Ни кошмарами, ни одиночеством

Говорят, кошки тянутся к месту. Не к людям. По крайней мере, Оникс убеждает себя в этом, когда в очередной раз пробирается в Гнездо посреди ночи, ни имея на то ни единой причины. В Гнезде никогда не шумно, но и не тихо. Здесь постоянно кто-то есть: переговаривается, шипит от боли, листает магические фолианты, пьёт и смеётся – то горько, то весело. Можно сказать, что в Гнезде уютно, в какой-то степени, но, скорее, банально спокойно. Их виду последние несколько сотен лет спокойствие – почти что глоток свежего воздуха. Однако Оникс приходит сюда не за ним. О, далеко не за ним. Он крадётся, бесшумно ступая лапами по мягкому ковру, чтобы в следующий миг проскользнуть в тёмный коридор под незаинтересованными взглядами. У Оникса с постоянно меняющимися обитателями Гнезда есть связи, но нет привязанностей. В один день они друг для друга инструменты, в другой – способ скоротать время, а в третий – предметы мебели. Всё честно и никто не обижен. Потому что Другие примирились с таким порядком вещей. Оникс, во всяком случае, примирился. С чем он не может примириться, так это с проницательным взглядом столкнувшегося с ним в коридоре Хорхе. Хуже разве что попытки травника готовить. – Вроде бы твоя комната не в этой стороне? Хорхе улыбается – тепло и понятливо, а Оникс борется с желанием расцарапать его довольное лицо. Складывается ощущение, что у травника никакого инстинкта самосохранения нет, потому что он тут же добавляет: – Последнее время ты редко в ней бываешь. Если она перестала тебе нравиться – можем легко поменять! У нас есть пара свободных, знаешь? Тебе не обязательно ютиться с кем-то вдвоём… И хотя перспектива поточить о Хорхе когти весьма заманчивая, Оникс вынужден отложить её до лучших времён – он ведёт ухом, улавливая шорох из той комнаты, и быстро проныривает у Хорхе между ног, отчего травник едва не падает посреди коридора. Оникс хихикает – если звук, который он издаёт в кошачьей форме, можно обозначить этим словом – и с непринуждённой ленивой грацией ускользает от летящего в него тапка. Дверь закрыта. Оникс не испытывает желания обращаться по сто раз – приходится встать на задние лапы и повозиться с ручкой перед тем, как пробраться внутрь. Ловчая умудрилась ухватить себе лучшую комнату. Чёрт знает, что именно вложил живущий здесь раньше чернокнижник в узоры – заклинание или, может, душу? – на потолке и стенах, но атмосфера тут отличалась от остального Гнезда. Пожалуй, Оникса эта расписная комната привлекает куда больше его собственной. Впрочем, на шестую ночь стоило бы уже признать – дело очевидно заключается не в самой комнате, а в той, кто сейчас ворочается на кровати, преследуемая очередным кошмаром. Оникс вздыхает, аккуратно запрыгивает сверху на одеяло, невесомо подбираясь ближе, чтобы ненароком не выдать своего присутствия, и устраивается на подушке. Да, кошки обычно тянутся к месту, а не к людям. Но Оникс был анимаморфом, а Нова – Другой. Во всех смыслах, пускай и звучит откровенно слащаво. Очередной шорох позволяет Ониксу сделать ещё шаг и наклониться, разглядывая её в полумраке. Нова красивая – даже когда её волосы спутаны и прилипают ко лбу, а сама девушка хмурится, словно от боли, и сжимает в руке простынь до побелевших костяшек. Оникс не знает, что ей снится. Нова не говорит во сне, а применять магию и лезть в чужую голову… не кажется правильным. И это странно. Сразу по нескольким причинам. Во-первых, потому что Оникса обычно мало волнует, что правильно, а что нет. Во-вторых, потому что он знает Нову совсем недолго, а уже хочет узнать, что её тревожит. Почему? Оникс держится в стороне и не пересекает грань – помнит, что бывает, когда подпускаешь других слишком близко, что бывает, когда… увлекаешь. И всё равно он из ночи в ночь оказывается в комнате Новы, будто он не вольный кот, а собачонка на цепи. Нова дразнится, отвечает нагло и решительно, держится в стороне – в общем, ничем не отличается от их вида. Разве что даром. Только вот Ониксу плевать на её дар. Он не Веспер, в такого рода игры не играет. Тогда что в Нове особенного? Неужели всё оттого, что она позаботилась о нём у Ди-Ди? Нет, нельзя вестись на малейшее проявления доброты. Ни к чему хорошему подобное не приводит. Одиночество безопаснее. Одиночество привычно. А то, что Оникс чувствует к Нове, давно позабыто и уж слишком рискованно. И ещё сводит с ума. И всё-таки… Она могла не звать. Она могла отпрянуть от его прикосновения. Она могла потребовать что-то взамен. Оникс бы принял и понял. Не в первый раз. И всё-таки… Нова эффектно разрушила его ожидания. Будучи такой же одиночкой как он. Этого оказалось достаточно. И всё-таки… Оникс не успевает додумать – Нова шипит сквозь стиснутые зубы во сне и дышит тяжело, отвлекая от собственных запутанных мыслей. Кошмар поглощает её всё сильнее. И всё остальное становится абсолютно неважным. «Хорошо, ещё одна ночь. Лишь потому что я уже здесь…» – думает Оникс, зная, что врёт себе. Он залезает Нове под руку, сворачивается клубочком и начинает урчать – не сильно громко, чтобы не разбудить, но достаточно, чтобы заглушить кошмар. Возможно, настанет время, и Нова расскажет, что её гложет. Возможно, Оникс расскажет свою историю в ответ. Но даже если и нет… Какая разница, что именно её преследует по ночам? Весь их вид постоянно бежит от чего-то. А Оникс может ненадолго остановиться и помочь. Ему не сложно – прильнуть, потереться о щёку нежно и мурлыкать, пока кошмар не отступит. Постепенно Нова успокаивается – её дыхание выравнивается, пальцы выпускают простынь, а лицо приобретает расслабленный вид. Оникс смотрит на неё, как прозревший смотрит на Луну, окружённую мерцанием мириадов звёзд, и не сразу замечает, как девушка притягивает его к себе, зарывая носом в чёрную шёрстку на макушке. Оникс понимает, что ему стоит уйти. Ведь коты гуляют сами по себе. Тянутся к теплу очага, не чужой руки. И всё-таки… Оникс ухмыляется, осознавая, что уходить ни чуточки не хочется. Нет сил бороться со своей природой. Он анимаморф, не животное. А человеку нужен человек. Даже если он Другой. Даже если он привык быть сам по себе. Даже если весь накопленный годами опыт напоминает о риске и кричит об откровенной безответственности. В конце концов, в объятиях Новы одиночество душит Оникса чуть меньше. И собственные кошмары только шипят на грани сознания, боясь подступать. Поэтому Оникс решает остаться. Он выберется из тёплых ласковых рук лишь утром – уйдёт, как и пришёл, неслышно и молча, и не заметит оставленную на светлом постельном белье чёрную шерсть. Но её в очередной раз заметит проснувшаяся Нова. Однако, даже встретив Оникса она тоже ничего не скажет. Не потому что не хочет. Просто им обоим ещё нужно время – узнать, привыкнуть, подпустить. А до тех пор Ониксу и Нове ничего не мешает проводить совместные ночи. Кто знает, может, однажды, те больше не будут наполнены ни кошмарами, ни одиночеством…