Ликорис и лезвия

      Когда Блэйд очнулся от терзающих тело объятий лезвия, его голова была больна и туманна, но те яркие лазурные глаза, выражавшие экзистенциальный ужас — все еще стояли картинкой перед мутным взглядом. Его глаза были затянуты красным маревом, мир вокруг был словно до конца не стертый карандаш, отчего бумага под напором ластика скомкалась так же, как и вся душа Блэйда превратилась в сжатое чудовище, пораженное Марой. Он ощущал как Луна своими белесыми лучами касается его истерзанного тела, как пробирается сквозь каждую застывшую в бесконечности жилку и оседает безумием в мозгу. Холодный ветер касается белой кожи, но Блэйд только и может, что представлять его дуновение, хотя на деле не чувствует даже легкого прикосновения. Навсегда заточённые — в клетке чудовищного проклятия бессмертия — чувства больше никогда не увидят свет; никогда больше Блэйд не ощутит мир и его ласк. Тело ломает от безысходности, голова гудит мотором звездного ялика, все жалкое существование больше не кажется таким радушным, каким представлялось в моменты жизни. Он с силой садится, оперевшись руками о землю, чтобы совсем не согнуться от рези. Раны на его теле затягиваются, но с ними приходит обморочная боль, растекающаяся по конечностям, словно вино по гортани. Разум обомлел от жуткого пейзажа вокруг, когда глазам удалось на сладкий момент различить окружающее. Блэйд помнит каждую свою мысль в ту секунду, как перед глазами картинками возникали самые ужасающие желания, как кровь вскипала от гнева от совершенно неясного желания причинить кому-то боль. Неизвестные эмоции давили на ослабевшие плечи умершего Инсина, отзываясь тяжелыми застывшими слезами.       Блэйд помнит, когда вновь оказался на Лофу Сяньчжоу. Глаза пронзила резкая колющая боль, словно сотни игл влетели в глазные яблоки. Цзин Юань слишком ослепил его, навеяв и разворошив умершее прошлое. Блэйд ненавидит свою не заснувшую память — она помнит каждый мелкий кусочек из той дышащей и пышущей жизни, и совсем забывает, что происходит после мучительной смерти. Взгляд Цзин Юаня полон сожалений, янтарный блеск его почти обеспокоен, но огрубевшие черты лица все так же спокойны, словно безмолвная фигура на шахматной доске. Блэйд знает, что генерал невинен, знает, что он не марал свои руки в смертных грехах, но не может задержать взгляд на нем дольше половины секунды. Что-то внутри рокочет и отравляет разум, вновь гнев мешается с застывшей кровью. Цзин Юань хочет помочь, но Блэйд забыл, что значит данное слово — помощь ему как мертвому припарка. Хотя, он уже мертв. Генерал долго сидит возле его решетки, не может подобрать нужных слов. Отдельные фразы слетают с побледневших губ его и тут же растворяются в холодном воздухе, в мрачной атмосфере злобы и Мары. Блэйд закрывает веки — слышать медленно текущий мягкий голос для него сродни сотням смертей его, которыми наделила его такая же грешница, как сам он. Янтарные глаза генерала впервые теплятся совсем ужасающим волнением, когда на Лофу Сяньчжоу прибывают некто из Звездного Экспресса — последнее, что помнит Блэйд с того промежутка времени.       Инсин ноет где-то на задворках памяти, создает нарывы на чистом сознании; Мара постепенно вытесняет звенящую пустоту, вновь порождая мнимые осколки прошлого. Блэйд видит умиротворенные, почти что стальные, лазурные глаза, их легкий взор всегда оставался следом на еще светлой душе; оттопыренные острые уши чувствуются теплом под пальцами, когда Инсин ребячески шлепал по ним, чтобы вызвать всплеск такого нежного и напускного недовольства; теплота, что везде следовала за ним наручем, кажется, все еще остается жива в припадках безумия Мары. Блэйд ломает себе пальцы, смеется истерически, почти на срыве в беспросветную умалишенность. Однажды «Шепот Духа» не сможет сдержать всю грязь в нем, тогда душа наконец разорвется на сотни мелких бабочек, выпорхнет из ненужного, пришедшего в негодность тела, тогда Инсин не будет скрестись как кошка под дверью, наконец умрет в этой пучине забытия. Блэйд даже радуется такому исходу, но голова вновь ломается от боли, когда его глазам открывается тот, кто должен давно заплатить по счетам.       Дань Хэн помнит свою прошлую жизнь лишь мутными картинами, но чувствует, как иногда Дань Фэн теплится у него под сердцем, норовит выскочить и явить всему Сяньчжоу свою гнилую фигуру. Блэйд узнает в ярких лазурных глазах Верховного Старейшину, но в ответ на него не смотрят с такой же глубокой влюбленностью. Дань Хэн не совсем уверен, что признает человека перед ним, но пронзивший сердце меч говорит за все. Блэйд приходит в смешанный с затуманенным разумом экстаз, когда взгляду вновь является лик его Иньюэ-цзюна, такого далекого, но родного. Инсин цветет ликорисом, прорываясь сквозь окоченевшую чернь души Блэйда и снова взгляд утопает в красном мареве, вновь тело пронзает сотни холодных ударов клинков, снова перепуганные глаза Дань Фэна, снова еще юный Цзин Юань и снова эта дышащая жизнь. Кровь в жилах словно вновь начинает бурлить, Блэйд впервые за долгое время чувствует, как горечь растекается по членам, как злость отступает куда-то в темный угол, а на смену ей является печаль. Но он остается стоять на ногах, пусть сейчас Мара одолевает его, но грешник перед ним — должен отплатить по счетам.       Блэйд теряется, когда заканчивается их миссия, когда Дань Фэн не проснулся в этих знакомых, но таких чужих глазах. Ему больно. Его распирает от совсем живых чувств, тех, которые всякий раз чувствовал Инсин, пока продолжал дышать. Смерть не отпустила боли, она продолжает держать ее в крепких объятиях, то и дело являя ее Блэйду, чтобы вновь показать свое превосходство над его жалким существом. Первопроходец, мило крутящийся возле Дань Хэна, вызывает большее желание разрезать целую вселенную надвое, оголив самое ее пекло, чем ненавистный Блэйдом, но любимый Инсином Дань Фэн. Блэйд отчего-то хватает Дань Хэна за запястье, утягивая в узкий темный переулок, когда экипаж Звездного Экспресса наконец удаляется. Он не понимает к чему действует, но Инсин настойчиво перенимает владение телом, с силой прорываясь через смерть и освещая каждый сантиметр холодного тела сотней ветвистых ощущений. Дань Хэн спокоен, как Дань Фэн, но слишком другой, чтобы им называться.       — Я не Дань Фэн, — повторяет Дань Хэн, пока всматривается в широкую спину Блэйда. — Дань Фэн мертв. Я понимаю твоего желания отомстить ему, и внимаю тому, что именно мне предстоит искупить грехи его, но к чему ты пытаешься ускорить процесс?       Блэйд не находит слов, ведь не его желание заводить разговор, не его желание находиться рядом с кем-то родным. Он жмурит глаза, сжимая руки в кулаки. Обернувшись через плечо на Дань Хэна, оглядывает его с ног до головы, отмечая желания вновь ударить по оттопыренным заостренным ушам, но впервые затыкает бушующую Мару. Его взгляд в момент приобретает холодную дымку, метает лезвия и вовсе не отражает мягкий пламенный цвет радужек. Он уходит, так и не проронив ни слова. В голове звенящая тишина, и только разрывающийся от рыданий Инсин пробивается рассветом сквозь мглу на душе, потому что он думает, что жив. Потому что его сердце крошится от улыбки Дань Фэна, обращенной к другим.