Мы оба были детьми

А что для вас холод? Холод — это красные от лёгкого пощипывния щёки, это лёд на давно знакомом озере и в парке, это каток и снег, то легко, почти заботливо покрывающий голову, то нещадно бьющий по лицу. Так же, если быть банальным, холод — это физическое явление, которое изучают ещё в школе, параллельно записывая неинтересную многим информацию ровно по клеточкам тетрадки. Но холод заключается не в одиноком термине на бумаге. Для всех он разный, а записывать определение каждого просто глупо. Холод — это старые дома, легко покрытые пылью и грязью дорог. Они сурово глядят из-под крыш, будто безмолвно рассматривая всё происходящее глазами-окнами. Дома не могут чувствовать, сопереживать или помогать. Конечно, это ведь просто постройки — бетон и едкий запах краски в подъезде, они не впустят даже суровой зимой, если вдруг безжизненный, исковерканный звук домофона скажет больше не возвращаться. И не важно, кто стоит за механизмом, голос будет чужд, тоже холоден. Так виноваты ли дома в жестокости людей друг к другу? Нет, вина лежит в чём-то ином. Люди ведь тоже холодны. Не как дома, но люди могут быть жестоки в этом своём холоде. Они могут подставить, обмануть, заставляя лезть на стену в одном лишь простом желании исчезнуть. Каждому человеку безразлична судьба других и, если кто-то готов помочь, он всегда ждёт нечто взамен. Эмоции, чувства… Их тоже принимают, как плату. Счастье — вот она, главная валюта для людей. Всё остальное уже исходит именно из нее. Что будет с человеком, что рос, понимая это жестокое устройство мира? А с тем, кто не испытывал ничего, кроме холода? Ичиро выдыхает горький сигаретный дым, чуть покашливая. Портит свои лёгкие он с большим трудом, даже глаза слезятся, — организм просит прекратить. Парень делает это больше из принципа, пытаясь что-то доказать хотя бы самому себе. Кирпичные стены этого места уже давно стали привычными, как и фруктовая жвачка, что перебивала запах табака намного лучше мятной. Хочешь жить — умей вертеться. Хотя в его случае, скорее, успокаиваться. Буш Ичиро в свои пятнадцать уже многое успел понять и смириться. Успел принять свою семью вместе с её обжигающим безразличием, миллион запретов и мёртвую надежду на бурную, «как у всех» молодость. Он хочет стать писателем, но кого это волнует? Он будет либо хирургом, либо никем. В последнее время казалось, что второй вариант лучше. И сейчас, в очередной раз уходя с дополнительных занятий химии, сдав всё раньше, чем планировал учитель, он забивается в угол небольшой городской улочки. Прошло ровно восемь минут, а значит, пора собираться, дабы успеть к ужину. Садящееся солнце едва ли греет, а дорогое опрятное пальто уже давно расстёгнуто. Приходится неохотно кутаться и накидывать шарф, лежащий в стороне. На улице прохладно, да и неудивительно — конец октября, первый снег выпадал… По дороге на горизонте редко ходят люди, а даже если и мелькает уставший работяга да одинокий дедушка, они и взгляда своего не переведут на подростка. Парень устало смотрит вдаль. Остаётся лишь надеяться, что родители не узнают о подобном досуге — скандалов и так хватает. Он медленно тушит бычок о стену, и, бросая его под ноги, поднимает с земли портфель. Совсем нетяжёлый, а идти всё равно сложно. Возвращаться никогда не хотелось. В такие моменты Ичиро много думает, а мысли намного хуже любого яда. Они медленно отравляют тебя, заставляя понимать, насколько ты беззащитен. Перед семьёй, перед контролем… Этого не избежать. Максимум, что он может сделать — грамотно обходить правила, не более. Всё это так откровенно бесит. Шаг, ещё и ещё. Голова болит от сильной нагрузки после школы, а сигареты, кажется, всё только усугубляют. Ну и пусть, хоть курить Ичиро едва умеет — это успокаивает. Как ни странно, чем больше тайн — тем ему легче. Говорят, если скрывать что-то от близких людей, становится тяжело на душе. Может и не врут, но тех самых «близких людей» у него-то нет. Лишь пустые доказательства того, что он всё ещё является отдельной личностью, помогают идти вперёд. Благополучный и весь из себя новомодный район давно знаком. Пустая красота пафосных зданий тоже раздражала — идеальные постройки, сделанные за огромные деньги казались ещё более отстранёнными, чем простые дома. Школа же от нужной многоэтажки находилась ровно в десяти минутах ходьбы и унылого бурчания неизвестной мелодии себе под нос. Красное изогнутое кирпичное строение с огороженным двориком — его остановка, к сожалению. Вытерев ноги у входа, парень здоровается с охранником и проходит к лифту. Двенадцатый этаж. «Спасибо, дорогие родители, что так высоко. Будет время подготовиться к вашим кислым рожам», — саркастично звучит в голове, когда двери вновь открываются, выпуская в светлый подъезд. -Я дома. — Ичиро ёжится от собственного голоса. Режущий, громкий и чёткий. Почти как у отца, ей богу, а на него он уж меньше всего хочет походить… Хотя и мать не лучше. В ответ как всегда слышится такое же сухое «проходи» с кухни. Иногда кажется, что от подобной манеры общения квартира давно должна была покрыться ледяной корочкой. Ичиро терпит. У него просто нет выбора, и он послушно, словно какой-то пёс, кладёт сумку у прохода в комнату, чтобы помыть руки перед едой. Всё как всегда. Сейчас он поклонится родителям, натянув не более чем вежливую улыбку. За ужином его спросят о школе, он покажет идеальные оценки, от него наконец отстанут и… — Ты где был? Он застывает на проходе в кухню. Учительница сдала его? Холодный голос матери за столом — пощёчина. Она пронзительно смотрит своими карими глазами без тени любви к сыну. Ладно. У родителей недостаточно аргументов — Ичиро быстро возвращает невозмутимое выражение лица. — Я решил немного прогуляться. — Он аккуратно, контролируя каждое своё движение, садится за стол. Отец, как всегда сидит во главе, сурово следя за беседой. — Почему нам не сказал? — Ичиро подавляет раздражённый вздох, мысленно давно признавшись во всех своих грехах в далеко не цензурной форме. Как жаль, что этого не получится сказать вслух. — Не хотел вас тревожить. — Он старается говорить так же безучастно, подавляя любые намёки на волнение в голосе. Получалось неплохо, однако родители словно выискивали доказательства, заранее что-то зная. — Какой заботливый. — Теперь уже отец влез в разговор, что не могло не напрягать. Буш-младший сжал кулаки под столом, стараясь не вестись на провокации. Сейчас главное не дать повода, и тогда своеобразная проверка закончится. Однако… — Мы записали тебя на наркотический тест. Слишком уж часто ты, оказывается, так «гуляешь» не пойми где. Глаза предательски расширились, а сердце застучало в два раза быстрее. Конечно, ждать доверия с их стороны было глупо… Однако едкая обида всё равно залила собой всё его тело. Почему у других добрые родители? Почему другие могут чувствовать себя спокойно дома, заниматься своими увлечениями, а он — нет? Да он бы в жизни не притронулся к сигаретам, если бы не назло вечной опеке! Губы сжались в блеклую линию. Агрессия била через край, и казалось, что он вот-вот сорвётся. Да почему он не может просто побыть в покое? — Я другого и не ожидал. — Парень опустил взгляд. — Повторил. — Приказной тон матери не предусматривает молчания. Он будто режет, в очередной раз убеждая Ичиро, что о нём не заботятся, а просто используют для осуществления чего-то в своих собственных эгоистичных желаниях. — Я и не ждал того, что вы оставите меня в покое. — Ичиро, наконец поднял глаза, полные обиды на весь мир. «Битва» проиграна, а значит уже можно не притворяться. И так плохо — хуже уже не будет. Буш. Такая короткая, строгая фамилия, не несущая за собой абсолютно ничего. Подходит семье врачей, но никак не вспыльчивому мальчику пятнадцати лет, который всё ещё мечтает издать книгу. Он никогда не был на месте. Конечно, он же просто мальчик семьи Буш. Не Ичиро даже, а просто оболочка идеального сына. Хотелось кричать, хотелось доказать всем, что он тоже является личностью, но в глубине души он понимал, что это невозможно. Это бесило ещё больше. Звонкий хлопок. Что?.. Ичиро растерянно моргает. Холодный вид матери всё объясняет. Тело будто прошибает током, и исчезнувшая на секунду агрессия сменяется чистой озлобленностью. Ему дали пощёчину, будто какой-то истеричной девушке. Его просто так унижают, а он даже не может ничего сделать. Парень вскакивает со стула, разворачиваясь и уходя в сторону дверей. Ногти больно впиваются в кожу сжатых кулаков, однако, сейчас всё внимание крутится лишь вокруг произошедшего. Он тоже человек, и сейчас доказать это было почти жизненно необходимо. Мать с отцом, коими называть этих людей у Ичиро едва поворачивался язык, кажется, пошли за ним. Буш-младший уже и не обращал внимания. Слова о позоре семьи, о неблагодарности и неадекватном поведении пролетели мимо ушей. Они говорили это слишком часто, чтобы вообще реагировать на попытки «вразумить» сына. — Неблагодарный. Ты не достоин той жизни, которой мы тебя обеспечиваем… Входная дверь с шумом захлопывается, прерывая слова матери. Ичиро на автомате спускается, в этот раз по лестнице, и выходит на улицу. Оказавшись на свежем воздухе получается немного успокоиться и, наконец вдохнуть временную, но свободу. Едва сдерживаемый крик болезненно осел в лёгких. Он устал. И что будет теперь? Ещё более жёсткий контроль? Психолог, для которого Ичиро — не более чем проблемный подросток богатенькой семьи? От этих мыслей становилось мерзко, а ноги вели куда угодно, лишь бы подальше. Дворы сменялись подворотнями, выглядящими всё беднее и беднее. Ветра не было, но кожу всё равно нещадно окутывал ледяной воздух. Парень зашёл на давно опустевшую детскую площадку, будто вышедшую из фильма ужасов, и устало упал на скрипящие качели, что явно были поставлены тут раньше рождения самого Ичиро. Вздох. Он не знает, что делать. Ичиро пятнадцать, и вся его душа запачкана жгучей обидой, что почти граничит с ненавистью. Он — никто, и имя его никакое. Если бы не семья, он не жил бы так богато, не был бы так умён и образован для своего возраста… Но он этого, чёрт возьми, и не просил. Ичиро просто хочет быть ребёнком. Он опустил голову на ладони и тихо проскулил. Буш-младший часто плакал, хоть никогда бы этого не признал. Раньше слёзы хоть как-то помогали успокоиться. Сейчас же это происходило уже автоматически и почти оставалось незаметным для него самого. — Простите, сэр, — Ичиро резко вздрагивает, и качели болезненно скрипят. Парень, быстро вытерев слёзы, продолжает сидеть на месте, не удосужившись даже повернуться назад — именно оттуда исходи голос. В голове мелькает мысль послать куда подальше незнакомого человека. Звук достаточно высокий и робкий, голосок детский — сразу понятно, никакой опасности нет. Буш-младший сверлит асфальт взглядом. Неизвестный ребёнок за его спиной мнётся, это слышно, однако не уходит. Попрошайка, что-ли? Да не даст он ничего, и так всем видом пытается это доснести. — Извините пожалуйста. — Кажется, уже успела пройти минута, перед тем как незнакомый звук раздался вновь. Ичиро почти удерживает себя, чтобы резко не оттолкнуться и не сбить человека. Он неохотно оборачивается, сделав самый недружелюбный взгляд из всех возможных, и… Позади находится самый обыкновенный мальчик. На секунду парень даже растерялся. Ребёнок, лет восьми-девяти на вид, стоял перед ним, растерянно смотря в глаза чуть меньше секунды, прежде чем потупить взгляд и опустить голову. Ичиро редко присматривался к людям, да и не подходил к нему никто, однако, из тех редких случаев, когда к родителям приходили гости с детьми, он понял для себя, насколько они противные. Обычно это были какие-то избалованные, но совершенно пустые сами по себе ребята. Шумные, невоспитанные и совершенно неразумные. Большинство из них было полными, загорелыми после очередной поездки заграницу и одетыми неприлично дорого и вульгарно для своего возраста. Ичиро быстро осмотрел незнакомца — он будто был идеальной противоположностью, не вписывающейся в привычные взгляды. У мальчишки были ужасно потрёпанные и, видимо, обрезанные в домашних условиях светло-русые волосы с выбившейся короткой чёлкой. Выцветшая, некогда синяя футболка со стёршимся принтом свисала с худых, узких плеч и явно не могла согреть в недружелюбную погоду, как минимум из-за размера, что был в два раза больше самого ребёнка. Закатанные штаны также были большими, и держались только за счёт какого-то странного ремня, Ичиро не удивится, если он вообще самодельный. Щёки были нездорово бледными и слегка впалыми из-за явной худобы. Вблизи можно было понять, что с ним что-то не так. Уж слишком болезненный. Мальчик смущённо смотрел на собственные ноги, однако подняв взгляд, будто что-то заметил и стал смелее. — Вам грустно? — Ичиро на секунду опешил. С таким видом, как у этого ребёнка разве что милостыню просить… Может, это какой-то новый способ втереться в доверие, чтобы украсть что-то? В таком случае у Ичиро ничего нет с собой. Однако, чего это он так резко… А, точно. Ичиро раздражённо потёр глаза. Остатки слёз впитались в рукав, а сам парень чуть отвёл взгляд. До чего нелепая ситуация — какой-то мелкий беспризорник увидел, как он плачет. — Что ты тут забыл? — Ичиро наконец выдавил из себя несколько слов, ответ на которые, как ни странно, немного, да интересовал его. Его голос ровный и холодный, почти как у взрослого — только чуть более высокий и мелодичный. Парень так же сохраняет суровость, будто пытаясь напугать мальчика на подсознательном уровне умоляя, чтобы тот, наконец, оставил его. Однако тот лишь улыбается, почему-то наоборот испытывая что-то вроде облегчения от ответа. «Недалёкий какой-то». — Я просто гулял. Тут обычно шумно, а ночью спокойнее.- Ичиро скептично осматривает его. Погулять ночью в неблагополучном районе, да ещё и поздней осенью, когда из одежды одни брюки да футболка. — Поздравляю. От меня-то что нужно? — Вы плакали. — Ребёнок чуть взволнованно смотрит на Буш-младшего. Тот же просто закатывает глаза — лишь простой человеческий интерес не позволял ему сейчас уйти, а воспитание — накричать на мальчика, прервавшего его покой. — Вам плохо, да? Ичиро вздыхает. — А тебе хорошо? — Он неосознанно спрашивает это чуть спокойней, однако сарказм, казалось, будет очевиден каждому. Ну, или каждому, кроме этого мальчика. Мальчик некоторое время задумчиво глядит в одну точку, после чего легко улыбается. Эта улыбка делает его намного более похожим на ребёнка, весёлого и с ямочками на щеках. Как ни странно, даже имея настолько нездоровую внешность, он всё ещё самый обычный. Или… Нет? Ну не похож он на детей в привычном понимании Ичиро. Смотрит своими огромными янтарными глазищами в душу, а вроде и не знает ничего о том, кому предназначен взгляд. Именно янтарными. «Заметил же,» — Ичиро мысленно фыркает. — Да, у меня всё в порядке, сэр. Я счастлив, думаю. Смог выйти погулять… Ичиро цокает. Совсем глупый, и пристал же… Но как бы не было странно ощущать что-то подобное — парень чувствовал лёгкий интерес. Кто вообще этот мальчик? — Ты не знаешь, что такое счастье. — Он ухмыльнулся, а мальчик даже не выглядит обиженно. — А что вы считаете счастьем, сэр? — На секунду Ичиро тупит взор. Странный, непривычный вопрос. — Уж точно не прогулку. — Ичиро усмехается сам себе, а после неожиданно продолжает. — Раз тебе интересно моё мнение, мелкий, счастья не существует. Есть удовольствие, но оно быстро уходит. Парень вздыхает, вновь осматривая свои руки. И зачем вообще он это рассказывает какой-то малолетке? Не поймёт же всё равно ни черта. — Не согласен, сэр. Возможно счастье и мимолётно, но реально. — Мальчик задумчиво произносит это, на секунду глядя куда-то сквозь Ичиро. — И где ты это услышал? — С неким наездом спрашивает Буш. Не любит он каких-то выскочек, которые наслушались умных фразочек и выдают их за свои. — В книжке читал. — Мальчик вновь улыбается, но заметив недовольство на лице собеседника, добавляет. — Я правда так думаю. Ичиро иронично щурится. Этот разговор становится всё более нелепым. — Отстань от меня. Ичиро поднимается с качелей, отворачиваясь от назойливого ребёнка, однако будто зная, что его остановят, не уходит. Так и происходит, слышится сдавленное «стойте!», и он вновь оглядывает мальчика. Тот выглядит слишком уж встревоженно, будто ему, правда, не плевать на жизнь совершенно незнакомого человека. «Ребёнок.» — мелькает в голове Буш-младшего уже без былого раздражения. Такой ребёнок. С ним что угодно сделай, что угодно скажи — не поймёт, поверит. Он ведь тоже был таким. — Мальчик, иди лучше домой. — Устало выдыхает Ичиро. Уж непонятно, что произошло, раз он оказался на улице в такое время, но наверняка его сейчас ждёт взволнованная семья. Наверное, хорошо чувствовать, что тебе есть куда вернуться. Ичиро никогда этого не ощущал. — У меня нет дома. Ичиро удивлённо вскидывает брови, наконец обернувшись. Это что вообще значит? — Я из приюта, сэр. — Мальчик слегка пристыженно добавляет это, будто раскрывая какую-то тайну. Так вот в чём дело. Не так далеко находится небольшой детский приют, бедный и пугающий на вид. Слухи о нём ходят разные, да и большинство воспитанников выходят наркоманами да психбольными, если, конечно, вообще доживают. Что-то не сходилось. — Того, который на Астинной улице? Он знает это здание. Небольшое, хлипенькое… Явно доживает свой век. Рядом с ним бесконечные подворотни и маленькие магазины, где даже подросткам продадут, что угодно. Место так и блещет безысходностью — те, кто живут там вряд-ли когда-то станут хорошими людьми по одной простой причине — там такие не доживают. Даже среди не видавших искренности «примерных» семей, до боли знакомых Ичиро, легче найти кого-то, не утерявшего человечность. Впрочем, мысли парня зашли слишком далеко. Наверное, он всё ещё очень устал, желая попросту отвлечься на что-то подобное. Вздох, усталый, но уже без намёка на злость. — Да, сэр. — Мальчик утвердительно кивает, и Ичиро впервые за день улыбается, сразу замечая удивлённый взгляд. И, чёрт бы его побрал, он и не знает, чему улыбается. Хочется так, вот и всё — совсем, небось, не справляется со всем происходящим. Ну, или с этим странным мальцом и его странной аурой. Простая улыбка, верно? — Не такой уж я и старый, чтобы на «сэр» обращаться. Ичиро я. Пойдём, отведу тебя обратно, а то потеряешься. — Устало, но с лёгкой усмешкой уголки губ скользят вверх по лицу парня. Никогда уж не думал он, что будет помогать сиротам. Непонятное чувство сожаления зародилось а глубине души подростка — обычный ребёнок, да и зла ему не желает. Всё равно хотел пройтись, так что можно и мальчишку вернуть. В каком-то роде это был способ отвлечься, да… А он ведь и правда чем-то помог. Наконец-то в голове уложилась мысль о том, что им интересовались, и это даже льстило. — Хорошо, Ичиро! — Лицо мальчика почти светится — он явно доволен. Чему тут радоваться? Ичиро не понимал, однако слегка дурацкого вида сироты хватило для того, чтобы он наконец успокоился. — А меня Киоши зовут. Приятно познакомиться! Киоши вежливо протягивает руку, что выглядит ещё более нелепо для маленького беспризорника. Однако Ичиро пожимает грязные пальчики, отмечая, что несмотря ни на что они теплее его собственной ладони. — Киоши, значит. Тебе сколько лет-то? — Мне десять. В мае одиннадцать исполнится… — Десять. — Ичиро ещё раз задумчиво оглядел Киоши. Выглядел он так на все восемь из-за своей уж очень нездоровой худобы. Наверное, в приютах с едой туго… — Что-ж, пошли уже, мелкий. Дорогу мне покажешь. Ичиро пожимает плечами. На секунду хочется просто протянуть руку и растрепать чужие волосы, но он не делает этого — не кот же, всё-таки, перед ним. Киоши радостно кивает, уже попутно что-то говоря. Возможно, это и правда значило что-то для обоих.