Фуфайка

      Небо где-то вдалеке намного ярче, чем близь небоскрёба. Однако тот тоже светится, а если быть точнее, полыхает. От него исходит жар, клубы дыма и смолистый запах, запах горящей сажи. На улице шумно, настолько шумно, что звук воды, бьющей из пожарного рукава смешивается с голосами спасённых людей. Кто-то плачет, благодарит судьбу за то, что его спасли, а кто-то в страхе трясётся, умоляя вызволить из пламени своих близких.       Где-то вдалеке от всего этого ужаса мучается Изуку. Она беспокойно ходит по комнате, поглядывая на промятое место на кровати. То ещё совсем недавно было тёплым..Даже одеяло сохранило складки, которые появились после того, как Шото вызвали на работу. Девушка не знает куда себя деть. Такие случаи пускай и редки, но все равно хорошо так дёргают её за нервы.       Муж у неё, что называется, золотой. Любящий, ласковый и понимающий. Бывало, придёт она домой поникшая, опечаленная, а он тут как тут. Обнимет со спины, носом поводит по затылку и всякие нежности зашепчет. А то и глупость какую-нибудь смешную ляпнет. Как же тут не улыбнуться?       Ладони у Шото шершавые, кожа сухая, поэтому, когда тот случайно касается ими друг друга, те словно шаркают. Как принято говорить, руки у него рабочие, самые, что ни на есть мужские.       Но Изуку оклеветает своего супруга, если скажет, что прикосновения у него неприятные. Наоборот, те тёплые, нежные. Всегда такие аккуратные, словно не плеч Изуку касаются, а льда во время оттепели после первых морозов.       И как же Изуку может не переживать, когда эти самые руки сейчас спасают чужие жизни? Она боится, по настоящему боится за каждый день, когда Тодороки уходит на работу. А тот заверяет её, утешает, мол, не той он породы, чтобы от какого-то там огонька сгинуть. И каждый раз громко чмокает, притягивая её лицо за щеки к себе. Успокоить так пытается.       Изуку не остаётся ничего другого, как поверить мужу. Она трогает губы кончиками пальцев, провожая взглядом высокий силуэт Шото.       Обычно, мужчина при первой же попытке звонит ей по телефонному аппарату. Радостно подшучивает над ней, мол вот, переживала то, зря!       Но на сей раз звонка почему-то нет. Это заставляет Изуку напрячься, ещё больше нервничать.       Она суетливо сжимает ткань сорочки и наконец садится на кровать, глубоко вдыхая.       Считает каждый «тик» часов, оттягивая момент звонка на пожарный участок, где работает Шото. Когда звучит ровно сорок пять «тиков», девушка поднимается с кровати и уходит в прихожую. Набирает на дисковом телефоне короткий номер, а после, прислоняет трубку к уху, вслушиваясь в гудки.       С ней здороваются, спрашивают, какова причина вызова. А она беспокойно трогает локон волос, что лишился бигуди. Тот валяется где-то на кровати, видимо..       Однако на её вопрос, где сейчас второй отряд, ответа нет. Говорит, работают. Изуку умоляет, чтобы ей сказали адрес. Ну не может она сидеть на месте и просто ждать. Сердце словно чем-то тупым царапают.       Девушка каждый раз клянётся, что после этого вызова она прогонит Шото с этой работы. Что будет рвать и метать, рыдать и умолять, дабы муж прислушался к ней. Пусть бросит всё это, ради неё бросит!       Она кутается в его фуфайку, наспех обувается и выключив свет, закрывает квартиру. Выбегает с лестничной площадки и спускается вниз. Девушка чувствует, как от бега начинает жечь лёгкие. Воздух ночью холодный, но сейчас это не особо волнует.       Изуку благодарна всем сердцем диспетчеру, который сказал ей, где сейчас работает второй отряд.       Она погрязла в надежде, что всё хорошо, что Шото жив и цел. Посему не думая садится в машину, которой махала рукой. Изуку поступает как дура, когда рискует своей жизнью, дабы убедиться, что с мужем всё в порядке.       Ей повезло, что мужчина, согласившийся ей помочь, не оказался кем-то сомнительным.       Здание более не светится, огня нет. Лишь дым и запах палёного. Она видит несколько коллег Тодороки и убегает к ним. Её придерживает милиционер, говоря, что туда нельзя. Опасно, вдруг упадёт что-то? —Где мой муж? Где он?,—спрашивает Изуку, чувствуя, как сердце колотится с неимоверной скоростью,—Шото,—зовёт его девушка. От беспокойства глаза начинают слезиться. Щеки вскоре становятся мокрыми.       Тодороки пихают в плечо, дабы тот обернулся. Товарищ буркнул, мол, твоя пришла. А он наконец слышит сквозь шум, как плачет Изуку. Так горько горько, словно тот умер. Он снимает с себя перчатки и расстёгивает комбинезон до пояса, оставляя тот болтаться так. —Тьфу, дура, сказал же, чтобы спать ложилась,—ругнулся мужчина и спешно пошел к ней, хмурясь. Говорит он всё это вовсе не от злости или пренебрежения. От любви, только от любви и беспокойства за жену. —Изуня, ну что ты сопли распустила,—заботливо тянет он, оказавшись рядом с ней. Кивает милиционеру, мол, всё хорошо, дабы тот отпустил Изуку.       А та поднимает взгляд, всхлипывает и бросается ему на шею. А плачет то, плачет как. Навзрыд. —Миленький мой, хороший. Я чуть с ума не сошла. Ты так долго, так долго!,—хлюпая носом, говорила девушка. Её пальцы испачкалась в саже, а нос неприятно резал запах дыма.       Шото убирает одним движением с её лба волосы и целует в него. Он весь сырой, грязный, но знает, что Изуку это не остановит. Не отлипнет, пока дома не окажутся. —Ну-у, перестань плакать, я же живой. Да ещё и здоровый. Чего ты..Ну не плачь, Изуня,—ласково шепчет ей мужчина, хотя и понимает, что той лучше выплакаться. —Поехали домой. Я тебе..я тебе и одежду чистую принесу, а потом..потом борща налью. Хочешь борща?,—растерянно спрашивает Изуку, заглядывая в глаза Тодороки. Те чистые и до невозможности добрые.       Он кутает её глубже в фуфайку,что ей велика. А то ещё замёрзнет..Заправляет выпавшие локоны волос за уши, отдаленно думая, что Изуку с таким бардаком на голове довольно милая. Даже бигуди не сняла перед выходом.. —Милая, сейчас четыре часа утра..,—хотел было возразить он, но увидев взгляд жены, вдохнул и улыбнулся,—самое время для борща. Поехали домой.