Свобода

      Я всегда знала, что я лишь очередная фигура на шахматном поле Фёдора. Но я не сопротивлялась. Не противилась. Я никогда не шла против него, и покорно выполняла, что бы он не приказал, и принимала всё, что скажет, за закон. Так было всегда, сколько себя помню. Я никогда не стремилась сбежать из этой клетки. Мне не нужна свобода, не нужна жалость. Я перестала чего-либо желать ещё очень давно, я не помню, когда свет в моих глазах потух. У меня есть всё, в то же время нет ничего. И меня всё устраивает.       Самый страшный враг тот, которому нечего терять. Тот, кто ничем не дорожит и не имеет амбиций. Кто никому не нужен и никто не нужен ему.       Так говорил Фёдор.       — Сашенька, не зевайте! — лукаво улыбаясь, пропел Николай, неожиданно щёлкая меня по носу и радостно восклицая.       Я вздрогнула, роняя кружку кофе. Он будто вывел меня из транса и вернул в реальность. Насколько я ушла в себя, что даже не услышала скрипа двери и тяжёлых шагов?       Я, лишь слегка хмурясь и потирая кончик носа, посмотрела на него и отвернулась к ноутбуку. Томно вздыхая, стараясь не обращать внимание на Николая, я поднялась из-за стола, не торопясь собирая осколки.       — Саша, вы что, опять меня игнорируете?! — тот недовольно цокнул и топнул ногой, вставая на колено, чтобы помочь мне собрать мусор.       Какие были наши отношения с Николаем? Даже слово «наши» здесь звучит смехотворно. Мы редко обменивались и парой фраз, приветствия были вынужденными, а бывало я даже не реагировала на них. Он обращался неформально, будто мы старые друзья, всегда бормотал, рассказывал истории, говорил о жизни рядом со мной, даже когда я молчала. Когда не слушала, отворачивалась, прогоняла. Я всегда видела его неаккуратно брошенные взгляды. Будто он изучал меня. Мои мысли, слова, действия. Он медленно наблюдал. Словно хотел выучить меня, как белый стих. Было ли то скука или интерес - я никогда не интересовалась. Мне никогда не было интересно. Но отчего-то я никак не могла выбросить это из головы.       Я не любила ни Гоголя, ни разговоры с ним. До меня тот что-то недосягаемое, что-то, что мне не понять. Ни целей, ни мотивов, ни личности. Зачем ему свобода? Неужели, если он обрет её, то станет воистину счастливым? Это то, что ему действительно нужно?       Но я и не пыталась его понять.       Мне плевать. Для меня мужчина - лишь не стоящий моего внимания мусор. Такой же, как и остальные. Его крик, яркое поведение, дикое желание свободы не отличает его от других. Такой же бесполезный, блеклый, никому не нужный мусор. Громкий, навязчивый и шумный, словно ребёнок, которому недостаточно внимания. Клоун и шут. Бестия. Уродливая химера.       Но раз Фёдору он нужен - я не в праве противиться.       — Не надоело Вам, Сашенька, быть в золотой клетке Фёдора, словно соловей, да ждать, когда он прикажет запеть? Неужто Вам ни разу не хотелось свободы, милочка? — положив осколки в салфетку и выбросив, сказал Гоголь.       Нужна ли мне она? Желала ли я когда-нибудь её обрести?       А желала ли я вообще когда-нибудь? Я не помню. Мне никогда не было интересно. Передо мной всегда один - Фёдор. Его желания в то же время и мои. Мои мысли, мой разум, я предналежала ему. Он стёр моё собственное «Я». Переписал. Он построил меня, как пазл.       — Нет, — выждав долгую паузу, кратко выдала я.       Я схмурила брови и отвернулась от Николая. И вновь раскрывая ноутбук, что-то клацая по клавиатуре, я делала вид, что занята.       — Да уж, скучная у вас жизнь, однако.       Я проигнорировала.       — Вы не дальтоник, милая, ваш мир просто нужно раскрасить.       На душе пусто - словно огромная дыра прожгла меня насквозь. Я не хочу его слушать. Не хочу обрести надежду - её не существует. Это иллюзия, что тешит людей. Стерающий мир мираж. Это груз. А мне он не нужен. Я отказываюсь от него.       — Сашенька, позвольте мне раскрасить ваш мир!              И почему в моём сердце сомнения?       — Нет.       — Глупа вы, голубка. Сколько у вас возможностей. Одно ваше желание, и мир заиграет красками! Вы обретете смысл. Одна лишь мысль, и вы свободны. Но вы отказываетесь от счастья. Чего же боитесь? Осужденья иль свободы? Чувства страха за себя вас гложет?       — Ваше ли дело это, Николай?       Его лицо озарила улыбка, тёплая, яркая, в то же время хищная, глаза его прищурены. Я так боялась, что чуть что и на секунду проникнусь его солнечной улыбкой, а в сердце отозвутся криком чувства. Что глаза его сетью меня завлекут.       — Нет, Сашенька, не моё.       Но разве боялась ли я так попасться? Чувствовала ли трепет, страх. Нет. Даже если появятся, я сложу их пополам, сломаю, растопчу безжалостно в грязь. Закрою на тысячи замков, обмотаю цепями, навсегда запру. Не дам им вырваться, буду сдерживать. Так проще. Легче. Без чувств, без сожалений, без тоски, без любви, без молвы чужих людей. Мне всё это неважно. Ведь если улыбка - то притворная, если румянец - то на улице мороз, а если говорю, что люблю - то беспощадно вру.       — Но я был бы не прочь узнать. Помочь вам себя «обрести». Это моя собственная прихоть, собственное желание. То, что выбрал я! Это моя свобода. Это мой выбор. А потому и вы вольны выбирать то, что желаете. Ведь я вижу, это не то, чего вы хотите. Вашу свободу забирают собственные мысли.       Он словно видел меня насквозь. Один разговор, и Гоголь больше не бестия, не уродливая химера, не звенящий в ушах надоедливый звон.       — Вы правы.       Но даже у пазла изначально есть картина, которую нужно собрать.       — Помогите мне обрести свою свободу, Николай.