Fight fire with fire

Age: 26 — Что это за дрянь? — Уэнсдэй презрительно морщит нос и небрежным взмахом руки отталкивает подальше от себя вскрытую миниатюрную упаковку из тёмно-серого картона. Коробочка проезжается по лакированному чёрному дереву столешницы и едва не слетает на пол, но в самую последнюю секунду Ксавье успевает подхватить свой странный подарок. — Уэнс, — явно смущённый Торп мягко улыбается, демонстрируя ямочки на щеках. Затем пару раз сокрушенно вздыхает, затем потирает переносицу своим коронным жестом, выдающим растерянность. — Не будь такой категоричной. Это просто… сюрприз. Она едва не скрипит зубами от раздражения и на минуту прикрывает глаза, чтобы унять кипящее в груди возмущение — oh merda, с какой такой стати этот невозможный человек решил, что на вторую годовщину свадьбы будет уместно преподнести такую отвратительную пошлость? Ни новый набор для вскрытия, ни два билета на Сицилию, ни даже банальное ювелирное украшение, а это. Маленькую овальную штуковину из чёрного матового силикона со шнурком на одном конце и ребристым узором на другом. Вдобавок в комплекте с устройством шёл пульт дистанционного управления и тоненькая книжечка на нескольких языках — очевидно, инструкция по применению. Совершенно идиотская глупость. Можно подумать, без подробного руководства по эксплуатации нереально было догадаться, каким образом следует использовать этот странный предмет. Какой ужасающий кошмар. — Можешь даже не надеяться, что я отдам тебе твой подарок после такого, — Аддамс намеренно выделяет последнее слово особенно ядовитой интонацией, с брезгливым отвращением покосившись на коробку в руках заметно поникшего Торпа. Немыслимо. Кошмарно. Чудовищно. Она испытывает непомерную досаду от осознания, что потратила кучу времени и сил на то, чтобы связаться с известным миллиардером Рональдом Лаудером — а затем выкупить из его частной коллекции «Золотую Адель», вышедшую из-под кисти Густава Климта в начале прошлого века. Oh merda, да она ведь полностью обнулила банковский счёт, куда в течение нескольких лет откладывала все заработанные деньги. Картина перекочевала к Уэнсдэй ценой неимоверного количества усилий и поистине баснословных расходов. И всё это ради того, чтобы порадовать бестолкового благоверного, который даже палец о палец не ударил — приобрёл для неё подарок, дважды щёлкнув мышью на сайте эротического магазина. — И уж тем более не надейся, что это когда-нибудь во мне окажется, — цедит она сквозь зубы, прожигая Ксавье уничижительным взглядом исподлобья. — Coglione. Ах, да, чуть не забыла. Теперь ты спишь на диване. А после вынесения непоколебимого вердикта донельзя раздражённая Аддамс соскальзывает с барного стула и быстрым шагом покидает столовую. Первым порывом становится неуёмное желание вернуть дорогущее полотно Климта его предыдущему владельцу, но рациональное мышление подсказывает, что таким образом серьёзные дела не ведутся. Лучше уж выставить картину на аукционе — а вместе с ней и собственные мозги, которыми Уэнсдэй явно перестала пользоваться, когда связала свою жизнь с этим кретином. Или же пустить под раздачу самого Торпа, чтобы толкнуть с молотка его внутренние органы и хотя бы частично окупить неслыханную стоимость картины. Поднимаясь по лестнице на второй этаж, она на ходу вытягивает многочисленные шпильки из сложной причёски — в салонной укладке больше нет никакой надобности, ведь первоначальный план отметить годовщину походом в театр благополучно отправился псу под хвост. Оказавшись в спальне и демонстративно громко хлопнув дверью, Уэнсдэй заводит руку за спину и расстёгивает молнию на облегающем атласном платье. Оставшись в чулках и кружевном белье, специально купленном ради праздничного вечера, она проходит в ванную и принимается тщательно смывать макияж, с преувеличенным усердием проводя влажной салфеткой по бледным скулам. Oh merda, а ведь вся эта торжественная мишура по поводу свадебной годовщины никогда не имела для Аддамс особого значения. Зато имела для Ксавье — и лишь потому она без возражений приняла предложение провести вдвоём тошнотворно романтический вечер, посетить театральную постановку на Бродвее, а после поужинать в пафосном итальянском ресторане. Лишь потому она уехала из агентства пораньше, чтобы купить новое бельё и сделать вычурную причёску. Покорно пошла на уступки, допустила проявление глупой человеческой слабости, позволила себе заткнуть суровый голос рационального мышления. А чёртов Торп как обычно умудрился всё испортить, решив обменяться подарками аккурат перед выходом из дома. Ему даже не хватило мозгов, чтобы отложить фривольный эксцентричный сюрприз на потом. Наконец Уэнсдэй завершает трансформацию из объекта патриархальной сексуализации в более привычный домашний образ — выбрасывает в мусорную корзину испачканные косметикой салфетки, возвращает платье на вешалку и быстро принимает холодный душ, немного остудивший яростный пыл. Надевает простую шёлковую пижаму без неуместных излишеств и забирается под одеяло, предварительно задёрнув шторы и полностью потушив свет. Вот только сна ни в одном глазу. Она долго ворочается в постели, поминутно меняя позы — то устраивается на спине, сложив на груди скрещённые руки, то сворачивается клубком, с головой укрывшись одеялом. Но ей чертовски неудобно. Подушка кажется твёрдой как камень, простынь скатывается комком в ногах, а в спальне очень быстро становится душно, несмотря на включённый на полную мощность кондиционер. Вдобавок чуткий слух Аддамс улавливает смутные звуки движения, доносящиеся с первого этажа. Судя по грохоту шкафов и едва слышному звону бокалов, Ксавье принял волевое решение предаться алкогольной интоксикации. Oh merda, ну что за невозможный человек. Какого чёрта он вообще ведёт себя так, будто вечер испорчен исключительно по её вине? А всего-то нужно было вовремя напрячь извилины и сообразить, что Уэнсдэй явно не оценит настолько извращённую пошлость. Впившись немигающим взглядом в тёмный потолок, она невольно погружается в напряжённые размышления, что именно толкнуло Торпа на подобную идиотскую авантюру. Зачем всё это? К чему? Саму Аддамс более чем устраивала интимная сторона их отношений — разумеется, за прошедшие восемь лет накал страстей немного поутих, да и напряжённые рабочие графики неизбежно вносили свои коррективы… Временами она возвращалась домой настолько измотанной, что практически засыпала прямо под прохладным душем. Разумеется, в такие моменты о сексе не шло и речи. Но Ксавье всегда относился с поистине фантастическим пониманием и никогда не высказывал даже малейшего недовольства. Или он только создавал видимость, что всё в порядке? Трудно сказать наверняка — для неё самой тонкие нюансы человеческой психологии по-прежнему казались чем-то сродни беспросветному тёмному лесу. Незаметно для себя Уэнсдэй постепенно начинает проваливаться в сон. Водоворот размышлений о мотивах странного подарка понемногу отступает, сменяясь долгожданной расслабленностью. Но стоит ей задремать, дверь в спальню приоткрывается с негромким скрипом — однако в звенящей тишине этот звук кажется поистине громоподобным, и накатившая было сонливость моментально спадает. Она резко распахивает глаза, упершись немигающим взглядом исподлобья в замершего на пороге Ксавье. Пару секунд он нерешительно мнётся на одном месте, а потом не без усилия выдавливает робкую примирительную улыбку. — На диване очень тесно, — осторожно начинает Торп, виновато ссутулив плечи и всем своим видом демонстрируя искреннее раскаяние. — Уэнс, можно я…? Раздражённо закатив глаза, она уже тянется к уголку одеяла, чтобы приглашающе откинуть его в сторону — наплевать, неудавшийся сюрприз отнюдь не является глобальной мировой катастрофой, но в то же мгновение Ксавье совершает вторую фатальную ошибку. Неторопливо проходит в спальню, останавливается напротив длинного высокого шкафа и запускает руку в карман брюк, извлекая наружу злосчастную тёмную коробочку. Кажется, он всерьёз намеревается оставить это пошлое недоразумение среди её вещей… Какого чёрта он себе позволяет? Едва не скрипя зубами от моментально возросшей злости, Аддамс хватает первую попавшуюся под руку подушку и швыряет её в бестолкового кретина, которого по собственной глупости вынуждена называть мужем. — Если тебе тесно на диване, можешь отправляться спать на пол, — колко припечатывает она, прожигая оторопевшего Ксавье суровым пронзительным взглядом. — Уэнс, но… — он предпринимает робкую попытку возразить, но моментально осекается, напоровшись на подчёркнуто хмурое выражение её лица. К счастью для себя, в очередную конфронтацию Торп предпочитает не вступать. Нервно дёрнув плечами, он стягивает с верхней полки запасное одеяло, подхватывает упавшую к ногам подушку и решительно направляется к выходу из спальни. Но у самых дверей останавливается, обернувшись через плечо, спокойно выдерживает прямой зрительный контакт и туманно добавляет. — Уэнсдэй, ты зря воспринимаешь мой подарок как какое-то личное оскорбление... Меня всё более чем устраивает, просто я решил, что твоя тяга к экспериментам не ограничивается работой. Вероятно, я ошибся. И прежде чем Аддамс успевает отреагировать на столь внезапный выпад, он поспешно выходит в коридор, плотно прикрыв за собой дверь. Спальня снова погружается в полумрак, а Уэнсдэй с досадой откидывается на подушки и впивается задумчивым взглядом в черноту потолка. Совершенно очевидно, что дерзкое высказывание Торпа — не более чем неумелая попытка манипуляции, абсолютно дилетантский способ склонить её на свою сторону и добиться желаемого. Вот только дурацкая уловка отчасти срабатывает, посеяв в её голове крохотное зерно сомнения. Ей и вправду становится немного… любопытно. Вдобавок вспоминаются регулярные непрошенные откровения Энид — невыносимо болтливая подруга была готова часами трепаться о тех безобразиях, которые они с Аяксом вытворяли в постели. А на все снисходительные закатывания глаз твёрдо парировала, что нужно успевать жить полной жизнью, пока есть драгоценное время. — Когда у вас появятся дети, моменты наедине станут роскошью… — экспрессивно тараторила блондинка, с ногами забравшись на кожаный диван в кабинете Уэнсдэй. — Уж поверь мне, первый год после рождения близнецов я даже спать не всегда успевала. Зато теперь мы можем иногда отправлять их к бабушке с дедушкой и тогда… — Энид, тебе пора ехать. У меня через пять минут заканчивается обеденный перерыв, — категорично отрезала Аддамс, не желая слушать очередные развратные подробности чужой личной жизни. Ровно как и разговоры о детях, которыми уж точно не собиралась обзаводиться. Не в этой жизни. Oh merda, зачем она вообще об этом думает? Совершенно очевидно, что подобным фривольным мыслям не место в её голове, ведь у неё уйма гораздо более важных дел. Разозлившись на себя за мимолётное проявление сомнений, Аддамс переворачивается на бок, с головой забирается под одеяло и закрывает глаза. К счастью, на этот раз ей не приходится долго ворочаться. Усталость после насыщенного рабочего дня и изрядная опустошённость после дурацкой спонтанной ссоры очень скоро берут своё, поэтому Уэнсдэй практически моментально проваливается в сон. Пробуждение выходит раздражающе неприятным — сквозь крохотную щель между плотными чёрными шторами пробивается луч омерзительно яркого солнечного света, бьющий по глазам и заставляющий брезгливо поморщиться. Мысленно досадуя на необходимость раннего подъёма и ненавистную ясную погоду, она нехотя выбирается из постели, набрасывает на плечи халат и спускается на первый этаж. Маловероятно, что этот априори дерьмовый день можно спасти убойного дозой крепкого кофе, но попытаться определённо стоит. Чёртов Торп безмятежно спит, вытянув длинные ноги на подлокотник дивана и крепко обнимая подушку обеими руками — вовсе не похоже, что он действительно испытывает какие-либо неудобства из-за смены места дислокации. Ощутив новый прилив раздражения при виде его расслабленной позы, Аддамс проходит на кухню и принимается нарочито громко греметь посудой. На самом деле, ей требуется всего одна чашка, но она не может отказать себе в маленьком проявлении мести и хорошенько помучить этого невозможного человека, катастрофически не способного выбрать нормальный подарок. Зная нелюбовь Ксавье к ранним пробуждениям, он явно будет в бешеном восторге. Вот только все усилия тщетны. Покончив с приготовлением тройной порции эспрессо и наполнив миниатюрную чашку ароматной горячей жидкостью из кофемашины, Уэнсдэй выглядывает в гостиную и с неудовольствием отмечает, что Торп продолжает спать беспробудным сном младенца. Oh merda, кажется, его не разбудить даже пушечным залпом. Раздражённо возведя глаза к потолку, она возвращается обратно на кухню и усаживается за стол, сосредоточенно уткнувшись в телефон — лучше уж заняться работой, нежели тратить время на бесполезные попытки досадить нерадивому мужу. Чёрт бы его побрал. Пусть даже не надеется, что она заговорит с ним в ближайшую неделю. Вот только холодная война затягивается. Проходит неделя, а затем и вторая — а Ксавье не предпринимает абсолютно никаких шагов к примирению. Подобное упрямство кажется нонсенсом, ведь даже после более серьёзных размолвок он приползал с извинениями уже на следующее утро. Аддамс скорее по инерции упрямилась ещё пару-тройку дней, но в итоге сменяла гнев на милость, и заключённое перемирие окончательно закреплялось бурным грехопадением на первой подвернувшейся горизонтальной поверхности. Схема была отточена до автоматизма и успешно практиковалась не один год — но на этот раз отлаженный механизм почему-то дал сбой. Уэнсдэй никак не могла понять причин такого вопиющего упрямства, и это злило до зубного скрежета. Словно проклятый Торп вознамерился взять неприступную крепость измором и проверить, насколько хватит её терпения. Или просто-напросто решил врубить на полную катушку давно забытую гордость. Первые несколько дней она действительно наслаждалась уединением — никто не сопел под ухо во сне, не перетягивал одеяло на свою сторону кровати, не приставал с совершенно бестолковыми предложениями посмотреть вместе очередной бред из современного кинематографа. Освободившееся время Аддамс тратила на работу, и вынужденная сублимация оказалась весьма эффективной. Ей удалось в кратчайшие сроки раскрыть серию громких преступлений и отправить за решётку маньяка, который знакомился с девушками в популярном мобильном приложении, а после пары-тройки свиданий насиловал и убивал их с особой жесткостью. Впрочем, непосредственно к поимке преступника Уэнсдэй оказалась непричастна. Последняя жертва чудом осталась жива — а злоумышленник совершил роковую ошибку, решив добить её прямо в больнице. Один из врачей, случайно проходивший по коридору мимо палаты, услышал подозрительные звуки и практически голыми руками скрутил маньяка, который как раз пытался задушить пострадавшую девушку подушкой. Однако к концу второй недели затянувшаяся размолвка начала доставлять некоторые… неудобства. Тем вечером она сидела за столом на кухне, пока демонстративно молчащий Торп аккуратно раскладывал по тарелкам лазанью из стеклянной формы. Аддамс честно старалась сосредоточиться на изучении документа со свидетельскими показаниями, но немигающий взгляд угольных глаз то и дело падал на супруга — рукава его домашней рубашки в тёмно-синюю клетку были засучены до локтей, открывая вид на руки с длинными пальцами и выступающими венами. И то, как ловко Ксавье орудовал огромным кухонным ножом, нарезая чёртову лазанью на порционные куски… Oh merda. Проклятье. Это совершенно обыденное зрелище неожиданно оказалось слишком эстетичным, слишком манящим, слишком привлекательным — намного больше, чем она могла выдержать. Уэнсдэй мгновенно почувствовала, как кровь резко прилила к щекам, окрашивая извечно бледную кожу в пунцовый оттенок, а всё внизу живота скрутило требовательным спазмом. Разозлившись на свой организм за такую предательски острую реакцию, она нервно сглотнула, машинально моргнула и поспешно отвела взгляд, с удвоенным усердием вчитываясь в протокол допроса свидетеля. Однако сосредоточиться должным образом никак не удавалось — Аддамс пришлось несколько раз прочесть одну и ту же строчку, чтобы хоть немного вникнуть в смысл написанного. А через пару минут Ксавье приблизился к столу, молча поставил перед ней тарелку с дымящимся блюдом и вальяжно удалился в гостиную, прихватив с собой вторую порцию лазаньи и чашку дурацкого зелёного чая. Вот только вместо аппетитного запаха итальянской еды ей в нос ударил насыщенный аромат его горьковато-древесного парфюма — и глупая физическая оболочка отреагировала на это совершенно недопустимым образом. Тянущий спазм внизу живота многократно усилился, а между бёдер появилась недвусмысленная влажность, пропитавшая тонкое кружево белья. Уэнсдэй стиснула зубы и неловко поёрзала на стуле, безуспешно стараясь унять неуклонно нарастающее возбуждение — oh merda, в тот момент ей потребовались все силы мира, чтобы не окликнуть Ксавье и не наброситься на него в порыве нахлынувшего желания. Но неискоренимое природное упрямство и уязвлённая гордость не позволили ей пасть так низко. Поэтому Аддамс осталась сидеть за столом как статичная безмолвная статуя, ощущая почти болезненную пульсацию внутренних мышц и неприятную влажную липкость между плотно сжатых ног. Чёрт бы побрал этого невозможного человека. Наверняка Торп делает это нарочно, чтобы переломить её сопротивление — но все его усилия заведомо бесполезны. Пусть хоть без одежды по дому разгуливает, ей будет тотально наплевать на любые ухищрения. Ладно, возможно, не совсем наплевать. Но он никогда об этом не узнает. Поэтому молчаливое противоборство продолжалось. Через пару дней после перформанса за ужином Ксавье исполнил второй акт идиотского спектакля — зачем-то встал в несусветную рань и занял ванную комнату на добрых сорок минут. Уэнсдэй в тот день нужно было явиться в участок к девяти утра для допроса обвиняемого, но минутная стрелка настенных часов уже близилась к половине девятого, а проклятый Торп никак не желал освободить ванную. Она категорически не терпела опозданий, поэтому даже пошла на минимальные уступки и заговорила с мужем впервые за две недели — несколько раз стукнула кулаком по запертой двери и бескомпромиссно посоветовала ему живо вытащить свою задницу из-под душа во избежание покушения на убийство. Ксавье требование исполнил. Причём довольно быстро. Но лучше бы он этого не делал — потому что чёртов Торп показался на пороге ванной без единого намёка на полотенце. Из головы Аддамс разом вылетает весь план предстоящего допроса, когда она замирает как вкопанная, уперевшись немигающим взглядом в его обнажённый торс. Капли воды падают с распущенных каштановых волос, стекая беспорядочными мокрыми дорожками по худощавой, но мускулистой груди, по подтянутому животу с едва заметными линиями крепкого пресса, по… Oh merda. Нет. Титаническим усилием воли она отводит глаза от напряжённого члена с капелькой смазки на головке и ещё большим усилием заставляет себя не думать о том, чем именно Ксавье занимался, заняв ванную практически на час. — Ты что-то хотела? — Торп хитро смотрит на оторопевшую жену из-под полуопущенных ресниц, явно осознавая истинные причины её растерянного замешательства. Низкий звук его немного хрипловатого голоса незамедлительно отзывается в ней сокрушительной волной жгучего возбуждения, прошедшей колючими мурашками вниз по позвоночнику. Какой ужасающий кошмар. Похоже, две с лишним недели воздержания превратили её в сумасшедшую — иначе чем объяснить такую неадекватную реакцию на давно привычную картину? — Хотела, — севшим голосом бормочет Аддамс, изучая пристальным взглядом собственные босые ноги с матовым чёрным педикюром и на всякий случай отступив на пару шагов назад. А потом мучительное желание разом сменяется ледяной вспышкой ярости. Какого чёрта она стоит тут перед ним и теряется как невинная школьница? Какого чёрта он намеренно выкидывает подобные фривольные фокусы и намеренно доводит её до невменяемого состояния? Ну уж нет. Так дело не пойдёт. Вспыхнув от негодования, Уэнсдэй строптиво вскидывает голову и впивается в нескрываемо-самодовольное лицо Ксавье уничижительным взором. — Я бы очень хотела, чтобы ты переместил свои вялые попытки самоудовлетворения куда-нибудь подальше от мест общего пользования. Меня абсолютно не вдохновляет перспектива дезинфицировать после тебя душевую кабину. — Вот так, значит? — недавний триумф бесследно испаряется, и выражение лица Торпа мгновенно меняется, становясь обиженным. Очевидно, Уэнсдэй всё-таки удалось ударить по больному. Превосходно. 1:0 в её пользу. — Вот так, — в тон ему повторяет она, надменно вздёрнув подбородок и с непроницаемым равнодушием выдерживая долгий зрительный контакт. И хотя глубоко под рёбрами чувствуется ощутимый укол вины за настолько резкий выпад, Аддамс категорически не намерена сдавать позиций. Ему стоило бы хорошенько подумать о последствиях, прежде чем покупать омерзительно пошлый подарок, а потом намеренно игнорировать её больше двух недель. Словно она должна была рассыпаться в благодарностях за подобный идиотизм. — Живо отойди. Из-за тебя я рискую опоздать на работу, — поморщившись от негодования, Уэнсдэй торопливо проскальзывает в ванную мимо заметно обиженного Ксавье, а потом упирается обеими ладонями ему в лопатки, бесцеремонно вытолкнув за порог. Даже мимолётное прикосновение к его влажной тёплой коже провоцирует вихрь нежелательных чувственных фантазий, но усилием воли она заставляет себя выкинуть из головы неприличные мысли. Приходится уменьшить температуру воды до обжигающе-ледяной, чтобы снизить градус неуместного физического возбуждения. К счастью, это помогает — всего несколько минут под бодрящим душем избавляют Аддамс от безвольного желания втащить проклятого Торпа обратно в ванную, прижать к кафельной стене и напомнить, что одной из немногих прерогатив официального брака является регулярное исполнение так называемого супружеского долга. Пожалуй, даже хорошо, что Шепард назначил допрос обвиняемого в такую безбожную рань и не оставил ей ни единого шанса задержаться дома. Иначе негласное семейное противостояние наверняка оказалось бы безнадёжно проиграно. К огромному облегчению, рутина рабочего дня отвлекает от предательских желаний и заодно позволяет выпустить пар, пусть и другим способом — к концу допроса с пристрастием подозреваемый буквально начинает заикаться, хотя Уэнсдэй даже не достала из сумочки ни одного пыточного инструмента. Чрезмерно мягкотелый Энтони косится на неё с нескрываемым неодобрением, однако в итоге вынужденно соглашается, что цель оправдывает любые средства. Тем более, что серийный убийца как на духу выдаёт длинное чистосердечное признание, окончательно закрепив за собой статус обвиняемого. — Ты сегодня как с цепи сорвалась, — подмечает проницательный инспектор, когда они устраиваются за столом в его кабинете на обеденный перерыв. — Дома проблемы? — Всё в порядке, — безапелляционным тоном отрезает Аддамс, делая большой глоток мерзкого эспрессо из кофейного автомата, чтобы прожевать сухой безвкусный сэндвич. — Ладно, захочешь — расскажешь, — одним из главных достоинств Шепарда всегда являлась ненавязчивость. Несмотря на то, что напарник чертовски любил вести длительные задушевные беседы, он никогда не стремился вторгнуться на запретную территорию. Пожалуй, именно поэтому ему удалось снискать вполне искреннюю симпатию. — На четыре тридцать у нас назначен ещё один допрос, должен приехать тот врач, который поймал преступника. Но мне нужно отлучиться на часок-другой, забрать Кэти из садика… Элеонор уехала к матери, дети до воскресенья на мне, поэтому… — Можешь не продолжать, — она залпом допивает остатки остывшего кофе и отправляет в мусорную корзину недоеденный сэндвич. Ничего необычного, проблемы с выводком отпрысков в семье Энтони давно стали обыденностью. И тот совершенно не умел правильно расставлять приоритеты, всегда предпочитая работе семью. — Отправь свидетеля ко мне в агентство. — Спасибо, Аддамс, — инспектор довольно ухмыляется, утирает губы бумажной салфеткой, после чего достаёт из ящика стола тонкую папку. — Тут список необходимых вопросов. Его уже один раз допрашивали, поэтому сейчас сущая формальность. Много времени не займёт, просто уточнишь несколько деталей. — Ты знаешь, что мне это не понадобится, — Уэнсдэй окидывает предложенную папку снисходительным взглядом и поднимается на ноги, тщательно разглаживая на бёдрах узкую кожаную юбку. Действовать по чужому плану категорически не в её правилах. Оказавшись в агентстве, она скрупулёзно наводит идеальный порядок на письменном столе, до блеска натирает инструменты для аутопсии, смахивает лёгкий налёт пыли с корешков редких книжных изданий. Подобные механические действия помогают избежать ненужных воспоминаний об идиотском утреннем перформансе и не растерять рабочий настрой в ожидании свидетеля. Проклятая физическая неудовлетворенность не лучшим образом сказывается на рациональном мышлении — разум бесконечно атакуют бесполезные мысли, не позволяющие сосредоточиться. Oh merda, такими темпами ей придётся сдаться и сделать первый шаг к примирению, чтобы вновь обрести элементарную возможность нормально работать… Вот только Аддамс не имеет ни малейшего представления, как можно провернуть подобное, не уронив собственного достоинства — а потому старательно отгоняет предательские колебания. Промаявшись бездельем примерно полчаса, она усаживается за стол и от скуки решает перечитать протокол допроса единственной выжившей жертвы. Не то чтобы в этом есть реальная нужда, но Уэнсдэй катастрофически необходимо отвлечься — мозг, одурманенный утренним всплеском гормонов, упорно подсовывает ей совершенно непристойные ассоциации с каждой горизонтальной поверхностью рабочего кабинета. Даже этот проклятый недавно купленный стол… Пару месяцев назад, когда она с гордостью продемонстрировала Торпу громадину из цельного массива чёрного дерева, приобретённую на аукционе антиквариата, тот расплылся в коварной улыбке и моментально заявил, что новую мебель стоит проверить на прочность. Точно такое же боевое крещение в своё время прошёл и кожаный диван с каретной стяжкой, а незадолго до него — оба отделанных камнем подоконника. Oh merda, здесь слишком многое напоминает о Ксавье… Вникнуть в мелко напечатанные строчки становится всё труднее, Аддамс напряжённо барабанит пальцами по столешнице, поминутно бросая взгляд на часы. Широкие тёмные стрелки показывают уже тридцать семь минут пятого, а свидетель всё не появляется. Похоже, пунктуальность не входит в число его положительных качеств — в отличие от безрассудного, но довольно впечатляющего героизма, благодаря которому доктор с голыми руками накинулся на преступника. К моменту, когда раздаётся осторожный стук в дверь, Уэнсдэй уже практически окончательно теряет терпение. — Войдите, — холодно бросает она, не поднимая головы от протокола допроса. — Добрый день, меня послал к вам инспектор Шепард, чтобы… — вошедший внезапно осекается на полуслове, и на секунду повисает звенящая тишина. — Уэнсдэй? Услышав своё имя, она не без удивления вскидывает голову — и тут же упирается немигающим взглядом в темноволосого кареглазого мужчину с лёгкой щетиной на загорелом лице. Аддамс узнаёт старого знакомого практически моментально, хотя со времён совместного пребывания в летнем лагере Джоэль изрядно изменился. Как минимум, нет нелепых круглых очков — ровно как и дурацкой клетчатой рубашки, которая явно была велика ему на пару размеров и висела мешком на худощавом теле. Подростковая субтильность тоже испарилась без следа. — Ты не помнишь меня, да? — улыбается Гликер, очевидно, приняв её удивление за растерянность. — Хотя о чём это я? Конечно, не помнишь, ведь прошло столько лет… — Я помню, — бесстрастно перебивает Уэнсдэй, подавив машинальный порыв закатить глаза. Ностальгические беседы не входят в её планы на сегодняшний день, тем более что расследование не терпит отлагательств. — Сядь. Я задам тебе несколько вопросов. — Ты всё такая же, — Джоэль беззлобно усмехается, но подчиняться приказу не спешит, оставшись стоять в дверях. Она мгновенно награждает его красноречивым ледяным взглядом, но старый знакомый остаётся совершенно спокойным. И даже умудряется возразить. — Не сочти за наглость, но меня дёрнули прямо с работы... Потом надо будет вернуться в больницу, а я со вчерашнего вечера ничего не ел. Может быть, переместим допрос в более приятное место? Она уже открывает рот, чтобы отказаться, но неожиданно для себя осекается, не сказав ни слова. Отвратительный сухой сэндвич из кафетерия при полицейском участке застрял в горле противным комом, а утомленный бесполезными мыслями мозг отчаянно требует допинг в виде убойной дозы кофеина. После непродолжительных размышлений Аддамс вынуждена признать, что предложение Гликера вполне здравое — поужинать и впрямь не помешает. Вдобавок при таком раскладе по возвращении домой можно будет сразу лечь спать и минимизировать риск с порога наброситься на чёртового Торпа. — …а после стажировки в Оклахоме я решил перебраться в Нью-Йорк и живу здесь уже полтора года, — подробно и обстоятельно вещает Джоэль, пока Уэнсдэй неторопливо допивает пятый бокал красного сухого. Они сидят в небольшом мексиканском ресторанчике уже больше четырёх часов, и написанный от руки протокол допроса давно сдвинут к самому краю стола. Она вовсе не планировала задерживаться здесь так надолго, но Гликер настоял поехать на его машине и заодно предложил отвезти её домой после — поэтому спустя пару минут сомнений Аддамс выбрала вино вместо кофе, и встреча неизбежно затянулась. Как бы ей не хотелось этого признавать, но холодная война в собственном доме действовала изматывающе, а отдушина в виде работы перестала помогать слишком быстро. — Ну а ты как поживаешь? — Джоэль не сводит с неё внимательного взгляда, в котором смутно угадывается нечто похожее на восхищение. — Работаю детективом. Пишу и издаю книги, — лаконично отзывается Уэнсдэй, прокручивая в пальцах тонкую ножку бокала и отстранённо наблюдая, как внутри плещется терпкая рубиновая жидкость. Oh merda, а ведь в конце следующей недели состоится презентация, посвящённая выходу третьего по счёту романа о приключениях Вайпер. На подобные мероприятия они всегда ходили вдвоём с Ксавье — и хотя он просто сидел в зале среди поклонников, а она никогда не посвящала общественность в тайны личной жизни, ушлые журналисты прекрасно знали, кем они друг другу приходятся. Если размолвка не прекратится к моменту презентации, Аддамс придётся пойти туда одной, и тогда наглые стервятники начнут задавать лишние вопросы. Разумеется, на мнение скудоумной серой массы ей наплевать, однако излишнего внимания к собственной персоне совсем не хочется. — Кто этот счастливчик? — вдруг спрашивает Гликер, кивнув на тонкий ободок обручального кольца, красующийся на её безымянном пальце. Формулировка вопроса кажется немного странной, но Уэнсдэй по привычке сохраняет абсолютно равнодушное выражение лица. — Одноклассник из моей последней школы, — сухо отзывается она, залпом осушив бокал. — Никогда бы не подумал, что ты выйдешь замуж. Ты всегда была так категорична в этом вопросе, — с деланно-небрежным смешком отзывается собеседник и зачем-то принимается комкать лежащую перед ним бумажную салфетку. — Но я действительно рад, что ты встретила своего человека... Хотя было обидно, когда ты перестала отвечать на мои письма и не приехала в лагерь на следующий год. Честно говоря, я очень ждал. Не зная, как реагировать на неуместно откровенный выпад, Аддамс небрежно пожимает плечами. Она уже и не помнит, почему решила оборвать переписку с нелепым мальчишкой в круглых очках — вероятно, примерно в тот момент окончательно укоренились принципы «Я никогда не…» и нежелание становиться похожей на мать. Но его последние слова всё равно кажутся слишком уж странными. Пожалуй, излишне затянувшийся вечер пора заканчивать. — Мне пора домой. Доберусь на такси, не утруждайся, — Уэнсдэй решительно поднимается на ноги, быстро роется в сумке и бросает на стол пару крупных купюр. — Эй, подожди… — Джоэль подскакивает так стремительно, что едва не опрокидывает стул позади. Он машинально тянется к ней, словно пытаясь взять за руку, но прикоснуться не решается. На загорелом лице со впалыми щеками вспыхивают пунцовые пятна смущённого румянца. — Прости, я зря это ляпнул, ничего не подумай… Давай просто забудем, ладно? Не считая нужным отвечать, она резко разворачивается на каблуках и решительно направляется к выходу из ресторана, на ходу одёргивая чрезмерно узкую и оттого неудобную юбку. Создавшаяся ситуация самую малость выбивает из колеи, но не настолько, чтобы заострять на этом пристальное внимание. Времяпрепровождение в компании Гликера было скорее приятным, однако продолжать с ним какое-либо общение абсолютно не имеет смысла. Интрижки на стороне никогда её не привлекали — слишком уж нерационально и энергозатратно, а коэффициент полезного действия и вовсе сведён к нулю. — Давай я хотя бы отвезу тебя домой? — он догоняет Аддамс уже на улице. — Уже совсем темно, лучше не ходить одной в такое время. Ах, да. Кажется, именно это было одной из причин, почему она в итоге ответила «да» на третье по счёту предложение о женитьбе. Несмотря на то, что Ксавье периодически заносило на поворотах, и он докучал Уэнсдэй излишними проявлениями заботы, но никогда бы не стал переживать, окажись она в полном одиночестве на полутёмной улице. Скорее наоборот, сострил бы, что остерегаться следует не Аддамс, а тому несчастному, кто рискнёт на неё напасть. — Оставь при себе… — Мои патриархальные замашки, да, — Джоэль подстраивается под её торопливый шаг. — Что? Ты и в детстве так говорила, я запомнил. — Рада, что у тебя хорошая память, — она останавливается в паре десятков метров от ресторана и принимается осматриваться по сторонам в поисках адресной таблички, чтобы вызвать такси. Как назло в зоне видимости не обнаруживается ни одного указателя. — Не сердись, пожалуйста. Я ничего такого не имел в виду… И докучать не собираюсь. Просто хочу побыть джентльменом, — он топчется рядом, сунув руки в карманы широких джинсов, и уходить явно не планирует. — Уэнсдэй, давай я просто отвезу тебя домой, ладно? Вероятно, Джоэль прав — перспектива торчать посреди улицы в ожидании такси вовсе не кажется привлекательной. Вдобавок начинает накрапывать противный мелкий дождь, отчего чаша весов неизбежно склоняется в одну сторону, и Уэнсдэй коротко кивает. Большую часть времени по дороге до её дома в салоне старенького Вольво висит тишина, нарушаемая лишь приглушенными басами кантри-рока из захудалой магнитолы. Гликер пару раз предпринимает робкие попытки завязать диалог, но она отвечает подчёркнуто односложно, всем своим видом демонстрируя нежелание разговаривать. Проблема вовсе не в нём — просто Аддамс слишком погружена в напряжённые размышления о предстоящей презентации, чтобы воспринимать внешние раздражители. Однако Джоэль явно принимает гробовое молчание на свой счёт и очень быстро сдаётся, уперевшись взглядом в ярко освещённое шоссе Третьей авеню. Впрочем, наплевать. Вряд ли они когда-либо увидятся снова — какой смысл? Притормозив на гравийной подъездной дорожке её дома, он первым выходит из машины и спешит галантно распахнуть перед Уэнсдэй дверь. Вместо благодарности она молча закатывает глаза в ответ на это очередное проявление никому не нужного рыцарства. Они останавливаются друг напротив друга, Аддамс скучающе рассматривает затянутое тучами вечернее небо, Гликер внимательно рассматривает её. Неловкое молчание затягивается, становясь гнетущим. Пожалуй, пора уходить. — Рад был тебя видеть. Ну… пока? — немного смущённо произносит Джоэль, а в следующее мгновение неожиданно подаётся вперёд и порывисто заключает её в объятия. Привычная молниеносная скорость реакции изрядно притуплена выпитым вином, поэтому Уэнсдэй не успевает отшатнуться. К счастью, бесцеремонно отталкивать старого знакомого не приходится — он отстраняется сам уже через несколько секунд, после чего сдержанно кивает в знак прощания и торопливым шагом обходит Вольво, чтобы сесть за руль. Когда серебристый автомобиль скрывается за ближайшим поворотом, она разворачивается на каблуках, намереваясь направиться к дому… И моментально замирает, внезапно столкнувшись взглядом с супругом. Oh merda. Торп неподвижно стоит по ту сторону панорамного окна прихожей, и выражение его лица не предвещает ничего хорошего — по всей видимости, он стал невольным свидетелем разыгравшейся сцены и уже успел сделать соответствующие неправильные выводы. Если сегодняшний дерьмовый день мог стать ещё хуже, именно так и произошло. Приближаясь к крыльцу, Аддамс старается сохранять стандартное непроницаемое выражение лица. Есть очень небольшая вероятность, что если вести себя как ни в чём не бывало, драматичного спектакля с Ксавье в роли Отелло удастся избежать. В конце концов, она не сделала ничего предосудительного и унижаться оправданиями точно не планирует. Ровно как и нести ответственность за его бредовые ревнивые фантазии. Недовольно скрестив руки на груди, Торп милостиво позволяет ей оставить сумочку на тумбе в прихожей и скинуть туфли на высоких массивных каблуках. Но как только Уэнсдэй неспешно проходит на кухню, намереваясь сварить самый крепкий кофе, он решительно направляется следом — и с порога переходит в словесную атаку. — Кто это был? — требовательно спрашивает Ксавье, прислонившись к дверному косяку и не сводя с жены раздражающе пристального взгляда. Он пялится так внимательно, как будто пытается отыскать в её внешнем облике какие-то визуальные доказательства своим идиотским предположениям. — Надо же. Не знала, что мы снова разговариваем, — едко поддевает Аддамс, распахнув дверцу кухонного шкафчика и всеми силами стараясь не повышать голос. Вот только задача не из лёгких. Она уже начинает злиться — какого чёрта Торп позволяет себе такой претензионный тон? Обстановка медленно, но верно накаляется, а в воздухе явственно чувствуется напряжение словно перед предстоящей грозой. Похоже, бури не избежать. — Просто ответь на вопрос, — с нажимом чеканит он, и боковым зрением Уэнсдэй отчётливо видит, как выразительные черты лица заостряются ещё сильнее. Несмотря на неуклонно растущую ледяную ярость, его ревность выглядит немного забавной и даже интригующей. За несколько лет отношений подобная экспрессивная сцена разыгралась впервые — и она невольно задаётся вопросом, что же стало катализатором настолько бурной реакции. Только чрезмерно тактильное прощание с Гликером наряду с непривычно длительной размолвкой? Или тут замешано что-нибудь ещё? Стоит проверить. — Старый знакомый, — бесстрастно роняет Аддамс, засыпав кофейные зерна в бункер кофемолки и прокрутив круглую кнопку. — Старый знакомый? — переспрашивает Ксавье, почти в точности копируя её снисходительный тон. Она же продолжает заниматься своими делами с тотальным равнодушием, искоса наблюдая за его реакцией. Торп морщится с плохо скрытым недовольством, потирает переносицу двумя пальцами, запускает широкую ладонь в распущенные каштановые волосы, с деланной небрежностью отводя назад спадающие на лоб пряди. Даже с её крайне скудными познаниями в человеческой психологии нетрудно догадаться, что он на взводе — но из последних сил пытается говорить ровным голосом. — Обычно так говорят о бывших… — туманно заключает Торп после пары минут раздумий. — А если и так, то что? — Уэнсдэй резко оборачивается к нему, выделяя последнее слово особенно ядовитой интонацией и с вызовом вздёрнув подбородок. А потом с мстительным удовлетворением наблюдает, как хрупкое самообладание Ксавье разлетается на мелкие осколки — гневный румянец ползёт снизу вверх по его лицу, разливаясь пунцовыми пятнами на острых скулах, ладони непроизвольно сжимаются в кулаки с такой силой, что на руках выступает узор из вен, между сдвинутых к переносице бровей залегает сетка мимических морщин. Великолепно. Идеально. Впервые за последние несколько недель Аддамс вновь ощущает собственное превосходство. Эмоции — равно слабость, и чрезмерно впечатлительный Торп подвержен этой слабости в тысячу раз больше, чем она. Сейчас он начнёт кричать во весь голос, срывая глотку до хрипоты — а когда выпустит пар, сразу же почувствует вину и приползёт с извинениями за необдуманно резкие слова... Ей не придётся делать первый шаг к примирению и наступать на горло собственной гордости. Возможно, она даже выдвинет парочку условий, прежде чем его простить — и преимущество как всегда останется за ней. — Не унижай себя беспочвенной ревностью, — иронично бросает Уэнсдэй, вновь оборачиваясь к мерно жужжащей кофемолке. Но вместо потока ругательств позади раздаётся звук удаляющихся шагов. Она непонимающе округляет глаза — по какой-то абсолютно необъяснимой причине выверенная система дала сбой уже во второй раз. Сначала Ксавье не сделал ни единой попытки помириться за почти три недели, а теперь ещё и это… Совсем на него непохоже. Странно, чертовски странно. Словно проклятый Торп затеял свою собственную игру, правила которой ей неизвестны. Разом забыв про кофемолку, Аддамс бесшумно подходит к приоткрытой двери, отделяющей кухню от гостиной — сквозь узкую щель хорошо виден диван и макушка Ксавье, который листает слайды какой-то презентации на ноутбуке. Совершенно спокойно и равнодушно, как будто это вовсе не он всего пару минут назад едва не скрипел зубами от гнева. Приличная доза вина и полнейшее непонимание ситуации негативно сказываются на её сосредоточенности — и Уэнсдэй совершает фатальную ошибку, слишком сильно сдавив пальцами матовую дверную ручку. Чёртова дверь приоткрывается шире, издав ужасающе громкий скрип, который мгновенно привлекает внимание Торпа. Он бросает короткий отстранённый взгляд через плечо, после чего возвращается к созерцанию дурацкой презентации на экране. — Что-то не так? — спрашивает Ксавье таким небрежным тоном, будто ничего не случилось. Oh merda, да он издевается. Аддамс резко захлопывает дверь и возвращается к кухонному островку, где кофемолка уже завершила цикл работы. Вот только эспрессо ей больше не хочется — в груди неприятно свербит от досады, а в голове никак не укладывается странное поведение супруга, выходящее за рамки привычного сценария. Она чертовски ненавидит любые отклонения от намеченного плана, а потому чувствует себя абсолютно сбитой с толку. Не понимая, что должна предпринять, Уэнсдэй несколько минут бесцельно измеряет кухню шагами, а потом подходит к холодильнику и выуживает с боковой полки початую бутылку Кьянти. Бокал уже не входит в приоритеты, поэтому она устраивается за барной стойкой, делая большой глоток прямо из горла. Терпкая багряная жидкость оставляет на языке приятное вяжущее послевкусие и помогает слегка упорядочить тотальный хаос в мыслях. Итак, теперь сомнений не остаётся — чёртов Торп всерьёз вознамерился взять её измором. Неясно только, откуда в нём внезапно обнаружилось столько упрямства, ведь ему никогда не было по силам ей противостоять. Осушив добрую треть бутылки всего за несколько минут, Аддамс сокрушенно вздыхает и подпирает голову рукой. Чуть рассеянный немигающий взгляд лениво скользит по длинным полкам кухонного гарнитура — и в итоге останавливается на белой электронной фоторамке, подаренной Петрополусами на день рождения Ксавье. Раньше она никогда не акцентировала особого внимания на этом гаджете, сразу сочтя его абсолютно бесполезным, но теперь невольно засматривается на медленно меняющиеся чёрно-белые кадры. Самый ранний из них сделан ещё на выпускном в Неверморе — довольный до неприличия Торп салютует изрядно опустевшим фужером, а второй рукой нагло обнимает хмурую Аддамс за плечи. Помнится, она тогда совсем не хотела фотографироваться, но неугомонная Синклер всё же щёлкнула парочку кадров. А когда на горизонте забрезжил рассвет, Ксавье потащил Уэнсдэй кататься на лодке по озеру. Конечной точкой длинного маршрута стал остров Ворона, а заодно и бурное грехопадение в опустевшем склепе Крэкстоуна. Надо признать, было довольно… увлекательно. Следующий кадр датирован первой осенью после окончания академии. Тогда в будущем помещении агентства вовсю шёл ремонт, а Ксавье наотрез отказался брать деньги у отца, перебивался случайными подработками и арендовал совершенно ужасающую крохотную квартирку на мансардном этаже. Главным и единственным достоинством убогой халупы являлся великолепный вид на кладбище Грин-Вуд — и впервые в жизни Аддамс сама попросила сделать совместную фотографию на фоне усыпанных листьями памятников. Она почти улыбалась, стоя на открытом резном балконе в одном одеяле поверх обнажённого тела… И даже не возражала, что безмятежно улыбающийся Ксавье обнимал её со спины, едва успев занять своё место за секунду до истечения таймера на телефонной камере. На третьем снимке запечатлена их свадебная церемония. Увитая пышными чёрными георгинами арка, педантично расставленные вазы со стеблями роз без бутонов, совершенно счастливый Торп в изысканном костюме и с аккуратно собранными на затылке волосами, она сама в струящемся до пола платье и обсидиановой диадеме с шипами… Они стоят на незначительном расстоянии друг от друга, но очень крепко держатся за руки — словно наглядно демонстрируют всему миру непоколебимое единство, отныне скреплённое официальным союзом. Сложно сказать, что становится последней каплей, склонившей чашу невидимых весов в одну сторону — то ли желание выяснить, какого чёрта Ксавье так упрямо гнёт свою линию и не желает делать первый шаг, то ли одурманившее разум красное сухое вино, то ли калейдоскоп ностальгических воспоминаний, заточённых в бестолковой цифровой рамке… Но сидеть на одном месте Уэнсдэй больше не способна. Разом решившись, она спрыгивает с высокого барного стула, машинальным движением поправляет узкую кожаную юбку, которую так и не успела сменить на домашнюю одежду — и наконец выходит в полутёмную гостиную. — Я требую объяснений, — Аддамс останавливается напротив сидящего на диване мужа, скрестив руки на груди и впившись в его спокойное лицо пронзительным немигающим взглядом. — Какого чёрта происходит? — А что происходит? — oh merda, Ксавье хватает наглости создать растерянный вид. А потом ещё и применить её излюбленное оружие. Железную логику. Он неторопливо оставляет открытый ноутбук на журнальном столике, упирается руками в колени, наклоняется вперёд и начинает говорить, приводя аргумент за аргументом. — Давай разберёмся, если хочешь. Ты выгнала меня спать на диван, я не стал возражать. Ты почти три недели шарахалась от меня как от прокажённого, однако я смирился и решил дать тебе время остыть. Ты посоветовала не унижаться ревностью — и я снова согласился, что это глупо, ведь у меня нет причин тебе не доверять. Так что именно тебя не устраивает? Она машинально моргает и отводит взгляд в сторону, выдавая собственное замешательство. Возразить и правда нечего, с такой логической цепочкой спорить бессмысленно. Уэнсдэй чертовски хочется разозлиться и выдать пару-тройку ядовитых реплик, чтобы стереть с его лица выражение непроницаемого спокойствия, но ничего не выходит — разлад подействовал слишком изматывающе, и она попросту не способна продолжать спор. Вероятно, вино убило слишком много нейронных связей в её голове, но сейчас Аддамс всерьёз кажется, что не так уж важно отстоять свою правоту. Куда важнее просто чувствовать себя… счастливой? Мимолётная мысль ужасает тошнотворным романтизмом, но отрицать очевидное глупо. Она ведь и вправду ощущала себя не в своей тарелке все эти бесконечно долгие дни. — Я не намерена тратить время на ссоры. Это абсолютно нерационально, — твёрдо заключает Уэнсдэй после непродолжительного молчания, отчаянно надеясь, что словесная капитуляция не выглядит слишком уж сопливой. Однако умение вести переговоры никогда не входило в число её сильных сторон, ведь Аддамс всегда предпочитала решительные действия бессмысленным словам — поэтому примирительный монолог выходит совсем коротким. Она машинально переступает с ноги на ногу, ожидая хоть какой-то ответной реакции от молчащего супруга. А мгновением позже Торп едва заметно облизывает губы, скользнув по её фигуре голодным взглядом и дольше всего задержавшись на узкой кожаной юбке, плотно обтягивающей бёдра… Его зрачки моментально расширяются, затапливая бездонной чернотой малахитовую зелень радужки — и это зрелище становится финальным спусковым крючком. Резко дёрнув вверх плотную кожаную ткань, Уэнсдэй порывисто шагает вперёд, толкнув Ксавье в плечо. С шумным вздохом он откидывается на спинку дивана, неотрывно взирая, как она забирается на него сверху, упёршись коленями по бокам от его бёдер. Короткий прямой взгляд, глаза в глаза — горящий адским пламенем обсидиан против стремительно темнеющей зелени, после чего Торп собственнически стискивает её талию и притягивает ближе к себе, уничтожая последние миллиметры расстояния. От первого же тактильного контакта изголодавшееся тело словно прошибает тысячевольтным разрядом тока — едва подавив желание застонать, Аддамс впивается в его приоткрытые губы глубоким голодным поцелуем. Ощущения выкручены на такой крышесносный максимум, словно всё это происходит впервые. Она сиюминутно теряется в водовороте жадных прикосновений, по коже ползут мурашки, а слои ткани кажутся ужаснейшей помехой. Желая как можно скорее почувствовать горячие сильные ладони на обнажённом теле, Уэнсдэй заводит руку за спину и нащупывает язычок замка на юбке. Но Ксавье вдруг разрывает поцелуй и решительно отстраняет её от себя. Oh merda, ну что ещё? Впрочем, наплевать. Она прекрасно чувствует недвусмысленную твёрдость его напряжённого члена между своих широко расставленных ног — и потому упрямо продолжает бороться с заевшей молнией. Низ живота сладко тянет в предвкушении, а кружево нижнего белья в считанные секунды насквозь пропитывается горячей липкой влагой, поэтому Аддамс тотально наплевать на всё остальное. Если чёртов Торп решил поболтать в самый неподходящий момент, она немедленно найдёт более приятное применение его языку. — Не вздумай ничего говорить, — практически рычит Уэнсдэй, скользнув бёдрами по его эрекции и одним рывком дёрнув вниз наконец поддавшуюся молнию. Приходится ненадолго подняться на ноги, чтобы стащить дурацкую узкую юбку — но когда она усаживается обратно и тянется к пряжке его ремня, Ксавье внезапно перехватывает обе её руки одной ладонью и отводит в сторону. — Не спеши, Уэнс… — хрипло шепчет он, и этот низкий звук моментально резонирует во всём разгорячённом теле. Мышцы внутри мучительно требовательно сжимаются вокруг пустоты, а властная железная хватка на тонких запястьях моментально выкручивает градус возбуждения до критической отметки. Oh merda, если Торп хочет связать ей руки, она и слова против не скажет… Пусть делает что угодно. Лишь бы только поскорее ощутить его внутри. Как можно глубже, как можно сильнее, как можно жёстче. Он снова тянет Аддамс на себя и проходится смазанным поцелуем по шее, провоцируя новый поток мурашек. А потом жарко шепчет прямо в ухо, опаляя кожу горячим дыханием и задевая мочку губами. — Ты очень хочешь, да? — Да-да-да… — скороговоркой выпаливает она, окончательно пьянея от бушующего во всём теле желания. Разыгравшееся от гормонов воображение уже вовсю подсовывает самые чувственные и порочные фантазии. Нет, они не будут избавляться от остальной одежды, на это уже совершенно нет сил… Сейчас Ксавье расстегнёт свои джинсы, сдвинет в сторону насквозь промокшую паутинку чёрного кружева, крепко стиснет ладонями её бёдра — и резко потянет Уэнсдэй на себя, насаживая на напряжённый член по самое основание. Это будет очень быстро и чертовски грубо, до упоительно сладкой боли… Да, именно так. А когда первая вспышка возбуждения поутихнет, они смогут перебраться в кровать, чтобы продолжить. О, да... Сегодня Торп сполна поплатится за собственное упрямство. За каждый час и каждую минуту, когда она изнывала от сокрушительного желания ощутить его властные прикосновения на каждом миллиметре распалённого до предела тела… Сегодня Аддамс не выпустит его из постели, пока не иссякнут последние силы. Сквозь пелену дурманящего вожделения и водоворот спутанных мыслей Аддамс не сразу осознаёт, что Торп снова начинает что-то говорить. Приходится собрать воедино все жалкие остатки самообладания, чтобы сосредоточиться на звуке его негромкого голоса… А не на его правой руке, крепко держащей её запястья… Или левой, лежащей на её обнажённом бедре... Oh merda, какого чёрта ему приспичило поболтать, вместо того, чтобы отыметь её как можно скорее? Но следующая фраза Ксавье разом вышибает из лёгких весь оставшийся воздух: — Одно условие, Уэнс. Сначала в тебе окажется мой подарок… И только потом — мой член.

***

Откровенно говоря, Ксавье не слишком верил в успех задуманного — по части стойкости и упёртости его жена могла дать фору любому, а чего стоило её категоричное неприятие любых изменений… Да, он сомневался. Сомневался каждый день на протяжении двух с половиной недель, пока был вынужден коротать ночи на слишком коротком неудобном диване. К тому же, засыпать в одиночестве оказалось невероятно трудно — он подолгу ворочался, пялился в тёмный потолок и временами оказывался предательски близок к тому, чтобы подняться на второй этаж, распахнуть дверь их совместной спальни и пустить в ход весь запас красноречия, чтобы добиться снисхождения от Аддамс. А потом наконец-то лечь рядом и нормально выспаться, прислушиваясь к её размеренному дыханию и с замиранием сердца придвигаясь всё ближе к спящей жене. Когда Уэнсдэй слишком уставала на работе и спала совсем крепко, он мог обнимать её без риска получить острым локтем в печень. И ради таких моментов Торп буквально готов был продать душу Дьяволу — ну или кто их там скупает. Но он держался. Стоически соскребал воедино последние остатки самообладания, чтобы сохранять лицо в её присутствии и не начать вымаливать прощение. Не то чтобы Ксавье действительно чувствовал себя виноватым — он вовсе не считал собственный подарок чем-то ужасным или вопиюще непристойным, однако в случае с Аддамс гораздо проще было признать ошибку, выдать поток извинений и закрепить шаткий мир страстным сексом. Вот только ему действительно хотелось применить недавно купленный девайс по прямому назначению. Хотелось пойти с этим в общественное место, положив в карман пульт дистанционного управления. Хотелось воочию наблюдать слабые проблески эмоций на бесстрастном лице Уэнсдэй. Хотелось довести её до крышесносного исступления одним только переключением кнопок. Желание было настолько велико, что Торп допустил жуткую фатальную ошибку — преподнёс подарок без должной подготовки, лелея надежды, что она сразу согласится добавить пикантных ноток в просмотр спектакля на Бродвее. Разумеется, он был не прав. Чрезмерно увлёкся будоражащими кровь фантазиями и упустил из виду самый главный элемент уравнения. Его строгая консервативная жена принимала в штыки абсолютно любые новшества, поэтому вместо жаркого совместного вечера Ксавье получил ледяную ярость от Аддамс и ноющую боль в пояснице от твёрдой поверхности некомфортного дивана. Большая часть первой ночи в изгнании выдалась бессонной — не помогли даже два бокала красного сухого, опустошенные залпом. Зато у Торпа было очень и очень много времени, чтобы тщательно всё обдумать и составить план действий. Победить Уэнсдэй и сломить её несокрушимое сопротивление можно было исключительно её собственным оружием, а именно — умелой манипуляцией, умноженной на демонстративное равнодушие. Она никогда не чуралась самых нечестных методов и ловко извлекала пользу из любой семейной размолвки. Давила гнетущим показным игнорированием, молча закатывала глаза в ответ на любые просьбы о примирении, а потом выдвигала с десяток новых условий. Именно так в подвале их дома по соседству с мастерской появилась целая коллекция из анатомического музея. Ксавье пробирала дрожь от одного только вида человеческих органов, аккуратно разложенных по стеклянным банкам и залитых мерзко пахнущим формалином — он сопротивлялся как мог, даже грозился выкинуть жуткие экземпляры на помойку, но в итоге имел неосторожность поцапаться с женой по какой-то совершенно нелепой причине… И в ответ на искренние извинения Аддамс непоколебимо заявила, что коллекция не только останется, но и пополнится новыми образцами. Разумеется, купленными на чёрном рынке за его счёт. Уэнсдэй одерживала верх абсолютно всегда — но только не в этот раз. В тот момент, когда она небрежно швырнула в него подушкой и отправила ночевать в гостиную как нашкодившего пса, Торп как никогда твёрдо решил, что не позволит ей закинуть свой подарок на самую дальнюю полку. Раз уж ему пришлось примириться с расставленными по всей мастерской человеческими органами в банках, то ей придётся смириться с маленьким девайсом из матового медицинского силикона с интригующим названием «виброяйцо» — и познакомиться с новой игрушкой поближе. Первым пунктом в намеченном плане стало тотальное игнорирование. Это была настоящая задачка со звёздочкой — если Аддамс вполне искренне наслаждалась уединением, целыми днями не вылезала из детективного агентства, а ночами барабанила по клавишам печатной машинки, строча свои мрачные романы, то Ксавье натурально хотелось лезть на стенку от скуки. Всего за пару дней безмолвной тишины в их огромном доме он чётко осознал, что весь его мир вращается вокруг жены. Торп слишком привык во всём спрашивать её мнения, ведь в противном случае дело запросто могло кончиться бурным скандалом. Но теперь вступать в диалог было категорически нельзя, ведь любое сказанное слово автоматически приравнивалось бы к капитуляции. А ещё оказалось, что у него невыносимо много свободного времени — галерея закрывалась в шесть, и если раньше Ксавье проводил вечера рядом с Уэнсдэй, тихонько наблюдая, как она мучает печатную машинку и сердито комкает неудавшиеся страницы, то теперь… Он даже не мог делать наброски её портретов в блокноте, терпеливо ожидая, когда поток вдохновения иссякнет, и Аддамс соизволит уделить толику внимания законному супругу. Он чертовски по ней скучал, мучительно в ней нуждался, и это буквально выворачивало наизнанку — словно за восемь лет отношений Торп безнадёжно и безвозвратно подсел на свой личный наркотик с бездонными угольными глазами и косами цвета воронова крыла. Приходилось нагружать себя тоннами дополнительной работы, лишь бы только избавиться от навязчивого образа жены, намертво отпечатанного где-то на изнанке век. Но если днём худо-бедно удавалось отвлечься и не думать, то одинокими ночами в его мыслях безраздельно властвовала одна только Уэнсдэй. Видения смешивались со снами, и Ксавье регулярно подскакивал на диване, жадно хватая ртом воздух и глядя расфокусированным взглядом в равнодушную черноту потолка. Это наваждение до жути напоминало далёкие шестнадцать, когда хмурая девочка с двумя косичками была просто соседкой по парте на уроках ботаники, на корню пресекающей любые проявления внимания — а не его законной женой, любимой и любящей. Сновидения часто оборачивались кошмарами из прошлого, возвращая Торпа в те далёкие времена, когда ему казалось, что Уэнсдэй Аддамс никогда не ответит взаимностью на его чувства… Но это были только цветочки. Гораздо хуже оказались другие образы, дарованные более поздними воспоминаниями и чрезмерно бурным воображением. В них Аддамс вовсе не была бесстрастной — она жадно обвивала его руками, трепетно прижималась к нему обнажённой грудью с затвердевшими сосками, кусала губы в бесплодных попытках заглушить стоны, вздрагивала всем телом в такт быстрым глубоким толчкам… Она была собой. И принадлежала ему одному. Каждое такое сновидение заканчивалось тем, что Ксавье сползал с неудобного дивана и на ватных ногах брёл в ванную, чтобы включить там воду на полную мощность, скользнуть заметно дрожащей ладонью за пояс пижамных штанов — и прибегнуть к единственному пока доступному способу облегчить предательское жгучее возбуждение. Потом тяжесть в паху отпускала, но совсем ненадолго... Ровно до следующей ночи и до следующего образа сладко стонущей под ним жены. А вскоре он обратил внимание, что Уэнсдэй тоже страдает от банальной физической неудовлетворённости — она хоть и старалась сохранять привычный отстранённый вид, но слишком резко бросала в раковину чашку из-под кофе, одними губами шепча нецензурщину на итальянском. И регулярно разносила в пух и прах весь штат полицейского управления в коротких телефонных разговорах с напарником. И шипела себе под нос как разъярённая гадюка, когда новая сцена в романе казалась ей откровенно слабоватой. Внезапное открытие чрезвычайно порадовало Ксавье — и одновременно дало ему более серьёзный рычаг давления на невыносимо упрямую жену. Аддамс слишком привыкла получать разрядку в виде пары-тройки оргазмов на регулярной основе, и он с лёгкостью мог представить, каково ей приходилось теперь. Тем более что она явно сочла недостойным опускаться до самоудовлетворения, а потому градус напряжения нарастал с каждым днём. Нужно было только немного подтолкнуть. И ведь всё почти получилось. В то утро, когда Торп появился на пороге ванной со стоящим колом членом, он прекрасно видел, как по несокрушимой броне её самообладания прошла глубокая трещина — видел, что на дне обсидиановых глаз вспыхнуло тысячеградусное пламя возбуждения, видел, как Уэнсдэй скользнула диким голодным взглядом по его обнажённому телу, видел, как она свела бёдра в стремлении хоть немного облегчить тянущий спазм между ног… Да. Она действительно чертовски сильно его хотела. Вот только долгожданного триумфа тогда так и не случилось — непоколебимая Аддамс невероятно быстро сумела взять себя в руки и даже выдала колкую обидную реплику о дезинфекции душевой кабины. А вечером грянул гром. Оглушительный гром посреди ясного неба. Из головы разом улетучились все мысли, из лёгких резко вышибло весь воздух — потому что Ксавье услышал шорох автомобильных шин на подъездной дорожке, вышел в прихожую навстречу жене… и увидел немыслимое. Уэнсдэй, его Уэнсдэй, которая всю сознательную жизнь чертовски ненавидела лишние прикосновения, презрительно фыркала в ответ на любые попытки прилюдного проявления чувств, бесцеремонно сбрасывала его ладони со своей талии, если считала это неуместным на текущий момент… Его Уэнсдэй смиренно стояла в объятиях постороннего мужчины и ни разу не попыталась вывихнуть наглецу кисть руки отточенным до автоматизма движением. А потом проводила уезжающую машину долгим немигающим взглядом. Кажется, в ту минуту у Торпа едва не подогнулись колени. Буквально ушла из-под ног земля от одной только мысли, что он может её потерять — но титаническим усилием воли Ксавье заставил себя не поддаваться панике и не думать в подобном ключе... Раньше времени. В конце концов, ничего катастрофического не случилось. Всего лишь объятия — не поцелуй или что похуже, а относительно безобидный тактильный контакт, которому большинство людей не придают никакого значения. Но когда абсолютно бесстрастная Аддамс прошла мимо него на кухню, не сказав ни слова в качестве объяснений, истончённое долгой размолвкой терпение лопнуло моментально. Ксавье неизбежно сорвался, разом позабыв о хитроумной стратегии — и сходу накинулся на Уэнсдэй с ревнивыми расспросами. Наверное, это было полнейшей необдуманной глупостью… Ведь в вопросе верности он доверял ей безоговорочно. И не только потому, что был целиком и полностью уверен во взаимности собственных чувств. Просто его жена привыкла смотреть на мир сквозь призму прагматизма и рациональности — поэтому измену явно воспринимала как нечто неоправданно энергозатратное. Аддамс попросту не стала бы тратить на подобную ерунду своё драгоценное время. Вот только сам Торп мыслил совершенно иными категориями и был практически бессилен перед всплесками эмоций… И в тот момент, когда он стал невольным свидетелем неприятной сцены, внутри словно взорвалась атомная бомба. Возможность свободно прикасаться к ней являлась его исключительным правом, особенным поводом для гордости, самым главным достижением — ради этого он буквально прошёл через огонь, воду, тюремное заключение и битву с восставшим пилигримом. Внутри бушевало торнадо. Ксавье держался из последних сил, разрываясь между желанием накричать на невыносимо равнодушную жену и порывом броситься к ней через всю кухню и впиться жадным поцелуем в манящие вишнёвые губы... А потом Аддамс обернулась к нему и небрежно уронила едкую реплику о беспочвенной ревности — и он разом успокоился, отчётливо заметив дьявольщинку в глазах цвета безлунного ночного неба. Сомнений не осталось. Она намеренно провоцировала скандал, явно планируя обернуть ситуацию в свою пользу, и впервые в жизни Торп искренне порадовался её извечному стремлению вывести его из себя. Уэнсдэй третировала только тех людей, на которых ей было не наплевать — всех прочих тотально игнорировала. И если она добивалась, чтобы он сорвался, значит хотела разыграть выгодную партию и заставить мужа первым сделать шаг навстречу. Старый как мир план. Вопреки обыкновению, Ксавье не поддался на очевидную провокацию — поэтому молча покинул кухню, устроившись на диване в гостиной и старательно создавая видимость, что погружен в рабочий процесс. Вот только он не понимал ни единого слова из мелькающей перед глазами презентации. Мысли роились исключительно вокруг Аддамс. Интересно, о чём она сейчас думает? Чем занимается? Злится на его упрямство или борётся с собственной неуёмной гордыней? А несколько минут спустя за спиной раздался тихий скрип приоткрывшейся двери — и этот звук стал первым аккордом победного гимна. Все ещё не веря в успех сомнительной авантюры, Торп нарочито медленно обернулся и столкнулся взглядом с недовольной женой. Судя по её воинственному виду, Уэнсдэй была близка к тому, чтобы голыми руками разорвать его на британский флаг. Маска показного безразличия слетела с её надменно-красивого лица, обнажив истинные чувства — досаду пополам со злостью, непонимание вперемешку с растерянностью. И тогда Ксавье понял, что одержал победу в затяжной холодной войне. Днём икс была назначена презентация третьего романа о приключениях Вайпер, которая должна была состояться в следующую пятницу. Нельзя сказать, чтобы Торп действительно наслаждался отсрочкой — оставшаяся неделя оказалась настоящей проверкой на прочность. Аддамс буквально рвала и метала, то слоняясь по дому мрачнее тучи, то напускаясь на мужа с бесконечными претензиями по поводу и без. Прежде он даже не мог вообразить, насколько бешеной фурией может стать женщина, лишённая физического удовлетворения. Ей не нравилось абсолютно всё, начиная недостаточно прожаренным омлетом на завтрак и заканчивая специально отшитым для мероприятия платьем — несчастная швея, которую Уэнсдэй измотала бесчисленными исправлениями наряда, неоднократно выбегала из их дома в слезах. Ксавье искренне сочувствовал многострадальной девушке, вынужденной работать с его невыносимо стервозной женой, но ничем не мог ей помочь. Вернее, мог… Но не собирался. — Уэнс, ты скоро? — Торп медленно подходит к запертой двери ванной комнаты, но благоразумно останавливается на расстоянии двух шагов. Базовые инстинкты самосохранения твердят, что лучше соблюдать осторожность. Не ровен час Аддамс намеренно резко распахнет дверь, чтобы хорошенько врезать ему промеж глаз. Так и не дождавшись ответа, он сверяется со временем на наручных часах — мероприятие начинается ровно в шесть, а сейчас уже без четверти пять... Чтобы не опоздать из-за вечного коллапса на дорогах Манхэттена, следовало выехать ещё минут пятнадцать назад. Обычно Уэнсдэй отличалась педантичной пунктуальностью, но сегодня явно не торопилась покидать ванную. Похоже, придётся её поторопить. Сделав глубокий вдох как перед прыжком в ледяную воду, Ксавье заносит руку, чтобы постучаться — но в ту же секунду чёрная матовая дверь распахивается сама. И одновременно от восхищения распахиваются его глаза. Длительные мучения швеи оказались не напрасны — сегодня Аддамс буквально превзошла саму себя. Закрытое платье из плотной чёрной ткани обтягивает изгибы её точёной фигуры подобно узкой перчатке. Длинные рукава с острыми плечиками выгодно подчёркивают изящные тонкие руки с хрустально хрупкими запястьями, а почти целомудренная длина до середины икры с небольшим разрезом спереди провоцируют будоражащие кровь фантазии. Особенно если учесть, что Уэнсдэй недовольно морщит нос и со вздохом протягивает ему вскрытую коробочку от подарка — на бархатной подложке покоится только пульт дистанционного управления, а соседнее отделение теперь пустует. Проклятье. Чёрт побери. Торп нервно сглатывает и машинально опускает взгляд ниже, прекрасно понимая, где именно сейчас находится маленький пикантный девайс. Её рука с протянутой коробкой зависает в воздухе на несколько секунд, пока он отчаянно пытается побороть разом нахлынувшее возбуждение. В коридоре становится жарко, несмотря на настежь распахнутое окно, поэтому Ксавье машинально расслабляет виндзорский узел на галстуке и расстёгивает верхнюю пуговицу новой тёмной рубашки. Сегодня ему потребуются все силы мира, чтобы довезти Аддамс до места проведения презентации, а не ударить по тормозам на середине дороги и не затащить её на заднее сиденье авто. — Мне казалось, мы опаздываем, — заявляет Уэнсдэй заметно сердитым тоном, круто изогнув смоляную бровь. — Или ты отказался от своей идиотской фривольной затеи? Похвально. Она уже отводит руку, явно намереваясь спрятать коробочку с драгоценным пультом за спину, но Ксавье стремительно подаётся вперёд, не желая давать ей даже призрачную возможность отступить. Аддамс рефлекторно отшатывается назад, упирается лопатками в дверной косяк и… Вот оно. Чернильные глаза в обрамлении длинных пушистых ресниц слегка распахиваются, а накрашенные тёмно-алой помадой губы приоткрываются на бесшумном выдохе — очевидно, от такого резкого движения игрушка внутри её тела сместилась, задев самые чувствительные точки. Притихшая Уэнсдэй моргает с трогательным смятением, сразу выдавшим её тщательно скрываемые чувства. И хотя Торп тоже ощущает недвусмысленное напряжение в паху, он не может сдержать самодовольной усмешки. Несколько дней назад, когда сопротивление жены окончательно пало под его сокрушительным напором, Аддамс презрительно фыркнула и ядовито сообщила, что идиотская игрушка с ещё более идиотским названием «виброяйцо» однозначно не сможет вызвать в ней желаемую реакцию. И вот, пожалуйста. Шах и мат. А ведь он даже не взял в руки пульт. Не желая отказывать себе в маленьком удовольствии хорошенько помучить жену, Ксавье в два шага сокращает расстояние между ними, практически вжимая оторопевшую Уэнсдэй в дверной косяк всем своим телом. А потом нарочито медленно поднимает руку и плавно проводит кончиками пальцев по тонкой ключице, крохотному белому шрамику от стрелы и чувственным линиям неглубокого декольте. Она вздрагивает как от удара электрошокером, алебастрово-бледная кожа покрывается мурашками в местах невесомых дразнящих прикосновений… Однако надо отдать должное железному самообладанию Аддамс — она не подаётся к нему навстречу, а продолжает стоять на месте с неестественно прямой спиной словно великолепная, но неживая фарфоровая кукла. Зато его собственное самообладание трещит по швам — член стремительно наливается кровью, густой аромат тяжёлого парфюма дурманит разум похлеще любого отравляющего газа, а ощущение ледяного бархата её кожи действует подобно мощнейшему афродизиаку. Чёрт, такими темпами он не только не сможет привести девайс в действие, а просто-напросто трахнет Уэнсдэй прямо на пороге ванной, наплевав на дурацкую презентацию. Нет. Так нельзя. Игра должна стоить свеч. Стиснув зубы, Торп решительно забирает у неё коробочку, после чего поспешно отстраняется и кладёт миниатюрный пультик в карман брюк. — Поехали, — предательски севшим голосом бросает он и первым направляется в сторону прихожей, на ходу стараясь вообразить самые мерзкие вещи в мире, чтобы хоть немного абстрагироваться от жгучего возбуждения. Аддамс бесшумно движется следом, однако прямо перед выходом из дома возникает заминка — она наклоняется, чтобы достать из коробки новые туфли, но тут же выпрямляется, закусив нижнюю губу. Очевидно, любое резкое движение провоцирует чрезмерно острые ощущения, которых она упорно пытается избегать. Пару секунд Уэнсдэй неловко переминается с ноги на ногу, но очень быстро сдаётся и оборачивается к мужу с практически умоляющим видом — Ксавье в этот момент усиленно вспоминает заформалиненные внутренности на полках мастерской. Увы, нельзя сказать, что противная тошнотворная картина хоть как-то помогает. — Подай мне обувь, — приказным тоном чеканит она и очень осторожно усаживается на край невысокой тумбы, уставившись на Торпа немигающим взглядом исподлобья. Удивительно, но даже сейчас — целиком и полностью находясь в его власти, с игрушкой внутри изнывающего от возбуждения тела, Аддамс умудряется сохранять привычный надменный вид и держаться с почти что королевским достоинством. Практически ничего в её безукоризненном внешнем облике не говорит о том, насколько велик градус острой физической нужды. Разве что бездонные глаза, похожие на пламенеющие угли, кажутся совсем пьяными. Но это мелочи. Многочисленные поклонники и вездесущая пресса в жизни ни о чём не догадаются… Зато Ксавье будет знать наверняка — и с удовольствием займёт место в первом ряду, чтобы неотрывно наблюдать, как ритмично вибрирующий девайс начнёт дробить на мелкие пылинки несокрушимое самообладание его жены. Но если он хочет стать единственным полноправным зрителем чувственного спектакля, нужно поторопиться. И помочь Уэнсдэй надеть «эти проклятые пыточные орудия на каблуках». Торп усаживается перед ней на корточки и снимает крышку с матовой коробки, украшенной эмблемой известного бренда — внутри обнаруживается пара атласных туфель с квадратным носом, высокой платформой и тяжёлыми массивными каблуками. Вытащив одну, он протягивает руку к Аддамс и проводит кончиками пальцев по её ноге. Дразняще плавно скользит сверху вниз, едва касаясь напрягшейся икры и тонкой щиколотки с выступающей косточкой, а затем крепко обхватывает маленькую ступню, утонувшую в его широкой ладони. Миниатюрность жены всегда казалась ему по-особенному будоражащей — как будто Уэнсдэй и впрямь была изящной фарфоровой статуэткой, способной разбиться на осколки от неосторожного прикосновения. Когда его ладони обвивали её талию, большие пальцы почти смыкались... Однако под фасадом обманчивой хрупкости скрывался стальной стержень. Туго затянув ремешки на обеих туфлях, Ксавье не торопится выпрямляться — попросту не может отказать себе в удовольствии продлить тактильный контакт с её гладкой как шёлк кожей. Глядя снизу вверх потемневшими глазами, он снова скользит шероховатыми подушечками пальцев по стройным ногам. Неспешно поднимается к острым коленкам, перемещает невесомые прикосновения на внутреннюю сторону бедра, запускает правую руку под узкий подол из плотной чёрной ткани, пробирается всё дальше и дальше… Аддамс делает рваный вдох и машинально раздвигает ноги шире — насколько позволяет обтягивающее платье. Чёрт возьми. Её покорная отзывчивость резко выкручивает уровень возбуждения до красной критической отметки. Сердце Торпа колотится в груди так бешено и тахикардично, словно ему опять шестнадцать, и он впервые ступает на неизведанную прежде территорию. Призывно расставленные ноги, кажущиеся особенно хрупкими в массивных туфлях, в очередной раз провоцируют неуемное желание послать ко всем чертям презентацию — и взять Уэнсдэй прямо здесь, на обувнице в прихожей. С каждой минутой сдерживаться становится всё труднее, а стоящий колом член напрочь отбивает всякие попытки воззвать к здравомыслию. Обоюдное напряжение висит туго натянутой струной, воздух наэлектризован до предела, не ровен час ударит током… А спустя пару секунд ладонь под платьем достигает конечной цели — и от первого же прикосновения к кружевной паутинке её нижнего белья на пальцах остаётся горячая липкая влага. Проклятье. Он ещё не успел ничего сделать. А она уже так сильно течёт. Аддамс распахивает манящие алые губы в беззвучном стоне, вцепляется обеими руками в края обувной тумбы до побелевших костяшек, толкается бёдрами навстречу его ладони, безмолвно требуя большего. Торп сглатывает колючий комок в горле, из последних сил сражаясь с самим собой. Хочется до одури, до потемнения в глазах, до умопомрачения — сейчас же, немедленно. И наплевать на весь остальной мир. Гори оно всё синим пламенем. — Трахни меня, — едва различимо умоляет Уэнсдэй, и эта давно привычная фраза сметает ко всем чертям последние барьеры. Абсолютно пьяный взгляд чернильных глаз порабощает волю без единого шанса выстоять. Она ёрзает на низкой тумбе, бесстыдно прижимаясь к его руке мокрой промежностью, и одними губами хрипло шепчет. — Пожалуйста… Ксавье. Телефон в её клатче взрывается заунывной трелью похоронного марша, моментально рассеявшей предательское наваждение. Аддамс с неприкрытой досадой запрокидывает голову и вымученно шипит сквозь плотно стиснутые зубы — а потом со вздохом тянется к маленькой кожаной сумочке, принимаясь расстёгивать замок дрожащими пальцами. Боковым зрением он видит, как на вспыхнувшем экране отображается имя её издателя. Пожалуй, он должен отправить благодарственное письмо некоему Майклу Летервуду — сам того не ведая, представитель издательства Харпер Коллинз оказал ему колоссальную услугу... Если бы не этот внезапный звонок, Ксавье однозначно не сумел бы удержаться от соблазна. — Да, я уже подъезжаю, — ловко врёт Уэнсдэй, не моргнув глазом. Очевидно, человек на том конце провода начинает возмущаться, потому что расслабленные черты её лица моментально становятся привычно суровыми. — Плевать я хотела на твой регламент. Без меня презентация в любом случае не начнётся, так что соизволь засунуть свой чрезмерно длинный язык себе в rectum. Не знаешь, что это значит? Отлично, значит, скоротаешь время за выяснением. Выдав длинную уничижительную тираду, Аддамс сбрасывает звонок, напрочь игнорируя доносящиеся из динамика возражения. Благоразумно решив обойтись без лишних комментариев, Торп вытаскивает руку из-под платья жены, но окончательно остановиться никак не может. С наслаждением проводит кончиком языка по своим влажным пальцам, ощущая упоительный мускусный привкус её возбуждения — а потом прижимается губами к колену Уэнсдэй, с вызовом глядя прямо в бездонную черноту угольных глаз. Она снова дёргается всем телом как на электрическом стуле, однако звонок издателя явно поубавил градус возбуждения. Вероятно, оно и к лучшему. — Если через пятнадцать минут мы не окажемся на месте, я отрежу твой детородный орган, залью его формалином и поставлю на рабочем столе, — ядовито чеканит Аддамс, машинально положив тонкую ладонь на тяжело вздымающуюся грудь. Даже сквозь плотную ткань отчётливо проступают контуры твёрдых сосков, но в подчёркнуто ровных интонациях уже звенит ледяной металл. — Я достаточно доходчиво объясняю? Более чем доходчиво. Ксавье поднимается на ноги, галантно подав ей руку, но его жена только закатывает глаза в ответ на джентльменский жест. Презрительно проигнорировав протянутую ладонь, Уэнсдэй осторожно выпрямляется и первой выходит из дома. Однако от его внимательного взгляда не укрывается, что она передвигается мелкими аккуратными шажочками — и, похоже, дело тут вовсе не в новых неразношенных туфлях. Презентация третьего романа о Вайпер проходит в пафосном банкетном зале изысканного итальянского ресторана, закрытого сегодняшним вечером на спецобслуживание. Довольно щедрый жест со стороны издательства. Помнится, самая первая презентация состоялась в захудалом литературном кафе, которое с трудом вмещало тридцать человек. Но пришло гораздо больше, и многие толпились на улице, с интересом заглядывая в панорамные окна. Зато теперь имя Уэнсдэй Аддамс было широко известно, и жадные до прибыли издатели раскошелились на огромный вычурный ресторан. И даже решили организовать междусобойчик в виде фуршета после окончания мероприятия. — Поправь галстук, — шипит Аддамс ему на ухо, когда они наконец переступают порог вычурного заведения, наполненного атмосферой показной роскоши. Все присутствующие как по команде оборачиваются к дверям и начинают тихонько переговариваться, с нескрываемым интересом поглядывая на вошедшую пару. Народу здесь собралось очень много, явно больше двух сотен человек — преимущественно, это самые ярые поклонники творчества Уэнсдэй, но в пёстрой толпе виднеется с десяток ушлых журналистов с блокнотами и камерами, а также несколько маститых литературных критиков, которых Торп уже знает в лицо. — Поправлю, не беспокойся, — также шёпотом отзывается Ксавье, незаметно для всех сжав её локоть. — Удачи, Уэнс. Всё пройдёт отлично. Коротко кивнув в знак признательности, Аддамс оставляет его стоять посреди зала, а сама направляется к невысокой сцене, в обычное время предназначенной для исполнения живой музыки. Но в честь презентации интерьер ресторана претерпел некоторые изменения, и теперь на сцене возвышается длинный стол с микрофоном, а позади висит монохромный баннер с изображением обложки нового романа и краткой аннотацией. Как только Уэнсдэй поднимается на сцену, к ней моментально подскакивает стайка представителей Харпер Коллинз — помощники начинают что-то ей объяснять, перебивая друг друга и экспрессивно размахивая руками. Торп не без труда отводит взгляд от жены и принимается скучающе рассматривать окружающую обстановку. Надо признать, организаторы постарались на славу. Столы с накрахмаленными белыми скатертями сдвинуты к стенам, а обитые бархатом стулья с мягкими спинками расставлены по центру зала ровными рядами. Один из столов особняком стоит возле сцены, и на нём возвышается высокая стопка одинаковых книг в твёрдом переплёте — экземпляры романа, которые Аддамс нужно будет подписать во время автограф-сессии. Увлечённый созерцанием изысканного интерьера, Ксавье не сразу замечает, что от группы журналистов отделяется наиболее смелая девица и направляется к нему, ловко лавируя в толпе гостей. Обращает на неё внимание только тогда, когда ушлая дамочка оказывается совсем близко. — Мистер Торп, скажите несколько слов вне официального интервью, — журналистка суёт ему под нос включённый диктофон. Судя по бесцеремонной манере общения, она не имеет никакого отношения к порталам о громких литературных новинках. Самая обычная желтушница, явившаяся сюда в надежде отыскать материал для грязной сплетни о личной жизни загадочной писательницы и подающего большие надежды художника. И закономерные догадки подтверждаются, едва наглая девица снова открывает рот. — Вы состоите в законном браке с мисс Аддамс уже два года, а в отношениях — больше десяти. Планируете ли вы в обозримом будущем обзаводиться детьми? И если да, то когда? — Прошу прощения, мисс… — он опускает глаза на именной бейджик, прикреплённый к кричаще-яркой салатовой блузке. — …Харрис. Боюсь, ваш вопрос никоим образом не относится к теме мероприятия, поэтому я вынужден оставить его без комментариев. И сразу же уходит, оставив разочарованную девушку кусать локти посреди зала. Пожалуй, он переоценил способности организаторов — им ещё есть над чем поработать. Наглой стервятнице невероятно повезло, что она решила подойти с неуместно личным вопросом именно к Ксавье. Окажись на его месте главная виновница сегодняшнего мероприятия, журналистку как минимум вышвырнула бы охрана. Спустя несколько минут на сцене появляется невысокий мужчина средних лет с зализанными блондинистыми волосами — кажется, именно он и является главным связующим звеном между Аддамс и издательством. Литературный агент Майкл Летервуд, которого Уэнсдэй регулярно поносила последними словами, навешав на него ярлык скудоумного слащавого кретина. — Дамы и господа, мы рады приветствовать вас на презентации нового романа Уэнсдэй Аддамс «Прошлой ночью в Мадриде»! Прошу вас занять свои места! — торжественно объявляет агент, усердно рисуясь перед толпой. Присутствующие рассаживаются по стульям и разражаются громкими аплодисментами, а Ксавье мельком думает, что это очень трогательно — несмотря на надменный вид и суровый характер его жены, все эти люди искренне её любят. Летервуд тем временем проверяет микрофон, бормочет в него стандартные «раз-раз», смахивает со столешницы невидимые пылинки и театральным взмахом руки указывает на стоящую чуть поодаль Аддамс, от которой как по команде отскакивают назойливые ассистенты. — Итак, мы начинаем! Уэнсдэй резко вздёргивает подбородок, обводя пёструю толпу тяжёлым немигающим взглядом, а секунду спустя шагает вперёд. Устраивается за столом, сцепив тонкие бледные пальцы в замок и держа осанку идеально ровной — а Ксавье синхронно с ней опускается на центральное кресло в первом ряду, ловит прямой немигающий взгляд жены… и запускает правую руку в карман брюк, нащупывая кнопку включения на пульте. Аддамс едва заметно прищуривается, проследив его вальяжный жест, после чего инстинктивно закидывает ногу на ногу. Выжидает. Готовится. Собирает в единое целое растревоженный самоконтроль. Какая трогательная наивность. Торп слегка качает головой. Нет. Это произойдёт не так. Не с её снисходительного согласия, не тогда, когда его жена будет полностью готова испытать новые ощущения от запуска вибрации. Сегодня правила устанавливает он — и нанесёт сокрушительный удар в самый неподходящий момент, чтобы сполна насладиться крохотными проблесками настоящих эмоций на бесстрастном лице. Гробовое молчание в зале затягивается. Представитель издательства с зализанными волосами тихонько прокашливается в кулак, недвусмысленно намекая, что публика ждёт хлеба и зрелищ. Словно очнувшись ото сна, Уэнсдэй отводит глаза от кресла в первом ряду и окатывает Летервуда красноречивым презрительным взглядом, сравнимым по градусу холодности с зоной вечной мерзлоты. — Рада приветствовать всех собравшихся, — она выдаёт дежурную дань светской вежливости таким равнодушным тоном, что всем и каждому становится очевидно, насколько эта реплика далека от истины. Однако публика всё равно дружно аплодирует, явно принимая природную надменность за тщательно продуманный образ. Быстро пробежавшись глазами по столешнице, Аддамс тянется к крафтовому кофейному стаканчику и делает небольшой глоток, чтобы промочить горло. А затем вскидывает голову и начинает говорить. — Роман «Прошлой ночью в Мадриде» открывает новую арку повествования о жизни и расследованиях Вайпер. Из названия нетрудно догадаться, что место действия перенесено в Европу. Предвосхищая вопросы, отвечу, почему. Всё дело в том, что… Вот и оно. Тот самый подходящий момент. Заранее подготовленная и отрепетированная речь льётся рекой, и сейчас Уэнсдэй как никогда погружена в рассказ о собственном детище. Затаив дыхание и не сводя с неё глаз, Ксавье проводит подушечкой большого пальца по гладкой круглой кнопке. От предвкушения в солнечном сплетении зарождается волнение, почти что мандраж… Он выжидает ещё пару секунд, милостиво позволяя жене перейти к краткому описанию ключевых локаций Мадрида, послуживших источниками вдохновения. — Убийство происходит на арене Лас-Вентас во время корриды, и это место является прямой отсылкой ко второй книге, в которой Вайпер… Три. Два. Один. Разом решившись, Торп нажимает на кнопку. Чернично-чёрные глаза напротив резко распахиваются — Аддамс на долю секунды запинается на имени своей главной героини, но мгновением позже продолжает монолог с самым непроницаемым видом. Он искоса поглядывает на остальных зрителей, чтобы убедиться в очевидном. Конечно, никто не придал значения мимолётной заминке. Поклонники продолжают внимательно слушать, стайка журналистов как заведённые строчат в своих блокнотах, словно намереваясь наваять там подробный протокол мероприятия. Но зато Ксавье видит всё — потому что знает её намного лучше и намного ближе, чем все эти люди вместе взятые. И прекрасно помнит, что в обычное время Уэнсдэй не качает ногой под столом, перманентно пребывая в состоянии неподвижной каменной статуи. — При чтении следует обратить особое внимание на точное время того или иного эпизода. Оно выбрано отнюдь не случайно, — увы, Аддамс демонстрирует фантастическое самообладание и прекращает покачивать ногой в считанные секунды. — Как знать, вдруг кто-нибудь из вас окажется сообразительнее Вайпер и сумеет выяснить личность настоящего преступника ещё до финала. По рядам присутствующих прокатывается нестройный смешок. По всей видимости, они действительно считают, что Уэнсдэй шутит, желая внести толику непринужденности и вступить в диалог с поклонниками. Однако Торпу доподлинно известно, как сильно она ненавидит общаться с читателями и всегда старается поскорее покончить с этой необходимой частью презентации. Что ж, сегодня ему вполне по силам отвлечь жену от потока сопутствующих вопросов. — Мисс Аддамс, — один из смельчаков на задних рядах вскидывает руку. — Пожалуйста, скажите, фигурировал ли преступник в прошлых книгах или мы увидим нового персонажа? — Новых персонажей будет немало, — уклончиво отзывается она, слегка склонив голову к левому плечу и явно не стремясь раскрывать карты раньше времени. — В том числе и любовный интерес Вайпер? — в разговор вклинивается совсем юная девушка, сидящая по правую руку от Ксавье. Недавняя звенящая тишина растворяется без следа. Поклонники начинают восторженно перешёптываться — одно только упоминание того, что у мрачной главной героини наконец появится возлюбленный, будоражит всех. Ничего удивительного. Событие и впрямь ожидаемое. Прямо-таки грандиозное. Первая книга, основанная на автобиографии школьных времён, продавалась очень хорошо, и издатели уже потирали руки в предвкушении солидной прибыли от второй части — но в продолжении Уэнсдэй полностью урезала любовную линию, и роман не попал даже на последние строчки в рейтингах бестселлеров. После такого тотального фиаско представители Харпер Коллинз рвали и метали, даже грозились отказаться продлевать контракт... Однако Аддамс своей второй книгой была полностью довольна — и заодно непоколебимо убеждена, что скудоумная серая масса попросту не способна по достоинству оценить хитросплетения детективного сюжета. Но Ксавье, в отличие от самоуверенной жены, искренне беспокоился, что издатели встанут на дыбы и откажутся с ней сотрудничать. Он радовался её успехам больше, чем своим собственным, ясно видел, как загорались её глаза, когда Уэнсдэй садилась за печатную машинку — и оттого не мог допустить, чтобы её литературная карьера потерпела крах. Вот только своё драгоценное детище она оберегала крайне ревностно. Пришлось приложить немало усилий, чтобы убедить самую упрямую женщину на планете ввести в повествование новый романтический интерес для Вайпер. Так, ценой многочасовых настойчивых увещеваний, в третьем романе появился таинственный Арчибальд. — В том числе и это, — сухо подтверждает Аддамс, с неудовольствием поджав тёмно-алые губы. Очевидно, ей по сей день категорически претит осознание, что публику гораздо больше занимают чувства выдуманной героини, нежели блестящий ум или детективное чутьё. Судя по стандартному надменному выражению лица, она уже успела свыкнуться с монотонным ощущением лёгкой вибрации глубоко внутри и больше не испытывает никаких неудобств по этому поводу. Наверняка даже испытывает мстительное злорадство, что «фривольная штуковина с идиотским названием» оставила её практически равнодушной и не смогла выбить из колеи. Как бы не так. Ведь это была только первая, самая минимальная скорость из семи. Сегодня его жене предстоит пройти через все поочередно, чтобы достичь желанного освобождения. Терпеливо дождавшись, когда Уэнсдэй начнёт подробно отвечать на очередной вопрос, Ксавье одаривает её хитрой полуулыбкой и нажимает на кнопку ещё раз. Вчера вечером он тщательно изучил прилагаемую инструкцию и точно знает, что следующий режим работы кардинально отличается от первого — фаза затихания в течение нескольких секунд сменяется мощным кратковременным импульсом. Ощутив разительную перемену в своём теле и практически полное прекращение вибрации, Аддамс заметно расслабляется. Хрупкие пальчики с чёрным маникюром, крепко сцеплённые в замок, перестают казаться излишне напряжёнными, изящные плечи слегка опускаются — но всего лишь на указанные в инструкции пять секунд. А потом девайс резко набирает интенсивность, наверняка врезаясь ребристым краем в точку наибольшего скопления нервных окончаний на передней стенке тугих внутренних мышц. — Образы преступника и жертвы навеяны… Непроизвольно дёрнув лежащими на столе руками, Уэнсдэй во второй раз запинается на полуслове — и теперь пауза затягивается на пару мгновений. Она быстро прикрывает глаза, но тут же распахивает их вновь, впиваясь в Торпа нечитаемым взглядом. Он отвечает ей снисходительной усмешкой, за которую вполне мог схлопотать локтём под рёбра, если бы их не разделял стол и около трёх метров расстояния до сцены... И сходу решает добить её третьим режимом, который представляет собой очень быстрый, практически бьющий ритм вибрации. — …навеяны героями небезызвестного романа Мэри Шелли, — последнюю часть фразы Аддамс выпаливает на одном дыхании, после чего нервно сглатывает и немного ёрзает на стуле, словно пытаясь подобрать такое положение тела, в котором беспощадная игрушка перестанет её беспокоить. Но все старания явно тщетны. Абстрагироваться она больше не в состоянии. Ксавье чувствует, как собственные глаза широко распахиваются, с жадностью ловя каждое крошечное изменение в статичной позе жены. Правда теперь от статичности не осталось и следа. Уэнсдэй плавно поводит хрупкими плечами, немного откидывается на спинку кресла, делает особенно глубокий вдох и пару раз медленно хлопает ресницами. Разумеется, никто из присутствующих не обращает на это никакого внимания — потому что всем нормальным людям положено менять положение тела и моргать минимум несколько раз в минуту. Никто, кроме него. Ведь только одному Торпу доподлинно известно, как долго она может оставаться неподвижной каменной статуей. То, с каким напряжением Аддамс ёрзает на своём стуле — почти победа. — Сколько ещё романов о Вайпер вы планируете выпустить? — в диалог встревает та самая наглая девица в салатовой блузке по фамилии Харрис. — И что именно вдохновляет вас на писательскую деятельность? — Минимум ещё четыре. Вдохновляет моя вторая работа, — максимально лаконично отзывается Уэнсдэй, нервно постукивая носком туфли под столом. Обычно она довольно охотно делится с публикой откровениями об источниках вдохновения, считая эту тему вполне достойной внимания. Правда говорит обычно совсем не то, что читатели втайне хотят услышать. Ни слова о своём браке или личной жизни — одни только случаи из детективный практики. — А как справляетесь с выгоранием? Что вам обычно помогает? Или кто? — желтушница бесцеремонно сыплет вопросами, не оставляя попыток вывести Аддамс на откровенность. Возможно, в этот момент ему стоило бы немного сжалиться. Или позволить ей чуточку передохнуть — Уэнсдэй чертовски ненавидела подобные провокационные разговоры, которые почти прямым текстом затрагивали их семейную жизнь. Но об этом спрашивали буквально на каждой презентации. Очевидно, пресса лелеяла надежды услышать что-то вроде: «Мне очень помогает мой любимый муж. Кстати, вот он, сидит в первом ряду и с удовольствием переключает на пульте режимы виброяйца». Недовольно возведя глаза к потолку, она выдаёт неопределённую общую фразу — и аккурат на середине предложения Ксавье безжалостно нажимает на кнопку. Насколько он помнит, напротив четвёртого пункта в инструкции была нарисован непрерывный зигзаг, чем-то напоминающий линию пульса на кардиограмме. Казалось бы, далеко не самый интересный режим, однако череда плавных ритмичных импульсов неожиданно становится первым сокрушительным ударом по железному самообладанию Аддамс… Она невольно вздрагивает всем телом как от удара током, чрезмерно резким движением закидывает ногу на ногу и машинально хватается за стаканчик с кофе — словно за последний спасательный круг, чтобы удержаться на плаву. Его собственное возбуждение моментально напоминает о себе ощутимой тяжестью в паху. Одна только мысль, что всё это происходит на глазах у огромной толпы, выкручивает градус сладкого напряжения до максимума. Бурное воображение провоцирует водоворот жарких фантазий — Торп в красках представляет себе, насколько плотно её тугие внутренние мышцы обхватывают вибрирующую игрушку. Насколько сильно вымокло тонкое кружево её нижнего белья. Насколько отчаянно Уэнсдэй жаждет ощутить в себе его твёрдый член. — Мисс Аддамс, будет ли развиваться любовная линия в следующих книгах? — новый вопрос раздаётся откуда-то с задних рядов, но Ксавье уже не смотрит в сторону зрителей, будучи не в силах оторвать пристальный взгляд от безупречно красивого лица жены. Чувство полного контроля опьяняет. От выброса адреналина закипает кровь, резко схлынув вниз — член требовательно дёргается, и от разом возросшего возбуждения начинают путаться мысли. Ему приходится сделать несколько глубоких вдохов и выдохов, чтобы хоть немного унять бушующий внутри шторм. Малахитовые глаза с расширенными зрачками неотрывно взирают на Аддамс, подмечая несколько значительных изменений — лихорадочный блеск в обсидиановых омутах, бледно-розовый румянец на мертвенно-белых щеках, тяжёлое учащённое дыхание, чуть подрагивающие тонкие пальчики. Не зная, куда себя деть, она машинально сгибает уголок лежащего на столе листа и придавливает его коротко подпиленным чёрным ногтем. Затем машинально поправляет причёску, невесомо проводя тонкой ладонью по длинной косе, короной оплетённой вокруг головы. — Да, — глухо отзывается Уэнсдэй, невидяще глядя на толпу абсолютно расфокусированным взором. Такого затуманенного взгляда у неё не было, кажется, никогда. Даже во времена бурных школьных вечеринок в библиотеке Белладонны, куда сирены умудрялись протаскивать алкоголь. Запоздало сообразив, что такого краткого ответа публике явно будет недостаточно, она набирает в лёгкие побольше воздуха и сквозь зубы выдаёт продолжение фразы. — Арчибальд станет постоянным героем следующих романов, и их отношения с Вайпер постепенно будут развиваться. Но без лишней спешки, так что свадьбу и прочих лишних формальностей ожидать не рекомендую. По толпе поклонников снова прокатывается синхронный восхищённый вздох — очевидно, любовная линия волнует читателей гораздо больше, нежели детективная. Ксавье уже не волнует ничего. Только она. Его Уэнс. Невыносимо желанная, до одури любимая, мучительно притягательная — даже с расстояния в несколько метров он отчётливо слышит насыщенный аромат пряного парфюма с цитрусовой горчинкой. Жгучее возбуждение смешивается со щемящей душу нежностью в настоящий коктейль Молотова — того и гляди рванёт. Кажется, он давным-давно знает наизусть каждый изгиб совершенного тела, каждую родинку, каждый шрамик… И всё равно не может прекратить её рассматривать. Надменный излом смоляных бровей, иссиня-чёрный водопад длинных густых локонов, трогательные линии хрупких ключиц, изумительный контраст монохрома без единой яркой детали, за исключением чувственных, от природы вишнёвых губ. Поток вопросов не иссякает, поэтому Торпу остаётся только позавидовать стальной выдержке супруги. Несмотря на то, что бесстрастный голос Аддамс окончательно сел, а она сама поминутно прикусывает нижнюю губу, хаотично ёрзает на стуле и бесконечно сжимает предательски дрожащие ладони в кулаки, каким-то непостижимым образом ей до сих пор хватает сил отвечать всем и каждому. У него в голове уже давно не осталось внятных мыслей, кроме самой главной — дождаться окончания невыносимо длинной презентации, незаметно для издателей похитить Уэнсдэй с запланированного междусобойчика и трахнуть её прямо в машине на парковке ресторана. О том, чтобы добраться до дома, речи не идёт — неконтролируемое возбуждение уже причиняет дискомфорт, а стоящий колом член неприятно упирается в ширинку строгих брюк. А если чертовски упрямая Аддамс начнёт возмущаться, что секс на оживлённой парковке оскорбляет её достоинство, он заткнет поток возражений жадным поцелуем и силком затащит её на заднее сиденье. — Мисс Аддамс, скажите, кто стал прототипом Арчибальда? — с интересом спрашивает кто-то из вездесущей прессы, явно ожидая одного вполне конкретного ответа. Она с неудовольствием вздыхает, барабаня пальцами по столешнице. Очередной регулярный вопрос, на который Уэнсдэй никогда не отвечает честно — по официальной версии, герои романов не имеют реальных прототипов, однако на деле всё обстоит ровно наоборот. Сейчас она закатит глаза и выдаст дежурную фразу о собирательном образе, об авторской выдумке, о вольной интерпретации того или иного персонажа… Однако Аддамс не торопится отвечать — выдерживает короткую паузу, бросает секундный взгляд в сторону и едва заметным взмахом указательного пальца подзывает к себе ассистентку. Девушка в строгом брючном костюме и с гладким пучком из тёмно-русых волос в мгновение ока оказывается рядом с ней, готовая беспрекословно исполнить любое требование. Вроде бы её зовут Стефани, и она оказалась наиболее стойкой из всех нанятых издательством помощниц — остальные сбегали из токсичной экосистемы под названием Уэнсдэй Аддамс максимум через месяц, а эта вышколенная девица успешно продержалась уже больше полугода. Ксавье неотрывно наблюдает, как его жена шёпотом бросает какую-то лаконичную фразу на ухо ассистентке, после чего Стефани подхватывает стоящий на столе бумажный стаканчик и поспешно удаляется из поля зрения. Он самодовольно усмехается, прекрасно понимая, что именно сейчас произошло. Аддамс велела подлить в эспрессо сто грамм чёрного рома — обычно она использовала этот убойный рецепт во время особенно запутанных расследований, чтобы побороть усталость и максимально сконцентрироваться на работе. Если его рациональная до мозга костей жена решила смешать кофе со спиртным во время презентации, на виду у оравы журналистов и толпы преданных поклонников, вывод напрашивается всего один — Уэнсдэй уже на грани. Не воспользоваться таким шансом будет абсолютно преступно. Ксавье встречается глазами с непривычно напряжённой женой, хитро подмигивает ей, а потом в пятый раз переключает режим на пульте. Руководство по эксплуатации безнадёжно вылетело из головы, но ему уже тотально наплевать, какой темп вибрации идёт следующим. Это совершенно неважно. Важно то, что игрушка внутри её тела разом уничтожает истончённый возбуждением самоконтроль и окончательно срывает чеку невидимой гранаты. Фаталити. Туше. Шах и мат. Аддамс резко зажмуривается, идеально ровная спина напрягается подобно туго натянутой тетиве, тёмно-багряные губы безвольно приоткрываются на выдохе — осознание произошедшего ударяет подобно взрывной волне от атомной бомбы, и в эту самую секунду у Торпа буквально уходит пол из-под ног. Проклятье, он ведь прекрасно знает это выражение лица — и знает только он один во всём мире… Потому что был у неё первым и единственным. Потому что больше ни один мужчина на планете не видел, как она кончает. — Персонажи мисс Аддамс не имеют реальных прототипов. В основном, это собирательные образы, — за неё отвечает литературный агент, вовремя выскочивший на середину сцены. Летервуд ослепительно улыбается зрителям, после чего широко разводит руками, словно извиняясь за внезапно повисшую заминку. Если он и заподозрил неладное, то умело не подаёт виду. Впрочем, вряд ли. Уэнсдэй и прежде позволяла себе игнорировать нежелательные вопросы, поэтому агент наверняка решил, что она просто не хочет обсуждать эту тему, давно набившую оскомину. Пока Ксавье безуспешно пытается дышать ровно и свыкнуться с шокирующим осознанием, что ему действительно удалось довести жену до оргазма на глазах огромной толпы, а сама Уэнсдэй сверлит его нечитаемым взглядом исподлобья, Летервуд успешно перетягивает внимание публики на себя: — Господа и дамы! К огромному сожалению, у нас чёткий тайминг, поэтому мы вынуждены завершить интервью и прямо сейчас перейти к автограф-сессии, — мужчина красноречиво распинается перед поклонниками, широко улыбаясь механической, совершенно ничего не выражающей улыбкой. — Спасибо за ваши вопросы, это было невероятно увлекательно. А теперь прошу вас взять свои экземпляры книг и организовать очередь для получения автографа талантливой мисс Аддамс! Будучи полностью выбитым из колеи, Торп едва понимает половину из заискивающей длинной речи. Кровь гулко стучит в висках, сердце загнанно колотится в клетке из рёбер, по позвоночнику ползут колючие мурашки, а стоящий колом член требовательно пульсирует на грани с дискомфортом — просто поразительно, как ему удалось сдержаться и не кончить позорно в штаны, когда жгучая волна удовольствия раздробила на осколки маску её показного равнодушия. Всего на несколько секунд, но зато какими они были… Впрочем, Аддамс уже успела взять себя в руки и придать своему лицу стандартное бесстрастное выражение. Судя по лихорадочно горящим угольным глазам и заметно трепещущим крыльям тонкого носа, теперь она пребывает в яростном бешенстве. Хвалёный непрошибаемый самоконтроль дал сбой, тело предало разум, плотские инстинкты одержали верх над суровым рациональным мышлением — и всё это случилось в присутствии множества посторонних людей. Худший ночной кошмар для категоричной Уэнсдэй, которая никогда даже не позволяла обнять себя на глазах у друзей, что уж говорить о незнакомцах. Многочисленные поклонники как по команде поднимаются со своих мест и выстраиваются в длинную колонну возле сцены, журналисты щёлкают камерами, слащавый литературный агент продолжает распинаться перед толпой, а Ксавье остаётся сидеть в первом ряду, крепко сжимая лежащий в кармане пульт. По-хорошему, стоило бы встать, вот только он не имеет ни малейшего представления, как провернуть подобное без привлечения ненужного внимания к своей персоне. И хотя пёстрая толпа скрывает Аддамс из его поля зрения, эрекция нисколько не ослабевает — слишком уж прочно на подкорке отпечатался её недавний образ. Чёрт, если в завтрашних газетах обнаружится хоть один его снимок с каменным стояком, Уэнсдэй в лучшем случае загонит пилочку для ногтей ему под рёбра. В худшем — препарирует этой самой пилочкой его хладный труп. Однако продолжать сидеть в полном одиночестве посреди зала тоже слишком странно и тоже чревато излишним вниманием вездесущих журналистов. Вконец отчаявшись избавиться от неумолимого зова плоти, Торп растерянно оглядывается вокруг и замечает, что читатели разобрали не все книги — чуть меньше десятка экземпляров в лаконичной тёмной обложке по-прежнему дожидаются будущих владельцев на отдельно стоящем столе. Пока преобладающее большинство присутствующих сосредоточено на получении автографов, есть шанс незаметно добраться до цели. Ксавье с деланной небрежностью поднимается на ноги, стараясь ничем не выдать собственного пришибленного состояния, и торопливым шагом приближается к столу, стянув оттуда увесистый томик в твёрдом переплёте. К счастью, в его сторону абсолютно никто не смотрит — ловко прикрыв книгой очевидное свидетельство возбуждения, он проходит мимо очереди и поднимается по ступенькам на сцену. Уэнсдэй тотально игнорирует появление мужа за спиной, низко склонив голову и тем самым успешно скрывая лихорадочный румянец на бледных щеках. Немигающий взгляд угольных глаз упирается в стол, и она отвлекается лишь для того, чтобы сухо осведомиться, как именно подписать очередной разворот романа. Ровный голос звучит по обыкновению бесстрастно, хрупкая рука оставляет одну размашистую подпись за другой — словно на автопилоте. Как всегда собранная, как всегда непробиваемо безразличная, как всегда невозмутимая. Вот только Торп не отключал девайс. И категорически не намерен этого делать, пока они наконец не останутся наедине. Очевидно, недавний экстаз даровал ей блаженное облегчение, и теперь Аддамс гораздо проще абстрагироваться от ритмичной вибрации внутри собственного тела. Недопустимое упущение. Ей не должно быть легко. Только не сегодняшним вечером. Выждав несколько минут и позволив Уэнсдэй вдоволь насладиться заново обретённым ощущением самоконтроля, он задерживает дыхание и снова нащупывает в кармане пульт с двумя кнопками. — Пожалуйста, подпишите… — немолодой мужчина с лысиной на макушке суёт ей под нос свой экземпляр книги. — Для Розмари. Это моя младшая дочь, она будет очень рада, просто обожает ваше творчество… Да и вообще вся наша семья — ваши большие поклонники. Сдержанно кивнув в знак признательности, Аддамс заносит чёрную перьевую ручку над новенькой хрустящей страницей — и ровно в ту же секунду Ксавье активирует предпоследний режим. Вместо имени преданной читательницы на развороте остаётся длинный кривой росчерк. Мужчина с залысиной тихонько ойкает, словно испорченный автограф причинил ему физическую боль, а у Уэнсдэй вырывается раздражённое шипение. Недовольно зыркнув на мужа через плечо, она подзывает ассистентку дёрганым взмахом руки и приказывает той выдать поклоннику новый экземпляр романа. Стефани заискивающе лебезит перед заметно расстроенным мужчиной и со всех ног спешит исполнить требование. Инцидент благополучно исчерпан, и автограф-сессия продолжается. Вот только ненадолго отступившие возбуждение заново набирает обороты, и с каждой минутой подписи Аддамс становятся всё более небрежными — она явно торопится поскорее расправиться с вынужденным перформансом, поэтому уже не заботится об аккуратности каллиграфического почерка. Стоя за спиной жены, Торп почти физически ощущает исходящие от неё искры тысячевольтного напряжения. Воздух вокруг раскалён до критического предела, Ксавье поминутно бросает в жар, острое желание накатывает горячими волнами, заставляя член наливаться кровью ещё сильнее — хотя это кажется уже невозможным. Хочется до умопомрачения, до цветных мушек перед глазами, до мелкой дрожи во всём теле… Кажется, такого крышесносного возбуждения он не испытывал даже в бесславные времена пубертата, когда единственным способом получить разрядку было нарисовать её обнажённой и оживить набросок... Не по памяти, как сейчас, а целиком и полностью опираясь на собственные обжигающие фантазии. А когда он впервые увидел столь вожделенную картину в реальности, то моментально понял, что даже самые лучшие полотна не могли передать её ледяную красоту в полной мере. Уэнсдэй сползает на самый краешек стула, сводит бёдра вместе в бесплодных попытках унять требовательные спазмы, вызванные ритмично вибрирующей игрушкой — остаётся только догадываться, насколько она там влажная, и эта чувственная мысль ударяет током по оголённым нервам. Ксавье шумно втягивает воздух сквозь крепко стиснутые зубы, нетерпеливо переминается с ноги на ногу и с трудом осознаёт происходящее, больше всего на свете мечтая оказаться внутри неё. Желая поскорее ощутить, как тугие мышцы будут сжиматься вокруг его члена плотным кольцом. Отчаянно жаждая ловить губами бесстыдные протяжные стоны, которые Аддамс ни за что не сможет сдержать. Чёрт, и когда только это проклятое мероприятие наконец закончится? Ожидание неизбежно превращается в пытку. К счастью, осталось совсем немного. Толпа поклонников медленно, но верно уменьшается — получив автографы, они постепенно покидают ресторан. Пресса удалилась ещё раньше, и спустя примерно полчаса в зале остаются только представители Харпер Коллинз и стайка ассистентов, нанятых издательством. Уэнсдэй подписывает последнюю книгу для заискивающе улыбающейся Стефани и решительно захлопывает томик в тёмной обложке. Помощница принимается сыпать благодарностями и льстивыми комплиментами, однако Аддамс одним убийственным взглядом заставляет её умолкнуть. А потом осторожно поднимается со своего места, уперевшись ладонями в столешницу — и очень медленно оборачивается к Торпу. И… Чёрт побери. Ему хватает секундного зрительного контакта, чтобы понять очевидное — всё отстранённое равнодушие целиком и полностью являлось напускным. Её выдают глаза. Пламенеющие угли на алебастрово-бледном лице, тронутом неярким розоватым румянцем. Немигающий взгляд исподлобья абсолютно расфокусирован, позволяя сделать закономерный вывод, что всё это время Уэнсдэй выполняла механический алгоритм действий на автопилоте, пока разум и тело плавились в адском котле дикого животного возбуждения. Ксавье рефлекторно сглатывает. Конечности сиюминутно становятся ватными, и левая рука с зажатой в ней книгой безвольно повисает вдоль тела. Пылающий безумный взгляд его жены скользит сверху вниз — и замирает на недвусмысленно топорщащейся ткани в районе паха. Он моментально забывает, что вокруг по-прежнему слишком много посторонних людей, что на них по-прежнему все пялятся, что первоначальным планом было забрать Аддамс из ресторана и трахнуть на заднем сиденье его Шевроле… Это глупые формальности, не имеющие совершенно никакого значения. — Иди за мной. Живо. В её интонациях звенит бескомпромиссный металл, не оставляющий никаких шансов возразить или ослушаться. Стуча по полу высокими массивными каблуками, Уэнсдэй проходит мимо, оставляя после себя густой шлейф тяжёлого парфюма и требовательное тянущее ощущение в паху. Ксавье покорно следует за ней как привязанный, даже не стараясь озираться по сторонам — если кто-то и смотрит, ему тотально наплевать. Она торопливо пересекает весь зал мелкими аккуратными шажочками, на ходу отмахнувшись от оклика Летервуда. Сейчас Торп как никогда счастлив, что его жена имеет репутацию законченной нелюдимой стервы — такое странное поведение вряд ли вызовет вопросы. Недолгий путь приводит их в коридор с туалетными комнатами, где включённый на полную мощность кондиционер немного остужает его пыл. — Уэнс, — он останавливается, когда Аддамс кладёт тонкую ладонь на ручку серой двери с табличкой женского туалета. Она нисколько не реагирует на звук своего имени, как будто вовсе его не слышит, поэтому приходится позвать дважды. — Уэнсдэй. Что мы тут делаем? — Живо заткнись и иди сюда, — она резко разворачивается на каблуках, прожигая мужа свирепым взглядом, в котором не осталось ни намёка на прежнее ледяное спокойствие. От миниатюрной хрупкой фигурки, заточённой в узкое облегающее платье, исходит вполне красноречивая угроза. Однако, несмотря на весь свой воинственный вид, Уэнсдэй выглядит такой трогательно-очаровательной, что Ксавье не может сдержать короткого смешка. — Нет. Мы не будем трахаться в туалете, если ты об этом, — он предпринимает слабую попытку воззвать к чужому здравомыслию. Если их застукают, виноватым окажется именно он, и подобная перспектива отнюдь не прельщает. Едва не зашипев от возмущения, Аддамс раздражённо закатывает глаза, а потом подаётся вперёд и мёртвой хваткой вцепляется в его запястье, безжалостно вонзая короткие ногти в кожу. Настойчиво тянет на себя, как строптивого барана на привязи, но Торп упирается и отрицательно мотает головой. — Чёрт, Уэнсдэй, прекрати. Да не пойду я в женский туалет, это неправильно... Давай просто уедем домой, — сопротивляясь скорее по инерции, он безуспешно пытается высвободить оцарапанную кисть из железного захвата обманчиво хрупких пальчиков и достучаться до её отрубившегося рационального мышления. — Как скажешь, — с издёвкой бросает Аддамс, выразительно вскинув брови. А секунду спустя её рука отпускает его запястье и стремительно взлетает вверх, схватившись за галстук и наматывая на кулак полоску тёмной ткани. Резким рывком Уэнсдэй дёргает мужа вслед за собой, шаг за шагом отступая назад и увлекая его в сторону противоположной комнаты с другой табличкой — не утруждаясь элементарной необходимостью обернуться, распахивает дверь с пинка. Её сокрушительный напор обескураживает, не оставляя никаких возможностей оказать сопротивление. Что ж. Ладно. Если его чертовски гордая, требовательная до стерильной чистоты жена и впрямь жаждет быть грубо оттраханной в общественном мужском туалете, кто он такой, чтобы ей отказать? Тем более что собственное терпение давным-давно на исходе. К счастью, отделанная золотистым кафелем комната оказывается пуста. Впрочем, в противном случае Аддамс наверняка выкинула бы оттуда любого случайного человека, которому не повезло помешать её планам. Наконец отпустив его галстук, она хватается обеими ладонями за лацканы пиджака, беспощадно сминая идеально отутюженную ткань и заставляя Ксавье склониться ниже. Высокие тяжёлые каблуки скрадывают разницу в росте, и ему почти не нужно неловко сгибаться, чтобы поцеловать её. Их губы сталкиваются в яростном голодном поцелуе, языки сплетаются, и от этого ощущения у Торпа уже в сотый раз за сегодняшний вечер выбивает почву из-под ног. По оголённым нервам бежит электрический ток, дыхание моментально сбивается в ноль, остатки здравомыслия испепеляет пламя моментально возросшего желания. Дразняще цепляя зубами её нижнюю губу и размазывая багряную помаду, Ксавье стискивает широкими ладонями тонкую талию жены — последние миллиметры расстояния уничтожены, и он всем телом чувствует, что её колотит мелкой лихорадочной дрожью. Нехотя разорвав поцелуй, он обводит уборную абсолютно пьяным взглядом — потемневшие от возбуждения глаза с расширенными зрачками движутся в тотальном расфокусе и в итоге останавливаются на крайней кабинке. Машинально сглотнув вязкую слюну, Торп делает шаг в сторону, решительно тянет Аддамс следом за собой — и внезапно вспоминает, что так и не испробовал на ней последний режим виброяйца. И хотя острое желание поскорее затащить жену в укромное место перевешивает всё остальное, он решает пойти до конца. Когда Уэнсдэй доверчиво разворачивается спиной в его объятиях и предательски дрожащими руками тянет на себя дверь туалетной кабинки, Ксавье в последний раз нащупывает в кармане пульт дистанционного управления. Седьмое нажатие на заветную кнопку заставляет её резко дернуться всем телом — и чёрт возьми… У неё подгибаются колени в самом прямом смысле этого слова. Неловко пошатнувшись на каблуках, Аддамс едва не падает, но он успевает бережно придержать её за талию. Ледяные маленькие ладошки ложатся поверх его собственных, больших и тёплых, а остро подпиленные чёрные ноготки больно врезаются в кожу, оставляя глубокие следы в форме полумесяцев. — Помнится, ты утверждала, что мой подарок окажется бесполезным… — полушёпотом бормочет Торп, склонившись к её уху и слегка задевая губами мочку с жемчужной серёжкой. Недовольно насупившись, Уэнсдэй сильнее вгоняет ногти ему в ладони, призывая сейчас же заткнуться. Однако её распалённое до предела тело уже давно играет на стороне Ксавье — вместо того, чтобы раздражённо вывернуться из собственнических объятий, она рефлекторно отводит бёдра назад и прижимается задницей к его эрекции. Мучительное желание взять её как можно скорее и как можно жёстче набатом стучит в голове, но они по-прежнему стоят посреди общей комнаты с раковинами, куда в любой момент могут зайти посторонние. Не имея больше никаких сил ждать, Торп сам распахивает дверь кабинки и вталкивает жену внутрь. Для двоих здесь слишком тесно, но сейчас это скорее плюс — лишнее расстояние кажется досадной помехой, ему отчаянно хочется чувствовать её целиком и полностью. Аддамс предпринимает слабую попытку повернуться к мужу лицом, но у Ксавье совершенно иные планы на этот счёт. Он безжалостно грубо вцепляется правой рукой в её причёску, длинными пальцами оттягивает назад гладкие смоляные локоны, убранные в косу на манер короны — а левой сильно сжимает соблазнительное полушарие груди, ощущая твёрдость напряжённого соска даже сквозь плотную ткань закрытого платья. Сходя с ума от предвкушения, решительно шагает вперёд, всем телом вжимает Уэнсдэй в стену, инстинктивно толкается в неё бёдрами, позволяя в полной мере почувствовать каменный стояк. Она сдавленно стонет вполголоса, хаотично хватаясь изящными руками за мозаику из мелких кафельных плиточек и едва не ломая ногти. Воздух вокруг кажется наэлектризованным и густым, интенсивность ощущений выкручена на максимум, возбуждение шкалит за критическую отметку. От долгожданной близости желанного тела у Ксавье буквально голова идёт кругом — кажется, он предательски близок к тому, чтобы кончить вот так, без прямого контакта, просто прижимаясь к ней бёдрами… Чёрт. Проклятье. Аддамс, полностью лишённая возможности контролировать процесс, вымученно стонет и заводит руку за спину, пытаясь вслепую нащупать пряжку ремня на его брюках. — Я больше не могу… — в её севшем голосе угадываются умоляющие нотки. Почти что уникальный случай. Даже если изрядно напрячь извилины, Торп вряд ли смог бы припомнить много ситуаций, когда его гордая упрямая супруга опускалась до мольбы. — Вытащи эту дьявольскую штуковину… Пожалуйста. Ах, да. Вот в чём дело. Уэнсдэй пытается отыскать вовсе не ремень — а карман со злосчастным пультом, семь нажатий на который довели её до невменяемого состояния. Возможно, он бы попробовал заткнуть требовательный зов плоти и растянуть упоительный момент собственного триумфа немного дольше, но то, с какой интонацией Аддамс произнесла последнее слово… С придыханием, с предательской дрожью в голосе, с уже нескрываемым желанием. Она просто не оставила никакого выбора, кроме как моментально исполнить свою просьбу. Разжав крепкую хватку на её изрядно испорченной причёске, Ксавье проводит обеими ладонями вдоль изгибов стройного женского тела, выбивая из её груди новый приглушённый стон. Остановившись на бёдрах, склоняется чуть ниже, прижимаясь губами к трогательно выступающему позвонку у основания шеи. Ведёт влажную дорожку поцелуев снизу вверх, с жадностью вдыхая аромат горьковатых апельсиновых корочек, исходящий от смоляных локонов. Зарывается носом в растрепавшуюся корону волос, оглаживая большими пальцами хрупкие подвздошные косточки. Проявление нежности будоражит кровь ничуть не меньше беспощадной грубости. Его персональная Снежная королева, мрачная девушка из его кошмаров, его великолепная жена плавится в объятиях Торпа словно льдинка под палящим солнцем, нетерпеливо переступает с ноги на ногу, бесстыдно подставляет изнывающее тело под собственнические прикосновения. Окончательно теряя рассудок от бешеной квинтэссенции щемящего душу трепета и крышесносного стремления обладать, Ксавье резко разворачивает её к себе. Уэнсдэй хватается за его руки повыше локтей маленькими цепкими ладошками — словно за единственный якорь посреди штормового океана. Этот доверчивый жест вполне мог стать проявлением нежности, однако секунду спустя она с силой надавливает ему на плечи, бесцеремонно принуждая опуститься на колени. Наплевав на сохранность дорогого нового костюма, Торп покорно исполняет её волю. Неотрывно взирает снизу вверх потемневшими от возбуждения глазами, считывая каждую эмоцию на лице Аддамс. Маски сброшены, напускную холодность давно смыло порочной волной желания. Сейчас она настоящая — напряжённая всем телом будто туго натянутая тетива, податливая, распалённая, жаждущая… Его и для него. — Ксавье, — она впивается в мужа свирепым убийственным взглядом. — Если ты сейчас же не вытащишь из меня эту чёртову штуковину и не вставишь вместо неё свой грёбаный член, завтра утром проснёшься без него. Молча усмехнувшись в ответ на прямую угрозу, он плавно скользит ладонями по стройным ногам, провоцируя поток мурашек, подцепляет большими пальцами узкий подол строгого платья и тянет наверх. Плотная чёрная ткань собирается комком и застревает чуть выше колен, но пока что этого вполне достаточного, чтобы наконец осуществить задуманное. От собственного возбуждения бурлит кровь, сбивается дыхание и до тахикардии шкалит пульс, но Торп из последних сил тянет время, намереваясь довести жену до исступления. Дразняще лёгкие прикосновения перемещаются на внутреннюю сторону бёдер, руки забираются под платье — и ладонь становится мокрой, ещё даже не добравшись до главной цели... Чёрт побери. Ощущение горячей липкой влаги на подушечках пальцев напрочь сносит крышу. — Уэнсдэй, Уэнсдэй… А помнишь, ты говорила, что мой подарок никогда в тебе не окажется? И что же произошло? Да ты вся течёшь… И ты ведь кончила тогда, во время презентации? Правда ведь кончила? Он мелет какой-то грязный бред, будучи абсолютно не способным контролировать бессвязный поток слов, и одновременно отводит в сторону тонкую полоску чёрного кружева. Такую мокрую, что её впору выжимать. Аддамс не реагирует на пошлые реплики, зато чертовски отзывчиво реагирует на бесстыдные касания длинных пальцев. Расставляет ноги настолько широко, насколько позволяет узкий подол платья, едва не скулит от желания и рефлекторно подаётся навстречу плавным поглаживаниям, преследуя долгожданную разрядку. Удерживая её бедро свободной рукой, Ксавье всего пару раз проводит кончиками пальцами по влажной промежности, прежде чем нащупать шнурок от игрушки… и остановиться. Он медленно поднимает глаза, сталкиваясь взглядом с бездонными чёрными омутами. — Скажи это вслух, Уэнс, — бескомпромиссно твёрдо требует Торп, усиливая давление ладони на её бедре, чтобы предотвратить возможный бунт. — Признайся, что ты действительно кончила на глазах у своих читателей, и после этого я трахну тебя так, как захочешь. Аддамс запрокидывает голову с вымученным приглушённым стоном, впивается дрожащими пальцами ему в макушку, ощутимо оцарапав ногтями кожу. Природное неискоренимое упрямство не позволяет ей капитулировать так позорно быстро, но он продолжает прикасаться к ней между ног — и прекрасно чувствует, что влаги становится ещё больше. Борьба давно-давно проиграна, осталось лишь признать поражение. — Да. Это слово звучит на уровне едва различимого шёпота, словно Уэнсдэй нехотя делает снисходительное одолжение — и такой лаконичный ответ его не удовлетворяет. — Что «да»? — упорствует Ксавье, сам не понимая, каким чудом ему ещё хватает терпения просто держаться пальцами за коротенький силиконовый шнурок и не сорваться на поводу у обжигающего желания. Она тяжело и загнанно дышит, прикрыв глаза. Безмолвное напряжённое противоборство длится ещё пару-тройку секунд, после чего Аддамс устало роняет голову на часто вздымающуюся грудь и коротко кивает. — Да, я кончила во время презентации на глазах у целой толпы своих читателей. Да, я недооценила твой грёбаный подарок. Да, мне чертовски это понравилось. Доволен? — выдав длинную откровенную тираду на одном дыхании, Уэнсдэй сжимает его волосы в крохотном кулачке и до сладкой боли оттягивает кожу головы. — А теперь живо заткнись и молча выполняй свою часть уговора. Я хочу, чтобы ты прижал меня к стене и взял сзади. И последняя фраза, на выдохе сорвавшаяся с маняще приоткрытых багряных губ, становится катализатором ядерного взрыва, спусковым крючком, сорванной чекой гранаты… Терпение Торпа, донельзя истончённое сладкой пыткой длительного ожидания, с треском лопается. В считанные секунды он находит в кармане пульт, нажимает на кнопку выключения и аккуратно тянет за шнурок — затихшая игрушка покидает тело Аддамс с пошлым хлюпающим звуком, а она сама крупно вздрагивает как от удара электрошокером. Ловко поймав в ладонь выскользнувший девайс, он поспешно вытаскивает руку из-под платья. В приглушённом свете потолочного плафона чёрный матовый силикон блестит от обильного количества смазки. Но не от покупного лубриканта, который Уэнсдэй велела приобрести за день до мероприятия, а от её собственной — горячей, липкой, источающей тонкий мускусный аромат. Поддавшись порыву, Ксавье подносит игрушку к губам и широко проводит языком по ребристому краю, слизывая как можно больше терпкой влаги. При виде развратного зрелища Аддамс почти что скулит сквозь плотно стиснутые зубы, а мгновением позже кладёт изящную тонкую ладонь себе на грудь и довольно грубо стискивает пальцами мягкое полушарие. Она крайне редко ласкает себя у него на глазах, поэтому настолько порочная картина действует на Торпа похлеще любого афродизиака. Он резко взвивается на ноги, не глядя засовывает в карман виброяйцо, властно перехватывает оба запястья жены и одним рывком разворачивает её спиной, безжалостно впечатав в стену. Любая другая на месте Уэнсдэй возмутилась или испугалась бы от такого бесцеремонного обращения на грани с жестокостью, но только не она — да и Ксавье никогда и ни за что не причинил бы ей боль… Если бы не знал, что от боли она впадает в блаженный экстаз. Левая рука взлетает вверх и ложится на её горло, беспощадно вдавливая пальцы в ледяной бархат нежной кожи и ощущая бешеное биение чужого пульса. Издав короткий сдавленный стон, Аддамс хватается за его предплечье, отчего заострённые уголки коротких ногтей причиняют боль даже сквозь плотную ткань пиджака. Торп незамедлительно мстит ей укусом в шею, и на бледной коже сразу расцветает красноватый след от зубов. Словно знак безоговорочного обладания. Первый за сегодня, но не последний. Уэнсдэй всегда щедро осыпала его тело укусами и царапинами, и грядущей ночью он твёрдо намерен ответить тем же — украсить алебастровое полотно её кожи россыпью лилово-алых созвездий. Правая рука тем временем скользит вдоль соблазнительных изгибов точёной фигуры, коротко сжав грудь, пересчитав пальцами выступающие рёбра, хлёстко шлёпнув по упругой заднице — и наконец останавливается на скомканном в районе бёдер подоле. Ксавье настойчиво тянет плотную ткань вверх, вот только узкое платье безнадёжно застревает и никак не поддаётся. Мысленно чертыхнувшись, он возобновляет попытки с удвоенным усердием, в несдержанном порыве дёргает слишком сильно… Слышится треск разрываемой ткани, и изысканный наряд лопается по боковому шву. Он замирает на мгновение, невольно опасаясь негативной реакции жены — но прижатая к стене Уэнсдэй продолжает нетерпеливо извиваться, словно и вовсе не заметила случившегося. Наплевать. Абсолютно. Тотально. О том, как она будет выходить из туалетной кабинки в порванном платье, они подумают позже — например, когда невыносимо острое возбуждение наконец растворится в волнах концентрированного удовольствия. Прямо сейчас Торпу катастрофически необходимо оказаться внутри неё. Резким рывком он задирает многострадальный подол почти до талии, отступает на шаг назад и с упоением проводит раскрытой ладонью по гибкой спине, принуждая Аддамс прогнуться в пояснице. Она подчиняется безоговорочно, прижимаясь задницей к его паху — настолько податливая покорность разом вышибает из грудной клетки весь оставшийся воздух. Приходится ненадолго отпустить её горло, чтобы подцепить узкую резинку нижнего белья, а потом присесть на корточки, стягивая паутинку чёрного кружева по её бёдрам. Уэнсдэй переступает с ноги на ногу, помогая избавить себя от ненужного сейчас элемента одежды. Сунув насквозь промокшее бельё в нагрудный карман пиджака, Ксавье на пару секунд замирает в статичной позе, вперившись пристальным жадным взглядом в открывшуюся перед ним картину. Упругие соблазнительные ягодицы, длинные стройные ноги — и блестящая от смазки промежность. Чертовски хочется податься вперёд и прижаться губами к самому чувствительному, чтобы ощутить терпкий вкус её возбуждения, чтобы плашмя провести языком по нежным влажным складочкам, а потом погрузить внутрь… — Oh merda, прекрати таращиться, — сердито чеканит Аддамс, окатив его пылающим раздражённым взглядом. — Ты сейчас выглядишь как полоумный… Она задыхается на полуслове, подавившись протяжным стоном — Торп резко выпрямляется и одним размашистым движением вгоняет в её разгорячённое тело сразу три пальца. Грубо и жёстко, безо всякой подготовки, сразу по самые костяшки. Столь резкое вторжение моментально заставляет её взвыть от удовольствия на грани со сладкой болью. Тугие внутренние мышцы трепетно сжимаются вокруг его пальцев, а обжигающая влага пачкает ладонь. Второй рукой Ксавье снова стискивает горло Уэнсдэй, частично перекрывая доступ кислорода — и уже не стараясь быть осторожным, сразу берёт быстрый безжалостный ритм. От каждого движения кистью она крупно вздрагивает, а в тишине тесной кабинки раздаётся пошлый хлюпающий звук. Стальная хватка на сдавленном горле не позволяет Аддамс стонать в голос, но нарастающий темп проникновений раз за разом срывает с багряных губ задушенные вздохи. Торп намеренно не притрагивается к клитору, не желая позволять ей кончить так скоро… Только сильнее вжимает её в стену всем своим телом. Уэнсдэй упирается обеими ладонями в мелкую мозаику из кафельной плитки, отводит бёдра назад, стремясь насадиться ещё глубже — он резко поворачивает кисть на сто восемьдесят градусов, изгибает пальцы под особым углом, умело нащупывая самую чувствительную точку на передней стенке. Это совсем несложно. За годы отношений Ксавье успел выучить наизусть каждый миллиметр её совершенного тела. Пульсация истекающих влагой мышц неуклонно нарастает, предвещая подступающий оргазм, а недостаток кислорода наверняка выкручивает интенсивность её ощущений до предела. Собственное возбуждение воспринимается совершенно побочно — ведь он абсолютно не способен проявлять здравый эгоизм, когда Аддамс вот так плавится в его руках... В эту крышесносную секунду, да и в любую другую, значение имеет только она. Однако Торп не может отказать себе в удовольствии хорошенько её помучить. Словно семи режимов вибрации было недостаточно. Уэнсдэй вовсю уже колотит дрожью, упругие стенки узко сжимаются вокруг мужских пальцев, которые движутся внутри неё в чётком быстром ритме. В какой-то момент она утыкается взмокшим лбом в стену и напрягается как туго натянутая тетива — и ровно за секунду до финала Ксавье резко отводит руку, оставляя мышцы требовательно пульсировать вокруг пустоты. Несмотря на кислородное голодание и невыгодную позу, Аддамс строптиво дёргается, пытаясь ослабить его хватку на своём горле. Он ловко предотвращает бунт, со всего размаху впечатав мокрую от смазки ладонь в её задницу и оставляя влажный алеющий след на мраморно-белой коже. — Нет, Уэнс… — севшим от возбуждения голосом шепчет он, ласково поглаживая яркий отпечаток ладони на ягодице. — Ты кончишь не так. Ты кончишь на моём члене, пока я буду жёстко трахать тебя в этом чёртовом туалете. Так и не сумев перехватить инициативу, она с хриплым стоном откидывает голову Торпу на плечо — колени снова безвольно подгибаются, угольные глаза в слепом расфокусе обводят тесное пространство туалетной кабинки затуманенным взглядом. Кажется, никогда прежде он не видел собранную несгибаемую жену в таком измученном состоянии. Словно из её позвоночника разом вынули стальной стержень, сделав мягкой и податливой. — Хватит медлить… — одними губами бормочет Уэнсдэй, рефлекторно скользя ослабевшими руками по изгибам своего тела и пытаясь забраться под несчастное платье. И с мольбой повторяет то самое слово, которое за сегодняшний вечер произнесла больше раз, чем за последние пару лет. — Пожалуйста. Титанической силы терпение, позволившее ему продержаться так невыносимо долго, мгновенно испаряется — кипучая кровь набатом стучит в висках, бурлит в артериях, пульсирует в стоящем колом члене… Удерживая Аддамс за горло, Торп перемещает свободную руку на ремень своих брюк, торопливо расстёгивая металлическую пряжку. Лихорадочная дрожь хрупкого женского тела передаётся и ему, пальцы отказываются подчиняться, поэтому проклятый ремень поддаётся далеко не с первой попытки. Чёрт. Бормоча себе под нос непечатные выражения, Ксавье наконец справляется со злосчастной пряжкой и язычком молнии — после чего рывком приспускает мешающую одежду, высвобождая напряжённый член. И моментально подаётся бёдрами вперёд, направляя себя рукой. Жалобно стонущая Уэнсдэй сильнее прогибается в пояснице, и от первого прикосновения чувствительной головки к влажным нежным складочкам у него из груди вышибает весь воздух. Стиснув зубы, Ксавье врывается в неё одним мощным толчком — сразу на всю длину, по самое основание, до упора. Остекленевшие угольные глаза Аддамс широко распахиваются, из груди вырывается протяжный стон. Он удобнее перехватывает её горло, вжимая пальцы в подчелюстные кости, а указательным проводит по пухлой нижней губе, неряшливо размазывая тёмно-алую помаду. А потом плавно подаётся назад, выходя практически полностью и тут же вколачиваясь обратно — Уэнсдэй упирается ослабевшими ладонями в стену, чтобы устоять на ногах под таким сокрушительным напором. Тесный влажный жар её тела в считанные минуты доводит его до точки кипения, и Торп быстро отпускает себя, принимаясь толкаться внутрь с бешеной скоростью. От интенсивности ощущений перед глазами вспыхивают цветные мушки, в ушах барабанит белый шум, словно в голове разом включили сотню неисправных радиоприёмников. Крохотное пространство кабинки заполняют звуки сдавленных стонов, шлепков влажной плоти, терпкий аромат объятых страстью тел. Сатанея от крышесносного желания, Ксавье убирает руку с её шеи, где уже вовсю расцветают светло-лиловые отпечатки в форме пальцев — и тоже опирается на стену, накрыв маленькие ледяные ладошки своими. Зарывается носом в растрепавшиеся локоны цвета воронова крыла, немного наклоняет голову, чтобы по-животному сомкнуть зубы на загривке. Она чуть вздрагивает от слабой вспышки боли — теперь он не может видеть её лица, но готов держать пари, что Аддамс хищно улыбается. Подобные проявления власти на грани с жестокостью неизменно доводят её до умопомрачения. Обычно Торп сдерживает себя, опасаясь перейти черту и причинить обманчиво хрупкой жене настоящую боль, однако сегодня зыбкие границы допустимого сметает ко всем чертям сокрушительным цунами. Он сильнее стискивает челюсти, прикусывая шелковистую кожу и оттягивая зубами — и одновременно набирает скорость движений бёдрами. От ледяной сдержанности Уэнсдэй тоже не осталось и следа — она бесстыдно стонет в голос, явно позабыв, что они вообще-то находятся в общественном месте и рискуют быть застуканными. Содрогается всем телом от каждого жёсткого толчка, подстраивается под быстрый бьющий темп, насаживается глубже, намокает всё сильнее и сильнее… Так, словно они два элемента одного механизма, идеально подходящие друг другу. Едва сдерживая низкие стоны, Ксавье слегка отстраняется и крепко обхватывает ладонями её бёдра. Угол проникновения меняется, отчего мощная пульсация внутри неё многократно усиливается. Тугие горячие мышцы сжимают его член словно в тисках — и это невероятно острое ощущение взрывает сотни звёзд где-то на изнанке прикрытых век. Приходится слегка замедлиться, чтобы не кончить в ту же секунду, но Аддамс достаточного и этого. Стройное гибкое тело в его руках прошивает волной дрожи, из охрипшего горла вырывается особенно громкий стон, и хрупкие ладошки безвольно соскальзывают вниз по стене. Торп ловко придерживает её, не позволив обессиленно рухнуть на пол, осторожно выходит и бережно разворачивает лицом к себе. Она машинально цепляется за его шею, буквально повиснув на муже и заглядывая ему в глаза абсолютно пьяным взглядом. Он невольно улыбается — довольно забавно видеть всегда безукоризненную жену в таком разобранном на атомы состоянии. Угольные стрелки, некогда бывшие идеально ровными, размазались под глазами чёрными подтёками, на щеках алеет лихорадочный румянец, острый подбородок с трогательной ямочкой испачкан разводами багряной помады. Порванное по шву платье собралось уродливым комком на талии, из тяжёлой косы, короной оплетённой вокруг головы, выбились растрёпанные пряди. Ксавье протягивает к ней руку, отводя со взмокшего лба помятую чёлку. Однако собственное нерастраченное возбуждение по-прежнему кипит в налитом кровью члене, поэтому на проявление заботы уходит не больше пары секунд, после чего он резко подхватывает Уэнсдэй под бёдра и рывком вжимает в стену. Она с готовностью обхватывает его ногами, смыкая лодыжки на пояснице, а трясущимися руками обвивает шею, слегка царапая кожу, покрытую бисеринками пота. В обсидиановых глазах беснуются черти, искусанные губы трогает тень плотоядной усмешки, а спустя секунду Аддамс прижимается к нему плотнее, уткнувшись в шею. Мимолётный невесомый поцелуй сменяется чередой болезненных коротких укусов — добравшись до уха, она проводит кончиком языка по мочке, заставляя Торпа резко вздрогнуть от зашкаливающих ощущений. А потом жарко шепчет порочным тоном змея-искусителя: — Ксавье… Я хочу, чтобы ты трахнул меня прямо сейчас, — вкрадчивый голос ударяет хлыстом по оголённым проводам нервов, провоцируя выброс искр. — А потом поставил на колени и кончил в рот. Твою ж мать. Господи. Дьявол. Он даже не понимает, к кому стоит обратиться в такой шокирующей ситуации. За долгие восемь лет отношений Аддамс говорила всякое в блаженном полубреду… Но такое — никогда. Вместо внятного ответа из горла вырывается почти звериное рычание, и Ксавье одним резким движением опускает её на напряжённый член, растягивая и насаживая до предела. Остаточно пульсирующие мышцы податливо расступаются под его напором, позволяя войти максимально глубоко. Он уже намеревается податься назад, а затем с упоительной грубостью толкнуться снова — но в ту же секунду до его слуха доносится звук открываемой двери. А следом — шаги и обрывки разговора. Грёбаное дерьмо. Желание оттрахать Уэнсдэй до беспамятства настолько велико, что ему всерьёз хочется выйти из кабинки и за шиворот выкинуть из туалета тех недоумков, которые посмели прервать такое. Но Торп благоразумно сдерживает себя, надеясь, что непрошеные визитёры скоро уйдут. Нужно просто немного подождать. Раздражённо зашипев ему в шею, Аддамс предпринимает попытку начать двигаться самостоятельно, но он останавливает её, отрицательно качнув головой и крепче стиснув ладонями упругие ягодицы. Это сейчас кипящий в крови гормональный шторм глушит в ней голос рационального мышления, зато потом… Если их кто-нибудь обнаружит, она самолично прикончит Ксавье с особой жестокостью — когда полностью осознает случившееся. Стараясь абстрагироваться от ощущения тугих мышц, обхватывающих член плотным кольцом, и не кончить в неё, тем самым позорно упустив предложенную возможность, Торп принимается вслушиваться в разговор между вошедшими. Один голос кажется незнакомым, зато второй совершенно точно принадлежит литературному агенту жены — похоже, они обсуждают какую-то женщину, нисколько не стесняясь в выражениях. — И задница у неё что надо, согласись? — ухмыляется Летервуд сквозь шум воды в раковине. — Да и вообще… Ставлю сотню баксов, что она такая ледышка только с виду. — Естественно. Я дамочек такой породы знаю как облупленных, уж поверь… — похабно отзывается его собеседник. — Сначала строят из себя неприступных, а стоит прижать к стенке, начинают умолять отыметь их получше. Уэнсдэй откидывает голову назад, уперевшись затылком в стену и раздражённо закатив глаза. И хотя нельзя сказать, что сам Ксавье никогда никого не обсуждал в подобном ключе — но прямо сейчас он возводит глаза к потолку следом за ней. — Кстати, а чего ты до сих пор к ней подкатил? Боишься по морде получить? — иронично поддевает агента неизвестный мужчина. — Сегодня и планировал, — недовольно огрызается Майкл. — Даже уговорил босса затеять всю эту тусовку. Кто ж знал, что она снова притащит этого своего мужа с пресной рожей. Какого чёрта она вообще в нём нашла? — Деньги? — не слишком уверенно предполагает незнакомец. — Слышал, он вроде сынок какого-то известного богача. — Вряд ли. У Аддамсов и без того денег хватает. Нет, тут точно что-то другое… Дальнейшего разговора Торп уже не слышит. И не только потому, что в голове взрывается атомная бомба от ярости, что грёбаные ублюдки посмели обсуждать его законную жену с таким вопиющим похабством — они просто-непросто покидают туалет, и голоса быстро затихают. Зашипев сквозь зубы от возмущения, Аддамс взвивается в его руках, явно намереваясь немедленно учинить кровавую расправу, но Ксавье настойчиво удерживает её на месте и заглядывает в лицо. Угольные глаза, совсем недавно подёрнутые пеленой возбуждения, теперь сверкают праведным блеском и едва ли не мечут молнии — всем своим видом она напоминает разгневанную фурию, готовую разорвать на куски парочку недоумков. — Тише, Уэнс… — отрывисто шепчет он, на пробу толкаясь внутрь её напряжённого до предела тела. — Не сейчас. Позже. И хотя внутри всё бурлит от жгучей ревности, желание завершить начатое превышает все прочие неприятности — вдобавок, если Уэнсдэй прирежет литературного агента на глазах у представителей издательства, Харпер Коллинз наверняка захотят разорвать контракт. Лучше дать ей время остыть. И заодно сублимировать вспышку эмоций в гораздо более приятный процесс, нежели расчленение трупа Летервуда. К счастью, строптивая Аддамс принимает правила игры без возражений. Прижимается к нему грудью, вгоняет острые полумесяцы ногтей в шею, зажмуривается от удовольствия и стонет так сладко и протяжно, что по позвоночнику бегут мурашки… Вот только у него самого быстро остыть не получается. Ревность, подогретая физическим желанием, туманит разум, будоражит сознание — и в голове Торпа на бесконечном повторе крутятся мерзкие фразочки блондинистого ублюдка. Чёрт побери, да он же собирался посягнуть на его жену прямо сегодня… Окончательно сатанея от сокрушительной ярости, Ксавье толкается в неё всё грубее и беспощаднее, трахая Уэнсдэй в бешеном рваном темпе. Вжимает хрупкое тело в стену всем своим весом, стискивает ладонями ягодицы до синяков, взгрызается в тонкую шею собственническим укусом. Белоснежный бархат нежной кожи расцветает лиловыми отметинами, крошечными знаками безоговорочного обладания — и пусть следы губ и зубов вскоре сойдут, он всегда будет помнить, что они были, были… Пульс зашкаливает за сотню. Дыхание давно сбито в ноль. Перед глазами всё плывёт и кружится. А Аддамс стонет так громко и развратно, что от этого напрочь срывает крышу, провоцируя проявить ещё большую жестокость. В очередной раз впиваясь жадным поцелуем на стыке между шеей и плечом, Ксавье убирает одну руку с её задницы и проводит пальцами по маняще распахнутым губам — тяжело дыша, она шире приоткрывает рот, покорно позволяя двинуться дальше. Кончики пальцев толкаются глубже, проводя по скользкому горячему языку, и это будоражащее чувство в сочетании с влажным тесным жаром между её широко разведённых ног неизбежно подталкивает к краю. Титаническим усилием воли Торп заставляет себя замедлиться и слегка податься назад, чтобы иметь возможность опустить потемневший взгляд вниз — и с упоением наблюдать, как его член раз за разом погружается вглубь гибкого стройного тела, выбивая из Аддамс громкие стоны. Ни один мужчина в мире этого не видел. И никогда не увидит. Потому что на безымянном пальце её левой руки красуется подаренное им кольцо. Потому что только он имеет право прикасаться к ней в тех местах, которых никто больше не касался. Потому что только его член может доводить её до блаженного экстаза. Потому что она принадлежит ему абсолютно безоговорочно, целиком и полностью, со времён Невермора и до конца жизни — как и он ей. Утопая в водовороте невероятных ощущений, Ксавье не сразу замечает, что Уэнсдэй накрывает оргазмом во второй раз — осознает запоздало, когда острые уголки ногтей особенно яростно впиваются во взмокшую шею. А потом безжалостно скользят сверху вниз, раздирая кожу до горящих кровавых царапин. Зубы больно врезаются в его пальцы, а глубоко внутри неё всё сжимается так узко и так туго, что моментально темнеет перед глазами. Всё вокруг чертовски мокрое. Бисеринки пота стекают по лицу. Рубашка липнет к разгорячённой спине. И особенно мокро — у неё между бёдер, и вязкая обжигающая влага стекает по упругим ягодицам ему в ладонь. Концентрированное наслаждение разливается по нервным окончания от каждого рваного глубокого толчка, от ощущения плавного скольжения члена, от ритмичной пульсации тесных стенок, от ласкающих слух стонов, от удушающе густого запаха секса… Чёрт, да буквально от всего. Предчувствуя скорую разрядку, он нехотя вынимает пальцы изо рта Аддамс и втискивает руку между объятыми жаром телами. Рывком задирает испорченное платье до самой груди, проводит ладонью по впалому животу с чёткими линиями пресса, опускает большой палец на набухший клитор. Ласкает нежную плоть плавными круговыми движениями в такт глубоким размеренным толчкам. Уэнсдэй прикусывает свою нижнюю губу с такой силой, что размазанная багряная помада смешивается с выступившей капелькой насыщенно-алой крови. Судя по тому, что её продолжает колотить дрожью и по тому, что всё внутри трепетно сжимается, мощный оргазм не прекращается, просто переходя в новый. Ему так одуряюще хорошо, что Торп практически не осознаёт реальность. Все мысли и чувства сейчас сосредоточены в одном месте — там, где с пошлым влажным звуком соединяются воедино их тела. Он бы и рад растянуть наслаждение на подольше, но в пах уже бьёт знакомым спазмом, предвещающим скорую разрядку. С низким утробном стоном он отстраняется, очень осторожно опуская Аддамс на пол — напряжённый член выскальзывает из неё с таким же развратным хлопаньем, как совсем недавно выскользнула чёрная матовая игрушка. Тяжело и загнанно дыша, его жена заметно пошатывается на ватных ногах и рефлекторно хватается за него в поисках точки опоры. Бережно придержав её под локоть, Ксавье помогает Уэнсдэй опуститься на колени — в другое время он бы непременно сжалился при виде её разбитого состояния, но желание достигнуть собственного освобождения слишком велико. Впрочем, несмотря на ослабевшие конечности, она по-прежнему непоколебима. Чернильные глаза сверкают на лице как пламенеющие угли, а в уголках припухших губ расцветает хищная усмешка, не оставляющая сомнений — Аддамс в бешеном восторге от происходящего и явно не намерена ограничиваться скомканным сексом в туалетной кабинке. О возможности выспаться на выходных можно благополучно забыть. Да и как думать о сне, когда в кровати рядом с тобой лежит самая роскошная женщина в мире? Порочно облизнув губы, она подползает поближе и крепко обхватывает основание члена тонкими бледными пальцами, неотрывно взирая снизу вверх. Несколько раз проезжается ладонью вдоль ствола — и… чёрт побери, теперь ноги подкашиваются уже у него. Привалившись спиной к стене, Торп инстинктивно зажмуривается, но тут же распахивает глаза вновь, не желая упустить возможность насладиться адски горячим зрелищем. В рефлекторных поисках точки опоры Ксавье хватается за дверную ручку, а вторую ладонь кладёт ей на затылок, впившись дрожащими пальцами в безнадёжно растрёпанную причёску. Он предполагает, что Уэнсдэй нарочно станет тянуть время и издеваться над ним, чтобы отомстить за собственные слабости — но реальность многократно превосходит самые смелые ожидания. Не прерывая зрительного контакта, она стремительно подаётся вперёд и приоткрывает губы, целиком вбирая твёрдый член. Чувствительная головка скользит вдоль горячего языка и сразу упирается в горло, стиснутая упругими мышцами глотки. Кровь вскипает в артериях, пульс разгоняется до тахикардии, а перед глазами взрывается целый небосвод ослепительно-ярких созвездий. Эффект неожиданности срабатывает против ослабевшего самоконтроля, острый импульс удовольствия прошибает насквозь — и Торп моментально кончает с низким глухим стоном. Крышесносно мощный оргазм накрывает с головой и на несколько блаженных секунд выкидывает из реальности. Безуспешно пытаясь отдышаться и прийти в себя, он словно в замедленной съёмке наблюдает за действиями жены — Аддамс проглатывает всё до капли, утирает губы тыльной стороной ладони, а потом осторожно выпрямляется, одёрнув многострадальное платье и уставившись на мужа с выразительной претензией. Ах, да. Точно. Шов лопнул почти до самого бедра, поэтому нечего и думать, чтобы вернуться в зал в таком плачевном виде. Разом очнувшись, Ксавье поспешно стягивает свой пиджак и набрасывает ей на плечи — и не может сдержать счастливой улыбки. В огромном пиджаке, который велик ей на несколько размеров, Уэнсдэй кажется по-особенному хрупкой, и от нежности у него щемит запертое в клетке из рёбер сердце. Вот только немигающий взгляд чернильных глаз категорически не вяжется с трогательной внешней хрупкостью. — Живо собирайся, у нас много дел, — сурово припечатывает она безапелляционным тоном, кивнув на его расстёгнутую ширинку. — Что, прости? — Торп удивлённо вскидывает брови. Не то чтобы он ожидал трепетных признаний в любви — такого из Аддамс не выбить даже под пытками, но требовательная интонация слегка обескураживает. Он полагал, что прямиком из туалета они отправятся домой, чтобы продолжить начатое, и абсолютно ничего не знал о каких-то неотложных делах. — Прежде всего, нужно привести себя в порядок, чтобы вернуться в зал, — Уэнсдэй плотнее запахивает на груди лацканы пиджака и принимается деловито перечислять. — Потом я ненадолго отойду побеседовать со Стефани, а у тебя будет крайне важная миссия. — Какая ещё миссия? — недоуменно переспрашивает он, торопливо заправляя в брюки помятую рубашку и застёгивая ремень. — Видишь ли, я скована рамками контракта и не имею права применять физическое и моральное насилие по отношению к представителям издательства, — она со вздохом закатывает глаза, догадавшись, что после бурного оргазма его мозг соображает чертовски медленно. И тут же упрощает формулировку до максимально доходчивой. — Я не могу разбить Летервуду его наглую физиономию. Зато это можешь сделать ты. Неподвижно замерев на месте от тотального шока, Ксавье безуспешно пытается переварить услышанное и уложить в голове осознание, что его жена прямым текстом требует врезать её литературному агенту на глазах у целой толпы сотрудников Харпер Коллинз. Всю свою жизнь он руководствовался принципом, что любой конфликт можно решить диалогом — и никогда ни с кем не дрался. Разве что в школе, когда Галпин с дружками уничтожили его фреску на день единения. Но тогда это было самозащитой и случилось абсолютно неосознанно. Вдобавок Торп тогда был импульсивным подростком, а не взрослым здравомыслящим человеком. Но с другой стороны… Уэнсдэй согласилась пойти на презентацию своего драгоценного детища с вибрирующей игрушкой внутри — только потому, что этого захотел он. Попрала свой очередной несокрушимый принцип, как и множество других до этого. Для него. Ради него. И если в качестве благодарности за возможность ежедневно просыпаться рядом с самой великолепной женщиной на свете требуется всего лишь разбить нос ублюдку, посмевшему посягнуть на её честь, — что ж, это будет совсем нетрудно.