Глубоко внутри

Ци Жун сказал, что это будет почти не больно. Ци Жун смотрел на него такими большими, влюбленными глазами, что Лан Цянцю просто не мог не поверить в его слова. Ци Жун так долго и так искренне его просил, что он не смог отказать. Ну вот никак не смог. Ци Жун аккуратно, почти нежно укладывает его на спину, поправляет ему волосы, бережно снимает с него почти всю одежду, впервые, кажется, не пытаясь ее порвать на мелкие кусочки. Цянцю на тонком матрасе неудобно, но это лучше чем пол. Они долго выбирали место и решили, что любая нормальная кровать в итоге будет слишком грязной, а простой пол — слишком жёстким. Пришлось думать дальше. Холодные тонкие ладони проводят по его телу сверху вниз и обратно, и он невольно вздрагивает. Ци Жун приподнимает его голову, совсем немного, только чтобы без слов попросить смотреть себе в глаза. Он это любит. Ему нравится наблюдать, как все чувства, ощущения Лан Цянцю светятся и переливаются, сменяют друг друга и разгораются, затухают медленно-медленно без ведома своего владельца — и всë в этих светлых глазах. — Ты же знаешь, что делаешь? — он старается придать голосу твердости, спокойствия, но все равно срывается, также, как руки покрываются холодным потом. Он так не хочет, и Ци Жун смотрит на него с усмешкой в глазах, но вслух все-таки не говорит ничего. — О, конечно знаю, — демон говорит так приторно-сладко, и сразу становится понятно, что ничего он не знает. Цянцю так и думал, что Ци Жун только мечтал об этом, только, может быть, видел где-то, но сам никогда не пробовал. И все равно он отдает себя в эти руки, которые так многое хотят сделать, но так мало действительно умеют. — А знаешь, я же все-таки не собираюсь тебя потом целиком варить или запекать, поэтому, не буду тратить слишком много времени на все твои внутренности. Просто заберу пару органов, ладно? За аккуратность только не отвечаю, — Ци Жун улыбается, а потом берет с пола один из своих кинжалов. Тонкое лезвие, малахитовая рукоять с золотым узором — Цянцю сам ему нашел и подарил. А сейчас острие этого кинжала аккуратно, почти не касаясь кожи, приводит ровную линию от низа живота и до груди, и дальше, останавливаясь в маленькой ямке между ключицами и чуть надавливая так, что появляется одна-единственная капелька крови. Ци Жун облизывается. — Но может быть, после такой красоты мне захочется есть, поэтому я чуть позже отрежу все-таки от тебя пару кусочков себе на ужин, — и смеется тихо-тихо, даже спокойно, не так, как привыкли его слышать все остальные. Смех почти нежный, и Лан Цянцю невольно начинает волноваться еще сильнее, краснеет потому только, что его назвали «красотой», что Ци Жун так любит все его тело, целиком. — А может даже... — Делай что хочешь, — голос совсем слабый, и Цянцю уже этому не удивляется. Ци Жун заставляет его чувствовать так много, что сил ни на что больше не хватает. А демон улыбается ему довольной улыбкой, и проводит языком по острым кончикам зубов, словно показывая, чем именно он Цянцю собирается есть. А Цянцю и знает, и даже помнит ощущения от прошлого раза, и почти хочет снова это почувствовать, несмотря на всю боль. — Тогда пусть это будет для тебя сюрпризом, — Ци Жун смеется, и Цянцю неуверенно улыбается ему в ответ. От таких слов ему становилось немного не по себе, но с другой стороны, именно за это он так любил. Не знать, что случиться дальше и просто довериться тому, кто в жизни ни единого правдивого слова не сказал. Хотя нет, три честных слова подряд Ци Жун сказал как-то раз самому Цянцю, но это было маленькое исключение из правил. Ци Жун выбирает из своей коллекции другой нож — длиннее и острее, уже не для красоты, а для работы. Этот тоже Цянцю дарил — с золотыми украшениями на лезвии и бронзовой рукояткой, перевязанной кожей. Он должен резать хорошо, быстро, у него длинное и тонкое лезвие, которым можно хоть узоры рисовать, было бы на чем. Первым делом Ци Жун аккуратно вспарывает его живот, ровной линией проходясь от паха до начала ребер. Цянцю дышит чуть быстрее, чем обычно, чувствуя легкий холодок, каждым нервом ощущая тонкий металл внутри себя, а потом кровь, медленно ползущую вниз от краев раны. Потом Ци Жун ведёт ножом дальше, по костям грудины, не пытаясь ее вспороть, разломать на части, а просто надрезая так, чтобы показалась кость. И эта линия идет почти до шеи, дальше демон останавливается, замирает на пару секунд в раздумьях и заглядывает Лан Цянцю прямо в глаза, читая там и сдержанное желание, и сдержанный же страх. Они как-будто играют в гляделки на его тело, но победителя нет — Цянцю глаза прикрывает, Ци Жун — отводит, и горло остается нетронутым. Слишком тонкая работа, слишком опасная для такой игры. Поэтому Ци Жун возвращается вниз, обводя пальцами края раны с двух сторон, немного приоткрывая ее, как одежду. Залезает руками и ножом внутрь его живота — хорошо, что ногти короткие — и начинает что-то там ощупывать, искать, за что же первым ухватиться. Думает недолго, скорее, долго смотрит, наблюдает, как органы пульсируют, подчиняясь сердцебиению, и как из раны выделяется все больше крови: откуда она только берется? У Цянцю начинают дрожать плечи, и он даже не пытается это скрыть или остановить — Ци Жуну нравится, когда он показывает все свои эмоции, выражает все ощущения. Хоть через слова, хоть через действия, а лучше все вместе и сразу. А потом Цянцю чувствует резкую боль снизу, чуть приподнимает голову, но все равно не видит, что это; а боль перестает быть резкой, как-то странно замедляется, начинает тянуться и тянуться, и это ощущение хуже всего, что он когда-либо испытывал. Когда боль быстрая, ее нужно пережить и успокоиться, а когда внутри тебя болит, болит, болит одинаково, и не становится сильнее, и не прерывается, каждое мгновение эта тягучесть давит все сильнее, и боль невыносима. Цянцю раскрывает губы и тихо-тихо стонет, почти всхлипывает, потому что чувство снизу не исчезает. Он даже не понимает, что может так тянуться. Потом это прекращается, и по всему телу раздается только легкий, быстрый удар — внутри него что-то перерезали. Цянцю снова поднимает голову и видит, что Ци Жун кольцами складывает рядом с ним его кишки, и понимает, что же могло так тянуться. Но, к счастью, уже вытянулось, и теперь уже демон сам тянется к чему-то другому. У Ци Жуна все ладони в крови, и запястья тоже, и на щеках что-то мокрое тоже, кажется, есть, но он за этим не следит. Цянцю внутри невероятно красивый, даже лучше, чем снаружи. Он блестит, весь течет, весь переливается, дёргается, медленно двигается, сам того не замечая. Демон уже облизывается, но в кои-то веки проявляет терпение и ждет. Еда будет после, сначала — маленькая выставка. Цянцю как произведение искусства, живой и горячий, обжигаюающий и согревающий изнутри гораздо лучше своих каменных статуй. Ци Жун в жизни ничего красивее не видел. Потом он один за другим начинает доставать другие органы, отрезает аккуратно, откладывает в сторону. Цянцю каждый раз чувствует ту же вспышку боли на секунду, холодок металла, который, кажется, совсем не согревается с течением времени, и видит довольную улыбку Ци Жуна, когда тот вертит в руках очередной орган. Часть из них он не знает, никогда не уделял слишком много времени теоритическим наукам, только боевым. В конце концов Ци Жун вычищает всю его нижнюю часть, оставляя нетронутой только грудь, и еще через какое-то время добирается до позвоночника. Кость не блестит, только кровь на ней посверкивает, и Ци Жун наклоняется вниз, погружаясь лицом в чужой живот и проводит языком по этой кости, снизу вверх, несколько раз. Цянцю не чувствует прикосновения языка, только теплое дыхание где-то внутри себя, чуть щекочущие его прикосновения губ в некоторых местах. Ци Жун так нежен, что у Цянцю дыхание перехватывает, что он просто не может себя сдерживать и касается своей рукой чужих волос, чуть сжимая их в кулаке, притягивая еще ближе к себе. Ци Жун все понимает, покрывает поцелуями что-то внутри него, кусает легонько позвоночник и мясо, и мышцы, а потом поднимается немного выше, проходясь языком по кончикам ребер, стараясь достать языком до легких, что-то там такое вылизывая, о существовании чего Цянцю даже не знал. Он дышит глубоко, медленно, думая о том, как это сейчас чувствует Ци Жун внутри него, и ещё сильнее тянет его длинные волосы, сам не понимая, что делает. Ему то-ли больно, то-ли хорошо, так, что звезды перед глазами, и из горла вылетают странные звуки, нечто среднее между стонами и криками. Он хрипит, дергает случайно волосы Ци Жуна, не зная, как еще выплеснуть свои ощущения, и внезапно все прекращается. — Ты чего-то от меня хочешь? — демон поднимает голову, и рука Цянцю сама отцепляется от волос и падает обратно. Он знает, что Ци Жун не любит, когда его тянут за волосы, но ничего другого не нашел. А Цянцю забывает, как говорить, только смотрит долго на лицо Ци Жуна, выпачканное в крови почти полностью, и не знает, как он вообще может описать свои чувства. А демон улыбается ему и осторожно проезжается бёдрами по его паху, словно Цянцю ощущений мало. Бог от неожиданности ахает, а Ци Жун только смеется, смотрит на него влюбленными глазами, и снова немного наклоняется. Он просовывает ладони под чужие ребра, и Цянцю от этого ощущения вздрагивает. Пальцы проходятся над его легкими, над его сердцем, как только места хватает? А потом руки Ци Жуна резко поднимаются. Цянцю чувствует, как его грудину вскрывают в буквальном смысле, выламывая ребра и разрывая еще сильнее кожу, он слышит, как громко трещат его кости. Руки Ци Жуна сильные, хоть и с тонкими запястьями и маленькой ладонью с короткими ногтями. Ци Жун вообще весь худой, скорее, сам сломается, чем кому-то что-то сломает. Но он так только выглядит — не зря же он демон. Потом Ци Жун начинает осторожно вытаскивать все кусочки ребер, медленно доставая и откладывая в сторону по одному, то из кожи, то из легких. Цянцю становится тяжело дышать, особенно когда в его легких образуются дырки. Не сказать, что ему это нужно, но привыкнуть трудно, никак не получается. Он кашляет, и на его губах появляется кровь, которую Ци Жун быстро слизывает с довольной улыбкой. Все это занимает немного времени, потому что хоть осколков костей и много, но демон работает быстро и аккуратно. Кажется, что не в первый раз, но Цянцю не спрашивает — ему кажется, что заговорить он не сможет никак, и от любой попытки начнет задыхаться только сильнее. Но проходит еще пара минут и попытки справиться с продырявленными легкими прекращаются. Ци Жун снова достает кинжал, на этот раз коротким узким лезвием, похожим на иглу, и с рукояткой из черного дерева — тоже Лан Цянцю дарил, причем совсем недавно. И этим маленьким ножиком он осторожно вырезает из груди бога легкие, быстрыми и точными движениями поворачивая внутри лезвие чуть-ли не по кругу. Цянцю даже боли почти не чувствует — то ли привык, то ли Ци Жун так бережно с ним обходится. В конце концов он их достает и сразу же откладывает в сторону — не очень аппетитно выглядят. Зато вместе с ними несмотря на всю осторожность он вытаскивает окончание какого-то крупного кровеносного сосуда, из которого теперь течет сильной струей. Он берет этот конец в рот, пачкая губы ярким красным, обводит языком и начинает посасывать, словно природного напора ему недостаточно. Кровь течет ему в рот ровно, а он улыбается и пьет ее, как вино, радостно улыбаясь Цянцю, пока она стекает по его подбородку внизу к шее. Ци Жуну сладко, приятно, но он быстро отрывается, потому что кровь — это, конечно, приятно, но у него остался десерт. Он убирает кровоточащую трубку, сворачивая ее и кольцами складывая куда-то в низ живота Цянцю. Тот чувствует, что внутри него что-то теперь течет, проливается и наполняется, но это так странно, что он даже не знает, больно ему или приятно. Ощущение переполненности появляется быстро, но откуда оно идет он определить не может, просто надеется, что внутри ничего не лопнет и не выльется через край его разорванной кожи — неприятная трата сладостей для Ци Жуна. А тот снова берет в руки ножик с коротким лезвием и подбирается к последнему, что осталось внутри Цянцю. Сердце стучит, быстро-быстро, но не прерываясь, перегоняет кровь по оборванным сосудам, которые теперь проливаются в пустые полости внутри Цянцю. Он отсоединяет его быстро, в одно движение, и бог сначала даже не понимает, что произошло. Ему не очень-то и нужны все эти органы, да и вообще тело. Нужно только достаточное количество силы, чтобы поддерживать это живым и в сознании, как сейчас. Силы ему хватает, но и сердце у него забирают впервые. Буквально, по крайней мере. Лан Цянцю смотрит, как Ци Жун медленно вытаскивает сердце из его груди, держа его в ладонях, как величайшее сокровище в мире. Возможно, оно для демона таковым и являлось. Ци Жун расплывается в улыбке, осматривает его со всех сторон, кидает многозначительный взгляд на Цянцю, а потом подносит его сердце ко рту. И целует. Цянцю не уверен, как бы это ощущалось, если бы сердце все еще было у него внутри, но все равно жалеет, что не может почувствовать это прикосновение. А Ци Жун покрывает его сердце мягкими быстрыми поцелуями, то в одно место, то в другое, вертит его перед собой, но держит так бережно, как еще ничего не держал. И облизывает, совсем немного, аккуратно, просто пробуя на вкус, и сразу же одергивает себя — он ни за что это сердце не съест. Очень хочется, конечно, но Цянцю может этого не пережить. — Давай я тебе найду сердце какого-нибудь смертного, и ты с ним и играй, — Цянцю немного обеспокоен таким обращением с его важнейшим органом. Он доверяет Ци Жуну полностью, но если с сердцем что-нибудь случится, он не уверен, что сможет восстановиться, даже со всей своей силой. Он просто переживает, совсем немного. — Мне не нужно ничье сердце, кроме твоего, — Ци Жун говорит это слишком серьезно, чтобы Цянцю захотелось смеяться. Такая глупая фраза, но имеет смысл, когда твое сердце буквально находится в чужих руках. — Но ладно, не надо переживать. И Ци Жун аккуратно возвращает орган на его место, туда, где он и был, в грудь Цянцю. А после этого наклоняется и тянется к губам бога, и целует его, пачкая его в крови. Цянцю нисколько не против, пока длинный язык демона скользит по его языку, и по его зубам, и пока вкус крови и слюны на языке ему самому кажется сладким, он не будет против. Вот только Ци Жун быстро отстраняется. Лан Цянцю успевает разочарованно вздохнуть. Но в следующую секунду из него вырывается громкий стон, потому что демон переместился вниз, погрузился лицом в его живот, переполненный кровью от артерий, и с остатками мяса, и начинает есть. Конечно, это же все не просто так было. Ци Жун откусывает от него небольшие кусочки своими острыми зубами, медленно пережевывает, стараясь распробовать все оттенки вкуса, а потом опускается вниз еще раз и запивает плоть кровью. Цянцю чувствует, как его медленно и понемногу раздирают изнутри, как части него исчезают во рту демона, но это чувство ему ужасно нравится. Иногда ему хотелось, чтобы Ци Жун просто взял, и проглотил его целиком, за один раз, но они слишком дорожили друг другом для такого. Хотя Цянцю не покидала мысль, что только так он сможет навсегда соединиться с демоном и стать еще ближе к нему. Ведь если ты еда, остатки тебя поселяются где-то под кожей, внутри тела и проникают во все органы и вены, разве нет? Цянцю хотел стать единым целым с Ци Жуном, по-настоящему. Но он ждал, пока демон сам на это решится. Ци Жуну понадобилось некоторое время, чтобы наесться, все-таки не часто ему достается настолько хорошее, нежное угощение. Он снова целует Цянцю, мягко, стараясь передать всю свою благодарность за разрешение проникнуть так глубоко внутрь, забраться настолько далеко в его тело. Цянцю улыбается ему довольно-довольно, счастливо. Он радуется одновременно и тому, насколько ему понравилось, и тому, что боль наконец-то закончилась. Или нет. Ци Жун достает нитку с иголкой, и начинает протыкать что-то внутри него, около сердца. Ах да, ведь теперь все эти органы нужно вернуть на место. Цянцю об этом не подумал. Но Ци Жун продолжает ему улыбаться, теперь уже благодарно, и целует что-то внутри каждый раз, когда заканчивает пришивать, и Цянцю от этого становится спокойнее. Он может позволить Ци Жуну сделать с собой все, что угодно, пока это будет сопровождаться тихими признаниями в любви и теплыми, длинными поцелуями в самом конце.