Моё сердце перестало биться

      Как будто ему нужны были еще какие-то причины, чтобы возненавидеть его. Как будто список того, что раздражало Джеймса в этом новичке, был недостаточно длинным. Во-первых, он заходит на территорию Клиффа, весь такой нетерпеливый с широко открытыми глазами, как олененок, идущий по пятам своей матерей и так отчаянно желающий угодить. Напоминает Джеймсу более молодую версию себя, до того как...       Потом он стал делить с Джеймсом комнату, когда они в дороге, его дурацкие футболки всегда валяются на полу, и вся комната пропахла его дурацким одеколоном, который Джеймс хотел ненавидеть.       Он завтракает с ними по утрам, его кудри всклокочены, и он никогда не заботится о том, чтобы исправить ситуацию. Пытается завязать разговор, как будто остальные, как обычно, не страдают от похмелья. Но он все равно улыбается, от него пахнет мятной зубной пастой и кокосовым кондиционером, его глаза светятся, когда он спрашивает об их следующем концерте.       Он находится на сцене там, где должен быть Клифф, играет медиатором, а Клифф не использует медиатор. Он не делает ничего похожего на Клиффа. Джеймс не был уверен, стало ли от этого больнее или нет.       Но он был там, под теми же раскалёнными прожекторами, что и остальные, челюсть всегда слегка сдвинута в концентрации, брови сведены вместе. Его лицо озарялось улыбкой, когда он замечал, что Джеймс смотрит в его сторону.        Он в душевой за кулисами. По крайней мере, поначалу ему хватало порядочности не стесняться принимать душ вместе с остальными, если это был общий душ, а не кабинки. Но вскоре он даже этого не делает, и Джеймс заставляет себя считать плитки на стене, отказываясь даже повернуться в его сторону.       Хуже всего, когда Джейсон начинает появляться и в его снах. Джеймс не может сосчитать, сколько раз ему снились сны, начинающиеся с парней на сцене. Но даже после того, как Джейсон впервые присоединился к группе, в его снах все равно присутствовал Клифф, который был с ними на сцене. Справа от Джеймса, тряся башкой и неуловимыми пальцами. Это было самое ужасное чувство, когда даже во сне Клиффа больше не было. Заменили, стерли. Серые, а не карие глаза смотрели на него.       Все это заставляло его ненавидеть новичка.       Но теперь?       Теперь Джейсон больше не делит с ним гостиничные номера, не ходит за Джеймсом с таким удовольствием, как раньше. Теперь они с Кирком вдруг стали проситься в одну койку.       Беззастенчиво делились комиксами и журналами в автобусе, читая друг у друга за плечами. Делили друг с другом пространство, как будто автобус был намного меньше, чем на самом деле. Кирк всегда брал две чашки кофе за завтраком, резервируя место рядом с собой для Джейсона.       Джеймс не знал, почему это его так беспокоит. Может быть, потому, что ему казалось, будто Кирк защищает Джейсона, ограждая его от Джеймса и Ларса. От их дразнилок, инициаций, шалостей, грубостей. Джейсон мог бежать к Кирку, зная, что ребята отстанут, если он будет рядом.       Может быть, Джейсон даже не знал этого, может быть, Кирк был единственным человеком в автобусе, которого он знал достаточно, чтобы доверять. Единственным, кто относился к нему так же, как он сам.       Это не значит, что Кирк никогда не соглашался на их выходки. Вначале больше, а теперь только если это было чем-то невинным или не причиняло Джейсону реального вреда. Как в тот раз, когда он не пустил Джеймса и Ларса в их комнату, когда они хотели засунуть кнопки под одеяло новичка, пока тот был в душе.       Но, пожалуй, самое худшее из всего этого?       Откуда у новичка столько блядской наглости, чтобы украсть у них гитариста? Это заставило Джеймса почувствовать, что они раскололись еще больше. Клиффа не было, и теперь Кирк был словно слишком занят, ухаживая за раненой птицей или чем-то в этом роде. Сидел с Джейсоном в автобусе или обязательно втягивал его в любой разговор, который вели остальные. Слишком занят разговорами с ним за кулисами, о чем бы эти двое ни говорили. Не так часто заходил к Джеймсу и Ларсу вечером, чтобы поболтать и выпить с ними, только если Джейсон тоже был там, черт возьми.       Джеймсу было не так стыдно признаться, что он скучал по Кирку. Скучал по его глупым шуткам, над которыми никто не смеялся, но которые, тем не менее, вызывали у него смех. Скучал по его странным ужастикам и плохим черно-белым фильмам, которые он заставлял смотреть с ним, когда была его очередь выбирать фильм для киновечера. Теперь он смотрел их вместе с Джейсоном.       Он даже скучал по этому голосу разума, когда они с Ларсом, вечно пьяные, устраивали какие-нибудь глупости в баре или в гостинице.       Он скучал по тому, как Кирк переползал к нему на колени, когда они выпивали и на диване не хватало места. Он скучал по тому, как он готовился ко сну в своих нелепо толстых очках и с волосами, собранными в пушистый хвост.       При мысли об этом лицо Джеймса горело. Иногда Ларс заставал его за разглядыванием Кирка и Джейсона в автобусе или за кулисами и, как маленький любопытный засранец, давал ему по ребрам. Джеймс довольно хорошо противостоял его назойливости, обычно просто говорил ему, чтобы он отвалил, и захлопывал свою ловушку, пока Ларс не сдавался и уходил.       Джеймс никогда ничего не говорил об этом, даже в шутку новичку или Кирку. Даже когда по утрам Кирк и Джейсон спускались вниз в рубашках друг друга, или когда он улавливал запах дурацкого "специального шампуня" Кирка, который тот всегда покупал, оставляя этот запах на Джейсоне. Что-то о том, что он специально для вьющихся волос или что-то в этом роде. Все, что он знал, это то, что Кирк никогда не позволял Джеймсу или Ларсу прикасаться к этому средству, и от этого становилось еще хуже, когда он чувствовал его запах на Джейсоне.       Он был как паразит, куда бы он ни повернулся, везде был он, со своим дурацким задорным смехом, яркими, бледными глазами и волосами, которые казались рыжими в солнечном свете. Он крал у него них своего долбанного гитариста. У них.       И ему совершенно не нравилось, что он хотел быть там, с ними. Сидеть с ними, читать комиксы, улыбаться, шептаться, смеяться. Он хотел бы видеть, чем они занимаются по ночам в своей комнате, о чем говорят, что делают.       Но, конечно, он был слишком горд, чтобы что-то предпринять.