Жар тяжёлого дня

      Рабочий день подходит к концу, и Икар как никогда нетерпеливо ожидает, когда очередь протащится через проходную. Наконец вырывается наружу — кровь стучит в висках! Внешне надо сохранять абсолютное спокойствие, чтобы солдат на пограничном посту Купола не заподозрил чего-либо, но как это нелегко! Под испытующим взглядом человека в форме Икар покрывается испариной, синтетическая блуза противно липнет к спине и подмышками, но одобрительный кивок стража получен, и Икар выходит в пустоши за Куполом. После умеренного тепла Полиса волна знойного воздуха открытых всем излучениям земель заставляет, задохнувшись, открыть рот и начать хватать им воздух — но после пары-тройки судорожных глотаний становится понятно, что это дурная идея: нёбо мгновенно пересыхает, язык деревенеет, да и страх наглотаться неизвестно чего из воздуха помогает, одумавшись, вспомнить, что правильнее вдыхать всё-таки через нос. В плывущем пыльном мареве Икар озирается и, увидав невдалеке что-то похожее на скопление мелких домиков, направляется туда. Былые мысли из головы стремительно улетучиваются под напором ощущений: блуза постепенно отстаёт от тела, но через тонкую подошву ботинок стопы ощущают жар раскалённой земли. Пыль при каждом шаге разлетается, клубясь, вверх и в стороны, но часть её оседает и на ботинки, и на брюки. Ботинки быстро теряют свой блеск, а брюки – белизну, и Икар с грустью думает, что так их способность отражать тепло уменьшается, а она тут весьма кстати! Но ближе к домикам он, попривыкнув, вновь вспоминает, зачем туда идёт, и опять кровь бросается в голову: незнакомец из числа изгоев обещал рассказать о родителях! Икар не помнит их вовсе: не может вызвать в памяти ни картинку из раннего детства, ни телесное ощущение объятий или поглаживания по голове, ни звуки их голосов, ни запахи той поры, когда они были вместе… Солнце скрывается, воздух становится всё более прохладным, но кровь, разгорячённая волнением, согревает не слабее первой окатившей Икара волны пустынного зноя. На шум его приближения реагируют в лагере многие, но пока они просто насторожены и наблюдают. Раздаётся пара малопонятных криков, в нескольких окнах подрагивают занавески, и на пороге одного из домиков показывается прежний незнакомец и машет рукой. Икар подходит к нему, и завязывается беседа — поначалу туманная и полная намёков, но в ходе её незнакомец приводит Икара к костру, садится на бревно, начинает наигрывать на гитаре и часть сведений передаёт в песенном виде, часть — обычными репликами. Икар слушает, как заворожённый, но в какой-то момент у костра появляется местная девушка, называющая незнакомца отцом и называемая им Музой (имя ли это, прозвище или титул, основанный на её воздействии на людей — как знать?). Теперь внимание Икара захвачено двумя предметами сразу: повествование о былых временах от незнакомца и непостижимым существом девушки, в которой всё кажется не просто непривычным, а вовсе неземным! Костёр горит ярко, беседующие сидят близко к нему, и Икар, поворачиваясь то к незнакомцу, то к его дочери, ощущает, что горячее то одному, то другому боку. Он жадно пытается вобрать в себя и как можно больше сведений о прошлом — и как можно больше деталей образа девушки, но время идёт, и мозг перегревается; дрова прогорели, но угли тлеют и пышут жаром, и, повинуясь указанию отца «Повесели нас!», Муза, смеясь, маленькими и сильно изогнутыми в сводах босыми стопами вспрыгивает на угли и задорно танцует под простую, но быструю гитарную мелодию. Кажется, ей, столь невообразимой, жар углей — и всей этой выжженной солнцем и бедами земли — нипочём; бубенчики на её наряде звенят каким-то волшебным тонким перезвоном, оттеняя показываемое представление, свободные брюки колышутся от обилия движений, напоминая не то трепетание какой-то стихии — Икар не может сказать определённо, какой, — не то волны горячей крови, обливающей сердце Икара. Девушка спрыгивает с углей: танец окончен, гитарист поднимается и манит за собой. Икар послушно следует до жилища музыканта, дальше провожать его отправлена отцом Муза. Она бодро и пластично, несмотря на позднюю ночь, ступает в сторону Купола; Икар тащится позади, любуясь точёной фигуркой дикарки, подчёркнутой её одеянием с тугим ремнём, и крепкой косой, обвитой лентой с бубенчиками, и, скользя взглядом от косы к ногам провожающей, с наслаждением для своего требовательного интеллекта ощущает жар страсти. На полпути прощаясь с девушкой, бредёт, охваченный роем бессвязных, но жалящих мыслей, в сторону городских ворот. Всё произошедшее столь необычно, но так захватывающе, что Икар наконец-то обретает представление, к чему он хочет стремиться. Впервые за много лет он обнаруживает во внешнем мире созвучие своей мечте, и душа его рвётся наружу, эмоции переполняют сознание, усталый мозг еле направляет стопы к Полису и робко пускает на задворки сознания мысль, что под Куполом его ждёт благодатное тепло после суровости стылого воздуха пустынной ночи, тем более холодной для непривычного горожанина после близкого пламени костра. Икар ныряет в ворота, показывает всё, что нужно, охраннику, и начинает расслабляться, когда тот нажимает что-то на переговорном устройстве, сообщает «Он тут, у главных ворот, только что вошёл» и передаёт устройство Икару. Оттуда слышен голос Правителя, максимально эмоциональный, насколько тот может себе это позволить, приказывающий немедленно прибыть для очень серьёзного разговора, и, понимая, что предстоящее будет жарким, Икар усмехается про себя: «Ну, что ж, решил лететь за мечтой — крепись!»