да дело не в каштанах

      — Арс, ты еблан?       Злобный шепот разносится в неожиданной тишине огромной аудитории, и вся группа заинтересованно поднимает головы от напряженных записей контрольной работы. Преподаватель, видимо, расценив это как призыв к действию, пофамильно называет двух парней, ютившихся в самом правом углу за предпоследней партой, и выставляет нарушителей порядка за дверь.       Так вот.       Антон поливает довольного Арсения благим матом еще лишние три минуты. За окном накрапывал уже по-осеннему холодный дождь, а улыбка Попова казалась аляповатой на фоне этой резкой смены погоды.       Так вот. Снова.       Начало октября — а значит время странных идей Арсения, по каким-то непонятным причинам ударяющих ему в голову в самые неподходящие минуты. Почему-то именно в это время рядом находился Антон, становясь непосредственной мишенью будущих неординарных свершений.       Шастун познакомился с Поповым на потоке случайно. Это вышло до забавного просто — парни поспорили, в ту ли аудиторию попал каждый из них, пока преподаватель философии натужно не кашлянул и не был удостоен вниманием двух разгоряченным спором особ. В итоге оба до конца пары отдувались за свои нелестные комментарии в сторону друг друга, параллельно пытаясь выебнуться перед, очевидно, их ближайшим на год «философом». Чести стать любимчиком удостоен не был никто, зато и у Арсения, и у Антона легко вышло выбесить сморчка, и после этого их коалиция приобрела совершенно другой характер.       Так вот. Не опять.       Попов оказался тем еще шизиком, но когда это произносил Шастун — в его голосе сквозила нотка озорства и непритворной нежности — зато остальным он строил страшные рожи, если только пытались что-либо вякнуть в сторону Арсения. Антону всегда симпатизировали люди, словно находящиеся «не здесь» — никогда не знаешь, какие мировые проблемы решаются у них сейчас в голове, а их мысли, балансирующие между полнейшим бредом и гениальностью, заставляли выкурить лишнюю сигарету и выйти на балкон слезу пустить. Шастуну хватило недели, чтобы осознать, что Попов из таких забавных кадров; и двух недель, чтобы понять — поведением Арсения Антон очарован.       В этом проглядывалось нескрываемое порой восхищение — когда, вслушиваясь в ответ Попова на какой-то заумной паре, название которой Шаст даже не удосужился запомнить, Антон ловил себя на том, что цепким взглядом ловит каждое движение, каждый жест человека, сидящего от него по правую руку. Арсений возвышался над остальными скучающими студентами ярчайшим фонарным столбом, и Шасту было глубоко поебать, что выглядит он как слепой светлячок, тянущийся к свету. Почему нет.       Только свет оказался с той самой огненной ебанцой. Антон остался очарован? Еще больше, что уж.       Арсений хоть и обладал дарованными навыками красноречия и вполне себе заметной сообразительностью, но и ехидной хитростью обделен не был. В угоду своей мстительной натуры, перед очередной парой по философии Попов непрозрачно намекнул Шасту о какой-то своей шалости, но толком ничего не разъяснил, загадочно поиграв бровями и от волнения пару раз стиснув ладонь Антона в своей. Точно — эта черта Арсения особенно сильно выбивала из колеи — он совершенно не стеснялся контакта с Шастом, явно не намереваясь в дальнейшем прекращать это стремительное сближение.       И несмотря на то что Попов был странным, если так можно было выразиться, Антон ни разу не чувствовал в его присутствии дискомфорта. Шасту редко доводилось встречать таких людей — одним своим словом, присутствием или действием способных взбудоражить внутри него непреодолимую тягу сблизиться с новым объектом симпатии. Тут дело не в дружбе, любви или слепому вероломству — скорее в желании отыскать в обычных студентах и прохожих частичку или осколок солнца, скрывающегося за налетом древней пыли. «Банально, романтично и сопливо» проворчал бы Дима — друг с медицинского факультета.       А Антон и не отрицает, вопросительно высматривая в лице напротив ответ на вопрос: «Что за шалость, Арсений?», и получая в ответ лишь быстрое дергание головы из стороны в сторону.       После того, как преподаватель по философии чинно зашел в кабинет, разложил свой портфель и поднял специальный настил для проектора, на меловой доске расцвела надпись, выведенная красивыми прописными буквами со всевозможными закорючками: «Философия сосет».       Шаст еле сдержался, хрюкнув, чтобы не посмотреть в сторону Попова. Каких же усилий ему требовалось сохранить более менее учтивое лицо, с дальней парты лишь глазами насмешливо взирая на бледнеющего, а затем и краснеющего сморчка, злобно оборачивающегося в поисках виновника торжества. Вся группа смеялась в голос, явно не зная, кто стоит за подобным бесчинством. А философ, очевидно, догадывался, только доказательств — кит сожрал.       После этого случая внутри Антона укрепился какой-то необъяснимый стержень, что за Попова нужно хвататься руками и ногами. Такого кадра больше не будет. Такого шального взгляда — и подавно, век с огнем не сыщешь.       Так вот. Вернемся.       Спустя месяц и еще парочку подобных происшествий отношения между парнями стали чрезмерно теплыми, на грани того, чтобы окружающие начали подозрительно коситься своими любопытными взглядами и длинным носами. Эту химию чувствовал любой, кто находился в зоне поражения вечно ржущего Антона с дурацких каламбуров Арсения; Шаст часто получал в свой адрес раздраженные оклики, мол, раз уж смеешься, то хоть ближних не убивай. А Попов был и не против, сам сближаясь и хватаясь своими вечно холодными пальцами за запястье — и фантомный след от его ладони хотелось выкорчевать из-под кожи. Ибо зачем быть таким…таким.       И сейчас, стоя напротив Арсения в пустом коридоре с гулящем туда-сюда сквозняком, хочется самого себя спросить: «Сколько еще будешь готов быть рядом лишь как очередной соучастник возможного преступления, Антон?».       Шаст потирает переносицу, прислушиваясь к приглушенному голосу преподавателя из-за двери и нескончаемому потоку вопросов от Петра — всезнайки их группы, которому частенько хочется гаркнуть «заткнись». Но этот отличается от Арсения, и Антон не скрывает, что Попов — уникальный, говоря ему об этом каждый раз.       — Арс, давай еще раз, ты еблан?       Возможно, не в слишком мягкой форме, но кто посмеет спорить, что еблан — не комплимент?       Попов расплывается в еще более неуместной улыбке, но скорее вызванной толикой неловкости. Парень заводит руки за спину и покачивается с пятки на носок, не сводя пристально-настороженного взгляда с лица Шаста — и именно глаза выдают, что в своей затее Арсений укоренился прочно, а составить себе компанию предлагает из учтивой вежливости.       — В чем тебя смущает предложение пойти потырить каштаны? — Попов — сама невинность с дьявольской усмешкой, явно направленной добить Антона. Арсений ведь не отступится.       — Потому что сейчас октябрь…       — И что? — стремительно прилетает в ответ, разрушая начало мысли Шаста. Тот сглатывает, но скорее от приятно покалывающих ощущений грядущего проигрыша.       — Льет дождь…       — И что?       — В последний раз, когда ты предложил что-то спиздить, нас поймали с поличным, Арс, — Антон складывает руки на груди, в попытке отгородиться от вновь набирающего воздух для реплики Попова, но тщетно.       — В тот раз у меня голова болела, вот я на шухере и не уследил, — и воровато оглядывается, словно выискивая в пустоте коридора кухарку, булочки которой парни и собирались тогда украсть прямо с подноса — свежие. — А тебе бы улучшить свои навыки вора       — Это еще зачем?       — На будущее, — и подмигивает.       Господи, он, блять, еще и подмигивает.       Антон какое-то время буравит эти ползущие вверх уголки потрескавшихся губ, взлохмаченную челку, ворот рубашки, скромно выпячивающийся из-за теплой жилетки и вновь встречается с Арсением взглядом. Попов знал, что Шаст не откажет, а Антон понимал, что не собирается долго сопротивляться.       Поэтому одним ловким и выверенным движением вправляет белый воротник, ловя себя на глупой улыбке, откашливается и еще пуще разлохмачивает прическу Арсения под мычащие протесты того.       — Пошли за каштанами твоими, дурень, — запихивает начинающие подмерзать ладони в огромный карман толстовки на животе и идет вперед, набирая скорость шага, пока голоса за спиной не стихают. На пару никто возвращаться не собирался — черт с ним.       Хотя черт сейчас вприпрыжку шел рядом, пряча такие же зябкие ладони в карманах брюк.

***

      — Арс, ты шутишь?       Попов недовольно цокает, затем закатывает глаза и пихает Антона в бок с явным вызовом, мол, испугался? Шаст потирает ушибленное место, но взгляд так и приковывает массивный каменный забор, обвитый не то плющом, не то какой-то другой полу-одичавшей растительностью. В округе никого не было, зато назойливые капли дождя струились по лицу, иногда попадая в глаза и лишая на время возможности ахуевать от происходящего.       Нет, серьезно, Арсений же шутит?       — Там ворота есть, боже, — Попов, видимо, считал наличие ворот чем-то настолько очевидным, что это было достойно всего этого спектакля. Антон буркает, что нечто подобное и ожидал, хотя в голове уже рисовалась красочная картина, как Арсению приходится одной рукой держаться за острый выступ высоченной стены, а другой — стараться не выпустить ладонь Шаста. Антона пробрало от мысли, что придётся побывать на месте Муфасы и даже, возможно, нехило так прокачать навыки паркурщика.       Хотя о каких навыках речь — в детстве Шаст свалился в овраг, просто потому что не смог перепрыгнуть от одного берега узкой расселины до другого. Но об этом никто не знает, кроме Димы.       Шлепая по лужам и постоянно ежась, парни обходят непонятную территорию вокруг, наконец-то набредая на закрытые створки проржавевших железных ворот. Рядом с ними на стене висит услужливая табличка о рабочих часах, и черным по белому написано — на данный момент, оказывается, «Морозовский сквер» закрыт для посещения.       Парни встречаются взглядами, Антон — скептически настроенный, Арсений — готовый к новым поворотам судьбы.       — Блеск! — Шаст отчаянно разводит руками в воздухе, разрывая зрительный контакт и осознавая, что его недавние мысли сейчас передаются в голову Попова — и вот это уже было действительно страшно.       Арсений задумчиво огляделся. Дождь усиливался, и уже не редкие капли холодными пальцами стучали по голове и плечам. Антон чувствовал себя мокрой крысой, которая повелась на сыр в мышеловке, но по какой-то причине все равно осталась довольной жизнью. С обрубленным хвостом.       — Попробуем перелезть, — Попов бросает сквозь пелену воды и указывает слегка дрожащим то ли от холода, то ли от предвкушения пальцем на верхушку забора, уходящего вплоть до высоты серого камня. Шаст не успел толком со стороны разглядеть территорию, куда Арсений их привел, но напоминало это огромную коробку из высоченных бетонных стен, скрывающих за собой нечто. Антон не привык задавать лишние вопросы, но сейчас он волновался не столько за себя, сколько за чудика напротив. В голове варилась каша из наклевывающихся сомнений, а стоит ли эта шалость того? А вдруг они пострадают, нет, вдруг Попов пострадает?       — Арс, а может, не стоит? — но не успевает Шаст договорить, как Арсений цепляется руками за рельеф ржавой конструкции, именуемой забором, и ловко лезет наверх, опираясь самыми кончиками носок кроссовок в узорчатые выемки. Антон невольно присвистывает, засматриваясь на карабкающегося парня, но волнение в груди не утихает, а словно нарастает с новой силой.       Попов благополучно перелезает через забор, перебрасывая ногу на вершине и также умело спускается, чуть не падая почти у самой земли. Шаст рефлекторно дергается, но Арсений лишь посмеивается и отряхивается, хотя смысла в этом нет — одежда насквозь мокрая.       Теперь их разделяли лишь прутья забора, и Антон, примериваясь руками к влажному и в некоторых местах покрывшемуся рыжем цветом металлу, старается успокоить рвущееся наружу сердце. Вдох. Выдох. Попов легонько докасается его руки, стоя по ту сторону и явно ощущая исходящий во все стороны от Шаста страх. Затем перехватывает верхние част фаланг пальцев и переплетает их со своими. Просто так.       — Все будет нормально, — вырывается у Арса, прежде чем он кивает в подтверждение своих слов и отходит от места, куда Антону предстоит опереться. Блять. Уверенности чудик не прибавил, только заставил сковать конечности от такого «дружелюбного» жеста пуще прежнего. Шаст думает, была не была. Шаст думает, что если не сегодня, то когда еще.       Шаст думает — Арсений красивый, даже когда челка мокрой щеточкой свисает на уровне глаз.       Антон цепляется руками за прутья и начинает подъем. Все идет само собой, словно он каждый день этим занимается; словно это вовсе не высоченный забор, находящийся хуй пойми где без гарантий на возможное возвращение домой. Неважно. Капли продолжают бить в лицо прутиками, порой — неприятными иголочками. Но вот и вершина. Шаст, оказывается, все это время вообще не дышал, и голова пошла кругом от резкого осознания этого. Где-то внизу его ждет Арсений. А если Антон сейчас упадёт, что Попов сделает? Что этот чудик запомнил с пар по ОБЖ? Точно, они же рисовали тогда, причем оба. Дураки.       — Антон, спускайся! — в надрывающемся голосе остро различима еще не проснувшаяся, но медленно восходящая паника. Шаст перебрасывает свои бесконечно длинные ноги в черных джинсах и, находя точку опоры, спускается еще быстрее, чем поднялся. В ушах снова отбивает трель дождь, дыхание вновь обретает очертания, а предметы вокруг — форму. И Попов, конечно, резко и судорожно сжимающий запястье с виной, плещущейся в глазах неспокойным морем.       — Все в норме, Арс, — Антон расслабленно улыбается и выплёскивает остатки волнений, истерично посмеиваясь и опускаясь лбом на плечо напротив. Как обычно.       Попов хотел было что-то ответить, но передумывает, еще каких-то минуты три не выпуская руку Шаста из своей, водя пальцами от внутренней части ладони к линии пульса. Если он есть вообще. Антон не уверен уже ни в чем.       — Идем, — коротко обрывает момент Арсений и поднимается по каменным ступенькам наверх. Шаст с секунду гипнотизирует уходящий словно в серое марево неба силуэт и на подкашивающихся ногах бредет следом, спотыкаясь и отбрасывая назад вечно лезущие в глаза мокрые волосы.       Как Антон и предполагал, территория-тире-садик оказался небольших размеров, и бетонные стены служили здесь скорее мнительным подобием защиты от суеты окружающего мира. Мощеные дорожки поднимались вверх, петляя между клумбами и какими-то причудливыми статуями, а Попов уже на всех порах несся к раскинувшему во все стороны свои ветки каштановому дереву. Листья еще не все опали, поэтому под навесом из охровой шапки можно было спрятаться от дождя. Шаст погнался следом, опять чуть глупо не поскальзываясь на размокших камнях в перемешку с листвой и кожурками от уже упавших каштанов.       Арсений принялся подбирать сначала упавшие плоды, пихая их в карманы. Антон вдруг осознал, что даже не знает, зачем они понадобились этому довольному чудику. Но сейчас задавать вопросы было бы неуместно, потому что Попов недвусмысленно намекнул, чтоб друг помог, ущипнув того за голень. Шаст недовольно шикнул, но послушно присел на корточки под аккомпанемент хрустящих коленей и начал собирать коричневые шарики, забавно укатывающиеся от него в разные стороны.       И это так до жути забавно и просто — быть рядом с Арсом и творить какую-то несусветную дичь в начале учебного года, насквозь промокая под дождем и имея стопроцентную возможность заболеть. И ведь так все равно, пока рядом как дед кряхтит Попов, удовлетворенно хмыкая и напевая себе что-то под нос, периодически соприкасаясь с шарящими по земле пальцами Антона. Шаст чувствует себя таким нужным, словно здесь его место, точнее — рядом с чудилой Поповым.       Так проще.       — Антон! — дождь постепенно стихал, темнело, но сквозь все эти сгущающиеся над головой явления прорезается резко напрягшийся полушепот Арсения. Шаст перестает слепо шарить руками, чувствуя, как Попов медленно подкрадывается к нему, хватая за плечо. Не то для надежности, не то по личной прихоти, хер разберешься. Арсений оказывается очень близко — Антон чувствует его теплое сбившееся дыхание на щеке, а затем и вовсе встречается с безмолвным страхом, остекленевшим в глазах напротив и мечущим куда-то между столпившихся теней впереди.       Шаст щурится в сторону дальних деревьев за огромным каштановым и различает подрагивающий свет фонаря и тучного мужчину в черной форме и берцовых ботинках, лениво шагающего в сторону парней. Выглядит он расслаблено, но Антон мгновенно понимает, что все может круто поменяться, если он их заметит. Так вот почему такие стены, ворота, конфиденциальность — территория то частная, оказывается.       Шаст, не раздумывая и лишней секунды, хватает Арсения за подрагивающую руку, одними губами шепчет «бежим!» и срывается с места, наконец-то не спотыкаясь и уверенно чувствуя твердую землю под ногами. Влипли они не в первый раз, но впервые Антон почувствовал от Попова не халатную уверенность, а настоящий ужас. Почему?       Лестница пронеслась как в тумане, а позади уже слышался грузный утробный крик, явно не доброжелательный. Шаст лишь крепче сжал руку, пуская Арсения к воротам первым и подталкивая его, лишь бы тот успел. Попов нечитаемо взглянул на него, но послушно полез вверх, ловко перепрыгивая по две-три ржавых перекладины. Дыхание сбилось, ноги подкашивались от резкого подъема с корточек, в глазах темнело. Антон, убедившись, что чудик успешно перелез верхушку, прыгнул следом, уже отчетливо различая шаги охранника по лестнице.       — Стойте, черти!       Шаст по-шальному ухмыльнулся, но силы все равно стремительно покидали конечности. Мужик мог в любой момент открыт ворота и погнаться за ними, а Антон только перебросил ноги через самую верхнюю балку.       — Где ключ, мать вашу! — взревел охранник, тяжело дыша от неожиданной пробежки и роняя в лужу связку массивных ключей. Антон было подумал, что выиграл себе фору, но, ругаясь как последний сапожник и судорожно наклоняясь, мужчина облокачивается рукой на забор, шатая его.       Шаст в это время был на полпути к спуску, но ноги неожиданно подкашиваются от сильных вибраций, и скользкая подошва подводит парня за метр до земли. Из груди вырывается судорожный вскрик и в голове проносится мысль, что все люди смертны, и пора испытать на себе эту привилегию.       Но спина не встречается тет-а-тет с асфальтом, а жизнь не покидает бренное тело. Антон находит себя на Арсении, а Попова — под собой.       Не ломись сейчас через ворота разъяренный охранник, Шаст бы ой как пошутил.       — Пошли, дурень! — голос Арса кажется оглушительным, но Антон почему-то улыбается, встречаясь с ним взглядом и абсолютно игнорируя открывающиеся ворота. — Господи, — на выдохе произносит Попов, цепляется отчаянно за Шаста и уносит его за собой в темноту московских дворов. Охранник позади не решается их преследовать, но пару ласковых выражений вслед прокричать не поскупился.

***

      Антон смеется. Смеется так сильно, что сил сдерживать слезы просто нет, хватается за плечи Попова и буквально прижимается к нему, обнимая.       Арсений привел их в закуток между домами, где над головой слабо мерцали почти потухшие лампочки гирлянды, вытекающей из-за угла скользкой змеей и путающейся с электрическими проводами. Где-то там на оживлённой улице люди что-то обсуждают, наблюдая друг за другом как в аквариуме из окон кафе и магазинов, а Антон здесь — обнимает Попова и чувствует своей грудью бешеное сердцебиение чудика. Или это Шаста — да неважно.       — И нахуя тебе эти каштаны нужны были, дурак, — шепчет Антон в вихрастый затылок Арсения, еще сильнее сжимая его и чувствуя под пальцами сырую ткань одежды. Попов, расслабляя плечи, глухо посмеивается и в ответ приобнимает, скрещивая руки за спиной.       — Да не в каштанах дело, Тох, — голос у него хриплый, но нотки тепла прорубают себе дорогу сквозь тернии и обволакивают с ног до головы. Оба слегка дрожат после пережитого шока, «прогулки» под ледяным дождем и чуть не грохнувшегося с забора Шаста. Будет что вспомнить.       — Ну, не в каштанах, так не в каштанах, — Антон отстраняется, но лишь чтобы достать из кармана грязноватой от слипшихся кусков земли толстовки пять коричневых шариков. — Но натырили мы их добротно, придется что-то делать       Арсений расплывается в ехидной ухмылке, разглядывая каштаны в руке Шаста, а потом нежно сжимает их ему в кулаке и убирает обратно в кофту, задерживая ладонь в теплом кармане.       — Знаешь, — Попов поднимает взгляд, и столько в нем решимости, сколько и парадоксальной неуверенности. — Можно я сделаю одну глупость, а ты потом решишь, насколько она была опрометчивой?       — Глупее сегодняшнего побега уже не будет, дерзай, — Антон даже не пытается скрыть смешливые искры в глазах, потому что все внутри сжалось в один толстый жгут, и накопленные эмоции требовали аварийного выхода прямо здесь и сейчас. Гул голосов доносился уже далеко-далеко, свет ламп зайцами прыгал по еще влажным, но уже слегка вьющимся волосам Арсения, и Шаст был абсолютно уверен, что сам выглядит сейчас ужасно. Но не для Попова. Не для этого чудика, за которого Антон пообещался держаться всеми конечностями, просто потому что без него жизнь уже казалась не такой.       И Арсений берет и целует, просто потому что хочет и может, а Шаст отвечает — по тем же причинам. Попов обхватывает его лицо холодными ладонями и этот контраст с теплыми губами, кажется, выбивает последний воздух из легких, и Антон плавится, словно на улице сейчас не плюс пять градусов, а дождь не разгоняется с новой силой. Арсению не нужна хваленая решимость или никому не интересные бравады — он снова поцелует, оттянет нижнюю губу и легонько прикусит; он засунет руки в карман и прилипнет намертво, прижмется близко-близко и будет рядом.       «Так быстро впустить человека в свою жизнь, да ты сумасшедший» потом обязательно будет бубнить Дима, потому что это — Дима; — это аксиома и правило жизни. А Антон посмеется, запишет Арсения в телефоне как «чудик с каштанами» и будет всегда носить при себе один — на удачу.       Осень должна была быть такой скучной, а кто теперь знает, вдруг, раз уж они с Поповым начали встречаться, Шаст подписал себе приговор на пожизненные приключения? И каштанами они не ограничатся.

***

      — Так что будем делать с этими ежами то? — Антон отряхивается, как пес, стоя в прихожей чей-то общадной комнатушки позади Арсения и тут же вновь сгребая его в объятия. Теперь их мало, постоянно.       — Какие-то каштаны можно есть, но точно не эти, — задумчиво тянет Попов, откидываясь головой на плечо Шаста и устало вздыхая. — Разберемся, но больше туда ни ногой!       Арс выпутывается из конечностей Антона и снимает мокрую одежду, пока до Шаста вдруг не доходит.       — Погоди, так ты не знал точно, будут ли там вообще эти?, — и показательно теребит карман на своей толстовке, что Попов невольно прыскает.       — Вроде и знал, а вроде и не знал, — в море сверкнула озорная искра, но Антон же не из тех, кто задает вопросы.       Главное, каштаны то нашли. И не только.