещё мог видеть их связь. Он задавался вопросом, что произойдёт, если преобразить душу Гето… сбегут ли эти проклятья? Часть Махито хотела освободить их; другая же часть была слишком заворожена уникальными струящимися переливами чужой души. Но даже мага с такой редкостью было недостаточно, чтобы удержать Махито от непостоянства и убийственных развлечений с жалкими ноющими школьниками. Махито обнаружил, что мир наполнен удивительными вещами. Каждый поворот на пути приносил новый поток ощущений, исследований и опыта… экспериментов. Махито был самым сильным из проклятий — если не сейчас, то скоро. Другие принесли повод, но план перевернуть мир с ног на голову, через эволюцию заполонив скверной, был его. Философская болтовня Дзёго и Ханами об истине иногда раздражала, но Махито понимал: они искали высшую цель, смысл своего существования за пределами простой манифестации страха низших, жалких людишек. Потому что, в самом деле, кто бы захотел чувствовать себя связанным с этими презренными существами? Махито мог видеть всё в их душах: их ненависть и желания, постыдные извращённые идеи, с которыми они ничего не могли поделать. И, о, ему казалось грандиозным занятием воплощать свои забавы в реальность, заставлять их души трансформироваться в уродливые версии себя, с которыми они так упорно пытались бороться. Было глупо отвергать истинную природу. Махито любил свою: убивать, причинять боль, драться. Оно волновало его, это возбуждение, заставляющее душу содрогаться в головокружительном экстазе. Было так забавно наблюдать, как человечишки подчиняются его воле и силе, наблюдать, как их кости скрипят, а суставы щёлкают; как тела мутируют под его ладонью. Страх и замешательство, которые они испытывали в последний момент прикосновения, то, как вздрагивали их души… ох, боже, Махито буквально был готов кончить. Но, как обнаружил Махито, некоторые всё же заслуживали интереса. Проклинатели. Их клеймили позором, а они плели интриги, убивали и сражались с ликующей самозабвенностью. Их действия отражались в горячем кипении их душ; они были правдивы: в таком же смысле, как не скрывали свою природу Ханами и Дзёго. Махито не особо заботило большинство из них, но даже он мог признать, что те были лучше, чем хнычущие, слабые обыкновенные людишки или, что ещё хуже, шаманы магического техникума, которые упивались своей проклятой энергией, но всё ещё так по-ханжески прикидывались святошами. Проведя вместе недели и месяцы, Махито решил, что лучшим человеком был Гето. Его душа каким-то образом растягивалась достаточно широко, чтобы вместить тысячи проглоченных проклятий и не потерять контроль, в то время как иногда он всё равно казался скорее проклятьем, нежели человеком. Может быть, именно поэтому Махито тянуло к нему. По крайней мере, так он себе говорил. Махито наблюдал, как Гето проглатывает сферу за сферой, будучи слишком очарованным, чтобы задумываться о роли манипулятора проклятиями в новой эре, которую они якобы открывали. Эта картина запечатлелась в сознании Махито и так и осталась там, зацепившись: одна и та же хватка руки Гето, сжатый в ладони сгусток энергии, плотный бугорок горла, когда он проглатывал проклятье; мясистый стан с гладкой кожей, каскад тёмных волос; едва заметная гримаса на холодном, невозмутимом лице. Он пленял не обнажённой перед глазами Махито душой, а тем, насколько маленькой она, первичная, была, и тем, что Махито был единственным, кто мог её видеть. Пойманное им отвращение, что вихрилось в душе Гето, проявлялось в опущенных уголках его губ, в напряжённом прищуре глаз. То же самое было с вожделением, когда тот находил нужное проклятье. У Махито появилась сильная потребность заставить Гето обратить эти алчущие глаза на него, и с течением времени она всё разрасталась и пускала свои колючие корни внутри. Он хотел, чтобы Гето рассматривал и ценил его так же, как он это делал с ним. «Мы не так уж сильно отличаемся», — решил Махито; Гето тоже имел дело с душами, но проклятыми, а Махито, в свою очередь, их проклинал. Так что прошло совсем немного времени, прежде чем он попробовал это сам. Махито уменьшил человека до крошечного тотема размером с ладонь и таким же образом проглотил. Тот сопротивлялся по пути вниз, но Махито заставил его силой протолкнуться, прикрыв рот, чтобы предотвратить тошноту, а затем попытался привыкнуть к ощущению, что внутри него что-то сидит. Затем он вернул его обратно, как это делал Гето. После нескольких неудачных попыток — нескольких просовываний пальцев себе в глотку, нескольких трансформаций своего тела, чтобы достать непосредственно до желудка — Махито выплюнул преображённого человека и проделал всё с самого начала ещё и ещё, пока не стал с лёгкостью справляться. А потом он всего лишь немного поигрался. Первый человек не захотел увеличиваться до своего нормального размера, так что Махито раздавил его в руке. Второй умер случайно, а третий испустил дух прежде, чем Махито смог протолкнуть его в горло. Наконец он освоил этот трюк, превращая людишек в тотемы, а затем обратно в плачущих маленьких существ. Они ни на что не годились, кроме как для развлечения, но, наблюдая за ними столько времени, Махито пришёл к пониманию, что иногда сила и могущество могут согнуться перед простой численностью: если заселить планету достаточным количеством гадящих, отвратительных, движимых жадностью отбросов, то даже мать-природа уступит. — Смотри, Гето, — рассекая толпу, как лезвие бритвы, Махито нашёл его мирно прогуливающимся по городу. Он с ухмылкой поднял перед глазами несколько преображённых тотемов. — Они словно твои сферы. Он хотел показать ему свою технику, хотел, чтобы Гето оценил её своим холодным взглядом, приметил её, отследил прогресс и похвалил. Это было так… почти по-детски, но кем был бы Махито, если бы не жил даже такими глупыми желаниями? Гето улыбнулся. — Ты растёшь, — произнёс он. — Я не удивлён, с твоей-то силой. Всего лишь пара коротких фраз, но Махито заметил то, как после этого взгляд Гето стал задерживаться на нём, любопытный и проницательный, и он понял, что зацепил его.***
С этого момента, и особенно после того, как Махито овладел расширением территории, Гето проявлял к нему дополнительный интерес. Он сопровождал Махито на некоторых его прогулках, а затем и вовсе вовлёк его в свою работу. С помощью Картин Смерти Гето поведал ему о проклятых объектах, о воплощении и сосудах. А потом он ещё и научил Махито играть в настольные игры, что заставило нечто в душе Махито, какую-то часть, которую он сам не узнавал, немного затрепетать. Было приятно, вот это вот всё: иметь рядом с собой такого надёжного человека, как Гето. С ним было весело. Остальные, казалось, не понимали их товарищества — Дзёго всегда находился в двух секундах от того, чтобы поджечь голову Гето в раздражении, — но Махито видел садизм в сердце Гето, манипулятивное усердие, с которым он воспринял их дело и превратил его в свой собственный, более масштабный план, о размерах которого никто не подозревал. С Махито, однако, Гето был серьёзен и даже немного заносчив; и там, где другие люди не знали, как посвятить себя тому, что они хотели, Гето методично планировал и всецело хватался за возможности. После проведённого вместе времени Махито чувствовал, что может разгадать и Гето тоже, кусочек за кусочком, прямо как он открывал весь остальной мир. Но иногда в глазах Гето мелькало такое выражение, которое заставляло Махито чувствовать себя слишком молодым, и казалось, что понять Гето ему и за тысячу прожитых лет было бы не под силу. Вся его душа полнилась тьмой, за исключением вплетённых в его сети проклятий. Пальцы Махито покалывало от желания прикоснуться к ней, потянуть за эти ниточки и посмотреть, что получится. Вместо этого он заполучил Гето в свои руки другим способом. И в первый раз, когда это случилось, Гето даже был тем, кто предложил. Махито находился под кайфом: четверо кретинов, которых он превратил в крошечные тотемы, плюс ещё четверо придурков, из которых он вылепил уморительных существ, теперь стонали и плакали на парковке торгового центра. Энергия в нём била ключом, эта неугомонность и пульсирующая потребность. Он хотел касаться, хотел, чтобы к нему прикасались, хотел взорвать всё к чёртовой матери, и, пошатываясь, он с душой в горле вышел на солнечный пляж территории Дагона. Его взгляд зацепился за Гето, который читал недавно законченную Махито книгу, угождая его просьбе о том, что он хотел бы обсудить её с кем-то. — Что не так? — спросил Гето, отрываясь от страниц. Махито возвышался над ним, почти вибрируя от такого положения. — Повеселился сегодня? — Ага, — выдавил Махито хриплым голосом. Гето прищурился, отточенно заострив взгляд. Казалось, что в этот момент не один Махито мог видеть души насквозь. А затем Гето протянул руку, и его ладонь скользнула вверх по бедру, вызывая пьянящую дрожь, и он спросил: — Не научить ли нам это тело чему-нибудь новому? Всё существо Махито звенело. — Да, — задушенно ахнул он, и Гето притянул его к себе. Это было горячо, медленно и трепетно, и сначала Махито лежал на спине, пока Гето довлел над ним, а затем он сам оказался сверху, положив руки на чужую грудь. Он знал о плотских утехах, пробовал трогать себя раньше, но никогда не испытывал ничего подобного с другим существом. Гето прикасался к нему, ласкал со всех сторон и обнажал собственное тело, которого Махито раньше не видел, но по которому теперь жадно изнывал. Он мог чувствовать то, как Гето хотел его: обжигающие прикосновения пальцев проникали в душу, оставляли горячие отпечатки вдоль бёдер Махито, спускались ниже к его заднице, к паху. Махито преобразил себя, и фаланги Гето с влажным хлюпаньем вошли во влагалище, а затем он приподнял Махито над собой и опустил его на свой член, толкаясь. Тела принимали формы душ носителей, и, о, в один момент они слились воедино. В размытое пятно, наполненное похотью и сорванными ругательствами. — Это тело не занималось таким целую вечность, — произнёс Гето, и линия его челюсти напряглась. У Махито не было ни секунды, чтобы задуматься над выбором слов, прежде чем Гето снова оказался внутри, трахая его, и всё, что он мог сказать, это: — Ну, моё — никогда. Может, это была просто уловка его души, манипуляция глубинного желания, но Махито показалось, что после этого руки Гето собственнически сжались на его бёдрах. В последующие дни был второй раз, затем третий и четвёртый. Они вдвоём; вся их химия продолжалась. В течение нескольких недель до тридцать первого октября Махито и Гето дорабатывали свои планы, спарринговали и цепляли друг друга, чтобы потрахаться: в бешенном темпе, конечно, как всегда. Всё сильнее и сильнее Махито чувствовал, как ускользает та часть его сущности, которая не принадлежала ему полностью. Он знал, что с Гето было что-то не так — его душа не совсем соответствовала телу. Так что в них не было смысла, в этих узах, неумолимо притягивающих Махито к нему. Он чувствовал себя мотыльком, превратившимся в трепещущие крылья с телом, которое беспомощно летело в огонь.***
В Сибуе они побеждали. План Гето сработал, но затем Годжо обложил его руганью, требуя ответить, кто он такой. Махито был сбит с толку, а затем с немым восхищением наблюдал, как Гето снимает верхнюю часть черепной коробки, обнажая мозг. «О, так вот почему». — Гето, — заныл Махито, желая быть в курсе. Он ненавидел, когда его оставляли в неведении, ненавидел тот факт, что не понял этого. Но Гето всё объяснил, терпеливо, как это делал всегда; это было похоже на любой другой их разговор. «Так действительно ли имело значение, — подумал про себя Махито, — кем был этот человек в теле Гето Сугуру?» Возможно, его душа лгала, но Махито знал этого человека и за пределами физической оболочки тоже, после стольких дней, проведённых бок о бок. Ему не нужно было читать душу самозванца отдельно, чтобы понять его. Благодаря их разговорам и коварным планам, тренировкам и половым актам Махито крайне тесно изучил Гето, или кем там был этот человек. Или так он думал. Позже той же ночью, сражаясь с Итадори Юджи и его наивной, бестолковой разновидностью шаманского боя, Махито познал саму суть собственной души. Его тело преобразилось, принимая новые форм и изгибы. Каждый атом, каждая клеточка, вся ветвь его существования была наполнена до краёв. Махито эволюционировал до самого истинного «я», а затем… затем удирал, спасая свою жизнь. «Нет», — думал Махито, карабкаясь. Нет, он хотел жить! Он хотел показать Гето своё новое воплощение, чтобы он прикоснулся к нему, разобрал его на части своими руками. Он хотел… — Гето, — задушенно выкрикнул он, избитый и окровавленный. Гето посмотрел на него сверху вниз. Он улыбнулся. — Стоит ли мне спасти тебя, Махито? На минуту, когда Итадори бросился в их сторону, показалось, что он действительно это сделает. Но когда Итадори оказался слишком раненым, чтобы пошевелиться, слишком покалеченным, чтобы прервать их, Гето обратил свои холодные прожигающие глаза на Махито. Именно тогда Махито понял. В тот момент, когда он доверился Гето, несмотря на незнание настоящей души этого человека, он проиграл. Он отрёкся от своей правды, своей природы. И всё же что-то в душе Махито пело, пока его поглощали. В конце концов этот человек в Гето действительно посмотрел на Махито с тем жадным, вожделеющим блеском в глазах. В конце концов он действительно хотел его. Махито всё-таки прикоснулся к плетёным сетям желанной души. Он был расщеплён до единственного шва среди множества нитей, а потом... Что ж, потом его история закончилась.