***
— Я люблю тебя, Тома, — говорит она своим нежным голосом, когда после тяжёлой битвы они возвращаются в поместье. Когда садится к нему спиной и распускает тонкими пальцами волосы. — Все-таки ты мой самый дорогой человек, Тома, — или же шепчет она, когда ее крохотные ручки ласково касаются раны на плече мужчины. Когда его грязная, заляпанная кровью одежда пачкает ее белые опрятные рукава. Она такая серьезная, ее силы хватит на них двоих с лихвой, но в то же время голос немного дрожит, когда она накладывает бинты. Она всегда подмечает, как ей дороги все минуты проведённые с ним. А в ответ Тома может лишь не много — шутка здесь, фраза там. — Конечно, вы — моя госпожа, — говорит он, слова вылетают изо рта сами, он привык, так привык к своему статусу что и не мечтает ни о чем другом. Он сидит в приемной позади нее, украдкой проводит глазами по ее силуэту. Он бросается за ней в бой, подставляется вместо нее. Потому что она — его прекрасная госпожа Камисато. Она — единственная дочь своего отца, драгоценная и неуловимая, недоступная ему. Самая прекрасная женщина из всех, коих он встречал за свою жизнь. Все, что он может — это следовать за ней, помогать ей, защищать ее. — За это я и люблю тебя, Тома, — тихо шепчут ее губы, когда она расправляет подол своего нового кимоно, приобретённого под заказ. Она разглаживает его пальцами. Тома кивает, пряча руки за спиной в официальном жесте. Она какое-то время молча ощупывает узоры на ткани, затем поднимает ее, и Тома замечает, что цвет не совсем в ее стиле, и что фасон кимоно будет великоват для ее роста. Он уже открывает рот, чтобы спросить об ателье, что сшило эту вещь, но Аяка подходит совсем близко. Она протягивает ткань Томе и он сам не замечает, как в трансе соприкасаются их руки. На ее щеках лёгкий румянец, а смотрит она прямо на него. В горле Томы пересыхает. — Кхм, они ошиблись с заказом? — Язык, наконец, отлипает от неба, когда Тома произносит эту фразу, ощущая себя деревянным рядом с ней. Аяка удивляется, но укладывает ткань в руки слуги до конца. Она почти с любовью, господи боже, проводит подушечками пальцев по необычным, но приятным глазу узорам, и Тома замирает, не смея пошевелиться. — Нет, это не ошибка. Месяц назад я сделала этот заказ. — Месяц назад? Во время фестиваля? — Да. — Но я думал, вы… — Это для тебя. Я заказала это кимоно для тебя. Она снова поднимает взгляд на Тому и тот прямо-таки ощущает, как по его спине проходит волна дрожи. Как же… Как же хочется обнять ее сейчас! — Ох, эм… Я… Я польщен, моя госпожа, но не стоило… Тома обрывает свою фразу, когда ощущает, как Аяка чуть сжимает его ладонь своими пальцами — вот так просто, через ткань, и он моментально теряется. — Прошу тебя, возьми его. — Н-но… Мне стыдно признать, но я даже представить себе не могу, чтобы я вышел куда-то в таком одеянии, это… Она хмурится, отпускает руки и Томе хочется соприкоснуться с ней снова. Но вместо этого он лишь сжимает изысканный шелк. — В самом деле, что это я. Моя госпожа преподнесла мне такой прекрасный подарок! Это невежливо с моей стороны отказываться вот так. Я очень благодарен и признателен вашему вниманию. Она прикусывает губу и, кажется, расстраивается еще сильнее. Кажется, он обидел ее? — Ох или это действительно предназначалось не для меня, но вы были вынуждены по воле обстоятельств отдать его мне, раз уж я застал вас за распаковкой? Не стоило, миледи, прошу, — Тома протянул ткань обратно, — я никому не расскажу, если вы приготовили это кимоно в подарок кому-нибудь другому. Она отходит от Томы так же легко, как и подошла. Он видит ее спину, тонкую шею, едва прикрытую высоким хвостиком. Он видит, что уши его госпожи покраснели. — Да. Ты, наверное, прав, Тома. Ее голос кажется очень тихим, когда она проходит к выходу из комнаты. — Но?.. Куда… Как же? — Оставь его на спинке стула, будь так добр. Аяка уходит, задвигая за собой ширму, и Тома остаётся наедине с кимоно. Он чувствует, как ткань приятно теплеет в его руках. Привычно расправляет ее, отмечает парочку складок, которые требуют глажки и, тихонько насвистывая, идет разогревать утюг. В конце концов, госпожа доверила ему такую дорогую вещь на хранение, он не может просто взять и повесить ее на стул.***