***
В палате полумрак, из звуков только писк бесчисленных приборов. Их слишком много для одного человека, но для этого человека в принципе достаточно. У С в руках книга с темно-зелёной обложкой, лежит на коленях, а она у стены на полу. Взгляд почти не поднимает, ведь единственное подтверждение того, что Д жив — писк приборов. Он в коме вторую неделю, вторую неделю она читает эту книгу вслух, плачет в перерывах и пьёт неизвестное количество кофе. Ненавидит его, но пьёт. Д любил, она пытается понять, за что. Не понимает, и его самого совсем не понимает. Думала, что знает наизусть, но почему-то он бросился под пулю, которая насквозь пробила его грудную клетку, задев сердце и лёгкое. Если бы его брат не был гениальным хирургом в том числе, он бы не выжил. А он действительно верил, что ей все равно? Поверит ли в то, что она лишь пару раз приезжала, и вовсе не поселилась в этой чёртовой клинике? Разрешили, потому что клиника принадлежит его брату. А он её знает. Произнося очередные уже в сотый раз прочитанные строчки иногда подрагивающим голосом, замечала в голову закрадывающиеся мысли, что он уже не очнётся. С прогоняла их прочь, думала, что они могут каким-то образом стать реальными. Чтобы отвлечься, продолжала читать. Буква за буквой, слог за слогом, страница за страницей. На nый раз начала карандашом делать пометки, что-то подписывать, но вслух не комментировала, просто замолкала на некоторое время, и старалась как можно скорее продолжить, как будто Д действительно слышал и ждал. — Не сходи с ума. — говорили друзья, которые иногда приходили в клинику, проведать как там Д, и она. — Уже сошла. — нервно улыбаясь со стеклянными от слез глазами, сжимая в руке корешок книги. А как иначе это назвать? — А Раскольников пошёл прямо к дому на канаве, где жила Соня. Дом был трехэтажный, старый и зелёного цвета. — небольшой очерк карандашом, подчеркивающий последнее предложение. — Он доискался дворника и получил от него неопределённые указания, где живёт Капернаумов портной. Отыскав в углу на дворе вход на узкую и тёмную лестницу, он поднялся, наконец, во второй этаж и и вышел на галерею, обходившую его со стороны двора. Покамест он бродил в темноте, вдруг, в трех шагах от него, отворилась какая-то дверь; он схватился за неё машинально. Писк приборов резко участился. С настолько привыкла к равномерному отбою сердечного пульса, что заметила изменения почти сразу. Карандаш, который она держала над страницей, воткнулся в неё и под движением руки прорисовал на белой бумаге бесформенную толстую линию поверх букв. Преподша по литературе потом спросит, что это такое. С испугалась, подскочила с пола, отбросив книгу вместе с карандашом на пол. Страницы наверняка помялись. Она подбежала к кровати, на которой лежал Д. Он хмурился, шевелил плечами, издавал какие-то звуки, которые перекрывал громкий писк приборов. Нужно было позвать брата, но С было страшно, она не хотела оставлять его одного, хотела быть рядом каждую секунду, если вдруг он… Д открыл глаза. Заслоненные пеленой, они смотрели в потолок, а голова задралась вверх по подушке, пальцы слабо сжали белоснежную простыню. Д часто задышал, не понимая, где находится и что происходит. Поворачивает голову и видит её. Испуганную, уставшую, с трясущимися руками. У Д губы неосознанно расплываются в улыбке, и он постепенно приходит в себя. — Давно ты тут? — голос хриплый, еле слышный — Часа три. — не задумываясь врёт, улыбается, а по щекам текут слёзы. Она никогда не была так рада видеть его глаза.***
С идёт по выученной наизусть дороге к дому Д. В наушниках на половине громкости играет одна из любимых песен, а слегка замерзшие от ноябрьского мороза пальцы печатают в телефоне ответ на чье-то сообщение. Ноги сами привели к дому Д, дверь в который слегка открыта, а от калитки ключи у неё есть. Большой частный дом, красивый, дорогой. Живут там вдвоём с братом, а в незакрытом гараже стоит заведенный Гелендваген. Его, Д. Он всегда на нем ездит. По пути по двору снимает шапку, расстегивает куртку, разматывает шарф. Дёргает за дверную ручку и открывает дверь, переступая порог с протяжным «привет». Последний слог съедается, слова, которые собиралась сказать, растворяются прямо на языке от увиденной картины. Вкратце. Незнакомый мужчина, стоящий на коленях посреди комнаты. У него завязаны глаза, связаны руки и во рту комок ткани. Д, стоящий в метре от него с пистолетом в руках, курок на котором взведен, указательный палец на спусковом крючке, а дуло направлено ровно в голову незнакомцу. Но Д стоит, не двигаясь. Рука, крепко сжимающая пистолет совершено не дрожит, но в глазах будто страх. Страх и ярость. На звук открывшейся двери он даже не обернулся. — Что ты делаешь? — с удивлением спросила С, скидывая с плеч куртку. Д подошёл к мужчине, вытащил изо рта ткань и повязку с глаз. Грубо толкнул в плечо. — Проваливай. — по-зверски прорычал. Повторяться не потребовалось. Мужчина, как ужаленный, несмотря на связанные руки помчался к выходу. Чуть не сбил с ног вовремя отошедшую С, и побежал прочь. Д развернулся к ней спиной, сначала со злостью сжав все в той же руке пистолет, а потом кинув его об стену. Тот разлетелся, отвалились какие-то части. Д на пятках повернулся лицом к С, но глаза смотрели в пол. Губы были сжаты в тонкую полоску. — И что это было? — кажется, второй раз спросила С. — Я пытался его убить. — непринуждённо ответил Д, пожимая плечами и вдруг широко улыбнувшись. — Почему не убил? Д резко поднял глаза на неё, во взгляде читалось немое «ты серьёзно?», вслух не произнесенное. Вопрос странный, но по существу. Он не смог.***
— Ты серьёзно не понимаешь?! Не понимаешь блять?! — Д орал на весь коридор, так, что одногруппники в непонимании собрались за углом и начали подсматривать. И подслушивать. — Я хотела как лучше. Тем более даже не знала, что это сработает. — Я. Не могу. Убить. Человека. — Ну, это, вроде как, нормально. — смеётся. Злит. — Нормально?! Нормально для кого угодно, но не для киллера. — сбавляет тон, чтобы никто не услышал. Шипит на неё со злостью, и хочет прижать к стене, задушить к чертям собачьим, но она уже стоит у стены, скрестив руки на груди, и всё, на что решается Д — это вплотную подойти к ней и опереться на руку, смотря прямо в глаза, выражающие лишь спокойствие. Она слишком спокойная, а он уже на гране. С лишь приподнимает голову, чтобы встретиться с ним взглядом. Он выше. Но это совсем не устрашает. — Тебе давно пора было остановиться. — ненавязчиво напоминает, становясь серьёзнее. — Что мне теперь делать?! Это единственное, чем я жил. Я хочу убивать, и ты прекрасно об этом знаешь. — Хочешь — иди. — Я не могу! — Значит и не хочешь. Я прекрасно помню, каким ты был, когда действительно хотел убивать. Никакие принципы или страх не могли тебя остановить. Просто живи, все же хорошо. — «Хорошо»?! И это по твоему «хорошо»?! Д отталкивается от стены и бьёт по ней кулаком. Разворачивается и отходит на пару метров, а С так и останется стоять со скрещенными руками. Д уходит. Молча хватает свой рюкзак и скрывается за дверью на лестницу. Она знает, куда он пойдёт. И что будет делать. Но почему-то впервые от мыслей об этом было спокойно.***
Глубокая ночь опустилась на город. Темнота, скрывающая в себе миллионы ночных преступлений, медленно поглощала человеческий разум и не давала мыслить разумно и рационально. Не потому ли ночные разговоры всегда такие неправильные? Черный гелендваген стоял посреди улицы, светил фарами вдаль и рычал заведенным мотором. Сидящий за рулём Д откинулся на сиденье, руками оперевшись о руль. Вокруг было тихо, тишина привычно давила, но мысли в голове не давали покоя, были слишком громкими, навязчивыми. От них хотелось убежать. Но он пытался уехать. Только что гнал по полупустому шоссе на ста километрах в час, и чуть не врезался в столб. Нажал на газ, автомобиль сдвинулся с места и поехал дальше по улице. Освещая дорогу фарами, но ехал на этот раз медленно. Адреналина хватило, он понял, что это больше не приносит удовольствия. Снова стало страшно, по рукам прошлась дрожь. Что с ним происходит? Он разъезжал по улицам на опасных скоростях, он с лёгкостью убивал людей, ни на секунду не задумываясь о том, правильно это или нет. Это просто было именно так, он привык так жить, и по-другому не мог. Животная страсть к крови, изредка нестерпимое желание воспаленного мозга прострелить кому-нибудь череп — Д прекрасно знал, что такое физическая ломка от потребности в привычной для него работе. Да, он повернутый, как их преподша, черт её возьми, на Достоевском, так он на убийствах. Ему это нужно, у него это в крови, на уровне ДНК заложено, как держать в руке пистолет и нажимать на спусковой крючок не глядя. Он меняется. Разум заполонили страх и непонимание, автомобиль, набравший все же небольшую скорость, затормозил в каком-то тёмном переулке. Фары потухли. Глаза, привыкшие к свету, не смогли быстро сфокусироваться. Но он даже не заметил, руками водя по рулю, успокаивая и без того расшатанные нервы. Мимо кто-то шёл. Мирно и спокойно проходил мимо, по всей видимости, домой, с какой-то очень затянувшейся работы. Д кинул взгляд на часы. 2:31. Самое время вернуться домой и поспать, но явно не ему. Привычным движением он достал из бардачка пистолет, перезарядил. Вышел из машины. Шаги, которые он чётко слышал до этого, вдруг утихли. Он обошёл автомобиль сбоку, оказалось, прохожий был прямо у багажника. Д хищно ухмыльнулся. Чувствовал себя как нельзя уверенно. Вроде как обычно. Сделал несколько крупных шагов навстречу, руку с пистолетом слишком подозрительно держал за спиной. Прохожий попятился назад, его лица в темноте видно не было, но Д примерно представлял его выражение и взгляд. Страх, застывший в глазах и попытки перебрать варианты спасения, в случае чего. — Прощайся с жизнью, сука. — хищная ухмылка сменяется на практически безумную, но у него всегда всё под контролем. Спиной прохожий уткнулся в холодную кирпичную стену, изо рта от участившегося дыхания повалил пар. Температура на улице была чуть ниже нуля, и мужчина вдруг почувствовал игнорируемый ранее пробирающий до дрожи холод. Чего не сказать о Д. Накинутая впопыхах ещё с утра кожаная куртка, казалась бы, не грела совсем. Его грела животная страсть и жажда крови, предвкушение скорого выстрела, еле ощутимой для набитой руки отдачи пистолета и глухой звук повалившегося на едва заснеженный асфальт тела. Расстояние между ними тем временем составляло меньше метра, выстрел из пистолета на вытянутой руке Д вполне можно было бы считать выстрелом вплотную к цели. Прохожий зажмурил глаза, до противного банально стал шептать себе под нос какую-то молитву. Д скривил губы в отвращении, с разливающимся по грудной клетке наслаждением располагая дуло пистолета ровно по центру лба прохожего. О Дьявол, как же хорошо ему было. Как до дрожи в ногах нравилось ощущение власти, находящейся в его руках, когда от движения его зависела чья-то жалкая жизнь. Хозяин её это прекрасно понимал, боялся даже открыть глаза, перед смертью последний раз увидеть не фантомный портрет любимой жены, маленькой дочери или покойной матери, а с безумными глазами и хищной улыбкой личного дьявола своего, посмевшего покуситься на его грешную, что неоспоримый факт, душу. Голову одурманила мысль о предстоящем убийства. На мгновение ему даже показалось, что он уже совершил его, но почему-то не услышал выстрела. Он уже должен был прозвучать, но палец не нажимал на спусковой крючок, рука лишь безвольно дернулась пару раз вместе с пистолетом, как будто мышцы и сухожилия в его кисти поменялись местами, и он совершенно потерял контроль над собственной конечностью. Ноябрьский мороз резко обволок его, по телу прошлась дрожь, пальцы, держащие пистолет, покраснели и онемели от холода. Так вот в чём дело. Слишком холодно. В его доме тоже было слишком холодно, потому он и не смог. Переложил пистолет в другую руку, та не успела замёрзнуть, а эту засунул в карман, чтоб согрелась. Почувствовал противное ноющее ощущение в груди, отвращение к таким мелочам, мешающим приятному процессу убийства. Наслаждение и пелена перед глазами прошла. Теперь взгляд цеплялся за дрожащие колени стоящего, или уже скорее почти осевшего на землю мужчины, за то, как с каждой секундой все громче звучала молитва из его уст. Теперь Д мог разобрать слова, и это очень давило на разум, он словно почувствовал себя жертвой, зажатым в тёмном переулке, в безвыходной ситуации. Словно это его жизнь зависела от чьего-то чужого желания. Прохожий, не понявший вдруг, почему он все ещё стоит на ногах, почему в него до сих пор не всадили пулю или не перерезали горло (может, решил, что так будет эффективнее), приоткрыл глаза и затаил дыхание. Быть может, лишь для него в панике времени прошло по ощущениям минут десять. А его в скором времени убийца за это время успел лишь перезарядить обойму. Д не заметил этого, но со стороны было видно, как рука, держащая пистолет медленно, но верно опускалась все ниже. Дуло, направленное до этого ровно в лоб, теперь смотрело едва ли в грудь, и возможно, выстрели он сейчас, прохожий даже выжил бы. Мужчина выпрямился, встал крепко на ноги и с непониманием смотрел на Д. Тот все внимание заострил на оружии, на совершенно не слушающейся руке. Убеги сейчас прохожий — не заметил бы. Дыхание Д участилось, глаза забегали по застывшей перед глазами картине: чёрный, местами потертый и поцарапанный ствол, зажатый уже совсем не крепко в его руке. На неё он обычно совсем не обращал внимания, концентрировался на жертвах, ведущих себя по-разному, но по сути ужасно предсказуемо. Но он все равно смотрел, ему было как в первый раз интересно, ему это доставляло удовольствие. А сейчас от этой картины почему-то в голове зародились вопросы. Что он, черт возьми, творит? Тоже самое, что и минимум два раза в неделю до событий, произошедших месяц назад. Две недели комы, две недели восстановления, он смог встать на ноги, и начал сходить с ума. Или наоборот, находился все время до этого в каком-то личном безумии, которое по ошибке принял за норму, и не видел очевидного, в отличие от всех остальных? В отличие от той, кто днём посоветовала ему просто жить? Он сделал шаг назад, запутался во время очередного вдоха и начал понемногу задыхаться. Прохожий, не промах, воспользовался моментом, когда понял, что что-то не так и убивать его пока не собираются, резко оттолкнулся от стены и убежал прочь. Наплевав на то, что шёл совершенно в другую сторону. До дома, наверное, есть более длинный, но безопасный путь. Д даже не обратил внимания. Либо краем глаза заметил, либо просто догадался, что мужик, если не дурак, сбежит при первой же возможности. У Д даже мысли не было погнаться за ним, или хотя бы обернуться и проводить взглядом. Не труп первого попавшегося мужика был его целью. Он хотел лишь доказать себе, что все в порядке. Что он в порядке. Пистолет выпал из ослабшей руки на асфальт. Наверняка появилась новая, еле заметная царапина где-то на рукоятке. Д развернулся на шестьдесят градусов, прислонился спиной к багажнику Гелендвагена и сполз вниз. Джинсы моментально стали промокать от контакта с небольшим слоем недавно выпавшего снега на земле. А следующий слой уже намеревался образоваться из падающих с неба снежинок. Снегопад только-только начинался. Как же красиво на утро выглядел бы покрытый снегом труп, одиноко лежащий в этом переулке, если бы Д все-таки смог нажать на курок. Восстановив сбившееся дыхание, Д, шатаясь, поднялся на ноги, придерживаясь за багажник и сглатывая вязкую слюну, пытаясь успокоиться и мыслить рационально. Морозный воздух обычно отрезвляет, но сейчас наоборот, он сбивал с толку, мешал вдохнуть полной грудью и даже открыть глаза. Схватив с земли упавший пистолет, на ватных ногах обойдя автомобиль, Д вернулся к водительскому сиденью и громко хлопнул дверью. Пару минут подождал, пока ладони отогреются и он будет способен вести машину, Д завёл двигатель и как можно быстрее уехал с этого места. Остановился у какого-то первого попавшегося бара. Выпить хотелось, как никогда раньше. Время близилось к трём часам, как раз подходящий момент для того, чтобы застать какую-нибудь заварушку. Колокольчики над входной дверью противно зазвенели два раза — когда он открыл дверь, и когда она захлопнулась за его спиной. Ноги сами поплелись к барной стойке, у бармена попросил двойной виски и почти сразу же осушил стакан, после чего попросил повторить. Второй стакан уже растягивал подольше. Покручивал навесу, заставляя напиток приливаться к стенкам за счёт центробежной силы. В баре в целом было шумно. Какая-то компания из семи, кажется, человек, громко смеялась во весь голос, но ни одного сказанного ими слова Д не смог разобрать. Но понял, что среди них было как минимум две девушки. Шлюховатые на вид. Минут через семь эта компания направилась к выходу. Едва передвигавшие ноги дамы опирались на парней, которые со слишком уж хитрым ухмылками переглядывались друг с другом. Точно ли эти девушки доберутся до дома в целости и сохранности, если доберутся вообще. — Эй, пацан, тебе восемнадцать-то есть? — послышался голос откуда-то сбоку. Д обернулся, увидел явно уже изрядно пьяного полного мужчину средних лет, который с полу-пустым стаканом в руках приближался к нему, и в конце концов сел на соседний барный стул. — А тебя ебет? — не сдержавшись, выпалил Д, усевшись поудобнее и закатав рукава кожаной куртки. В баре было довольно душно. — Ахаха. Извиняй, на сына моего просто похож. Бухает без задней мысли с утра до вечера, на универ забил, на нас с женой забил, дома вообще не появляется… — с горечью в голосе пожаловался мужик, допивая неизвестное содержимое своего стакана и жестом попросив бармена добавить еще. — Меня Серёгой звать. Тарасов. А тебя? Назвав свое имя, Д оперся локтем о барную стойку, в пол оборота развернувшись к Сергею. — Так есть с кого пример брать. — хмыкнул, постукивая пальцем по стакану с виски. Собеседник горько и совсем беззлобно усмехнулся. — Так ты что думаешь, мне вот нравится так каждый вечер бухлом заливать? Кайфую я что ли последние вещи из дома продавать, жену без денег на еду оставлять, нравится это думаешь мне?! — злоба начала прослеживаться в голосе у мужчины. — Я ж, мать его, всё в дом нёс, всё в дом! А эта… — он выпил залпом очередную порцию алкоголя и поморщился. Голос на пару мгновений стал хриплым и низким, — эта шлюха подзаборная все мои деньги на рестораны, на шмотки. Ребенок в одной и той же одежде третий год ходит, а ей новую шубу подавать. Мразота. Д безэмоционально попивал свой виски, тем не менее внимательно слушая Тарасова и неосознанно оценивая его внешний вид. Белая рубашка с неаккуратно завязанным галстуком, явно не дешевые деловые брюки с фирменным ремнем и черное пальто с отложным воротником. Судя по тому, как оно было натянуто в талии, покупал он его килограммов на десять раньше. — Я ж ее и бил. И этого сучонка малолетнего. Не учится нихрена, всё с друзьями своими гуляет! И хрен пойми чем они там занимаются вечерами по подъездам. А у нее я ж просто хотел отбить желание к богатеньким ушлепкам в постель прыгать. Она ж оттуда не вылазит! А она побежала… В ментовку. Заяву накатала. — он опрокинул еще один стакан. — Ну ничё, я ей показал, кто кого. А она… сука… Из дома меня поперла! — И правильно сделала! — послышался чей-то женский голос из глубины бара. Компания немолодых дам за столиком, тихо и мирно, в отличие от недавно ушедшей компании, сидели и отмечали, наверное, очередную получку. — Да пошли вы! Все бабы — шлюхи! Все! Согласен? — Тарасов обратился уже к Д, который смотрел на него взглядом, не выражающим абсолютно никаких эмоций. Он пожал плечами и поставив уже пустой стакан на барную стойку. Но Сергея, кажется, его мнение даже и не интересовало. — Слушай, помоги мне… У меня тут друг через два квартала живет, у меня тачка сломалась. Д оставил сумму, в три раза превышавшую ценник за два стакана виски на стойке, и встал со стула, кивком головы указывая Серёге на выход. Тот, уже еле держась на ногах, последовал за ним. Выйдя на улицу и вновь почувствовав колючий морозный воздух на себе, Д обернулся, убедившись, что Тарасов не упал где-нибудь по дороге. Открыв дверь переднего сиденья, Д обошел автомобиль и сел за руль. Серёга уже тоже еле как забрался внутрь и дверь закрыл только с третьего раза. Злость начинала закипать в жилах Д, но только этого он и ждал. — Слышь, я на таких мажорских тачках в жизни не катался. — промямлил Тарасов, пребывая в явном восторге. — Считать гелик мажорской тачкой в двадцать третьем году? — с недоверием покосился на него Д, встретив в ответ закатанные кое-как глаза. Они проехали примерно половину указанного Серёгой маршрута, после чего Д резко свернул к бордюру, затормозив. Сергей осмотрелся, совсем не сразу поняв, что они еще не доехали. — Э, мы ж не приехали еще. Че ты встал? — с наездом спросил Тарасов, а Д тем временем открыл дверь со своей стороны и вышел из машины. Прошел перед капотом и открыл снаружи дверь со стороны, где сидел Серёга. Грубо схватил его за руку и дернул на себя, из-за чего тот вывалился и упал прямо на землю, носом клюнув в асфальт. Мыча себе под нос что-то нечленораздельное, Сергей пополз по дороге на тротуар, схватился руками за выступ на доме, и кое-как поднялся на ноги. Обернулся, и увидел приближающегося к нему Д. В его руках блестел острый нож, больше напоминающий скальпель. Не зря его старший брат доктор, всё-таки. — Э, э, э, слышь… Не надо, не надо, умоляю! — уже прижатый спиной к стене дома, взятый за воротник пальто, в опасной близости с Д, зависшим сверху, бормотал Тарасов. — Умолять ты должен был жену свою о прощении. И сына. А меня не надо, я тебе все равно глотку перережу. — губы растянулись в широкой улыбке, но также забыться в наслаждении и отдаться моменту, как в тот раз уже не получалось. Нож тупой стороной прошелся по шее Сергея, доставляя дискомфорт от сильного нажима. Дышать стало тяжелее. Д перевернул нож острой стороной и замер, когда ощущение прохладного металла снова заставило Серёгу вздрогнуть и зажмуриться также, как того прохожего. Единственное, что молиться не начал. Но конечно, куда ж ему. Д снова не мог заставить свою руку выполнить такое привычное действие, как провести нож по горлу даже такого гнилого человека, как этот Сергей Тарасов. Совсем не примерный семьянин. Д отпрянул от Сергея, позволяя ему наконец вдохнуть полной грудью, выронил из рук нож и сам прислонился спиной к противоположной стене. Тарасов сразу поспешил как мог быстро уйти прочь, оборачиваясь на каждом шагу на Д, который на него даже не смотрел. — Псих! — в последний момент крикнул Сергей, после чего скрылся из виду окончательно. А Д так и продолжал стоять у стены, в прострации смотря себе под ноги, на землю, которая покрывалась снегом все сильнее. Спустя минут двадцать, перестав чувствовать пальцы рук от холода, Д вернулся в машину. Закрыл обе двери и уехал оттуда. За ночь попытался еще раз семь. То какую-то зашуганную девушку лет двадцати посреди улицы прижал, продержал пару минут, привычно угрожающим тоном припугнул, но даже ударить не смог. То мужика хиленького, на бомжа с виду похожего пистолет наставит, послушает мольбы минуты три, и молча развернется и уйдет. Около шести утра было уже на часах, когда он, вымотанный и замученный сидел в машине где-то на окраине города и наблюдал за тем, как медленно светлее становится на улице с каждой минутой. Ни одной мысли, ни дурной, ни светлой в его голове больше не появлялось. Хотелось лишь одного — исчезнуть прямо сейчас, снова впасть в кому или просто стать неодушевленным предметом, лишь бы не заботиться больше ни о чем. Постепенно события последних дней стали сами собой складываться в логическую цепочку. Голова, до этого откинутая на спинку сиденья приподнялась, а рука возвратилась на руль. Заведя автомобиль, он медленно поехал дальше по улице, оглядываясь по сторонам в поисках книжного магазина. Нашел один, к счастью открытый, круглосуточный. Продавщица почему-то очень странно смотрела на него, пока он расплачивался, но ему было глубоко наплевать. Но уже не так, как раньше. Он ведь не мог пристрелить её, если она вдруг начнет дерзить ему. Выйдя из магазина, Д сел в машину, и прямо перед входом книжного заглушил двигатель и включил освещение в салоне, чтобы было видно хоть что-то. Темно-зеленая, в меру толстая книга с небольшим рисунком на обложке и крупным шрифтом написанной фамилией «ДОСТОЕВСКИЙ». Чуть ниже, уже мельче «Преступление и наказание».***
Перед началом пар в коридорах колледжа стоял привычный гул. Обсуждения взволнованных перед зачётом студентов, таких же сонных преподавателей и громкий, на весь первый этаж слышный крик гардеробщицы о том, чтобы безответственные студенты и не теряли бесценные номерки. Его группа, почти вся в сборе, уже собралась у входа в нужную аудиторию, С общалась с одногруппниками, с которыми легко и быстро нашла общий язык еще в начале года, а он вышел из-за угла хмурый и молчаливый. Одной рукой придерживал накинутый на плечо рюкзак, а в другой держал за спиной купленную несколько часов назад книгу. — Ну что, как домашка по физике? Изи? — с плохо скрываемой насмешкой спросила С, когда он прошел мимо. Прекрасно понимала, что не физикой он всю ночь занимался. — Нахрен иди. — слишком много он о ней думал. Всю ночь, до, во время и после очередной попытки убийства, думал о том, каким голосом, с какими мыслями, в какой позе она читала ему эту треклятую книгу все две недели, пока он был в отключке. Прозвенел звонок. Они зашли в аудиторию вместе с опоздавшим преподавателем и расселись по местам. Излюбленная третья парта первого ряда была занята им. Прошло минут двадцать, препод то ли объяснял новую тему, то ли повторял для всех старую, всё равно это было одинаково непонятно для Д, который практически спал, положив голову на сложенные локти, ведь с ночи так и не спал. Проснуться заставил обращенный к нему голос преподавателя и толчок в бок от соседа по парте. Д поднял голову и расфокусированным взглядом посмотрел прямо в глаза учителю, который уже в третий раз задает ему вопрос. — А? — еле слышно произнес Д под вопросительные взгляды одногруппников и такой же, но с укором, препода. — Способен ли ты совершить убийство? — Что?.. — по спине прошелся холод, сон как рукой сняло, и он с испугом в глазах уставился на преподавателя. — Можешь ли ты убить человека? — Почему вы спрашиваете?! — почти злобно воскликнул Д, после чего почувствовал, как с окружающей реальности будто бы сошла пелена. Странно, он даже не замечал, каким нереальным был мир до этого момента. — В каком смысле «почему я спрашиваю»? Вообще-то это была тема домашней работы. Спрошу еще раз. Судя по твоим удивленным глазам — надо. Можешь ли ты назвать основные понятия кинематики? — Я не учил. — почти на автомате ответил Д, только сейчас замечая, как сильно бьется сердце. А оно у него не так давно останавливалось. Возмущенный преподаватель вернулся к доске, что-то вновь начиная рассказывать. Д приложил руку к груди, ощущая собственный учащенный пульс. Поднял голову и повернул ее в сторону третьего ряда. Там с первой парты на него смотрели взволнованные глаза С. Когда они встретились взглядом, она кивком спросила у него, что такое. Он отрицательно мотнул головой и отвернулся, положив руки обратно на парту, а голову поверх них.