хэллоуин теряется в надежде и утопает в тыквенном пунше

Шалаш, сколоченный из еловых веток и досок — маленькая нерушимая крепость. Феликс любит хэллоуинские песни, лимонные тянучки и оранжевые колпаки, купленные много лет назад по уценке в мини-маркете. Они надорванные, заляпанные пятнами, с растянутыми резиночками, но драгоценные. Хранятся в коробке из-под леденцов и достаются ради воспоминаний. — Я знал, что найду тебя здесь, — в шалаш заглядывает растрепанная голова Хан Джисона. — Привет. — Ты с шабаша? — буркает Феликс; он не раздражён, просто в его желудке пузырится высоковольтная газировка. — Или поругался с расчёсками? — На улице сильный ветер, — оправдывается Джисон. Голова, оказывается, прикреплена к телу: парень полностью залезает в шалаш. Раздвигает ногами пустые пачки крепких сигарет, стряхивает пряничные крошки с пледа, заваливается на него и цыганит у Феликса термос с горячим облепиховым чаем. Осматривается, тяжело вздыхает, переставая шуршать взглядом по потолку, перетянутому паутиной оранжевых гирлянд с лампочками-тыквами, и утыкается взглядом в задумчивое лицо. Ли Феликс уже несколько лет похож на жертву будущего убийства, а не живого человека — такой же бледный и отстранённый, даже когда выдавливает из себя улыбки. Но бывает, что лезут не те — безумные и жуткие. И Хан Джисон соврёт, если скажет, что не волнуется за друга. — Ты каждый год реставрируешь этот ретро-шалаш. Не надоело? — Всё-таки решил помочь? — игнорирует Феликс, откладывая в сторону конверты с письмами, которые перечитывались сотни раз под щёлканье керосиновой лампы. — Принёс? — Принёс, — вздыхая, кивает Джисон; он достаёт из объёмной куртки кошачий череп и пару мешочков с отвратительно пахнущими травами. — Кстати, Минхо со мной больше не разговаривает. — Считает, что ты псих? — Нет, психом он считает тебя, а меня расхитителем кладбища домашних животных. Феликс ничего не отвечает и раскладывает атрибуты полукругом. В шалаше загораются: спички, свечи, аромапалочки с шалфеем и надежды. А гирлянды отрешённо гаснут, потому что могут помешать. Феликс начинает бормотать что-то невнятное, убедительно попросив Джисона закрыть глаза и взяться за руки. Хан шутит что-то про доску Уиджи, получает железобетонный пинок в колено и сразу же замолкает. — Теперь режь, — говорит Феликс. Джисон сидит перед другом с охотничьим ножом в руках и держит чужую ладонь над по-ублюдски сделанным алтарём. Внимательно прицеливается, неотрывно приценивается и заметно дрожит. — Не могу, — сдаётся Джисон, ослабляя хватку на деревянной рукоятке, — вдруг я тебя убью или занесу какую-нибудь заразу. — Режь, — спокойно повторяет Феликс. — Это ладонь, а не горло. И Джисон, боясь медлить, послушно чиркает лезвием по нагретой коже. Из неё несимметрично начинает капать на кошачий череп, а Хан пугается собственного повиновения, отшвыривая нож в хлипкую стену. Внезапный ветер сшибает с самодельного столика шатко стоявшую чашу с тыквенным пуншем — будто упала звезда и заляпала космическими брызгами то, над чем всем вокруг было запрещено даже дышать. — Блять! — вспыхивает Феликс, в панике стряхивая капли дурнопахнущего пунша, залившие письма, кассеты с видеороликами их тусовок и рисунки. — Успокойся, — просит Соа, забравшись в шалаш. Осматривает то, что случайно натворила и весело щёлкает пальцами. — Теперь твои драгоценности ещё больше похожи на реликвию: пятна прошлого, всё такое. Короче, я случайно. — Ладно. Ничего страшного. Я спокоен. Спокоен, — цедит Феликс, будто сам себя пытается в этом убедить. — Вижу, — насмешливо, но по-доброму вздыхает Джисон. Соа внимательно смотрит на Феликса. Разглядывает веснушки, которые как брызги закатного солнца — тёплые, уютные, красивые. Любимые даже. Феликс отрешённо падает на кусок матраса, который под тяжестью его тела визжит ржавыми пружинами. Вещь старая, как и весь шалаш. Когда матрас был ещё целым, а не ободранным куском, он выполнял роль мягкого пола, ковра, стола, кровати, тайника и секретницы. Теперь годится только в качестве неудобной подушки и пылесборника. Ну и вещица, повидавшая больше, чем эти трое. Феликс смотрит в еловый потолок, чтобы отвлечься. Давно-давно, очень давно, Соа налепила на него пластиковые звёзды, которые должны светиться в темноте. Хан Джисон и Ли Феликс, воинствующие в тот день, скрестили руки, а Соа на них неуверенно балансировала и щедро усеивала светящимся пластиком весь потолок. Таким же способом они отдирали звёзды по утрам и выносили на улицу, чтобы напитать солнцем. «Во вселенной так всё и работает», — жуя булку с маком, убедительно сказала Соа. — «Поэтому их и не видно днём». Но звёзды в шалаше не горят уже больше двух лет, потому что взрослым людям не до них. Ли, шумно выдохнув, подытоживает: — У меня опять ничего не получилось, — Соа молча касается его руки, ложась рядом. — В следующий раз получится, — успокаивает Джисон, хотя и сам не верит в затеи Феликса, потому что таких разов было множество. Он заваливается рядом с Соа и нервно теребит амулет-клык на шее. Говорит: — Кстати, вчера я пересматривал наши фотографии пятилетней давности. У вас с Соа был одинаковый цвет волос. Почему я раньше не замечал, что вы пользуетесь одной краской на двоих? — Я их пересматриваю каждый день, — признаётся Феликс. Соа и Джисон говорят в унисон: — Знаю. Раньше Феликс удивился бы такой синхронизации, но сейчас просто игнорирует. Соа добавляет за них двоих: — Но ты дурак, Хан Джисон, потому что сам лично красил нас в тот день. Феликс отлепляет от свитера на груди прилипшее письмо (в пунш добавили слишком много сахара) и усмехается, вчитываясь в затёртую надпись возле почтовой марки, написанную изумрудной ручкой: — «Вечно молодая». Красиво. Но зачем было писать такое? — Я не думала, что смогу наколдовать подобное. — Она всегда была чародейкой, — шепчет Джисон. — Особенно в хэллоуинскую ночь. Феликс незаметно для всех заплакал. Он часто так делает, чтобы лишний раз не получать кучу ненужных вопросов, на которые нет никакого желания отвечать. Пытается успокоить слёзы, водит холодной зажигалкой по глазам — металл приятно холодит кожу, будто Соа, жующая любимую ментоловую жвачку, проходится дыханием. Феликс остекленело жмурится, выдавая с надеждой: — Соа, ты здесь? У меня получилось? Девчонка улыбается и щекотливой рыбкой утыкается носом в тёплую щёку Феликса. — Не до конца, ведь ты меня не видишь.