Изменения

      Прошёл уже месяц с того момента, как Мобэй-цзюнь потерял контроль над своей энергией и получил подобие искажения ци, но с абсолютно другими последствиями. Если Ло Бинхэ в подобной ситуации просто уменьшился, ведь его кровь лишь наполовину принадлежит демонической расе, то Мобэй-цзюнь наоборот, весьма вырос, если так можно выразиться. И вместе с этим Шан Цинхуа уже месяц не может определиться: ненавидеть судьбу, или превозносить её, ведь кто же знал, что его давняя задумка с рогами воплотится подобным образом. Оказывается, Система способна приносить в жизнь не только удалённые черновики, но и мимолётные фантазии, начерканные на обрывке бумаги. Поэтому вот уже как месяц Мобэй-цзюнь ходит до неприличия хмурый, выросший на пол чи вверх и на столько же в обхвате. Но это не самое интересное в сложившейся ситуации, изюминкой его нового образа, как назвал это Шан Цинхуа позднее, являются весьма внушительного размера чёрные рога, направленные наверх и закручивающиеся по всей длине. Почему в прошлом Шан Цинхуа решил, что Мобэй-цзюню подойдут пусть и стилизованные, но все ещё бараньи рога, он не помнит, но себя из прошлого готов был восхвалять и при этом бить палками. Мобэй-цзюнь выглядит слишком хорошо, более властно, и увеличившееся количество нечеловеческих черт лишь заставляют сердце Шан Цинхуа биться быстрее.       Впервые увидев Мобэй-цзюня таким, он выронил из рук всё, что так бережно нёс и, не обращая внимания на грохот, перешагнул через образовавшуюся кучу вещей, с ужасом и диким восторгом подпрыгивая к Мобэй-цзюню. Первая его мысль: «Хочу потрогать» – едва он успел протянуть руку, как от него точно от огня метнулись в сторону. — Мой Король, с вами всё в порядке? — спросил Шан Цинхуа, намереваясь шагнуть и успокоить, как ему тогда казалось, напуганного произошедшим Мобэй-цзюня. — Стой. Цинхуа, форма не стабильна, и я не знаю, насколько хорошо себя контролирую. — Хорошо, — решив не спорить, сказал Шан Цинхуа, — Но могу я на вас посмотреть?       На несколько мгновений Мобэй-цзюнь поражённо замер, он, нахмурив брови, пристально вглядывался в лицо Шан Цинхуа в поисках отвращения, но найти смог лишь любопытство и безграничный восторг. Из-за этого осознания ему стало не по себе. Цепкий взгляд, блуждающий по телу, ощущался странно. Видимо, это ощущает Шан Цинхуа, когда просит его не прожигать в нём дыру. Мобэй-цзюнь кивнул, соглашаясь с просьбой, но вновь сказал, что трогать его опасно. Поэтому Шан Цинхуа, глубоко вздохнув, попытался избавиться от навязчивого желания пощупать каждый сантиметр изменившегося тела перед ним и просто разглядывал Мобэй-цзюня со всех сторон, думая, что через пару дней у него выдатся шанс не только смотреть, но и трогать.       Вот только тогда Шан Цинхуа не знал, что с каждым днём будет только хуже, и спустя месяц он не то что потрогать новый облик Мобэй-цзюня не сможет, но и весьма сильно повздорив с ним, временно переедет в свою старую комнату. Началось всё с того, что в первый день Мобэй-цзюнь не пришёл спать в их общие покои, сославшись на какое-то дело. А вернувшись вечером второго дня, вместо того, чтобы лечь на кровать к Шан Цинхуа, он устроился на софе, что и до этого был весьма мал для него. И так, капля за каплей, под нелепыми предлогами Мобэй-цзюнь стал отдаляться, а в груди Шан Цинхуа вместе с обидой стало расти и неудовлетворение. До этого он и не думал, что можно так отчаянно хотеть близости. Раньше Шан Цинхуа спокойно выносил недели порознь, но вот сейчас осознание того, что искренне им любимый Мобэй-цзюнь просто-напросто бегает от него как от прокажённого, раздражает и при этом распаляет сильнее обычного. Во дворце уже даже стали ходить слухи о том, что между ними разлад, и что скоро человека выкинут из дворца. Часть слуг жалела Шан Цинхуа, не понимая, с чего вдруг Мобэй-цзюнь от него отвернулся. Но находились и те, кто считал, что всё дело в том, что Шан Цинхуа не смог вынести нового облика короля. Последние были частично правы, ведь теперь на Мобэй-цзюня сложно было смотреть так же, как и раньше. Однако, с причиной они прогадали, Шан Цинхуа вовсе не был от него в ужасе.       Со злостью скомкав заляпанный в раздумьях документ, Шан Цинхуа уставился в стену. Часть его хотела недовольно вскинуть подбородок, поджать пухлые губы и сбежать на пик Аньдин, всем своим видом показывая то, что подобное игнорирование его крайне злит. Но он понимал, что Мобэй-цзюню и его внезапным желаниям держаться в тени такое будет на руку. Поэтому ему оставалось лишь упрямо биться лбом о стену, пока в голове не сформируется более надёжный план. Шан Цинхуа тихо фыркнул в кулак, сравнив Мобэй-цзюня с упёртым бараном, а спустя секунду и вовсе расхохотался в голос. Смех в тишине комнаты звенел, переливаясь почти незаметным эхом. Успокоившись, он отряхнул одежду и быстро зашагал в сторону покоев, надеясь там застать Мобэй-цзюня. — Мой Король, вы здесь? — без стука открыв дверь, спросил Шан Цинуха.       Мобэй-цзюнь сидел на кровати в окружении книг и свитков, в углу стопкой лежали сданные Шан Цинхуа отчёты, явно игнорируемые. Трактат у того в руках был на плохо известном Шан Цинхуа языке, хотя правильнее сказать, на демоническом наречии, где иероглифы всегда писались столь неузнаваемо, что изучать его приходилось с нуля. Мельком увидев обложку тут же отложенной книги, он успел лишь разобрать пару иероглифов, складывающихся то ли в слово «изменения», то ли «преображения». Заметивший его Мобэй-цзюнь тут же весь подобрался, словно желая стать меньше, нервно провёл пальцами по отложенной книге и явно намеревался встать и уйти. — Нам надо поговорить. — резко выпалил Шан Цинхуа. — Мы уже говорили, Цинхуа. — Значит ещё раз! Или вы уже и разговаривать со мной не желаете? — бросил он раздражённо. Последнее время Шан Цинхуа себе места не находил, вечно отвлекаясь во время работы, и если раньше он бубнил под нос, напевал что-то или продиктовал всё в слух, чтобы сосредоточиться, то сейчас этого не хватало. Хотелось прикосновений, внимания и молчаливой поддержки, а не игнорирования и избегания. Раньше он и подумать не мог, что тело будет зудеть из-за отсутствия всего этого, пусть им приходилось и раньше расставаться на достаточно большие сроки. — Вы боитесь потерять контроль, так? — Мобэй-цзюнь кивнул, обсуждали они это не первый раз, но всегда без результата. — Но ведь всё это время с вами всё было в порядке, и никаких происшествий не случилось. Думаете, что в спокойном состоянии контролировать себя проще? — он вновь кивает. — Хорошо, но если вы просто будете рядом, хотя бы на том расстоянии на котором мы сейчас, ничего ведь не случиться? — Случится. — Да что «случится»?! Мобэй, я так с ума сойду. Мне одиноко. — Не хочу тебе навредить или напугать. — Давай проверим. Просто посмотрим, Мобэй, — и совсем жалостливо добавил: —Пожалуйста. — Нет. Только когда я приду в норму. — сказал Мобэй-цзюнь фразу, бесившую Шан Цинхуа всё это время, ибо «норма» вернуться может как завтра, так и через год. Простонав от безысходности и топтания на месте, он крикнул перед тем, как выйти из комнаты: — Насколько же ты упертый! — «баран» так и не было произнесено, хотя ему очень хотелось.       И, видимо, этот разговор стал последней каплей в терпении и Шан Цинхуа, и Мобэй-цзюня. Первый всё чаще злился, продумывая менее болезненный план, как бы убедить Мобэй-цзюня, что всё в порядке, и что он его не пугает. Второй же решил вовсе скрыться от глаз Шан Цинхуа, выводя его тем самым ещё сильнее. Слухи во дворце плодились и разлетались как мушки, а пара супругов ходили злые друг без друга по пустынным холодным коридорам дворца. И эти самые стены на Шан Цинхуа давили так, словно он под ними лежал. Высокие потолки казались маленькими донельзя, коридоры узкими, а кровать, пусть широкая и в тёплой комнате, была до безобразия маленькой и холодной. Обида растекалась по телу горечью, скребла изнутри ладонь, не давая спать. — Оставьте завтрак на столе. — не собираясь ближайший час выбираться из-под одеяла, устало отозвался Шан Цинхуа, когда в дверь по стучали. — Ты плохо ешь. — Мобэй! — тут же откинув подальше тёплое одеяло, вскрикнул Шан Цинхуа. — Тогда, может, покормите? — Нет. Сиди на месте. — Сижу я. Вы опять сбежите, Мой Король? — Ближе не подойду. — оставив поднос с тарелками на столике, сказал Мобэй-цзюнь, отходя в другой конец комнаты. — Хорошо. — кивнул Шан Цинхуа, довольный подобным исходом.       Теперь Мобэй-цзюнь не избегал его, а вновь стал сидеть неподвижным изваянием во время его работы, за тем исключением, что держится теперь в другом конце комнаты. Ходит не привычно под боком или на шаг впереди, а сзади на приличном расстоянии. Шепотки во дворце поутихли, стены боле не давили на голову так, что всё кружится перед глазами. Видимо, последняя попытка Шан Цинхуа изменить что-то в их новом укладе не оказалась безнадёжно провальной. Вот только и подобная схема оказалась не очень рабочей. Впрочем, это только по мнению Мобэй-цзюня, что с каждым днём был вынужден садиться всё ближе. Причина для этого была довольно проста: уставший, нервный, тоскующий по ласке Шан Цинхуа был рассеяннее обычного. У него из рук вечно всё падало, сам он тоже то и дело норовил упасть. Слишком скользкие в слабых пальцах кисти от резких, но скованных движений оставляли кляксы на бумаге, падая на почти дописанный документ. Мобэй-цзюнь в новой форме реагировал на все мельтешения быстрее обычного, инстинктивно бросался с места в другой конец комнаты из-за любого непривычного движения со стороны. На радость Шан Цинхуа, Мобэй-цзюнь скрипя зубами с каждым днём садился ближе, пока расстояние между ними стало едва ли не меньше вытянутой руки. Довольный подобным исходом Шан Цинхуа, вместо ожидаемого успокоения, получил лишь новый раздражитель в виде слишком манящего и приятного для глаз Мобэй-цзюня, чей новый облик он всё никак не мог достаточно рассмотреть, а ещё кучу мимолетных прикосновений, пускающих дрожь по телу. Невозможность просто дотронуться делала его ещё более нервным, вещи ещё чаще валились из рук, и, как следствие, Мобэй-цзюнь всё чаще дёргался в его сторону, слегка касаясь. Этот порочный круг порядком начинал раздражать. Оба уже терпят из последних сил, и, сами того не замечая, играют на нервах друг друга. У Шан Цинхуа всё валится, да и сам он стал спотыкаться в разы чаще, как это бывало от недосыпа в первые пару лет их знакомства. Вот только тогда его никто не ловил. Мобэй-цзюнь же дошёл до того, что стоит пряди волос выскользнуть из растрепанной причёски Шан Цинхуа, как он тут же тянется её поправить, хотя ранее так не делал. Каждый раз ненадолго задерживает пальцы на щеке или ладони, пока отдаёт упавший свиток. — Мой Король, — тихо сказал Шан Цинхуа, после пары секунд бездумного рассматривания документа перед собой, — Всё в порядке. — Мобэй-цзюнь в ответ промычал, показывая, что он слушает, но не намерен обсуждать эту тему вновь, — Сегодня я сплю с вами. — Нет. — Это не вопрос. — уставшим голосом поясняет он, — Ничего не случится.       Мобэй-цзюнь вновь промычал что-то себе под нос, намереваясь подняться и, видимо, обдумать сказанное, или попросту сбежать. Последнее Шан Цинхуа допустить не мог, новоявленная дурная привычка бесила больше прочих. Вот только на выдержке, помогавшей придерживаться привычке, пошла глубокая трещина, и пошла она довольно давно. Окончательно она разлетелась в щепки, когда Шан Цинхуа, вскочив за ним, споткнулся о ножку стола и полетел вперёд. Вовремя подхваченный Мобэй-цзюнем, он смог избежать ободранных о ворсистый ковёр ладоней и непременно разбитого носа. Оба замерли не двигаясь, один завалился на другого, пока неподвластные разуму руки в мгновение заскользили по чужому телу. Мобэй-цзюнь, нахмурившись сильнее обычного, сжал в объятиях Шан Цинхуа и резко раскрыл руки в сопровождении глухого вздоха. Шан Цинхуа уже приготовился вновь отступить и терпеливо ждать, когда Мобэй-цзюнь уверится в себе, сможет подпустить ближе. Складывалось впечатление, что они вновь начали всё с начала, неуклюже топчась вокруг. Но не успели эти мысли окончательно сформироваться в голове, как под ногами пропала вновь обретённая твёрдость, а руки привычно обхватили мускулистые плечи, ставшие заметно крупнее. — Могу тебе отсосать? — резко спрашивает Мобэй-цзюнь. Шан Цинхуа впору возмутиться, ответить хоть что-то, а не бездумно закивать, так быстро, что взгляд перестал фокусироваться. — Переместишься? — спросил Шан Цинхуа, когда голову остановила рука, лёгшая ему на затылок. В ответ закивал уже Мобэй-цзюнь.       Оказавшись в спальне за один шаг, Мобэй-цзюнь сел на пол между ног усаженного на кровать Шан Цинхуа. Закрученные по спирали рога, чуть загнутые назад, наверняка оказались бы выше сидящего Шан Цинхуа, будь те полностью прямыми. Сглотнув сладкую подступившую к горлу слюну, Шан Цинхуа понял, что готов сегодня не размениваться на так ему полюбившуюся неторопливую ласку. Вскользь, аккуратно проведя пальцами по рогам, он ладонью обхватил лицо Мобэй-цзюня, потянув на себя. Вжаться до скрипа, до привкуса крови, оседающего на языке такой привычной тяжестью осознания, что рядом кто-то, настолько тебя жаждущий. У Шан Цинхуа опухли губы, из мелких ранок подтекает кровь, но она сразу смешивается со слюной и слизывается языком Мобэй-цзюня, нервно пытающегося сдёрнуть с него штаны и развязать пояс на ханьфу, который мешает выполнить задуманное. И воздуха остаётся до неприличия мало, отвлекаться на дыхание вовсе не хочется. Шан Цинхуа был совсем не против задохнуться, пока его губы остервенело кусают, бёдра несильно царапают короткие ногти, а широкая шероховатая ладонь медленно водит по его члену. События вьюгой стремительно разворачиваются, обжигая открытую кожу, погребая под слоями снега, не давая возможности одуматься.       Шан Цинхуа не успевает заметить, как заваливается на кровать, а в лёгкие поступает воздух. Наклонившись и раздвинув колени, опустившись ещё сильнее, Мобэй-цзюнь провёл языком по члену облокотившегося на локти Шан Цинхуа, который со стоном откинул голову назад. В голове вместо чётких мыслей у обоих постыдное желание кончить прямо сейчас, без дополнительных прикосновений, от одной лишь жажды. В комнате стало вязко. Так, что голову повернуть едва ли возможно, вздохи тяжёлые и со свистом, а выдохи просто не получаются. Открытым ртом остаётся хватать до боли тяжёлый воздух. Руки уже стали дрожать, словно иголками исколотые, Шан Цинхуа ложится на спину, бестолково крутя бёдрами от ощущений. Руки хочется уложить куда-то, недолго думая, он вновь запускает ладонь в волосы Мобэй-цзюня, чувствует твёрдость рогов, что неминуемо хочется ощупать. Мобэй ведь вряд ли будет против, думает Шан Цинхуа, обхватывая их и припоминая, что Мобэй-цзюнь говорил, что те не чувствительны. Всего лишь кератин, как ногти или волосы, продолжает он свою мысль, проводя пальцами вокруг основания, с опозданием замечая, что Мобэй-цзюнь, остановившись, смотрит на него уязвлённо, и вовсе не дыша. — Мой Король, — на выдохе произнёс Шан Цинхуа, — Видимо, оказался не прав, когда сказал, что ничего не почувствует. — Видимо. — хрипло отозвался Мобэй-цзюнь, отводя взгляд.       Получив одобрение, пусть и не произнесённое в слух, Шан Цинхуа, блаженной лужей растекшись на застеленных простынях, без зазрения совести и в меру возможности стал исследовать новые, доселе не обласканные участки тела. Под пальцами шероховатость, напоминающая чешуйки, заворачивается спиралью вверх и назад, щекочет подушечки пальцев. Шан Цинхуа стонет, но упрямо исследует новоявленную часть тела, в надежде найти ещё один чувствительный клочок. Но прикосновения к самому основанию, там, где рога плавно перетекают в кожу и, вероятно, в сам череп, остаются единственным чувствительно сверх меры местом, так что Мобэй-цзюнь то и дело от прикосновения к нему замирает от удовольствия и стонет. Комната светлая и холодная, кажется, погружается в интимную темень, а воздух раскаляется, обжигая. Шан Цинхуа хватает рога руками чуть выше, и сжимает бёдра, пока удовольствие растекается патокой. — Даже не смей сейчас сбегать, — делая паузы перед каждым словом, говорит Шан Цинхуа, притягивая Мобэй-цзюня к своему лицу, — Я пойму тебя превратно, Мой Король.       Не давая тому одуматься или запротестовать, Шан Цинхуа тянется к его губам, игнорируя собственный вкус на них. Мобэй-цзюнь если и хотел возмутиться, то быстро передумал, став одной рукой распахивать помятые одежды на Шан Цинхуа. Неуклюжа тряся ногами, пытаются стащить штаны до конца, всё ещё свисая наполовину с кровати. Стоит подумать о том, что было бы гораздо проще, оторвись они друг от друга на минуту, и раздеться, а не выброшенной на берег рыбой барахтаться, не прекращая поцелуй в желании вжаться друг в друга. В какой-то момент Шан Цинхуа, видимо, осознавая безвыходность их положения, кладёт руки Мобэй-цзюню на щёки, оттягивая от себя. Тот выглядит удивлённым и немного растерянным. — Подожди, — вздыхая на каждом слоге, говорит Шан Цинхуа. — Давай сядем и разденемся.       Мобэй-цзюнь кивает, встаёт на ноги, стягивая с себя одежду, превратившуюся в сплошной беспорядок. Шан Цинхуа отползает на середину кровати, штаны болтаются на щиколотках, на руках висит не один слой наполовину распахнутых одежд. Штаны сразу стянуть не вышло, они напрочь забыли про ботинки, что от раздражения были кинуты в другой конец комнаты. Мобэй-цзюнь свою нервозность старался скрыть как мог. Стаскивал вещи с себя чересчур медленно, то и дело кидая осторожные взгляды на Шан Цинхуа, который, не отрываясь, следил за всеми его движениями. — Мобэй, — зовёт он, когда из одежды на том остаются только штаны. — Сядь сюда. — он хлопает по месту рядом с собой, сразу же переползает к севшему Мобэй-цзюню на колени, переставая двигаться. — И что ты делаешь? — Смотрю. — проводит аккуратно пальцами по плечу, — И трогаю. Из-за одежды и паники не мог понять, насколько сильно ты изменился. — он тихо смеется. — Теперь Шэнь Цинцю, видимо, прав, вы и впрямь раза в два больше меня, Мой Король. Завтра буду разглядывать вас в полный рост. Даже на бёдрах сидеть непривычно. У вас такой же диссонанс, Мой Король? — Прекращай, — невпопад хмурится Мобэй-цзюнь. — Хорошо, — он двигается вперёд, ткань жжёт голые ягодицы, — Мобэй.       Шан Цинхуа посмеивается, пока Мобэй-цзюнь недовольно шипит ему прямо в губы, а потом взвизгивает, когда оказывается опрокинут навзничь и прижат сверху. Из желаний только получить больше прикосновений, Мобэй-цзюнь выцеловывает на его теле хаотичные узоры, то и дело прикусывая кожу чуть сильнее обычного из-за заострённых зубов. Шан Цинхуа мечется по постели, разморённый от ласки, неуклюже бормочет что-то под нос, дёргаясь от прикосновений к бёдрам, ощущая, как тело переполняется истомой. Тепло от возбуждения в теле ощущается как новый поток ци. Оно циркулирует, собирается на кончиках пальцев, покалывает кожу изнутри. Столь любимая неторопливая ласка затапливает его, окуная в омут безмятежности, пока в голове не щёлкает странное предчувствие, и Шан Цинхуа давит стон, готовый слететь с губ, пытается понять, как лучше спросить у Мобэй-цзюня что происходит. Тот, почувствовав его озадаченность, отвлекается от старательно ласкаемых сосков, склоняет голову вбок, интересуясь, что случилось. У Шан Цинхуа же первый приступ неловкости за сегодня. Он проводит ладонью по его волосам, смотрит куда-то вбок, заикаясь и повторяя одно и тоже, спрашивает, что не так, почему Мобэй-цзюнь не торопиться двигаться дальше, учитывая, как сильно этого хотят оба. — Не думаю, что это выйдет быстро. — перебивает его в какой-то момент Мобэй-цзюнь, и Шан Цинхуа требуется слишком много времени, чтобы понять, на что тот намекает.       Лицо его изумленно вытягивается от осознания, а губы невольно растягиваются в глуповатой, чуть сумасшедшей улыбке. Шан Цинхуа напрочь забыл, где он находится, и что это как-никак всё ещё мир его гаремного романа, главная сюжетная составляющая которого – бесконечное количество постельных сцен, периодически весьма извращённых. — Руками? — щурясь, как-то глухо спрашивает Шан Цинхуа и уже тянется стягивать с него штаны. Удивлённый стон оглушительно громко разносится по комнате, ошпаривая затылок Шан Цинхуа, и вытягивая из горла следом уже нервное хихиканье. — В теории, можно облизать как леденец. Мой Король, — он поднимает взгляд, — Понял, — вновь посмеивается он, — Молчу. Всё, ладно-ладно, правда, молчу. — начинает тараторить он, когда его кусают сначала за плечо, а потом за челюсть.       Мобэй-цзюнь вновь нависает сверху, облизывает коротко протянутую Шан Цинхуа ладонь, вызывая у того новый приступ неловкости, и возвращается к начатому ранее. У Шан Цинхуа же, по его мнению, задача невыполнимая. Доставлять удовольствие Мобэй-цзюню, пока тот лаская его грудь и шею, делает всё возможное, лишь бы он задыхался. Пальцы не слушаются, сам он непроизвольно выгибается в пояснице, жмётся ещё ближе, тела потные, чужой член в ладони лежит непривычно. Всего так много и всё так ново, что мимолетно воспоминается их неловкость в самом начале отношений. Притирки, попытки выяснить у друг друга предпочтения, неловкие столкновения зубами. Шан Цинхуа откровенно скулит, елозит на месте, сбившись в очередной раз с только что начавшегося зарождаться ритма. Вечно непростительно собранный Мобэй-цзюнь, вдоволь насмотревшись на его метания, обхватывает его ладонь поверх, и, прислонившись к его шее, стал лишь клевать мелкими поцелуями кожу под губами, не особо сдержанно толкаясь бёдрами в ладони. Немного пришедший в себя Шан Цинхуа тянет свободную руку, гладит каждый участок кожи, до которого способен дотянуться, одной ногой притягивая Мобэй-цзюня к себе.       Покрывало под спиной взмокло от пота, Шан Цинхуа стонет влажно, сглатывает вязкую слюну, то и дело крутит головой, желая и разглядывать, и целовать раскрасневшегося на скулах Мобэй-цзюня. У него нет сил, только желание кончить во второй раз, дождаться утра и наконец-то получить больше, чем то, что происходит сейчас. Быть ближе, задыхаться, ощущать на губах солоноватый вкус пота с виска. Шан Цинхуа вскидывает бёдра в немой просьбе, Мобэй-цзюнь тут же понимает, отпускает ненадолго руку, обхватывая ладонью уже два члена. Заполучивший обе руки в своё распоряжение, Шан Цинхуа не долго думает, приподнимает лицо Мобэй-цзюня, впивается в припухшие губы очередным поцелуем, зарывшись ладонями в его волосы, вновь облюбовывает основание рогов, получая в награду несдержанное мычание. Тепло по телу пульсирует бурным потоком, разливаясь по венам. Спина у Мобэй-цзюня широкая, с непривычки обхватить сложно, но он всё равно цепляется в неё одной из рук, дёргается рассинхронно с его рукой и бёдрами. Предэякулята много, он уже чвакает от каждого движения, дополняя какофонию звуков, воцарившую в комнате. Тело пробивает мелкая дрожь, короткие ногти настойчиво скребут по бледной без изъянов коже. Шан Цинхуа будто провалился под лёд, звуки резко прекращаются, тело немеет, рот открыт, из него не выходит ни звука. Мобэй-цзюнь же непривычно громкий, стонет, закусив его плечо до крови, валится сверху, разводя беспорядок между ними ещё сильнее. — Ты очень тяжёлый. — спустя долгие десять минут выдыхает Шан Цинхуа, — Я не говорил, что тебе надо слезть, Мой Король. — недовольно заявляет он, обхватив зашевелившегося Мобэй-цзюня руками.       Время тянулось по-приятному медленно, Шан Цинхуа то накручивал чёрные локоны на пальцы, то самозабвенно водил по рогам, прибывая на гране сна. От резкой потери приятной тяжести он недовольно зафырчал, но Мобэй-цзюнь тут же перехватил его на руки, так что возмущаться далее было не к месту. На непривычных руках было привычно уютно, Шан Цинхуа весь сжался, удобнее устраиваясь. От перемещения сквозь пространства и сонного морока даже не закружилась голова, Мобэй-цзюнь залез в тёплую бочку с водой, извечно стоявшую на горячих камнях. На всякий случай, не отпуская его со своих рук, он принялся аккуратно обтирать Шан Цинхуа со всех сторон. Потыкал пару раз пальцем в наливающиеся багровым синяки от укусов, встревоженно спрашивая, больно ли. Шан Цинхуа на это лишь покачал головой, прося оставить всё до завтра, сейчас ему слишком тепло и уютно. В кровать они легли донельзя привычно, будто не было всех этих дней страхов и недомолвок. Мобэй-цзюнь, плотно укутав его в одеяло, устроился рядом, притягивая к себе кокон из плотного шёлкового одеяла, носом утыкаясь в ещё немного влажные волосы Шан Цинхуа.       Утро началось не со стука в дверь и безотлагательных дел, и уж точно не от желания проснуться с медленными потягиваниями и объятьями, из которых не хотелось выбираться. Утро у Шан Цинхуа ознаменовало жжение в бедре, которое он поначалу игнорировал, думая, что ему чудиться. Но, попытавшись лечь поудобнее, неприятное ощущение покалывания от чего-то недостаточно острого чтобы распороть кожу усилилось. Он напугано дёрнулся, усугубляя ощущения, вслед за ним уже дёрнулся Мобэй-цзюнь, раскидывая руки в стороны. Глядели они друг на друга с тревогой и не пониманием, пока Мобэй-цзюнь, проснувшись окончательно, весь не посерел и прошипел про то, что это было плохой идей и спать надо было раздельно. Его попытку встать присёк Шан Цинхуа, обратно завалившись на него, как и лежал при пробуждении.       В комнате не было никого кроме них двоих, привычно горела в углу лампа, чуть освещающая комнату на всякий случай, но не мешающая спать. Мебель на месте, кровать завалена подушками, лежат они чуть ближе к изножью, нежели обычно, под головой у Мобэй-цзюня обычная подушка, представляющая из себя твёрдый прямоугольник. Их Шан Цинхуа терпеть не мог, даже спустя время предпочитая самостоятельно делать аналоги подушек из своей прошлой жизни. Мобэй-цзюнь с ним это мнение разделял, но, видимо, с рогами по-другому спать было невозможно. В целом, ничего необычного, кроме трёх маленьких колотых ранок на бедре и пристыженного взгляда Мобэй-цзюня. Понимание не приходит до тех пор, пока Мобэй-цзюнь перед его лицом не машет рукой, отчего Шан Цинхуа хмурится, просит объяснить по-человечески, а потом замечает до этого отсутствующие на руках длинные ногти, которые впору назвать когтями.