Зеркало (remastered)

«Но ей так смешно от этой лирики, Взглядов и выстрелов вверх и в упор. Она не любит тебя так искренне, Нарисуйте ее, Сальвадор!» Немного Нервно — Атомная Леда

Максим тяжело дышал, навалившись на Соню всем телом, — двигался так, словно в последний раз: кто же знает, когда еще родители уедут в сентябре на дачу? Вчера он, как истинный джентльмен, предложил ей весьма романтическую авантюру — выпить и посмотреть фильм, не без намека, разумеется. Соня согласилась, а сейчас, когда она лежала под Максимом, в голове набатом стучал один вопрос: зачем? Скользкая жалость и тягучая вина обвивали ее ребра двумя сильными мужскими руками. Соня не представляла, как Максим протянет без нее. Он звонил, писал каждый день миллион сообщений и постоянно требовал встреч, а Соня уставала — на себя-то иной раз сил не оставалось. Но Макс не виноват, что случайно вышел жертвой ее эксперимента над собой, а не любовью всей жизни. Она бы лучше язык проглотила, чем сказала ему: «Максим, прости, я от тебя ухожу, потому что мне нравятся женщины». Что, если бедный, зависимый от нее Макс не выдержит такого крутого сюжетного поворота? Вот Соня и молчала, но осознавала с каждым рывком внутри себя, что делает это зря. «Дура, дура, дура!» — осуждающе кричал внутренний голос. Внезапно движения прекратились, и Максим, шумно выдыхая, улегся на нее. Сегодня он побил рекорд и покорил небывалые экстатические вершины — продержался аж десять минут. — Тебе понравилось? — Очень, — Соня ласково взъерошила его русые волосы. — Точно? — нахмурился он. — А то ты так лежала, словно тебе все равно. — Ну что ты, вовсе нет, — мотнула головой она и погладила его по спине. Соня врала. Ей не понравилось еще в самом начале, когда Макс оскорбился тем, что он у нее не первый. Девушку он в расчет не брал, а вот Сониного одноклассника Вадима презирал по сей день. Она переспала с ним еще в школе — картинно, под градусом, на вписке у знакомых. С Вадимом Соне тоже не понравилось, но она решила не отчаиваться и попробовать еще: нормальной же надо быть девкой, а не «черт-те чем». Так вот проще оказалось ничего не пробовать — вывод напрашивался сомнительный. Вслух его озвучивать Соня боялась. — Нам же так хорошо вместе, — наконец очнулся Максим и переместился на подушку рядом. — Давай почаще, что ли? — Ой, не знаю, — протянула она. — Я так устаю на работе… Мысль о частом сексе с Максимом пугала сильнее, чем закричать на всю Дворцовую площадь о том, что ей нравятся женщины. Соня не испытывала отвращения к мужчинам — скорее, она ничего не чувствовала. Нелепо терлись два липких тельца ради достижения оргазма — ни больше ни меньше. Максим старался изо всех сил, но все равно не научился тонкому искусству игры на инструменте: ни чувства такта, ни ритма, ни мелодии. Исполнитель бездарен и глух — все ноты фальшивы. — Так ты же в отпуске еще? — спросил он и взял с тумбочки вейп. — У меня уже завтра первая смена, — помрачнела Соня. — Я тоже тут собирался пойти работать, — задумчиво произнес Макс. — Если я устроюсь куда-нибудь, давай съедемся? Родаки достали до жути. Соня чуть не поперхнулась паром от его слов. — Ага, и что мы снимем? Уютные пятнадцать квадратов в Мурино? — фыркнула она. — Не смеши. Я на полставки, считай, работаю, и ты тоже больше не сможешь из-за учебы. — Да уж лучше студию в Мурино, чем с ними жить, — Макс поморщился и повернулся к Соне. — Я на стажировку в архитектурное бюро хотел пойти — на паре препод сказал, что его знакомые готовы взять студентов. — Ну хорошо, снимем мы конуру, а жить на что? — в ее голосе скользило раздражение. — Хватит, Максим. Тебе родители помогают, а мне мать три копейки посылает — и не потому, что денег нет, а из принципа. Уж лучше в общаге останусь, пока есть такая возможность. По мнению Ларисы, Петербург — не только столица ее незакрытых гештальтов, но и рассадник страшных пороков. Соня и без того ерундой тут занималась сутками напролет, а если появятся лишние деньги — не дай бог торчать начнет от безделья. Чему эти дизайнеры учиться могут? Кнопки нажимать и бумагу портить? Лариса все время повторяла: «Раз стала такая взрослая и пошла матери наперекор — выживать будешь сама». Максим, Алиса и другие одногруппники имели право нормально учиться, а Соня — нет. У Максима главная проблема — сдать курсовую, у Сони главная проблема — протянуть еще хотя бы месяц своими силами и не рехнуться от ежедневной гонки. У Максима в уютной квартире — готовый ужин на плите, а после пар — куча свободного времени и встречи с друзьями. У Сони в старой общаге — ненавистная соседка, а после пар — шестичасовая смена и желание проспать двое суток подряд. — Мы почти полгода встречаемся, а ты на ночь со мной всего пару раз оставалась, — он поднялся с дивана, чтобы одеться. — Ты вообще хочешь совместного будущего или нет? — Максим, мне завтра в семь утра вставать надо, а потом пятнадцать часов на ногах провести, — Соня натянула на себя его домашнюю футболку. — Ты в субботу отдыхаешь, а я целый день работаю. — Не думала уволиться из своей долбаной кофейни? — хмыкнул он. — Рабский труд за сотку в час. — Тогда у меня не будет даже этой сотки, — устало вздохнула она. — И поеду я домой к матери. — Я все понимаю, — он застегнул штаны и сел обратно. — Но тебя нет рядом, Соня. Совсем нет. — Прости, — она поджала колени и опустила голову. — Иногда мне кажется, что мы с тобой живем в разных мирах.

***

Неделя, проведенная за просмотром лекций, Соне ничего не дала — загадочная Маргарита Стрелецкая так и не проявила своего истинного лица. Соня переключалась с вкладки на вкладку, но все равно не выяснила ни йоты: Рита ослепительно улыбалась ей с экрана в разных ракурсах, но понятнее от этого не становилось. Голова раскалывалась, подсознание кричало, что правда ближе, чем кажется, но как найти заветный ключик от шкатулки с воспоминаниями? Если честно, Соня думала, что вот-вот начнет сходить с ума. Сегодня вместо пары она стояла у музея в одиннадцать утра — строго по расписанию, ни минутой раньше, ни минутой позже. У Сони со временем сложились непростые отношения: оно угрожало ей, злобно шипело с циферблата и норовило дать подзатыльник за несобранность, но она чудом успевала уворачиваться. Рита предупредила, что опаздывать ни в коем случае нельзя, и даже Соня совершила немыслимый подвиг — пришла вовремя. Но куда же пропала сама Маргарита Андреевна? — Да ладно… — Соня прищурилась, глядя на стремительно приближающуюся к ней Алису. — Был же на той неделе синий? — Думаешь, мне не идет? Алиса шагала в черных лакированных ботинках по слякоти и переливалась всеми цветами радуги: розовые кудри, волчьи глаза с широкими стрелками и длинные красные ногти. Соня в шутку называла ее Рамоной Флауэрс, а Алиса закатывала глаза на это и говорила, что с девушкой Пилигрима ее связывало только то, как часто она красила волосы. — Ты прекрасна, как и всегда, — Соня крепко обняла ее и улыбнулась. Она невольно улыбалась каждый раз, прижимаясь щекой к родному плечу. — Ну и чего, где наша мадам Шанель? — Алиса поежилась от холодного ветра. — Платье не может выбрать? — Задерживаться можно ей, а не нам, — Соня накинула капюшон и застегнула куртку. — Почему она тебе так не нравится? Круто ведь, что на лекциях теперь не скучно. — Не могу пока понять, — нахмурила густые брови Алиса. — Мутная она какая-то, да еще и в твоем вкусе — а это априори значит смерть всему живому. — Неправда! И вовсе не в моем! — А что, когда-то бывало иначе? — с неприкрытым сарказмом спросила она. — Сколько раз с утра тебе уже Максим написал? — Боюсь, не сосчитаю, — выдохнула Соня, терпеливо принимая укол суровой правды. Крылова обладала волшебным чутьем — мгновенно вычисляла тех, с кем не стоило связываться. Соня поначалу не верила ее прогнозам, но за год дружбы убедилась: Алиса не врет. Максим ей сразу не понравился, а местный серпентарий, считающий себя выше всех, она обличила еще до того, как те себя проявили. Правда, сейчас показания ее детектора Соня отрицала на корню — ну разве Алиса не могла сказать что-то более удобное? — Извините, застряла в пробке, — Рита пролетела вдоль толпы студентов, оставляя за собой тонкий шлейф духов. — Все же здесь, да? Мне нужно отдать ваши студенческие на кассу — заберете там же после экскурсии. — Это чтоб не сбежали, — ухмыльнулась Алиса, шепнув Соне на ухо. Но та ее даже не расслышала. Мадам Шанель сегодня, очевидно, наряд долго не выбирала — пришла вся в аскетично-черном и ненакрашенная, словно собиралась наспех. Соня опять смотрела на Риту широко раскрытыми глазами и не могла им поверить. Она наконец-то вспомнила.

***

2011 год Майское солнце заливало светом квадратную хрущевочную кухню — Соня сидела за столом и увлеченно рисовала, наблюдая за тем, как яркие лучи падали на лист бумаги. — Соня, убирай мазню свою со стола! — проворчала Лариса. — К нам скоро одна женщина в гости зайдет. — А кто? — спросила Соня, болтая ногами и тщательно вырисовывая глаза на портрете. — Да неважно, ко мне по работе, — отмахнулась Долорес и продолжила оттирать плиту до скрипа. — Ну вот как придет, так и соберу, — Соня усердно закрашивала коричневым карандашом радужку и рисовала реснички — порыв вдохновения захлестнул нешуточный. — Господи, а в коридоре-то беспорядок какой! — ахнула Лариса и побежала убирать в шкаф и без того аккуратно составленную обувь. — Хоть бы матери помогла — опять сидишь ни черта не делаешь. Соня подумала: «Неправда». Она уже старательно сделала домашку по русскому языку, справилась с ненавистной математикой и даже собрала портфель в школу на завтра. Выполнила все так идеально, чтобы Долорес с воплями не затирала лезвием косую закорючку в тетрадке. А иначе учительница начальных классов Наталья Ивановна подумает, что у Сони мать безалаберная и домашнюю работу проверить не может. Лариса такой трагедии не переживет. — Опять куртка твоя не на вешалке! — донеслось из коридора. — Сколько можно повторять… Делать уроки Соня ненавидела, потому что Долорес вечно стояла над душой: сначала десять черновиков, только потом — чистовик. И не дай бог Соня абзац или пример перепишет криво! Листок с криками вырывался из тетради, а непутевая дочь, наматывая сопли на кулак, переделывала все сначала. Соня должна вырасти вундеркиндом — иного у Ларисы родиться не может. Зато рисовать она любила страшно — туда мать не совала свой нос. Долорес Сонину «мазню» не поощряла, говорила, что ничего выдающегося в ее рисунках нет. Бесполезное хобби, по мнению матери, Соне вредило — лучше бы она столько времени посвящала учебе, чем своему бездарному увлечению. Наталья Ивановна и так недавно пожаловалась, что Соня на уроках математики нагло рисует, — Долорес чуть не упала в обморок. Ей же, мелкой чиновнице из горадминистрации, виднее, где прекрасное произведение, а где каракули. Мнение преподавателей тоже для нее не авторитет. Да разве они настоящие художники? Чего они добились? Сидят в уездном городишке и детей рисовать учат. Не то что Долорес — до власти благодаря матери дорвалась! — Соня, а ну живо собирай все! — крикнула Лариса и побежала открывать дверь. Но ей вовсе не хотелось останавливаться. Девушка на бумаге получилась такой красивой — прямо как она и задумывала у себя в голове. Волосы длинные, каштановые, глаза большие, темно-карие, и платье красное в пол — настоящая принцесса! Уж очень Соне нравились портреты, в отличие от натюрмортов и пейзажей: в художке недавно показали, как рисовать людей, вот она и творила каждый вечер, сидя на кухне. Она бы и не выходила из своей комнаты, но на маленьком столе, где света не очень много, не разложить кучу карандашей и бумаги. В коридоре хлопнула дверь — Долорес поприветствовала гостью, участливо предложив ей выпить чаю. — Сонечка, ну что ты не прибралась? Иди скорее к себе, — проворковала Лариса. — Рита, ты проходи, тут поговорим. — Сейчас, — буркнула Соня и положила карандаш. — Привет, — улыбнулась ей Рита. Соня смотрела на нее, как завороженная: волосы длинные, каштановые, глаза темно-карие и платье красное, но по колено… Быть того не может — прямо как оживший рисунок! И улыбка сияющая, и движения грациозные, и взгляд добрый. Неужели принцессы до сих пор существуют? Таких красивых девочек Соня видела только на картинках. — Давай, собирай вещи, — Лариса начала складывать фломастеры в пенал. — Рита, а ты тут какими судьбами сама-то? — Квартиру решили продать наконец, — она мельком взглянула на рисунок. — Красота какая! Талантище растет. — Правда? — спросила Соня, закрывая альбом. — И ничего, кроме правды, — Рита по-доброму усмехнулась. — Говорю тебе как искусствовед. Соня расплылась в нелепой улыбке и скрылась за дверью. Интересно, зачем Рита пришла? К ним домой обычно никто не заходил, кроме бабушки и изредка тети: у Сони друзей толком нет, а у мамы и подавно. «Кто ж ее вытерпит?» — молча догадывалась Соня. Она вернулась в свою комнату, но долго усидеть на месте не смогла: интерес съедал изнутри. Оказывается, Рита не рисунок и не иллюзия — она живой человек из плоти и крови, Соне точно не показалось! Кто же она такая? Сказала, что искусствовед. Их Соня видела — рассказывали в художке про мифы. Нудные они, правда, до жути, бубнили и картинки показывали — заснуть хотелось неимоверно. Вдруг Рита такая же скучная? Надеясь хотя бы подслушать разговор, Соня тайком прокралась в коридор. — Да, Оля нам звонила, — донесся из кухни голос матери, — но ничего толком не объяснила, лишь предупредила, что ты придешь. Бумаги принесла? — Поверь, я знаю не больше твоего, — хмыкнула Рита. — Я в ее делах ни черта не понимаю и даже вникать не хочу. Она сказала, что там ничего серьезного и времени у нее на подобную мелочь нет. Лариса зашуршала бумажками: — Действительно мелочь для таких, как Ольга, — задумчиво протянула она. — Даже не ее профиль… Зачем ей этим заниматься? — Понятия не имею зачем, на самом деле, но она сказала, что попросил один хороший знакомый. — Бессмыслица какая-то получае… — Лариса запнулась на полуслове. — А это еще что? — Ну, видимо, благодарность по старой дружбе. Собственно, за этим я и здесь, — Рита прочистила горло. — Она просит внести кое-какие изменения в документы и… дать комментарий. — Кошмар, — фыркнула Лариса. — С освидетельствованием — уж слишком самоуверенно с ее стороны, пусть не рассчитывает. И почему передает через тебя? — В этой истории я всего лишь курьер, — тяжело вздохнула Рита. — Она узнала, что я собираюсь навестить отца, и теперь приходится заниматься, помимо квартиры, ее просьбами. В первый и последний раз на подобное соглашаюсь. — Ладно, дай-ка мне еще вон тот файл… Внезапно раздался звонок телефона Ларисы. Соня вздрогнула и побежала обратно к себе. — Да, мам! — рявкнула та. — Подожди… Стой-стой. Как сердце? Какое давление?! Господи, что, прямо сейчас? Ты шутишь? К нам Рита пришла, — она помчалась в гостиную. — Ладно, не надо скорую! Да, привезу. Боже… — Что случилось? — подошла к ней Соня. — Бабушке нездоровится опять, — Лариса набросила на плечи куртку. — Рита, извини, матери срочно надо таблетки купить. Я минут на двадцать, не больше — вернусь, и договорим. — Конечно, иди, я все понимаю. — Соня, побудь хозяйкой, налей тете Рите чаю, — бросила напоследок Лариса и захлопнула дверь. Она кивнула и зачем-то пошла обратно за альбомами и карандашами. Вернулась на кухню и замерла в дверном проеме, глядя на Риту. — Не бойся, я не кусаюсь, — Стрелецкая собрала документы в папку и улыбнулась. — Что там у тебя? — Рисунки, — Соня робко положила их на край стола. — Вы мамина подруга? — Нет, — качнула головой Рита. — Я виделась с ней в далеком детстве, но мы никогда не дружили. Моя мать знает твою бабушку и Ларису — такая вот запутанная история. — Вы здесь живете? — Соня взяла чайник и налила кипяток в кружки. — И снова нет. Я приехала из Петербурга. — Как здорово! — воскликнула она. — Я тоже хочу жить там когда-нибудь. Но мама говорит, что лучше не стоит. — И почему же? — Она не рассказывает, — Соня поставила кружки на стол. — Ей просто не нравится Питер. — Знаешь, главное ведь то, что нравится тебе. — Мне нравится рисовать и смотреть на картины, — Соня села напротив. — Маме не нравится из этого все. Рита рассмеялась и взглянула на Сонины альбомы. — Так, значит, ты художник? — Наверное, — пожала плечами она и сделала глоток чая. — Покажешь мне свои работы? Глаза Сони загорелись. Как такой прекрасной, яркой и смелой Рите могут быть интересны ее каракули? Даже маме неинтересно! «Да никому, наверное, до них нет дела», — думала Соня до сегодняшнего дня… Она открыла свой любимый альбом с принцессами и положила его перед Ритой. — А вы умеете рисовать? — спросила Соня, восторженно глядя на нее. — Увы, — вздохнула Рита, перелистывая страницы. — Когда-то я тоже хотела научиться, но так и не смогла. Зато теперь я много чего знаю об искусстве. — Расскажете что-нибудь? Рита задумалась, рассматривая Сонины картинки с девочками: наивные, местами смешные, местами реалистичные, но столь искренние и живые, что хотелось верить им всем сердцем. То по пояс, то в полный рост, то в необычных ракурсах, то зарисовки в стилистике мультфильмов — Соня очень любила экспериментировать. — Кандинский перестал бороться со своей любовью к живописи только в тридцать лет. Врубель выучился на юриста, но после, в двадцать четыре года, поступил в художественную академию. Ван Гог впервые взялся за кисть в двадцать семь. Страшные цифры, правда? — Рита усмехнулась и посмотрела в большие светло-зеленые глаза напротив. — Так что твори, Соня, и никого не слушай. У тебя все непременно получится. Соня просияла широкой улыбкой — она понятия не имела, кто такие Кандинский и Врубель, но сама точно не собиралась останавливаться! Если аж Рита сказала ей, что у нее все получится, то непременно надо продолжать — и плевать на то, что говорят мама с папой. Они в искусстве ничего не понимают, в отличие от Риты, а значит, шанс точно есть. — Ух ты, а тут что? — вскинула брови Рита, переворачивая страницу. — Фото, — Соня вытащила из альбома несколько черно-белых бумажек. — У меня есть детский фотик — я постоянно с ним хожу. Тут вот мама, тут папины собаки с работы, а тут наш двор… — она замолчала, глядя на то, как Рита, нахмурившись, рассматривала ее маленькие кадры. — Вам не нравится? — Пробовала еще на что-нибудь снимать? — спросила Рита и отложила фотографии в сторону. — У нас есть мыльница, но мне не нравятся снимки, которые мама потом приносит, — Соня подперла голову рукой. — На них все так же, как и в жизни. Зачем они тогда нужны? — Рассуждаешь как настоящий импрессионист, — улыбаясь, произнесла Рита. — У тебя очень красивые кадры и сильные идеи — не переставай, пожалуйста, снимать. Соня поджала губы и сцепила руки в замок, не веря услышанному. Неужели Рите, правда, так сильно понравилось? Да и зачем ей врать? Она единственная за все время посмотрела на Сонино творчество с любовью и неподдельным интересом. Как много удивительного произошло за один вечер! — Кто такие имприсиониты? — Импрессионисты, — мягко поправила ее Рита. — Художники, которые ценили сиюминутное впечатление и не стремились рисовать реальность. За это в свое время их не принимали, ругали и не брали на выставки. — Нам надо сделать как они! — сказала Соня и вскочила со стула. — Я сейчас. Она с замиранием сердца побежала к себе в комнату и схватила фотоаппарат — маленький, простенький, печатающий черно-белые снимки на бумаге, скорее похожей на чековую ленту. Главный Сонин друг, ее сокровище и верный помощник. — Можно я вас сфоткаю? — она направила объектив на Риту. — Вы очень красивая! — Ой, я не знаю… — но Рита осеклась, глядя на вдохновленную Соню. Она облокотилась на стол и посмотрела в камеру, а Соня несколько раз нажала на кнопку спуска затвора. Размытые, засвеченные, но оттого и прекрасные снимки Риты теперь стали любимыми у Сони, ведь на них она совершила невозможное — зафиксировала в реальности то, чего нет: свою самую светлую и эфемерную фантазию. — Это вам, — Соня аккуратно разорвала две фотографии и отдала одну Рите. — Когда я вырасту, то хочу стать такой же, как вы: умной, яркой, доброй и все-все знать об импрессионистах. — Соня… Спасибо, — с умилением глядя на нее, ответила Рита. — Тебе не нужно становиться такой, как я: ты уже самая талантливая и очаровательная девочка. — Можно вас обнять? — выпалила Соня и застыла на ровном месте. — Ну конечно. Соня кинулась к ней в объятия маленьким ураганом, едва не снеся со стула. Прижалась, глубоко вдохнула и стиснула ладошками ее спину. Рита ахнула от неожиданности и рассмеялась. Тепло разлилось в груди мягкой патокой. — А вы еще придете? — зажмурившись, спросила она. — Не знаю, — Рита отпрянула от нее. — Все может быть. Ключ провернулся в замочной скважине, а в прихожей послышалось ворчание — Сонин сказочный мир рухнул в одно мгновение. — Вечно все не слава богу и в самый неподходящий момент, — причитала Лариса, снимая туфли. — Ой ужас, Рита, она и к тебе со своими рисунками пристала? — Вовсе не приставала, мне самой было очень интересно. Соня — маленький гений. — Так, ладно, гений, шуруй в свою комнату, — отмахнулась Лариса и прошла на кухню. — Посоветовалась я с мамой насчет Олиной просьбы… Соня ушла, запрещая себе оборачиваться и подслушивать, — иначе боль между ребер стала бы совсем невыносимой. Будь ее воля, просидела бы так с Ритой еще целую вечность, разговаривая об искусстве, о своих работах и о Ней. Рита пришла к ним домой на неделе еще два раза, но долго не задерживалась: обменивалась с матерью какими-то бумажками и решала скучные взрослые дела. Она приветливо улыбалась Соне и даже позволила себя обнять под бурное возмущение Ларисы: «Господи, как некрасиво! Ну что ты лезешь к чужому человеку и донимаешь своей болтовней?» Чужой человек, в одночасье ставший для Сони самым близким по духу, смеялся и повторял, что все в порядке, крепко прижимая к себе. Спустя еще несколько дней Лариса сказала Соне, что Рита уехала и больше не заглянет даже на пять минут. Тогда она расплакалась. Горько, тихо, в темноте — потому что мать не выносила ее слез. Но Рита осталась феей — безотчетной фантазией на границе с серой реальностью. Яркой вспышкой, ослепительным проемом, куда Соня шагала всякий раз, вспоминая ее образ. Мысли о ней — тонкие кружева недосягаемого идеала, прозрачные соцветия грез света и радости. Она, принцесса, сошедшая прямо со страниц детского воображения, надолго стала хозяйкой Сониных снов. В них не было ни одиночества, ни печали, ни страха, ни горечи. Там добрая фея хватала за руку в последний миг, удерживая прямо над пропастью, и возносила за облака. Когда Соне снилась далекая волшебница в платье, сотканном из хрупкой рубиновой вуали, пробуждение превращалось в пытку. Остаться бы рядом с ней навсегда, не боясь ничего и никого, и с улыбкой плавиться от мерцающего тепла ее солнечных лучей… Когда Соня выросла, фея перестала приходить во снах. Реальность становилась все тусклее и суровее, а мир вокруг — все сложней и безобразней. Взрослые проблемы сыпались на голову одна за другой, убогий быт и опостылевшая рутина топили в трезвости и холодной прагматичности, не оставляя места для хрустальных замков маленькой девочки. Теперь Соня училась колдовать сама, но что-то пока выходило криво: палочка не слушалась, заклинания запоминались со скрипом, а магические снадобья горько опьяняли, а не лечили. Соня уверяла себя в том, что знай она, как стать такой же могущественной волшебницей из детских снов, то тогда все непременно бы получилось. Но где же крылась загадочная формула превращения?

***

Соня очнулась от прострации к середине экскурсии. Сотрудник музея, кажется, вещал минут сорок, водя по залам, полным сюрреализма Дали. Пространство причудливо изгибалось вокруг, Гала распадалась на атомы, часы плавились, а фигура Нарцисса принимала очертания каменной руки. — Эта картина много значила для художника — он даже взял ее с собой в Лондон, куда поехал на встречу с Зигмундом Фрейдом, — рассказывал мужчина в белой рубашке с бейджиком на шее. — К «Метаморфозам Нарцисса»* Дали написал и поэму, последние строки которой скажут о его искренности гораздо лучше меня: «Знаешь, Гала (а впрочем, конечно, знаешь), это я. Да, Нарцисс — это я». Миф о юноше, влюбленном в собственное отражение, Соню волновал меньше всего — она пропустила мимо ушей слова экскурсовода, искажая в памяти свое настоящее не хуже сюрреалистов. Правда найдена, а легче не стало. Почему ей так хотелось рассказать обо всем Рите? И что ей говорить? Может: «Вы случайно стали для меня светлой детской фантазией»? Или: «Вы снились мне чаще всех»? А если: «Благодаря вам я не бросила кисти и фотоаппарат»? Абсурд, фантасмагория! Теперь Рита другая. Да даже внешне — совсем другая. Эта строгая женщина в кольчуге из последней коллекции совсем не похожа на фею в легком рубиновом платье. Но Соне отчаянно требовалось ее увидеть. Срочно увидеть! Иначе голова взорвется. Господи, где она? И почему, черт возьми, говорила не Рита, а какой-то мужчина? Соня огляделась в зале и плавно отстранилась от толпы. Риту искать долго не пришлось — Соня прошла вглубь музея и заметила ее напротив величественно парящей в воздухе Галы-Леды. Она стояла к Соне спиной и неотрывно глядела на картину, кутаясь в черный шерстяной платок так, словно находилась на морозе. Соне хотелось протянуть руку, коснуться ее плеча и наконец убедиться в том, что Рита не галлюцинация. Но она вовремя одернула себя и встала с ней вровень. — Устали от экскурсии, Соня? — неожиданно спросила Рита и обернулась. Филатова чуть не пошатнулась от того, что Рита назвала ее по имени, — ни к кому из группы она пока не обращалась лично. Изящные черты ее лица, не замаскированные гримом, вблизи словно проявились из расфокуса объектива. В приглушенном желтом свете, где ничто не отвлекало от созерцания, Соня разглядывала ее лицо, как экспонат: все те же пухлые губы, острые скулы, нос с небольшой горбинкой, но глаза другие — не карие, черные, цвета вороньего крыла. — Да нет, я лишь… — Не волнуйтесь, я тоже их не люблю, — в голосе Риты проскользнула ирония. — Считаю, что собственное восприятие важнее. — Разве не должно быть наоборот? — Вы помните сюжеты ваших любимых фильмов или имена главных героев? — она прищурилась, рассматривая Галу. — Вот я, признаться, не особо. Зато хорошо помню самое главное — свои чувства во время просмотра. — А я думала, что знать исторический контекст важно, — Соня сжала ладонь в кулак, скрывая мандраж. — Безусловно, важно. Но как будто цепляет другое. — возразила Рита и подтянула ворот водолазки повыше. — Скажите, вот вам нравится картина? — она намекнула взглядом на полотно. — А может не нравиться? — случайно вырвался нервный смешок у Сони. — Может, — кивнула Рита. — Я, например, долго не понимала, чего все находят в образах Галы и больном восхищении Дали**. — И почему теперь поняли? — Наверное, искренне проникаешься многими произведениями, только если сам пережил нечто подобное, — Рита улыбнулась краешками губ и снова обратилась к Гале. — Про что для вас миф о Леде? — Синоним изнасилования, если судить на современный лад, — Соня поморщилась и сцепила руки за спиной. — А если по-другому, то… Леда, как и Лето, — очередные символы материнства и женственности. Вы думаете, Дали и вправду видел ее такой? — Кто знает, — пожала плечами Рита. — Сам он говорил, что соотносит Галу с дочерью Леды — Еленой, но на картине все наоборот, и я склоняюсь к тому, что он врал. Как врал и о том, что увидел образ Галы еще в детстве, даже не зная ее. — Я тоже все время видела то, чего нет, — Соня посмотрела на Риту в упор. — Мне почему-то всегда хотелось представить Леду за прялкой.*** — Колесо бы многое объяснило, но в то же время и запутало, — она склонила голову набок. — По замыслу Дали, связей быть не должно — ведь частицы атома разделены пустотой и никогда не соприкасаются друг с другом. — Наверное, мне просто нравится додумывать, — легкая усмешка тронула ее губы. — Видите, Соня, разве об истории вы сейчас рассуждали? Произведение — одно, а трактовок — сотни, и это нормально, — Рита заинтересованно взглянула на нее. — И ваша мне, кстати, очень нравится. Первое впечатление бывает обманчивым. — Да, простите за то, что помешала вам на лекции, — Соня нервно заломила пальцы. — Но я правда пыталась вспомнить кое-что очень важное. — И что же это было? — Ну… Я хотела спросить у вас насчет одной… — начала говорить Соня, но прикусила язык, испугавшись ее пристального внимания. Нет, нет, нет! Какая глупость. Детская, наивная, несусветная глупость. Зачем Рите вспоминать? Что тогда изменится в их отношениях? И почему Соне хочется что-то в них менять? Рита наверняка не помнит ее, ведь в перспективе Сониной жизни десять лет значат едва выйти из детства, а в перспективе Ритиной — насыщенный отрезок пути. — Рита! — сзади послышался громкий мужской голос. — А я уж думал, не заглянешь к нам. Как же так! Ты — сюда и под самое закрытие? — Здравствуй, Ром, — вежливая улыбка застыла на ее лице. — Да что-то работы слишком много навалилось… Еще даже не все успела обойти. — Гравюры-то видела? — Рита в ответ замотала головой и поправила платок на плечах. — Кошмар, сколько требований у испанцев было! Пошли хоть покажу. — Соня, если все-таки надумаете спросить, подойдите ко мне на следующей паре — с радостью отвечу вам, — сказала Рита, прежде чем развернуться. — Так и чего они прислали? — Ой, без ста грамм не обойтись… Ты лучше расскажи сначала, у вас как в галерее дела? Рита вновь исчезла, оставляя за собой легкий запах «Мон Герлен» и стук каблуков вдалеке. Соня вновь обернулась к Леде, глядя на то, как воображаемое чертово колесо дало новый оборот в атомной пустоте.