Замена в третьем тайме

Она посмотрела на него с легким укором. Так смотрела на него мама порой, его наивная мама с советским воспитанием и мягкой улыбкой. Мама не умела на Витю злиться по-настоящему, умела только тяжело вздыхать и смотреть снизу вверх. Мамин взгляд говорил: «Ну что ж ты творишь, сынок!» Оля злиться очень даже умела. Витя попадался ей под горячую руку не раз, прикрывая загулявшего Белого. Чего он только о себе не выслушал, и что «кобель как мой», и что «совести нет». Оля ругалась интеллигентно, красиво, но за годы рядом с Сашей Беловым приобрела стальной, командирский тон. Он был ей очень к лицу. — Ты врать не умеешь. — Сказала, наконец, Оля, улыбаясь. Пчёла пожал плечами, смущенно пряча взгляд. — Ну так что, с кем он? — Да ни с кем… — он сделал вид, что хочется курить. Оля, видимо, войдя в образ, повелительно щелкнула пальцами. — Дай мне тоже одну. — Её нежный голос совсем не вязался с этим жестом. — Все вы, мужики, одинаковые. — Она говорила с ним буднично, без намека на обиду или гнев. — Да прямо-таки все? — Пчёла усмехнулся и оглядел её фигуру быстрым, внимательным взглядом. — Ну вы-то точно, два сапога пара. — Она улыбнулась ему одной из своих широких, фальшивых улыбок, определенно натренированных годами. — Космос туда же. Только Фил золото… Она вдруг помрачнела и отвернулась. Они курили молча, прячась от неловкости паузы за затяжками. — Как малой? — Пчёла, не выдержав молчания, решил заговорить о Ване. Оля всегда становилась чуточку добрее, когда кто-то спрашивал её о сыне. — Хорошо. На скрипке играет. — Она и впрямь едва заметно улыбнулась, а взгляд немного потеплел. — Пчёлкин, не юли. На вопрос ответь мне уже. Только честно, не держи меня за дуру. Витя недовольно сморщился и бросил бычок в снег. — Понятия не имею, кто она такая, честно. Мы вместе в казино были, я уходил они у бара сидели. Не знаю даже, как звать. — Понятно. И было в этом Олином «понятно» столько грустного смирения, что Пчёла испытал жгучую обиду. — Если ты спросишь меня, — он вдруг повернулся к ней лицом и заглянул прямо в глаза, — то он конченый, от такой женщины налево ходить. — Спасибо за поддержку. — Оля снова улыбнулась, елейно и фальшиво, потушила сигарету о мусорное ведро и туда же её выбросила. — А мусорить нехорошо, Витя. Она аккуратно спустилась по ступенькам к припаркованному на обочине черному «мерину». Макс, наблюдавший за их беседой издалека, тут же поспешил на водительское. Витя смотрел вслед её удаляющейся фигуре и думал о всём, что он так и не решился сказать. Что, каким бы Сашка не был отличным другом, он неуч и троечник, и совсем Оле не пара. Что ей не обязательно терпеть от него любые унижения, только из-за того, что у них есть общий ребенок. Что она заслуживает кого-то получше. «Кого-то вроде меня?» Он насмешливо хмыкнул сам над собой. Он явно не лучше Белого. Как там говорят, шило на мыло? Но как же ему хотелось для неё быть лучше! Лучше Белого, лучше самого себя. Чтобы ей не приходилось выспрашивать у друзей, с кем сегодня спит её муженек, возвращаться домой и рутинно отвечать, что папы сегодня опять не будет. Пчёла часто гнал от себя эти мысли, потому что они вызывали у него сильную злобу на Белого. Он думал тогда: муж из тебя говно, Белый, и отец из тебя говно. Зачем тебе такая чудесная семья? Красавица-жена, сын, похожий на маленького ангелочка? Нихуя ты не ценишь, Белый. Если бы он, Витя Пчёлкин, был на твоём месте… Тут он обычно вспоминал, что он не на его месте, и размышления заканчивались. *** Какая-то птичка на хвостике принесла Белому, что Пчёла крыса. Пчёла, конечно, Белого не предавал и не собирался, но он также знал, что если какая-то мысль застряла у Белова в голове, её никакими клещами не вытащить. Ему срочно, немедленно был нужен союзник. Он косился опасливо на таксиста и вертел в руке сраный красный цветок. Обычная, будничная поездка грозила закончиться для него виселицей. В мобиле нудные, долгие гудки. Он сам не заметил, как зашептал себе под нос, как мантру, одно слово: «давай, давай-давай-давай…» — Алло? Витя поймал себя на мысли, что звонит Оле просто так. Он почувствовал себя перепуганным ребенком, который зовет маму, когда ему страшно. Ну что в самом деле Оля могла для него сделать в этой ситуации? Если Белый в обычное время её мнение ни во что не ставил — что должно было поменяться? Но её мягкий, нежный голос в динамике мобилы успокаивал Пчёлу. Они договорились встретиться немедленно, в зале случайной аптеки на Калужском шоссе. Провизор в окошке зыркнула на Витю недовольно, заметив, что тот не собирается ничего покупать, и лишь стоит, ссутулившись, у дальней стены. Пчёле было плевать. Он чувствовал, что это может быть его последний шанс увидеть Олю. Она была, как всегда, совершенно роскошна, в норковой шубе, обильно припорошенной снегом. Витя вспомнил, как однажды в детстве назвал маму «Снегурочкой», когда та пришла в своей дешевенькой заячьей шубе с мороза, усыпанной снежинками. Мама любила эту глуповатую историю рассказывать гостям. Оля покосилась на провизора, и лишь через минуту заметила широкие полы Витиного пальто в дальнем углу и знакомый пестрый шарф. Цокот её каблуков о плитку отзывался у Вити в груди ёкающим сердцем. — Чего хотел? Витя пугливо бросил быстрый взгляд Оле за спину. — Послушай, с этим взрывом… Все стрелки на меня сошлись, а я не при делах… — Да это бред какой-то! — Оля скрестила руки, невольно ёжась. — Это не бред, а правда жизни. — Ну с вами не соскучишься… Витя нутром чуял, что времени у них в обрез, поэтому вместо долгих уговоров аккуратно взял её за рукав шубы и горячо прошептал, глядя прямо в глаза: — Просто знай, что бы ни случилось, что бы ни случилось… Я этого не делал. Оля подняла на него ответный взгляд, в котором не было ни осуждения, ни сомнения. Пчёла чувствовал, без слов, что она полностью ему доверяет. Вот так ирония — одна из всех, она ему до последнего верит. — В любом случае, меня сейчас грохнут, — вдруг добавил Витя холодно, — я знаю, что я говорю. Не первый год замужем. Оля не улыбалась, но в её огромных голубых глазах мелькнула знакомая Вите искорка. — Ты ошибся. Это я не первый год замужем. Витя против воли широко улыбнулся в ответ. — Эх, ребят, ну что же вы делаете… Пчёла сдержанно хмыкнул. Так всегда причитала мама, особенно когда он «снова со своими бед натворил, Лариса Васильевна жаловалась». Он сам не знал, почему видел так много знакомого в Оле. — Ничего. Ладно, иди. Хотя, погоди! — Витя вдруг спохватился, вспомнив про помятую на нервах гвоздичку в руке. — Держи. Красивый цветок красивой… Он замялся, вдруг поняв, что это будет звучать либо неловко, либо флиртующе. — Красный… для любви… кхм. — Он понял, что сам себя закапывает с каждым словом, потому благоразумно решил замолчать. *** Когда Оля позвонила ему на мобилу, он отсыпался после очередного «корпоратива». В этот раз они с Космосом развлекали иностранную делегацию и перебрали настолько, что вплоть до трех часов следующего дня лежали трупами. Пчёла даже не мог понять сначала, откуда звенит. Оказалось, мобила была аккуратно спрятана под подушкой рядом. Болезненно поморщившись, он поспешил снять вызов. Звук на том конце мигом его разбудил. Оля негромко всхлипывала в мобилу. — Слушай, ничего не говори, можно я поговорю просто? — её голос звучал сдавленно из-за слёз. Он едва различимо помычал, чтобы показать своё согласие. — Я так его ненавижу… — Оля сделала короткую паузу. — Я так его иногда ненавижу, что представляю, как возьму один из его стволов и прострелю ему голову. Как я могла согласиться выйти за это… за этого… Оля громко шмыгнула и судорожно вздохнула. — Какой дурой конченой я была, надо было сбежать в первый же день, когда нас на нашей же квартире подорвали! Да что там, идти на свидание с ним… у него ориентировки висели по всей Москве! Господи, почему я была такой идиоткой? Кто угодно был бы лучше этого… этого зверя, этой мрази! Когда я смотрю на него, мне хочется кричать во всё горло, мне хочется расцарапать ему лицо, ненавижу, как же я его ненавижу! Выкрикнув последнюю фразу, Оля надсадно зарыдала. Витя глядел перед собой, шокировано и потеряно. — Хочешь, я приеду? — быстрее, чем успел подумать, сказал он. Оля мычала сквозь всхлипы, как раненный зверь, что-то похожее на согласие. Пчёле этого было достаточно. Когда он увидел её лицо, опухшее и розовое от долгого плача, что-то мучительно ёкнуло у него внутри. Она ничего не объясняла, а Пчёлкину и не нужны объяснения. Он просто сидел рядом с ней, держал за руку и молчал, пока она тихо, надсадно плакала. *** В ту ночь, когда Космоса не стало, Витю спасло лишь чудо. Чудом этим была забытая в банкетном зале барсетка. В его пьяную голову залетела тогда шальная мысль забить и поехать домой — чай не сопрут. Но что-то удержало. Он хлопнул друга по плечу, улыбнулся одними глазами и попросил подождать у подъезда. Больше он живым Коса не видел. Он стоял с онемевшим от мороза и шока лицом, и смотрел на то, как Белый кричит не своим голосом, обнимая убитого Космоса. Всё это было похоже на пьяный сон. Будто он снова перебрал на очередном корпоративе, и видел привычный для себя алко-кошмар. Он почувствовал, как в его правую руку что есть силы вцепляются тонкие пальцы. Он обернулся и увидел Олино лицо. На нем читался страх — нет, ужас. Будто она поняла наконец, что всё до этого было детскими сказками, и теперь-то только началась суровая, взрослая реальность. Утром они узнали, что Фила тоже не стало. *** У Вити Пчёлкина была такая привычка — когда он волновался или задумывался, он часто перебирал что-то в руке, или потирал пальцы. Пацаны его дразнили в детстве, типа он муха, лапки потирает друг о друга. Сейчас он вертел в руке четки и смотрел перед собой. Ему нужно было безопасно довезти Олю и Ваню до аэропорта и посадить на самолет. Личная просьба, «тебе, как последнему живому брату моему», от Белого. Он не знал, что задумал Белый, но судя по его интонациям, ничего хорошего. Мир вокруг начал меняться слишком стремительно для него. Всего пару дней назад он попрощался с лучшими друзьями, а теперь должен попрощаться с Олей. Возможно, навсегда. Теперь уж он своих шальных, влюбленных мыслей не слишком стеснялся. Какая разница-то, ещё какие-то пару часов, и Оля улетит. Оля, Оля, Оленька. Когда Белый познакомил её с друзьями, он сразу подумал о том, что тот отхватил себе модель. Оля оказалась не моделью, а скрипачкой, образованной «девушкой из высшего общества». Он тогда подумал — разбегутся. Любовь любовью, а Белый ну совсем ей не ровня. Он-то Саню знал много лет, и понимал, что тот меняться ради бабы не будет ни под каким соусом. Когда он начал измываться над Олей, Витя мог только смотреть со стороны. Несмотря на все подозрения Белого, на его пьяные подколы (он, видимо, замечал тоскливые взгляды Пчёлы в сторону Оли), он ни разу черту не пересёк. Даже когда Белый окончательно оскотинился, он уважал его как брата. Как непутевого, расхлябанного, но всё же своего. Он бросил быстрый взгляд в зеркало заднего вида на Олю и Ваню, и неожиданно натолкнулся на ответный Олин взгляд. Покраснев («Как мальчишка», — подумал он), Витя снова уставился перед собой. Он должен был оставить Олю с сыном у паспортного контроля. Дойдя до заветных кабинок, он неловко развел руками и пробормотал что-то вроде: «Ну вот, давай прощаться!» Оля поджала губы, будто сдерживая слезы, и буквально бросилась к нему на шею. Витя замер, опешив, но потом неловко приобнял Олю в ответ. Он чувствовал ладонями, как бешено колотится её сердце. — Всё будет хорошо, — негромко, утешающе произнес он, не зная, что ещё сказать. — Вить, ты пиши нам, ладно? — Оля сказала «нам», но таким тоном, будто имела в виду «мне». — Я и звонить буду, и телеграммы отправлять. Факсы, открытки, голубей. — Он услышал её нервный смешок и почувствовал, что и у него глаза вот-вот будут на мокром месте. — Береги себя, — прошептала Оля, поднимая на него глаза. Уж что-что, а этот нежный, теплый взгляд он перенести не мог. Нервно сглотнув, Витя оторвался от Оли и, развернувшись, быстро ушел прочь, не оборачиваясь. Едва он вышел из зала паспортного контроля, Витя услышал звонок мобилы. Он достал телефон из кармана — это был Белый. С огромной тревогой на душе, он принял вызов. — Да Сань, всё пучком, они проходят паспортный, хвоста не было, — быстро отчитался он. — Вот ты дурачок, Пчёлкин, а если б это был не я? — Насмешливо спросил Саша, и Витя испытал безумное облегчение. — Я верю в лучшее, — отшутился он. — А я знаю, ты всегда был… как это называется… — Оптимистом? — Во-во, точно. Голос у Белого был полон веселья и задора, что сбивало Пчёлу с толку. Он же знал, что любая из задумок Белого наверняка была бы смертельно опасна. Неужели он справился и теперь в безопасности? — Слушай, Вить, — снова заговорил Белый, — руку в левый карман пальто сунь, по-братски. Пчёла, немного удивившись, тем не менее просьбу выполнил. В руках он держал билет на самолет. — Это мой подарок на дорожку, — со смешком в голосе протянул Белый. — Это что? Пчёла и так знал ответ. Он почувствовал, как глаза наполняются жгучими слезами. — Мы с Олей… как это назвать. Несовместимы. — Белый сдержанно хмыкнул, — вам на роду написано вместе лететь. — Саня… — Да я без предъяв, — спокойно отозвался тот, — я просто не дурак, понимаю всё. Да и по чесноку — мне так спокойнее будет. Ванёк тебя любит… — Ебало завали. Витя и сам от себя не ждал таких гневных, холодных интонаций. Но всё это было так неправильно, что он не мог принять такой «подарочек на дорожку». — Ты всё разгребешь — со мной, да? И прилетишь. К семье. — Он старался звучать уверенно и грозно, но голос против воли подрагивал от слёз. — Да куда мне сейчас лететь? — миролюбиво протянул Белый, — Витя, тут вариантов не ахти. Либо ты летишь сейчас, либо мы оба — тю-тю. Пчёла и сам это понимал, но отказывался верить. — Я тебя не брошу. — Пчёла, харэ в рыцаря играть, лады? Я тебя как брата прошу. Я двоих потерял уже, не могу потерять третьего. Витя нервно вздохнул и провел по лицу рукой. — Я не могу, — признался он. — Можешь, Витяй, всё можешь, — Белый говорил с ним ласково и приветливо, как в старые-добрые времена, когда они вдвоем допоздна мяч во дворе гоняли, — это моя последняя к тебе просьба, брат. Пожалуйста. Пчёла оглянулся. У него вдруг возникло сильное ощущение, что Саня где-то рядом, в толпе. — Че ты крутишься, всё равно не увидишь, — шутливо прокомментировал это Белый. — Не показалось, значит… — Я не просто так прошу, Витя, — впервые голос Белого звучал очень серьезно, — мне нужно, чтобы у них там была поддержка какая-то, помощь. Защита. Врубаешься? — Врубаюсь. Пчёла поднял к глазам билет. — И поторопись, там регистрация началась уже. Пчёла помолчал, после чего произнес негромко: — Пообещай мне кое-что, Белый. Если ты из этого говна живой выйдешь, ты нас найдешь. — Да о чем базар, — Белый звучал так довольно, словно уломал Пчёлу на караоке с девками в пятницу. — Жизнью жены и сына пообещай. Витя обычно не был так драматичен, но сейчас будто бы было можно, даже нужно. — Обещаю. — Мы будем тебя ждать. — искренне, с жаром пробормотал Пчёла. — Знаю, брат. — Тогда выживи, сукин ты сын. Он услышал в ответ смешок и короткие гудки. Билет был рядом с Олей, в проходе. Когда увидела его в самолете, сдержанно охнула, прижав ладони к лицу, как удивившийся ребенок. Витя неловко улыбался в ответ, сам не зная, что сказать. Он решил, что придумает объяснение, когда они прилетят.