***
Уже в метро, Чону снова вспоминает утренний диалог. Что-то в Мунджо не даёт ему покоя. Не то чтобы он до этого казался правильным и без подвоха, но сегодня это было по другому. Парень чувствует вибрацию в руке и поднимает телефон. На экране сообщение от Джиын:Ты в порядке?
Нормально - отвечает Чону, не чувствуя угрызений совести из-за очевидной лжи.
"Это просто простуда" - думает, нет смысла переживать как такого. А Джиын обязательно будет. Раньше Чону это казалось милым, но сейчас это беспокоило его больше собственного состояния. Ещё в общежитие приедет, а это будет худшим комбо. Парень хмыкает и тут же снова хмурится. Да. Теперь он понимает, что его действительно беспокоит. Мунджо позвал его на пиво. Вечером, после работы. И он согласился. Он ведь не выжил из ума из-за болезни? Не мог, не должен был успеть. Но ведь уже согласился, пусть и очень вяло. И что хуже - не то чтобы он правда был против. Это казалось неправильным, но что-то в предложении заставляло его согласится. Может быть, ему стало жалко Мунджо. Тот каждый раз зовёт его выпить,и каждый раз получает отказ. Не то чтобы неаргументированный. Хотя удивительно, с его влиянием, Мунджо - последний, кто нуждается в том, чтобы искать себе собутыльника. Любой жилец согласился бы с ним выпить, лишь бы Со его не трогал. "Мы может и живём все вместе, но друг о друге ничего не знаем" - всплывают в памяти слова, сказанные дантистом. Верно. Со Мунджо выглядит одиноко. И это то, что Чону напрягло. Мунджо - последний человек, которому хочется верить и последний, кто будет общаться с кем-то из чистого интереса. Но утром в душевой он выглядел глупо. Буквально. Его лицо фальшивило, но если Чону изначально думал, что фальшивая была забота, то теперь думает, что фальшивым всегда было одно - вечное спокойное безразличие на лице. Не выглядят безразличные люди так неловко, задавая обычный вопрос. Со Мунджо выглядит нуждающимся. Нуждающимся в настоящем собеседнике, разделяющего с ним диалог и переживания, а не в пустом болванчике без собственного мнения. Остановка на нужной станции и Чону выходит, заставляя себя думать о предстоящей работе. Его не должен беспокоить Мунджо, он явно не должен думать о нём, а уж тем более проявлять сочувствие. Мунджо сам выбрал быть монстром, Чону никто, чтобы пытаться это исправить. И всё таки Мунджо защищал его от других жильцов, стоит отдать должное. Поэтому согласится на пиво не кажется теперь безрассудной идеей. Можно считать это за благодарность. Писатель хмыкает. Его немного смешат мысли. В самом деле, не всё ли равно ему, как себя чувствует Мунджо - дьявол во плоти? Дантист - не открытая книга, его понять куда сложнее, чем можно подумать. Может быть это его очередной план - вызывать жалость и потом втоптать в землю сострадающего. Мунджо - последний человек, который нуждается в понимании, а Чону - последний в списке тех, кто хочет помогать незнакомцам. Они две параллельные, которые находятся в одной плоскости и никогда не пересекутся.***
— Плохой день? — с ходу спрашивает Сокун, выдавливая из себя подобие сочувственной улыбки. — О, Сокун, только ты и заставляешь меня улыбаться. — со стоном выдает Чону, прикладываясь головой к дверному проёму. Парни встретились в коридоре, когда старший возвращался с работы, а младший выходил из комнаты. Юн успел открыть дверь комнаты, поэтому теперь она была на распашку, а сам он замер в проёме, как бы закрывая проход. День был действительно плохим, почти ужасным. Не то чтобы произошло что-то новое - Джэхо стабильно бесит, Бёнмин стабильно мерзкий, но сегодня будто с цепи сорвались. Оба. Один был слишком прилипчивым, второй слишком активным. Джэхо выходил из кабинета слишком часто, всё время пробуя разговорить работников, отвлекая их от работы. Рассказал про своё неудачное свидание, как трудно в наше время найти себе подходящего человека и вообще люди меркантильные стали. Нет, Чону понимает, Джэхо - начальник, он имеет право общаться со своими сотрудниками, но не в разгар рабочего дня же. Хотя, это было неизменно всегда. Даже в университетское время, когда они учились в одном месте, Шин Джэхо всегда пытался разговорить всех вокруг. — Везёт же Чону, — мечтательно тянет Джэхо, и Юна почти передёргивает от прожигающего спину взгляда, — такая красивая девушка у него, а? Согласись же, Юджон, видела ведь её? Приходила на работу к нам на днях буквально, парня своего проведать. Вот это любовь. Мышка в руках Чону сжимается чуть сильнее положенного. — Да, Джиын и правда очень милая. Такая же как и её парень, — хихикает Юджон и поворачивается к Чону. Тот сразу как-то расслабляется и благодарно улыбается, смотря на девушку. Та дарит в ответ улыбку ещё шире и возвращается к работе. Теперь Чону может чувствовать два взгляда на своей спине - от начальника и соседа по месту. Пак Бёнмин никогда не мог смиренно принять факт того, что Юджон обращала на Чону внимания больше. Завистник. Он отворачивается и продолжает работать с таблицами, поднимать конфликты не очень хотелось. — Не думаю, что Чону п-подходит Джиын, — резко выдает Бёнмин, — она слишком хороша, он ж-же ничего не может ей дать. "Свинья"- думает Чону, и его глаз начинает дёргаться. Всё в Бёнмине напоминает ему свинью - от внешнего вида и до голоса. — Бёнмин, не говори так. — ставит точку в диалоге Ко Санман и Чону благодарен ему безумно. Вот начальник их отдела реально крутой мужик, повезло его жене. Юн хмурится и сжимает кулаки, вспоминая перебранку на работе. Серьезно, ещё чуть чуть и у него начнет дёргаться глаз, это ведь невозможно. Знать бы ещё где он дорогу этим двоим перешёл и было бы легче. Хотя с Бёнмином чуть понятнее. Хорошо хоть рядом с ним есть люди приятнее, возвращающие в реальность до того, как он размажет чью-то башку об пол, такие как Юджон и Санман. И Сокун, который положил свои руки на плечи Чону и чуть сжимал. — Хён, забей. Ты круче их всех. Чону улыбается. Он на самом деле не тактильный человек, ну или может его в этом убедили. Всё таки с рождения брата было не до материнских объятий, а Джиын сама не особо любила прикосновения. Но сейчас, чувствуя еле ощутимое тепло и тяжесть на руках, Юн по-настоящему чувствует домашнее тепло, и даже головная боль, не отпускавшая его весь день кажется теперь не такой сильной. Он не знает, что такого сделал, чтобы заслужить в свою жизнь солнце в виде Сокуна, но он безмерно рад этому. Сокун уходит из общежитие чтобы устроить ещё один концерт, Чону с собой зовёт, но тот отказывается. Он бы и с радостью ушёл из общежития, куда подальше, даже если не надолго, но головная боль вам не шутка, да ещё и простудится сильнее, не дай Бог. Он, если честно, и Сокуна попытался отговорить: время всё таки позднее, лучше не ходить, сходи завтра. Но младший был четко убежден, что сегодня нужно сходить, да и люди как раз с работы возвращаются, поднять им настроение хоть после рабочего дня. Поэтому Чону смотрит вслед удаляющейся спине Кана и вздыхает. Вот и солнце покинуло крепость. — Позднее время для прогулок, не находите? Ю чертыхается и подрывается на месте, резко оборачиваясь. Мунджо стоит чуть поодаль, уже в домашней одежде, во всём черном, как смерть, ей богу. В руках пакет, на лице улыбка, в глазах прищур. Чону заглядывает ему за спину. Не помнит, чтобы в той стороне было что-то важное, кроме душевой комнаты. Мунджо оттуда? Или всё время стоял в тени и ждал, пока младшие закончат разговор? — Неужто после смены дантистом так хочется напиться? — вслух говорит Чону, и тут же рот рукой прикрывает, моментально смущаясь. Не такие вещи нужно говорить, думается. Мунджо теряется. Улыбка слегка сползает с его лица, а глаза удивлённо приоткрываются. Это видение длится всего мгновение, но Чону удивительно чётко закрепляет это в своей памяти. Мунджо теряется. Потерялся, когда услышал неформальный вопрос. Или потерялся потому что кто-то беспокоится за него? Подождите, Мунджо правда теряет всё своё спокойствие из-за одного вопроса? Чону сам теряется в потоке мыслей, а ведь проходит секунда. Секунда, после которой Мунджо впервые на памяти Юна кротко смеёться, опустив голову вниз. Искренне, по-настоящему, как человек. — У вас вероятно сложилось не лучшее впечатление о моей работе, а? — с улыбкой уточняет Со, смотря прямо в глаза собеседника, — я просто хочу расслабиться в хорошей компании. Хотя, вероятно, и работа на это влияет, скрывать не буду. Так вы всё таки согласны? Мужчина приподнимает пакет и головой кивает в сторону крыши. Банки пива внутри пакета стукаются друг о друга. — Идите, — просто отвечает Юн. Дантист слегка склоняет голову к боку, не понимая ответа, — я положу рюкзак и поднимусь. Писатель не видит реакции Мунджо, потому что закрывает дверь сразу же после ответа, но уверен, что на нём была бы ухмылка. Какая-то часть мозга говорит ему "нет", и он не понимает какая именно. Он это объективно оценил или хочет в это верить? Почему он хочет в это верить? Откуда он может это знать? Чону выдыхает, прикрывая глаза, и прикладывает руку к голове. Ему кажется, он обжигается от собственного тела. Интересно, если он попросит у Мунджо жаропонижающее, тот даст? Или попросить совета? Он же врач, должен знать. Но Чону знает, что всё равно не попросит, и это ему уже говорит рациональная часть. Доверять своё лечение или просить таблетку у того, кто похож на серийного убийцу и живёт в одном общежитие с психами не выглядит надёжной идеей, типа, вообще. Скинув рюкзак на стул, Чону заодно переодевается в футболку и домашние штаны. Он не волнуется, что его будут ждать дольше - сам Мунджо то ведь уже переодет. Да и сам вечер посиделок нужен Мунджо, а не наоборот, Чону и без пива расслабиться может. Например, сев писать роман. На крыше тепло, правда уже темновато. Где-то даже виднеются первые звёзды на небе. Удивительно красиво. Раньше Чону даже не замечал, как рано появляются звёзды. Сколько себя помнит, Юн почти никогда на небо не смотрел, если только чтоб узнать погоду, и то, далеко не всегда. Он любил дожди, любил солнце, к холоду не плохо относился, да и вообще, ничего плохого в природе не замечал. Ему в целом, было всё равно. Он условно подвёл всё к черте "нравится" и не думал об этом. Светят звёзды или нет - всё равно. Наверное, это странно для писателя, вот так не замечать природу, но Чону правда не помнит, когда в последний раз просто отдыхал и смотрел на природу. Его жизнь кажется цикличным кругом работы и заботы о близких,без права отдыха и времени на себя. По-крайней мере это делает из него хорошего человека. Он хочет в это верить. Мунджо стоит у самого края, с банкой пива в руке, и смотрит вниз. Его итак темный силуэт и вовсе кажется черным теперь без света. Он кажется не от мира сего во всех смыслах. Он стоял слишком... Слишком. Сложно объяснить на словах, будто он и не был человек. Он, казалось, сливается с пейзажем, представляя из себя ничто и всё одновременно. Или казался человеком, ушедшем в свои мысли настолько, что весь мир вокруг переставал существовать. Одним словом - вне реальности. Чону даже думал, что ему стоит развернуться и уйти. Было ощущение, что он застал соседа за чем-то слишком интимным,слишком личным, хотелось бежать, закрыв глаза. Но дантист резко обернулся, будто чувствуя смятение, и жестом руки пригласил к себе поближе. Чону вздохнул. Теперь выбора не осталось точно. — Сегодня очень красиво, не находите? — Начинает диалог Мунджо, протягивая банку пива. Чону открывает её и сразу же делает охладительный глоток. Может хоть это от боли в голове поможет. — Мост Банпо, должно быть, выглядит просто чудесно... — мечтательно тянет Чону. — Вам нравится этот мост? — Всегда в детстве смотрел на его фотографии, когда чувствовал себя уставшим. Хочу как-нибудь посетить. — Выглядите измученно. Я бы предположил, что у вас выдался трудный день. — Как бы невзначай уточняет дантист. — Вы просто это подслушали, не так ли? — У вас слишком плохое мнение обо мне, — ухмыляется Со, смотря прямо на нахмуренные брови собеседника, — Будем считать, что случайно услышал. Но вы кажитесь уставшим с самого утра. Вас беспокоят кошмары? — Нет, — Чону отворачивается и смотрит прямо вниз. "Единственное, что меня беспокоит - это ты" - проносится в голове. — Просто действительно устал. Выдались насыщенные выходные. Даже не успел заняться романом. — Какая жалость. Я с нетерпением жду вашей истории. Чону хмыкает. И на кой черт он ждёт эту работу? В последнее время Юн вообще думает бросить эту затею. Он ведь пытался сесть за роман, но так и не смог написать даже строчки. То ли вдохновение пропало, то ли мотивация, так и не объяснишь. Возвращаться в общежитие его тяготило, работа тяготила, это всё он мог терпеть, но писать роман в тягость - уже перебор. Нет смысла от произведения, в которое не вкладываешь душу, не вкладываешь себя. Писательство это ведь больше, чем просто увлечение на вечер, это глубокий мир. И Мунджо, как ценитель литературы, точно должен это понимать. Если быть честным, Мунджо единственный из его окружения, кто способен это понять. Чону никогда не получал понимания к своему хобби, сколько себя помнит. Для всех это было глупостью. Мол, писателей много,ты не пробьешься, да и денег не получишь. Да, в этом мире всё упиралось в деньги, как бы это не было прискорбно. Но не вешаться же Чону теперь из-за этого? В конце концов, он хорошо учился, сейчас исправно ходит на работу и старается изо всех сил быть полезным и хорошим сотрудником, оставляя писательство на свободное время. Но не то чтобы это волнует людей. Они просто не понимают, что это. Чону знает, что никогда не вписывался в понятие "нормальный", но и чем-то неправильным своё увлечение не считал. Пока люди жалели его, он жалел их. Все вокруг говорили ему бросать писательство, ведь он просто будет разочарован в мире и людях, когда его книги не будут покупаться. Они жалели его, будто ребенка, живущего несбыточной мечтой. В подростковом возрасте Чону всегда злился, когда подрос - злится не перестал, но теперь больше молчал. "На самом деле, жалкими действительно были те, кто считал писательство глупостью,'' - всегда сам себе говорил Чону. Он вообще-то в это и верил. Там где он бы мог проявить себя, показать и высказать свои чувства и мысли, все остальные замолкали и принимали как должное отсутствие своего мнения. То что в жизни происходило наоборот было уже не так важно. Взгляд Чону зацепился за силуэт Сокуна. Парень возвращался в общежитие с аппаратурой, шёл резво, видимо, в хорошем настроении. — Не стоит ждать. Чем больше ждёте, тем сильнее будете разочарованы. — Всё таки говорит Чону, охваченный внезапной атмосферой уюта, царившего на крыше. Крыша вообще казалась отдельным миром, особенно под вечер с пивом в руках. Будто она отдаляла их от других жильцов. — Я никогда не буду разочарован в тебе. Чону резко вскидывает голову, забыв о головной боли, и смотрит на Мунджо. Но тот, обычно смотрящий ему в лицо и цепляющийся за любой контакт с глазу на глаз, смотрел на фигуру Сокуна, непривычно увлеченный этим. Чону смотрит на него несколько мгновений и сам отворачивается. На крыше воцаряется тишина, и Чону это пугает. Пугает, что в этой тишине Мунджо услышит, как бешено бьётся его сердце. Ему даже кажется, что его лицо горит, хорошо хоть на улице темно. Это кажется глупым, вот так просто смущаться из-за одной необдуманной фразы, но писатель сразу как-то замыкается. Ему немного неловко. Вероятно, он просто не ожидал этого услышать от того, кто был его страшным кошмаром, ведь в их первую встречу он был очень мил с писателем, а потом пошло по накатанной, начиная с, он хотел верить, шуток про человеческое мясо и продолжая странными фразами. А может он не ожидал услышать это в таком тоне. Серьезном. Правдивом. Чону казалось, будто Мунджо хотел вложить в эту фразу колкую усмешку, но крутя фразу в голове, он так и не смог вспомнить в ней хотя бы намёк на иронию. И лицо, которое он тогда увидел совсем не походило на шутливое. Чону засыпал в смятении, ворочаясь, не способный успокоить своё сердце. Это казалось ему неправильным, но ему почему-то хотелось верить. Верить в то, что есть кто-то, кто бы не разочаровался в нём. Засыпая Чону думал, насколько абсурдным получился диалог на крыше и насколько глупо вели себя оба собеседника. Кажется, Чону теперь больше никогда не согласится на пиво в компании Мунджо. Это никогда хорошо не заканчивается - после каждого общения с дантистом его голова полна мыслей.***
Проходит ровно неделя с того самого диалога на крыше, и Чону разочарован в том, что до сих пор жив. Просыпаться с головной болью, и засыпать полностью разбитым вошло в привычку, избегать Мунджо - тоже. С того вечера он так больше и не согласился ещё раз выпить с дантистом, не только из-за странного чувства неловкости, теперь витавшего вокруг, но и из-за прогрессирующей простуды. Правда от Сокуна бегать не получалось, тот всё норовил побольше пообщаться. Чону его не винил и каждый раз позволял подкупить себя щенячьими глазками. Юн не знал, понимает Сокун как он легко манипулирует своим старшим или это чистой воды случайность, но тот явно пользовался этим. Чону вообще-то даже радовался этому. Ему нравился Сокун, с ним чувствуешь домашнее тепло. Этот парень вообще ощущается как летнее солнце восходящее - светлое, яркое, теплое, надежду дающее. С ним легко и весело, на самом деле, Чону бы и не смог никогда отказать этому парню. В этом бесспорно были и свои минусы - Сокун отчётливее всех видел неутешительное состояние старшего. Пытался пару раз узнать, был ли он у врача или пытается лечится, но получив неловкое молчание в ответ каждый раз, просто сдался. Сокун всё понимал, не злился, не обижался, но брови хмурил каждый раз неизменно. Благо, его настроение легко возвращалось в привычно игривое и он снова щебетал об учёбе, о рэпе, о людях и обо всём на свете. — У нас разница всего в пару лет, но рядом с тобой, я всегда чувствуя себя куда старше. Ты так открыт к этому миру, — как-то раз признается Чону. В каком-то смысле, ему было трудно понять Сокуна. Юн был ему полностью противоположен. Но не так, как собаки и кошки, а скорее как собаки и зайцы. Если Сокун был большим золотистым ретривером, то Чону был пугливым зайцем. Кан всегда такой яркий, игривый, к людям тянется и верит в абсолютную доброту. Юн людей как огня сторонится, не верит в бескорыстность и в человечество не верит. Очень хочет, наверное поэтому с Сокуном и сдружился, ему бы научится хоть капли той открытости, что в младшем была. — Я просто не боюсь разбиться. — просто отвечает Кан, и теперь Чону на него под другим углом смотрит. Теперь младший кажется ему мудрее и старше. Не боятся быть разочарованным и знать, что ты способен снова собрать себя по кусочкам - многого стоит. Наверное это и есть залог успешного человека. Несмотря на плачевность жизни, Чону всё равно исправно ходит на работу, и его исправно бесят. Юджон и Санман единственные, кто позволяют ему сохранять грань спокойствия и агрессии или, видит Бог, об голову Бёнмина и Джэхо давно разбилась бы не одна кружка. В прочем сегодня кажется его никакая доброта не спасёт, Бёнмин ведёт себя неоправданно по свински и раздражает всё сильнее, хотя казалось бы - уже некуда. — К-как тебя вообще на работу приняли, если т-ты ничего не умеешь, — в который раз начинает Бёнмин, стоит всем выйти из офиса. Джэхо заказал еды на обед и попросил помочь принести еду. Юджон и Санман вызвались первыми, поэтому когда в офисе осталось двое, Бёнмин решился высказаться. Будто его мнения кто-то ждал. Но Чону сам себе обещал быть хорошим мальчиком, агрессию в узде держать, как завещали Сокун и Джиын, людей не бить и вообще не бесится. — Е-если тебя взяли по блату, п-потому что ты друг босса, то это не значит, что ты можешь отлынивать. Чону глубоко вздыхает и выдыхает. Спокойствие - главное оружие человека. Черт возьми, если у Мунджо как-то получается всегда держат себя в руках, то это не может быть не невозможно. — И д-девчонка твоя с т-тобой должно быть из жалости! — Слышь, ты— Чону резко вскакивает со стула, и чувствует как земля уходит из под ног. Всё вокруг темнеет, и ему кажется, что он слышит вскрик Юджин. Блин. Быть спокойным намного труднее, чем кажется. У Чону даже проскальзывает мысль попросить у Мунджо мастер класс,хотя это вероятно и не поможет. Как бы он его не напрягал, всё таки было интересно, как тот всё время остаётся таким спокойным. Удивительно. А ещё удивительно, что его последние четкие мысли о Мунджо, хотя казалось бы он тот, кого в этом списке быть точно не должно. Интересно, Мунджо был бы разочарован в нём, ударь он Бёнмина? Сознание говорит "определенно нет", он бы только этого и ждал. Мунджо явно не тот, кто против насилия. "Ненавидь кого хочешь, убивай кого хочешь". Разве он не живёт по этому принципу? Хотя вероятно, он живёт только по второй части, Чону не помнит, чтобы Мунджо кого-то ненавидел. Не то чтобы он мог знать это - они об этом никогда не говорили, и вряд-ли кто-то из них был когда-либо достаточно честен. Хотя вероятно в первый разговор, когда они обсуждали книги, Чону был честен. Был ли честен Мунджо? Хочется верить. По крайней мере он точно должен был читать те книги, которые они обсуждали. Настоящий интерес трудно сыграть, вероятно даже такому лжецу как Мунджо. Ненавидел ли Мунджо правда кого-то? Мог ли он в глубине души презирать жильцов также, как и Чону? Если думать об этом, то Мунджо вся такая загадка, сшитая из нескольких тканей, разными иглами, несочетающимися нитками. Чону не знал почему об этом думает, не знает, почему у него такие мысли в голове и не знает, что хотел бы сделать с Мунджо - разорвать или раскрыть. Дантист явно никого не щадил, и своих желаний не стеснялся, это даже секретом не было. Должен ли Чону стать таким же как он? Мунджо был бы счастлив такому исходу, верно? Или Чону должен противостоять ему? Мунджо был бы рад и этому, пожалуй. Чтоб победить монстра - нужно самому стать монстром. Получается Чону в любом случае обречён? Должен ли он пытаться что-то изменить? А убивал ли Мунджо кого-либо правда? Кроме собственных подозрений, у Чону не было доказательств. Интересно, был бы разочарован Мунджо в нём, не ударь он Бёнмина? Об этом думать казалось уже труднее. Наверное, всё таки да. Чону всегда отличался вспыльчивым характером, поэтому его легче выводить на негативные эмоции. Была ли эта причина, по которой Мунджо из раза в раз продолжал его нервировать всю первую неделю его появления в общежитие? Это была проверка на прочность? Чону точно провалил её, даже думать не нужно. Вообще-то, вспоминая прошедшую неделю, в памяти всплывают образы того, как он неизменно сцеплялся то с Бёнмином, то с Джэхо, идя на поводу эмоций. Это был его характер или простуда и усталость сказывались на характер? Определенно характер, даже думать лишний раз не нужно. Так был бы разочарован Мунджо в нём, научись он контролировать свои эмоции? "Нет" почему-то твердит сознание. "Я никогда не буду разочарован в тебе". Интересно, значила ли эта фраза проигрыш Чону в любом случае, или за ней лежит что-то более глубокое? Чону думает, что он обязательно об этом поразмыслит потом. На его губах появляется лёгкая усмешка, когда он чувствует, как его голова бьётся об пол. Он точно сходит с ума. И сознание тухнет окончательно.***
Чону определенно очнулся, несмотря на то, что вокруг него царит темнота и тишина. Голова уже на так сильно болит. Должно быть, вот он - залог счастья: тишина и спокойствие. Тьма обволакивает, но не поглощает. Придерживает на плаву, не позволяя уйти с головой в омут. Это даже не так плохо - есть ощущение, что ничто не способно навредить ему в этом коконе. Но потревожить - вполне. Где-то с права от него что-то падает на пол со звоном, и кто-то чертыхается. — Вот черт! Чону вздыхает, и приоткрывает глаза, совсем чуть чуть. В комнате светло, лучи солнца слегка нервируют зрение, но зато хорошо освещают фигуру гостя. Чону не может сдержать слабой улыбки, даже если тело негативно реагирует даже на малейшие колебания тела. В одной комнате с ним Сокун, рукой опирающийся на столик, и смотрящий на пол с лёгким болезненным прищуром. На мгновение в комнате становится снова тихо. Сокун осторожно переводит взгляд на Чону. Он действует очень аккуратно, будто боится, что может разбудить друга. К его разочарованию, он уже это сделал. Кан болезненно выдыхает и падает на колени, замечая,что тот, кто должен был спать, наблюдает за ним с лёгкой улыбкой. — Прости, хён, я правда старался быть тихими! И всех остальных попросил не шуметь, стены ведь тонкие, но этот дурацкий шарик... Сокун тараторит так быстро, что Чону уже и не рад его видеть. Он опускает взгляд туда, на что пальцем указывает младший, и видит на полу стеклянный шарик. Видимо, это то, что разбудило его. Хорошо, хоть не разбился, а то Сокун бы точно поранился. Да и с пола пришлось бы подметать, а он не уверен, что в общежитие вообще есть что-то, что помогало бы привести это место в порядок. Ну иначе почему здесь такой бардак, единственное, что выглядело более менее прилично - комнаты жильцов, и то, если они сами за ними следили. Так, стоп. Чону резко вскакивает с кровати с громким шипением. — Хён!! — обеспокоенный Сокун тут как тут, кладёт свои руки на чужие плечи и придерживает, пытаясь заглянуть в лицо, — не дёргайся ты так, голова наверняка раскалывается, и вообще... — Почему я здесь? — Чону резко прерывает соседа, не думая, как грубо выглядит со стороны, но он искренне верит, что Сокун не обидится. Голос хрипит, а голова снова напоминает раскалённую лаву. Сокун и правда не обижается, глаза обеспокоенные, но заботы в них больше. Парень улыбается и фыркает, медленно опуская Чону на кровать. Тот сначала жутко противится, как-то дёргается, пытается встать с кровати, но под чужим напором расслабляется. Сокун по плечам ласково гладит, давит, с кровати встать не даёт. На душе тепло, единственное, что ему не даёт покоя - он в общежитие. В этом чертовом аду на земле. Что произошло? Он ведь был в офисе, сцепился с Бёнмином и... И... Ох, что же было дальше?... — Тебя сюда твоя девушкой и твой босс привезли. Шин Джэхо-щи сказал, что ты начал спорить с одним из сотрудников, а потом свалился в обморок, — Сокун показывает пальцем куда-то на свой лоб, и Чону инстинктивно тянется к тому же месту на своём. Под пальцами что-то мягкое и влажное, немного холодное. — Вот, даже головой ударился. Они не стали в скорую звонить, только твоей девушке сообщили. У тебя тело всё горит, списали на температуру. Они недавно совсем уехали, я думал ты дольше лежать будешь. Даже вон тряпочки никакой не взял. Ну, чтоб лоб промочить. Твой босс кстати сказал, что на сегодня ты свободен до конца дня. А твоя девушка такая крутая! Она сразу как-то разозлилась на этого твоего босса, потребовала для тебя больничный на неделю. Шин Джэхо-щи сначала отпирался, но потом одобрил тебе больничный. А когда Мин Джиын сказала, что думала, что он добрее, то и вовсе обещал оформить тебе оплачиваемый больничный на неделю! Ты это, — Сокун как-то резко смущается, руку прячет в волосах и в пол смотрит. Чону думает, что будь его брат нормальным, то он бы хотел, чтоб он был таким же, как Сокун, — Прости, я за больными не ухаживал никогда. Умереть ты не должен, так что, будем молится, чтоб я не сделал хуже. Парень неловко смеётся, и Юну передаётся его настроение. Чону вообще-то всё равно, сделает Сокун ему хуже или нет, он простит ему почти всё. Этот ребенок... — Как ты уговорил других не шуметь? — меняет тему Чону, закрывая глаза. В сон клонит беспощадно, особенно теперь, под лучами теплого домашнего солнца по имени Кан Сокун. — Это было легче, чем я думал. Заика ушёл из общежития, на извращенца надавила Ом Боксун, а вот она согласилась не шуметь и даже предложила принести тебе лекарств. А, а Со Мунджо-хён ещё не вернулся с работы, вот. Чону открывает глаза и смотрит на Сокуна, хмурясь. Тот смотрит в ответ, приподнимая бровь. — Ты ведь не согласился взять у неё таблетки, правда? Или мне начинать писать завещание? Сокун смеётся искренним, детским смехом, на который способны только люди по-настоящему чистой души. Сокун выглядит нелепо и смешно, пытаясь ухаживать за больным. Думается, если бы заболел он сам, то без чужой помощи не выжил бы. Он не выглядел беспомощным, неприспособленным к взрослой жизни человеком, просто он ничего не понимал в том, зачем люди вообще болеют и как. Он испуганным оленем смотрел на вкладки в своём телефоне, которые то тут, то там ярко мелькали фразочками "Как быстро вылечить человека", "100 и 1 рецепт лечебных блюд для больного", "какие таблетки пить при температуре" и тому подобное. Он правда пытался лучше понять, что именно ему делать, правда со стороны выглядел до ужаса испуганным. А ещё через каждые пару минут просил Чону сходить к врачу, ведь: "Хён, здесь пишут, что это может быть признак рака!! Хён, здесь пишут, что это может быть внутреннее заражение ... Чону-хён, а тут пишут, что твой организм начнет умирать, если срочно не обратиться к врачу....". Пару минут у Чону ушло на то, чтобы объяснить, что не всё в интернете правда. Ещё с полчаса на то, что Чону точно не умирает, а процент рака или внутреннего заражения куда меньше, чем пишут в интернете, и вообще "Сокун, хорош хоронить меня раньше времени, придурок!!". Чону радуется, что захватил с собой хоть какой-то запас таблеток, иначе Сокун похоронил бы его здесь и без таблеток Ом Боксун. Сокун выходит из комнаты ровно один раз для того чтобы взять небольшое ведёрко с водой, тряпку, несколько своих вещей и две бутылки с водой. Действует оперативно, быстро, десяти минут не проходит, как он возвращается, и Чону ему безмерно благодарен за это. В этом общежитие одинаково жутко всегда: если кто-то громко шумит, то ни к чему хорошему это явно не приведёт, но и тишина здесь была пугающей. Чону даже не знал, вернулся ли заика, замышляет ли что-то извращенец и не делает ли что похуже Ом Боксун. Поэтому он радуется, когда Кан не даёт ему побыть одиноким. Тот по приходу смачивает тряпочку в воде и выкладывает её аккуратно на голову Юна, даёт ему жаропонижающее и бутылку воды, чтобы запить таблетку. Чону даже не морщится. — О, вау! — С чего ты так? — поднимает бровь больной, смотря на Сокуна, который в удивлении смотрел на него. — Ты совсем не поморщился, запивая таблетку! Мне кажется, моё лицо бы перекосилось! Они ведь горькие наверняка. Горькие? — Горькие, — с улыбкой кивает Чону, посмеиваясь с детского поведения своего младшего, — Но я привык. Всегда болел на ногах, никогда на больничный не уходил, знаешь. — Что? Совсем никогда? А как же валятся на больничном, лишь бы на контрольную по математике не идти? — Ни пропустил ни одного школьного дня в своей жизни. — Да ну тебя! — Я серьезно. Всегда закидывался таблетками и шёл в школу. Парни пробыли до вечера в комнате Чону, болтая о том, о сём, прыгая с темы на тему. Время от времени, Сокун менял тряпку на голове старшего, проверяя температуру. — Вроде спала, — в какой-то момент с облегчением сказал Кан, гордо смотря на больного. — Думаешь это твоя заслуга? — закатив глаза, фыркнул Чону. А потом рассмеялся, под громкий вскрик "Эй!!" сбоку. Чону чувствовал себя непривычно спокойно, в этом страшном месте. Ему непривычно нравилось вот так лежать весь день и ничего не делать, просто общаясь с другом. В голове по долгу не задерживалось ни одной мысли, все текло потоком в сознании. Как хорошо жить, с пустой головой, однако. Хотя Чону бесспорно беспокоило, что он мог хотя бы романом заняться. Но справедливости ради, при госте, который ещё и заботится о тебе, это было бы, как минимум, некрасиво. Тихую беседу в какой-то момент прерывает резко вскочивший Сокун. Чону удивлённо смотрит на него, не понимая резкой смены эмоций. — Ты ведь не ел ничего! И я не ел. Но я ладно, а больным нельзя не есть! Ты так не выздоровеешь никогда! — Сокун хватает телефон в руки и что-то ищет. — У нас нет продуктов?— тянет Чону, с прищуром смотря на то, как меняются эмоции на лице Кана. — Чёрт... Точно... Но я всё равно готовить не умею, если честно. Может попросить Ом Боксун? Или Мунджо-хёна? — Сокун смотрит прямо на Чону, будто действительно размышляет над этим, а потом грустно выдыхает. — Ладно, я просто приготовлю рамен, он точно есть. Кан встаёт с пола, на котором сидел целый день, хватает телефон и хлопает себя по бокам, будто что-то ищет. — Ты собираешься оставить меня здесь одного?? Больного? — жалобно вопрошает Юн. — Я ж не маг, чтоб готовить в комнате. — Тогда я пойду с тобой на кухню! — Но, хён... Но Чону слушать явно не собирается, вставая с кровати и оставляя тряпку на столе. Его немного шатает, и чувствует он себя очень странно. Но голова почти не болит, это делает жизнь намного проще. Более того, Чону явно не собирается оставаться здесь один. Не то чтобы он параноик, но кто знает, что удумают соседи пока он тут лежит один и беззащитный. Возможно, простуда делает его более драматичным, но он списывает это на то, что это влияние его милого, но не менее драматичного, соседа. До кухни идти недалеко, но Чону всё равно успевает устать и идёт непозволительно близко к младшему, то и дело норовя сложится на Кана. На кухне тихо и никого нет, даже сохранена какая-то пародия на чистоту. Чону садится за стол, опираясь спиной об стену. Сокун пытается не греметь сильно, пока ищет по шкафчикам рамен и миски. Заболевший закрывает глаза и склоняет голову к плечу. Он слышит чьи-то шаги дальше по коридору, инстинктивно напрягается. — Готовите что-то? Чону вздрагивает и открывает глаза, смотря на вошедшего. Мунджо выглядит как обычно, в рубашке, костюме с пиджаком и пакетом в руках. Со смотрит на пародию повара, который тут же замирает. — А... Да. Добрый вечер, Со Мунджо-хён, — Сокун улыбается. Будь он настоящей собакой, у него бы точно завилял хвост, — Мы ничего с хёном за сегодня не ели, я хотел приготовить рамён. — Не ели весь день? — Мунджо отрывает взгляд от Сокуна и замечает Чону. Юн аж вздрагивает. Боже, он неделю бегал от дантиста, а теперь они пересекаются на кухне. Видимо, от простуды у него совсем голова кругом идёт. В прочем, остаться в комнате одному было бы куда страшнее. Мунджо ухмыляется, как обычно, с ноткой хитрости. А Чону и забыл, как спокойно жилось без этой ухмылочки, бьющей по нервам, — Я думал вы сегодня на работе. — О, он был! — Сокун тут же подхватывает диалог, несмотря на то, что внимание давно уже было не сконцентрировано на нем. Чону очень любит Кана, но иногда ему стоит держать язык за зубами, — Но хён свалился в обморок из-за температуры ещё утром, поэтому его привезли обратно и дали больничный. Хён был таким горячи! В смысле, температура высокая. Я смог сбить её немного! Но я только сейчас вспомнил, что ничего кроме жаропонижающего и не давал, а больным ведь нужно следить за питанием. Так в интернете пишут. Может вы, как врач, что-то посоветуете? Чону привычно вздыхает и закрывает глаза. Боже, этот ребенок... Чону помнит, что любит Сокуна и мечтал бы о таком брате, как он, но какой же он временами трещетка. Он помнит, что Кан - репер, но он не знал, что это работает и в жизни. Казалось, Сокун пока ведёт монолог вообще воздух не использует и говорит совсем без запинки. Сил возмущаться на то, что Чону сдали с подноготной уже нет. Но всё же как такое можно вообще говорить почти незнакомцу?... Чону резко открывает глаза, когда чувствует холодное прикосновение ко лбу. Поднимает голову и встречается с внимательным взглядом сверху: Мунджо смотрит прямо на него, и от взгляда некуда деться. Тот всё ещё ухмыляется, но теперь он выглядит более... Опасно. Знаете, больше на остальных жильцов смахивает. Чону бы хотел дёрнуться, убрать руку и вообще в комнату уйти без ужина, даже если живот начинало сводить от голода, но всё тело становится будто ватным, а взгляд приковывает к месту. — Температура всё ещё высокая, но не смертельная. Дантист наконец убирает руку со лба Чону, улыбается более открыто и отходит. Парень судорожно вздыхает, только заметив, что всё это время не дышал. Вместе с рукой уходит прохлада, и Чону признает, что ему этого не хватает. Чужая рука кажется приятнее мягкого полотенца, и это пугает. Он не может понять, горит его лицо от температуры или от смущения. Единственное, что он понимает - ему всё также неловко в обществе старшего. А ещё у Мунджо приятные руки, даже с этим холодом. Но это секрет. — А рамён - не лучшее блюдо для больного. Я приготовлю бульон для Чону, как раз сегодня продукты купил. А вы можете поставить рамён чуть позже, если хотите одновременно поесть. Идите пока посидите. В начале Сокун смотрит на старшего побитой собакой, но в конце уже снова напоминает жизнерадостного щеночка. Ну, не то чтобы Чону осуждал - бесплатной едой кого угодно подкупить можно. Но такая забота со стороны дантиста смущала и пугала также, как и его "не буду разочарован в тебе". Это казалось чем-то неправильным и влекущим одновременно. В самом деле, какой ему прок от этого? Мог бы прикончить Чону ночью и всё, тот бы и сопротивляться не смог. Хотя Мунджо может попробовать подмешать отраву... Но так ведь тут сидят два свидетеля. Ему что-то нужно, нужно от живого Чону, но что? Все это как-то странно... Не то чтобы в этом общежитие было хоть что-то, что можно было бы назвать "нормальным" или хотя бы "не стремным", но проще от этого не было. И продукты так удачно оказались куплены, хотя обычно в таких пакетах Мунджо приносил только пиво. Вот удивительно, как не спился? В прочем, у врачей свои приколы. Чону зевает, пока Сокун занимает стул рядом с ним, и теперь подглядывает на него с улыбкой. — О тебе все так заботятся, хён. Это мило, — тихо шепчет он, наклоняясь ближе, чтобы повар не услышал. Писатель лишь фыркает и отворачивается, снова закрыв глаза. Лицо продолжает беспощадно жечь, а мозг перестает работать. Заботятся? Бред какой, боже. Сокун ничего в людях не понимает, ещё и для других путаницу создаёт. Разве кто-то вроде Мунджо может заботится? Чону сомневается, что тот хотя бы банально умеет понимать обычные, светлые человеческие эмоции. Ещё сказал бы, что дантист умеет любить - смех да и только. Вся его доброта - фальшивая монета, улыбка - маска, в нём нет и грамма искренности. Конечно, Чону уверен в этом. Даже если это значит, что разговор на крыше такая же фальшивая монета, то проще верить в это, чем в искренность самого страшного ночного кошмара. Сокун, понявший, что его любимый хён на разговор явно не настроен, переключается на другого человека в помещении. Мунджо не выглядит заинтересованным в диалоге, но хотя бы отвечает, попутно нарезая овощи. Младшему вообще-то ничего больше и не нужно - ответы в тему, даже редкие, вполне его устраивают. Чону не уверен в том, сколько времени проходит, кажется, он снова успевает заснуть. Но его нельзя винить - тихий шум готовки, негромкие разговоры заставляют чувствовать себя непривычно спокойно, по-домашнему, как это было ещё в детстве. Он не знает, чего хочет больше - улыбнуться или заплакать. "Продлить мгновение" - вторит мозг, и Чону чувствует себя совсем ребёнком. Ребёнком у которого родители развелись и теперь они вместе никогда не соберутся за одним столом. Ребёнком, у которого закончилось детство на глазах, оставив за собой лишь пепелище из воспоминаний. Ребёнком, который не верит в сказки, потому что видел жестокую реальность. Ход мыслей прерывает негромкий стук, с которым ставится миска с супом на стол. Запах бульона становится ярче, и перед глазами Чону открывается обзор на аппетитно выглядящее блюдо. Чону чуть наклоняется к тарелке. Вау, Мунджо кажется готовит просто первоклассно. Он бы мог смириться с тем,что дантист хорошо нарежет ингредиенты, в конце концов, тот явно умеет орудовать скальпелем (и ножом), но чтоб в целом блюда готовить - немного удивляет. Хотя Мунджо одинокий взрослый мужчина, он бы умер от голода, если бы не умел готовить.... Подождите, одинокий ли? Сокун, сидящий рядом с тарелкой рамена, удивлённо посматривает. Что такого Чону увидел в тарелке? — Хён, ты в порядке? — Кан наклоняется к соседу, прямо к уху, прикрывая рот ладошкой, и тихо-тихо шепчет, — там нет яда, я смотрел. Чону не реагирует на слова друга, но поднимает глаза и смотрит прямо на дантиста. Тот,в удивлении, наклоняет голову и ждёт. Не понимает. Наконец Юн берёт ложку и пробует бульон на вкус: снова замирает. — Да что с тобой? Если не нравится, то я съем. Кан тянется выхватить ложку, но получает по руке от старшего и теперь смотрит вдвойне удивлённо. — Хён, да за что? Чону лишь пододвигает тарелку ближе к себе и молча продолжает есть, ни на кого несмотря, ни на что не реагируя. Сокун сначала удивлённо смотрит на Мунджо, но потом снова улыбается и принимается игриво пытаться отнять еду у соседа, напрочь забывая про свой рамён. Со смотрит на двоих парней и слабо улыбается. Неплохой вечер получается. Писатель даже удивлён: стоит ли сказать, что в начале ему правда было страшно есть суп. Нет, он не думал, что там яд, это было бы слишком легко для кого-то с извращённым мозгом, по типу Мунджо. Но он думал о том, какие ингредиенты могут быть использованы для приготовления. Перед глазами всплывает картина их первого диалога на кухне. Он так и не знает, правда ли там в контейнере тогда лежало человеческое мясо, или это было глупая шутка соседа. Но было не так важно, что было правдой, а что нет, эта картина и воспоминание чётко отпечаталось в памяти и от него уже не деться. Парень действительно боялся снова почувствовать на языке этот странный солоноватый привкус. Но в тарелке обычный бульон, и единственное мясо, вкус которого он чувствует, было куриным. Чону в какой-то момент сдается и даёт младшему попробовать бульон, сам его с ложечки кормит, и точно знает, что затем последует восторженный визг Сокуна. Он прав. Кан тут же начинает Мунджо расспрашивать и нахваливать, и тоже хочет в следующий раз получить порцию бульона, он готов даже заболеть. Дантист как-то отнекивается, а сам на Чону смотрит, который бульон уплетает за обе щеки и вообще выглядит как голодная собака, не знающая, когда сможет отведать еды в следующий раз. Пластырь на лбу добавляет к ассоциации "побитая голодная собака", и Со слегка хмурится. Ом Боксун звонила сказать, что Чону привезли посреди рабочего дня, сказав, что тот в обморок свалился, но про рану на лбу его никто не предупреждал. Интересно, кто рану лапули обрабатывал? Ни для кого не становится удивлением, когда Чону заканчивает есть первым. Тот пытается подорваться со стула, чтобы намыть тарелку, но его в два голоса заставляют сесть обратно и не дёргаться. Юн хмыкает и снова опирается головой об стену. Ну и пожалуйста, сами мойте тогда. Ему конечно неловко, что его так обхаживают, как принцессу, но он обязательно отплатит им потом, когда выздоровеет. Всё его тело снова становится ватным, ни руки, ни ноги не хотят его слушаться, спина совершенно не держит, и если бы не наличие костей в организме, он давно бы слился в лужицу. Он ждёт, пока Сокун закончит есть, чтобы попросить того помочь дойти до комнаты. Голова снова становится тяжёлой, а мысли пустыми. Он думает, что сейчас опять уснёт. А потом он совершенно перестает что-то чувствовать, краем сознания улавливая что-то холодное и скользкое на своих губах. Мерзко. Его голову чуть опускают вниз и зажимают нос. Чону панически дёргается, пытается вздохнуть носом, но его крепко держат за заднюю часть шеи. Тот наугад ведёт рукой, цепляется за что-то мягкое и открывает глаза, дышит ртом, вздохи получаются рваными. Он видит перед собой лицо Сокуна, тот что-то говорит, но Чону ничего не слышит. Звенящая тишина. Становится страшно и он снова жмуриться, неосознанно сжимает руку сильнее, пытается выровнять дыхание. Вздох, выдох, вздох, выдох... Он не уверен, сколько проходит времени прежде чем он больше не чувствует давления на стенки носа и может дышать спокойно. Вдохи всё равно выходят рваными, и ему кажется, что его сознание может выскользнуть в любой момент, поэтому он продолжает цепляться за что-то рукой и концентрируется на давящем ощущении на загривке. Его продолжают держать. К его губам пододвигают что-то холодное и мокрое, парень опять дёргается, снова открывая глаза. Перед ним всё ещё Сокун, все такой же беспокойный. Чону даже кажется, что в краях его глаз можно заметить намёки на слёзы. Парень мокрой тряпкой аккуратно, почти не касаясь, вытирает губы и подбородок старшего, и тот замечает на ней кровавые разводы. Он наугад тянется рукой к носу и трогает. Чону тут же отдёргивает руку, когда чувствует что-то липкое и смотрит на палец. На нём и вправду кровь. У него было носовое кровотечение? Чону переводит взгляд вбок, где когда-то сидел Сокун и видит там Мунджо. Он тот, кто держит его за заднюю часть шеи. Дантист смотрит каким-то пустым взглядом, на лице не намека на усмешку, кажется, он смотрит даже не на Чону, а сквозь него. Писатель переводит взгляд на его другую руку и видит на ней кровь. Ну вот, рубашку запачкал об чужую кровь. Хотя ему наверное не в первой, но всё же неловко. Получается, вот кто сдавил ему стенки носа, чтобы остановить кровь. Чону поднимает взгляд и останавливает его на чужой груди: там сжимается его рука. О. Оо. Блин. Получается Чону все это время сжимал воротник чужой рубашки в паническом припадке. Получается, он не только испортил ему рубашку, но и помял её. Ну, ничего, так ему и надо. Наверное. Юн разжимает руку, и на периферии зрения замечает,как чужое лицо тут же оживает: в глазах снова блеск, на губах усмешка, но взгляд всё равно пустует. Но Чону смотрит на свою руку и снова сжимает её, всё ещё фантомно ощущая тепло чужой рубашки. — Вы очнулись? Как чувствуете себя? — Дантист убирает руку с задней части шеи подопечного, пока Сокун пытается заглянуть ему в лицо. — Хён? Хён, ты с нами? В порядке? У тебя кровь пошла из носа, а потом ты молчал, вообще ни на что не реагировал, я испугался, хён... Сокун продолжает бормотать, но снова получая молчание в ответ, как все прошлые десять минут, срывается и слабо дёргает за руку. — Хён, скажи хоть что-нибудь.. Чону переводит взгляд на младшего и молчит, всматривается, взвешивает. Мунджо рядом чувствует слабое раздражение: он бы тоже хотел, чтобы на него обратили внимание. Это он вообще-то сделал всю работу, пока Кан в панике бегал вокруг. Место, где лапуля сжимал свою руку словно горело - хотелось ещё, хоть чуть-чуть. И то, как отчаянно он это делал, словно Мунджо - единственный путь к спасению... Этого тоже хотелось ещё чуть-чуть. Он ведь не так много просит за свою помощь. Но Чону своей рукой сжимает чужое плечо, смотрит в чужое лицо и просит: — Помоги мне дойти до комнаты, пожалуйста. И Сокун сразу же дёргается, вскакивает на ноги, помогает лапуле встать. Как же мерзко. Чону опирает на Сокуна и встаёт из-за стола. Проходя мимо дантиста, он задерживается, опускает свою руку на его плечо. — Спасибо, что помогли. И за бульон тоже спасибо. И улыбается. Со кажется, что его мир останавливается. Он бы хотел, чтоб он остановился и лапуля бы так улыбался для него. Искренне, благодарно. Мунджо хочет что-то ответить, но фигуры парней уже скрылись в коридоре, а в голове удивительно пусто. Он знает, что совершил ошибку, позволив лапуле остаться здесь: он полностью меняет все устои этого места. Он путает мысли дантиста, он слишком напоминает его самого, но при этом полностью противоположен. Они оба могут выбирать и Мунджо не понимает, почему несмотря ни на что Чону продолжает выбирать людей, людей, которые отвернулись от него, когда он пытался рассказать про общежитие. Мунджо стоило убить Чону в самом начале их знакомства, но теперь он заложник игры. Игры, которая ему больше не принадлежит. Его жизнь - бессмысленна, но пока в ней есть Чону, он продолжает жить. Теперь уже слишком поздно сожалеть, он не убьёт Чону несмотря ни на что. И мертвое, давно замёрзшее сердце снова начинает биться и цвести, лишь бы лапуля продолжал ему улыбаться.***
До комнаты Чону доходит относительно сам - он лишь немного опирается на Сокуна, но, вероятно, не будь его там, больной бы не дошёл. Сокун помогает ему лечь на кровать и накрывает одеялом. Чону немного неловко. Обычно весёлый и неунывающий Сокун подозрительно молчалив и беспокоен. Их глаза встречаются, но младший тут же уводит взгляд. Чону продолжает смотреть, и рукой хватает чужую руку, мол, не отпущу, пока не скажешь. Кан снова в глаза смотрит, а те на мокром месте, непривычно напуганные. Паренёк шмыгает носом, и улыбается. Не понятно, кого он пытается этим успокоить: себя или соседа. — Я в порядке, хён, — "словно мысли читает" - мысленно фыркает Чону, но в ответ только глаза закатывает, — да серьезно, в порядке. Просто за тебя волнуюсь. Ты когда бульон ел казался таким живым, а потом к стенке прислонился и...и... Ты, знаешь, сегодня вообще не сильно разговорчивым был, поэтому я твоё молчание не воспринимал, думал, ты устал. Пытался из Мунджо-хёна вытрясти как за тобой ухаживать, а тот что-то резко в лице изменился, когда на тебя смотрел, я поворачиваюсь, а у тебя, ну, — парень руками в воздухе крутит, видимые только ему силуэты обводит, а глазки снова начинают краснеть, — кровь из носа идёт. Я-я испугался... — Сокун смотрит прямо в глаза, а в них плещется вина, отголоски страха и много сожаления, — ты выглядел спокойно, минуту назад с аппетитом ел, а потом резко побледнел и сидел с льющейся кровью. Прямо как на картинах мертвец. А когда Мунджо-хён помогал останавливать тебе кровь, ты резко очнулся, но... Вообще не реагировал ни на что, дышал судорожно, почти задыхался. Хён, пожалуйста, — впервые за весь диалог, хотя лучше было бы сказать монолог, Сокун смотрит серьезно, уверенно, — выздоравливай скорее, и если тебе будет хуже - сразу говори. Видеть как тебе плохо хуже, чем жить в этом месте. Чону молчит, на чужую заботу реагирует сердце: чуть-чуть сжимается, затихает. Теперь у него самого глаза полны сожаления. Ему приятно и неловко, но меньше всего он хотел, чтобы кто-то так переживал за него. Чону не тот, за кого нужно переживать, он этого просто не заслужил, и он готов сказать об этом, но молчит. Сейчас не то время и не то место, чтобы судить об этом. — Я буду в порядке. — обещает он, и видит в глазах напротив доверие. Ему верят и этого достаточно, чтобы начать чувствовать себя лучше. Сокун остаётся в комнате ещё ненадолго, чтобы поднять настроение им двоим, жалуется на свои навыки готовки, и что ему теперь раньше нужно встать, чтобы купить продуктов, хотя бы каких-то. И на Мунджо тоже жалуется: тот так и не сказал, как за больными следить, только ухмылялся и всегда изворачивался. "Змея!" - обиженно фыркает младший. Вообще-то , Юн предполагает, что советы от дантиста он получил, но просто ждал чего-то более грандиозного. Типа мега таблеток, которые вылечат за один день. Но переубеждать Кана, в том, что Мунджо самый настоящий змей, никто не стал. Чону Сокуна лишь подбадривает, мол, да-да, та ещё змея, кошмар, а кажется таким милым, ох уж эти дантисты, всегда обманывают. Уходит он уже когда на улице совсем темно, но обещает вернуться с первыми лучами. "Он не встанет с первыми лучами" - мысленно отмечает Чону. Почему-то, он в этом уверен. Возможно, он слишком хорошо Сокуна знает, а может сам предполагает, что не встал бы добровольно так рано. Чону ворочается на кровати, закрывает глаза, пытается уснуть. Выходит откровенно херово: сна не в одном глазу, хотя весь день ходил в состоянии амёбы. В голове проносятся воспоминания и сердце снова чуть болезненно сжимается. Сегодня было тепло. Странно тепло сидеть на кухне с тьмой всепоглощающей и солнцем восходящим, будто это в порядке вещей. А потом цепляться за одного из них, как за спасательный круг, единственный шанс на выживание. Чону хмурится, жмуриться, чувствует себя тошно, в моральном плане. Он не понимает, что происходит вокруг него и с ним в последнее время. Это общежитие - ад, люди в нём - ад, а он ведётся на поводу у лёгких ухаживаний. Мунджо интересуется им, и Чону неловко, Мунджо обещает верит в него, и Чону смущается в растерянности, Мунджо проявляет заботу, и Чону окончательно теряет нить реальности. Со Мунджо тот, кто за пару дней заставил его взлететь и разбиться, поверить и разочароваться. Сначала вёл милые диалоги о книгах, а потом затирал про: "убивай кого хочешь". Нормальные люди так явно не делают, а уж тем более не пытаются убедить других в собственной ненормальности. Чону вообще не понимает, что этот дантист хочет от него - явно не рот на наличие кариеса проверить. Парень задумчиво сжимает ладонь в кулак, примеряя с какой силы бы мог ударить человека. Это и пугает - после знакомства с соседом собственный гнев становится контролировать всё труднее, потому что Мунджо не порицает, наоборот, заставляет возжелать проявлять свои эмоции в первозданном виде. Чону понимает, что за прошедшую неделю он не раз представлял, как с силой сжимает ближайший предмет и разбивает его об голову Бёнмина, кружку, например, чтобы она прям осколками разлетелась по полу. Конечно это страшно и не с кем поделиться подобными мыслями, но страшат не мысли, а то, что скоро они станут реальностью. С каждым днём та еле заметная грань стиралась всё больше и больше, заставляя чувствовать отчаяние всеми фибрами души, ходить оглядываясь и каждой мыслей, каждом силуэте видеть отголосок Со Мунджо. А потом всё резко будто идёт на спад, и весь страх и ненависть к дантисту покрыта лабиринтом, созданным непониманием. Непониманием того, что делать дальше, и как к этому относится. Юну кажется будто он между двух огней, и в какой бы не пошел - он проиграет: в одном сгорит до тла, в другом застрянет и будет гореть вечность. Чону разрывается между мыслей. Ему противен Мунджо, он пугает его, он просто не тот, кому стоит доверять - это аксиома. Но ему также приятно быть рядом с Мунджо, когда тот не пытается выглядеть тенью общежития, а живёт свою собственную жизнь - это пусть и не доказанный, но факт. И он не знает, какая из сторон привлекает его больше - рациональная или основанная на теории. Чону вообще не уверен, что может доверять сам себе. Его мозг так часто давал ему картинку в голове, когда он бы не сдержал эмоций, что теперь и не всегда сразу поймёшь где реальность, а где желаемый вариант видения будущего. Когда нибудь подобное видение перестанет быть игрой разума и тогда Чону не знает, что будет делать. Ему кажется он сходит с ума. Он слышит слабый скрип, с которым открывается дверь, и напрягается. Чуть приоткрывает глаза и тут же задерживает дыхание: дверь в его комнату открыл извращенец. За его спиной стоит один из близнецов и подсматривает. — О-он спит? — тихим шёпотом вопрошает близнец, кажется, которого звали Бён Дыкчон. В прочем, не совсем корректно называть его "одним из близнецов", когда он здесь был один, пожалуй. Но это не так важно. Какого черта они забыли в его комнате? — Спит. Больные люди всегда спят как убитые. Чону не уверен, что это возможно, но он напрягается ещё сильнее, когда они оба медленно подходят к его кровати. Извращенец ближе к лицу, близнец - к ногам. И в руках Хан Намбока, извращенца, мелькает что-то, что отсвечивает металлом в лунном свете. Нож. Надо же. Чону почему-то не страшно - это кажется естественным. Рано или поздно, его бы попробовали прихлопнуть в этом общежитие, верно? Удивляет лишь одно - это не Мунджо. И почему-то вместе с этим, становится спокойнее. Наверное, как бы он не ненавидел Мунджо, он всё ещё теплит надежды на то, что в нём есть что-то хорошее. А ещё Чону не планирует умирать. Не здесь, не сегодня, не от рук психопатов. Намбок замахивается и опускает нож молниеносно разрезая воздух, у Юна есть всего мгновение, чтобы схватить нож и остановить. Воздух рассекается с характерным свистом, и это всё напоминает гоб армии. Ладонь на руке неприятно щиплет, кожа разрезается с еле слышным чавканьем. Вниз по руке, на кровать, стекают капли крови, стучат об поверхность, как дождь об окна. Чону шипит, второй рукой бьёт извращенца в живот, а ногами - близнеца. Эффект неожиданности работает как швейцарские часы - Дыкчон врезается спиной в открытую дверь и та хлопает с громким стуком, окончательно отрезав комнату с остальным, спасательным миром, а Намбок спотыкается об собственную ногу и падает на пол. Чону перехватывает нож и почти не дышит. Теперь ему страшно. Его сковывает ужас, по пальцам бьёт слабая дрожь, мурашки бегут по телу. Адреналин прошёл, завяла смелость, а он остался один против двух в маленькой комнате без шанса на спасение. Впервые он думает, что армия пошла ему на пользу - хоть какой-то отпор он способен дать. Ему кажется, что температура снова поднимается, а что хуже - он почти уверен, что это больше не имеет смысла. Какая разница, болеешь ты или нет, если без пяти минут труп? Он не собирается умирать, но это не значит, что у него есть шансы выжить. И, может быть, совсем немного, это дарит своеобразное спокойствие: больше никто его не побеспокоит, ему больше никто ничего не должен, он больше не перед кем не обязан. Но больно, по человечески больно в груди. Он ведь столько не успел... Да и мать с братом не кому оставить. А Сокун? Он ведь о себе совсем не позаботится. Да и Мунджо вряд-ли будет защищать младшего от жильцов, как Чону защищал. Или будет? У него ведь не было причин защищать писателя, но он защищал. Может и младшего защитит?... А ведь младшего правда стоило защищать. Иначе бы он не открыл дверь в чужую комнату так резко, что Дыкчон отлетел ещё раз, но уже в обратную сторону. И смотрит своими оленьими глазками на намёки потасовки, а потом на Чону в ужасе смотрит. "Боже, он умрет быстрее, чем я, а жизни не видел! Что за вредный ребенок, разве нельзя что-ли проспать всю ночь без задних ног?" - проносятся мысли в голове, и Ю злится, впервые за всё время правда злится на своего любимого младшего. — Сокун, уходи! — громко шипит он, тут же заходясь в кашле, — живо кыш отсюда! Но Кан стоит и двинутся не может. Ему страшно. Конечно страшно! Но Юну тоже страшно. Не за себя, теперь за мальчонку. Нет, за свою жизнь тоже боится, но если ему по судьбе суждено, то Сокун хотя бы может попытаться сбежать. Если только Мунджо не стоит за его спиной с ножом. И Чону холодеет внутри, осознавая, чья это может быть ловушка. Он злится, от собственного бессилия, а извращенец, быстро поняв, что Чону сейчас никто не поможет, накидывается на него, наровясь выхватить нож. Но Юн держит крепко, и отбиться пытается из всех сил, не зря же в армии служил, да ещё и через что в ней прошёл. Близнец держится в стороне, кажется не совсем понимая в темноте, что именно происходит, а может просто наблюдает со своей мерзкой улыбкой. Писатель наотмашь бьёт лбом об чужой лоб, веря, что это сработает. Но Намбок предугадывает это, так что лбом Юн встречается с чужим плечом, теряя сознание всего на секунду. Этого хватает чтобы почувствовать удушающую тяжесть на горле, и чужое мерзкое дыхание. Он пытается ударить ножом, но в удивлении понимает, что ножа и нет, а его руки сейчас слишком слабые, чтобы толкаться. Поэтому он хватается за чужие запястья, пытается отцепить их, и уже теряя сознание от нехватки кислорода, он чувствует, что тяжесть исчезла. Он заходится тяжёлыми хрипами и вздохами, кашлем и слюнями. Сгибается пополам, ловит ртом воздух, сердце бешено стучит в ушах. Рядом кто-то похлопывает его по плечам, пытаясь то ли утешить, то ли издевается, и Чону всё таки теряет сознание. Который раз за этот день. Серьезно, может быть ему стоит обратится к врачу? Лечь на официальный больничный, отдохнуть..***
"Чувствую дежавю" - думает Чону, понимая, что приходит в сознание. Веки функционировать отказываются вообще, даже немного. Да если честно, то всё тело отказывается работать. Хочется лежать и не двигаться, даже не дышать. Парень и не уверен, что ещё дышит - он почти готов спорить, что мёртв. Может поэтому и глаза открывать отказывается сам, подсознательно, лишь бы отсрочить неминуемое - свою смерть. "Херовую жизнь я прожил, если подумать." И писатель медленно открывает глаза. Что произошло, то уже произошло. Над некоторыми вещами мы не имеем контроля, они происходят просто потому что должны. Он откровенно не чувствует своего тела, и если всё таки умер - то значит так тому и быть. Попросит после смерти обернуться гусем и подкинуть его до Эдема - пойдет мстить соседям по-гусьему. Гуси ведь правда страшные. Вот Чону их в детстве боялся, вот пусть и соседи его будут боятся, раз собственного отражения не страшатся. Его встречает белый свет, в прямом смысле. Белый потолок, белые лампи, белые стены и ароматы лекарств. Это ад? Как-то слишком светло. И лекарства пряные, по запаху приятные. Для ада слишком хорошо. Это рай? Вряд-ли он заслужил попасть в рай, после всего, что произошло в его жизни. Не то чтобы он прям плохой человек, вспомните его соседей, но и хорошим называть сомнительная идея. Чону опускает взгляд и пытается осмотреться, превозмогая слабость и усталость. О, чёрт. Должно быть, это всё-таки ад. Местного разлива. Больница. Писатель лежит на койке, в больничном халате. Вокруг всё белое, как будто он вышел прогуляться под снегопад зимой. Из его правой руки торчит трубка капельницы, а ладонь перевязана бинтом. Парень шевелит кончиками пальцев и чуть хмурится: место пореза ножом жжёт огнём даже от маленького движения. Бинт выглядит немного грязным, где-то виднеются кровавые пятна. В локте тоже ощущается боль, да и чувство иглы внутри руки тоже не особо радует. Ну, по крайней мере это не нож в печени. Чону смотрит в другую сторону и замечает стакан воды, а рядом с ним ещё целую бутылку. Он тут же тянется, медленно, чтобы не сильно тревожить всё внутри себя, пытается взять стакан, но ладонь соскальзывает, у него даже не получается сжать стакан. Чону мысленно не сдерживает нецензурную брань в своей голове, пытается приподняться на кровати, но не выходит. Пить хочется ужасно и гнев начинает накаливать что-то внутри. Дверь в палату открывается и Юн, жмурится, руку поджимает к себе. Он не знает чего ждать и ему страшно. Очень страшно, от гнева на свои руки не осталось следа, только страх за собственную жизнь. — Юн Чону-щи, вы уже очнулись? Как чувствуете себя? — в палату входит молодая девушка, с записной книжкой и ручкой. Проморгав, Чону узнаёт в ней Со Чонхву, полицейскую,несколько раз приходившую в общежитие. Юн молчит, девушка тоже. Парень переводит взгляд на воду, и Чонхва понимает, тут же двигается к стакану. Она протягивает стакан, но, понимая, что писатель сейчас не в том состоянии, чтобы действовать самостоятельно, слабо вздыхает, скорее от смущения, присаживается на кровать и пододвигает стакан. Чонхва прислоняет стакан к губам писателя, чуть наклоняя его для удобства. Чону, наконец чувствуя влагу, начинает жадно глотать. Горло освежает прохладой, шея слегка болит, царапается, но парень осушает стакан до дна, под удивлённый взгляд полицейской. На периферии зрения Чону замечает ещё один силуэт в палате, но он слишком увлечён полученным приятным ощущением, разлившимся по телу вместе с водой, и отклоняется спиной обратно, пока не чувствует за собой твёрдую поверхность. Третьим человеком в палате оказывается Мунджо. Тот смотрит на Чону с привычной ухмылкой, но под его глазами залегли ели заметные синяки. Парни смотрят друг на друга в молчаливой схватке, оба над чем-то думают и оба видят во взглядах напротив что-то, только им понятное. — Со Мунджо-щи? Вы тоже здесь? — Чонхва переводит взгляд на дантиста и улыбается, — Думала, вы ещё в общежитие. — Думаю, мне там нечего делать. Я давно здесь. И Кан Сокун тоже. —Тут же добавляет Мунджо, замечая как напрягся лапуля. — Должно быть, вы с Чону хорошие друзья, — полицейская чуть сильнее сжимает блокнот и смотрит опять на Чону, — вообще-то я к вам пришла. У меня есть вопросы, вы сможете мне ответить? Писатель открывает рот, чтобы что-то ответить, но заходится в болезненном кашле, сжимаясь пополам. Чонхва тут же обеспокоенно наклоняется к нему, с досадой понимая, что не следовало ему отдавать выпить весь стакан.Когда парень перестаёт кашлять, девушка со снисходительной улыбкой слегка похлопывает его по плечу. —Думаю, мне стоит расценивать это как "нет". — Простите. — Не извиняйтесь, лучше выздоравливайте скорей! Мне всё равно идти пора, но я обязательно загляну к вам на днях. Не как полицейский, а друг. Девушка подмигивает и выходит из палаты. Улыбка уходит с лица, стоит ей покинуть палату, а шаг ускоряется сам по себе, тело несётся дальше от палаты. Она обязательно ещё вернётся - ей нужно узнать, что было ночью. Пару часов назад она пришла в общежитие, чтобы встретится с Чону, где узнала, что его увезли в больницу, и она на 100% уверена, что это связано с общежитием и тем, что там творится. Может быть, оставлять Чону с Мунджо сейчас наедине было не лучшей идеей, но она верила, что в общественной больнице с парнем ничего не произойдёт. А вот от Мунджо хотелось бежать всё дальше, насколько это было возможно. Ей казалось, что его взгляд продолжает преследовать, даже когда она вышла из больницы. В палате от него исходила по-настоящему пугающая атмосфера, и полицейской казалось, что направлена она была только на девушку, хотя она искренне не понимала резкой вспышки гнева, направленного на неё. В прошлую их встречу они общались весьма дружелюбно, и Чонхва правда не понимает, успела ли она где-то накосячить или у дантиста просто плохое настроение. Тем временем в палате Мунджо закрыл дверь за девушкой, как только она вышла, и медленно направился к Чону. Тот ничего не говорил, только смотрел с подозрением и страхом, да губы поджимает. Явно что-то хочет сказать, но не хватает смелости. Со ухмыляется, оголяя зубы, и аккуратно помогает опуститься писателю в кровати, поправляет одеяло, чтобы ласково подоткнуть края. Мунджо пальцами обводит внутреннюю сторону чужого локтя, сохраняя дистанцию от иглы капельницы. Не смея смять только что заправленное одеяло, он садится на стул рядом и смотрит на писателя. — Это был ты? Первое, что говорит Чону, и его голос звучит ужасно хрипло. Мунджо слегка разочарован этим фактом, но не слишком: его лапуля идеален в любом случае. Но он переживает за его состояние, слишком долго уж Чону болеет. Мунджо опускает свою руку на чужое запястье. — Ты про ночное нападение или спасение? Один ответ - да, другой - нет. Во что поверишь? — дантист мурлыкает и всматривается в чужое лицо, сам замирает в нетерпении. Чону молчит, и Мунджо ждёт чужого решения, сам не понимая почему ему так важно услышать его. —Воду. — Что? — Воду. Ты принёс воду. — Почти выплёвывает Чону, потому что говорить очень больно, почти до слёз. И смотрит в чужие глаза, прямо, несмотря на то, что ему страшно ошибаться, и рядом с Мунджо быть тоже страшно. Дантист молчит, пока не понимает, что до него хотят донести, и начинает улыбаться во все зубы. Вода была нужна Чону, также как и Мунджо в ту ночь. Всё верно. — Стакан воды предоставляет больница, но дополнительную бутылку купил я. И в ту ночь тоже пришёл я. Ты громко брыкаешься, сложно было не услышать. Правда сосед твой всё равно рванул в мою комнату, чтобы позвать на помощь, смышлёный малый, одним словом. Растормошил меня, сам в драку пытался лезть, хотя от него вреда больше. Мунджо сдерживает себя от того, чтобы сжать руку в кулак, потому что вовремя вспоминает, что под ней лежит чужая нежная кисть. Злость вскипает внутри каждый раз неизменно, стоит ему вспомнить, как своими грязными руками Намбок сжимает белую шею Чону. Дантист вспоминает с каким чудом сдержал себя, чтобы не переубивать там всех (кроме Сокуна) или сломать руки. Их спасло только то, что Мунджо нужен хороший авторитет перед Каном и то, что Чону был важнее этих придурков.Поэтому он обхватил тело писателя одной рукой, а другой дёрнул Сокуна за собой, выводя из общежития. — Сокун... — Всегда заботишься о других... — фыркает Со, начиная злится, — в порядке всё с ним, не волнуйся. В коридоре уснул, сутки тебя прождал. — Сутки?... — Мм, да, ты проспал больше суток. — А ты не спал... Мунджо ухмыляется, взгляд опускает, начиная выводить понятные только себе узоры на чужом запястье, моментально успокаивается. "Конечно не спал, как тут спать, когда ты в таком состоянии" - думает он, и сам губы поджимает, как Чону иногда. Сам не понимает, почему так обеспокоен из-за этого мальчонки, и почему сердце так сжимается каждый раз. Со сам не понимал, почему так злится и почему его это вообще заботило. Почему хотел быть на месте Сокуна, чтоб Чону о нём так заботился, так ласково смотрел и так ярко улыбался. Почему на дух не переносил девушку Чону Мин Джиын. Почему так разозлился на Со Чонхву, когда та так близко сидела с Чону. И почему не позволил Намбоку закончить своё дело и покончить со своим личным кошмаром по имени Юн Чону. Он ведь сам думал об этом: о том, что ему стоит убить Чону и жить дальше. Он бы наверняка смог найти кого-то похожего на Чону, на себя, на готовый материал, израненного жизнью, избитого сломленного, испуганного. Кого-то из кого бы сделал свой лучший шедевр. Но почему-то думается "нет". Он бы не нашёл никого лучше Чону. Никого, кто был бы так схож и одновременно различен с самим Мунджо, никого, кто бы оставался так чист и загрязнён. Мунджо сам пугается своих мыслей, но в большей степени наслаждается. Лишь бы побыть с Чону подольше. — Беспокоишься за моё состояние? Мунджо поднимает глаза к чужому лицу и замечает сонное, полностью расслабленное лицо лапули. Чону дышал равномерно, пусть и с еле слышными хрипами, его щёки были чуть розовыми, от температуры, наверное, а ресницы лежали неподвижно. Дантист улыбается слабо, нежно, руку с запястья смещает в чужую ладонь и слегка сжимает её. Вторую руку ложит на кровать и кладёт на неё голову. — Лучше бы о себе побеспокоился. Ладонь Мунджо сжимается в ответ лишь на мгновение, но совсем слабо, но достаточно, чтобы пустить импульс по всему телу дантиста. — Спасибо. Кажется, Мунджо впервые в жизни осознаёт, что это за явление такое "бабочки в животе" и почему людям это так нравится Чону снова просыпается через несколько часов, и место Мунджо давно пустует, зато на стуле рядом сидит Сокун и пальцы перебирает. Писатель неуверен, нужно ли ему оповестить младшего о своём пробуждении или прикинуться спящим. Он очень рад видеть младшего живым и здоровым, но боится слишком бурной реакции: голова нещадно раскалывается. Но Юн тянет руку и слабо тыкает рэпера в бок. Сокун тут же голову поднимает и на месте подскакивает, начиная улыбаться по-детски ярко, своими руками слабо хватается за чужое запястье, не сжимая, чтобы не нанести боли. — Хён, теперь мне не нужно беспокоится о своих кулинарных способностях, потому что тебя будет кормить больница! — Сокун улыбается, несмотря на то, что в голосе слышится боль и отчаяние. — Теперь мне нужно беспокоится за тебя, — с улыбкой фыркает Чону, и сам в своём голосе слышит страх за младшего и перед общежитием. Голос хрипит, но теперь ничего внутри горла не царапается и говорить значительно легче. — Мне разрешили ночевать в больнице. Здесь очень милые медсёстры, они так прониклись ко мне, что я так беспокоюсь за своего друга, что пускают меня к себе в комнату поспать, когда никого нет. У них кровати большие, мягкие. Ещё и подкармливают иногда. — Разве ты здесь не сутки? — У меня есть харизма! — Или ты просто всех достал? — Хён! — Мне теперь за медсестёр переживать? — Если бы Мунджо-хён тебе это сказал, ты бы так не говорил, — Сокун надувает щёки, и Чону он кажется таким милым, что хочется затискать щёки. — А при чём здесь он? — Юн хмыкает, и смотрит на руку, которую сжимают чужие ладони. — А, он тоже здесь ночевал. Вы оказывается такие хорошие друзья, а я и не знал. — Друзья?... Чону дёргает пальцами, играется ими, передвигая ритмично, как волной управляет. Смотрит, думает. Разве они друзья? Может быть они не пытаются убить друг друга, но и близкими их не назвать, а друзья ведь должны быть близкими? Или это у Чону неправильное восприятие? У него вообще были друзья? Ну, кроме Сокуна. Сокун ведь ему друг? Хоть они не были слишком близки, но понимание друг друга у них было раз в 50 лучше, чем у кого-либо, да и за те две недели в обществе друг друга, они успели узнать достаточно. Знали ли Мунджо и Чону друг о друге что-то? Конечно знали: имена, профессии, предпочтения в книгах. Тут вероятно следовало спросить другое: знал ли Чону что-то о Мунджо? Стоит ограничится односложным ответом - "нет". Вообще ничего он о дантисте не знал, и знать не мог. Тот всегда находил 100 и 1 способ извернутся от ответа, изловчится, скрыть правду, и это всегда напоминало игры в догонялки с тенью. Даже если ты так близко, что можешь коснуться его, то ощутить - нет. Мунджо - тень, тень общежития, тень от солнца, тень от жизни. Самая тёмная её часть, которую потрогать и вырвать нельзя, а вот погрузиться в неё ещё как. Тень никогда не уйдёт сколько не пытайся, и это звучит совершенно отчаянно. Разве из-за друзей чувствуют отчаяние, пробирающееся до самих кончиков пальцев? Мунджо знал о Чону слишком много, будто правда следовал за ним тенью. Это пугает? Пожалуй. — Думаешь, мы с Мунджо друзья? — Конечно, а разве нет? Он приготовил для тебя бульон, помог кровь остановить, от соседей спас и сюда привёз. А ещё всегда предлагает пива выпить вечером.И всегда рядом крутится. И медсёстры говорят, он не спал всё время пока ты в отключке был. Это довольно мило, разве это не делает из вас друзей? Конечно вы не такие крутые друзья, как мы! Сокун радостно подскакивает и пересаживается на кровать друга, аккуратно перемещая чужую руку на свои колени и похлопывая её. Несмотря на то, что под его глазами тоже были синяки от беспокойного сна, волосы были запутаны и беспорядочно лежали, а в глазах залегла тень тревоги и страха, его улыбка всё равно продолжала быть самой яркой из всех, что Чону видел. Писатель фыркает, глаза закатывает, и забирает руку от чужих касаний. Кан смотрит с непониманием ровно до того момента, пока не видит, как Юн сдвигается на край кровать, освобождая место. Младший скидывает обувь на пол и ложится рядом на спину. На больничной кровати место мало, вдвоём они еле помещаются, их плечи лежат вплотную соприкасаясь, и Чону слабо улыбается, чувствуя знакомое тепло. Они лежат молча, смотря на потолок, оба в своих мыслях и оба наслаждаются моментом. Сокун думает о том, куда ему теперь идти. Явно не в общежитие. Даже не имея денег на счету, у него сохраняется инстинкт самосохранения и сейчас меньше всего он хочет возвращаться в это место. Да и потом тоже. Чону думает о том же. — Сокун. — Да, хён? — Что было после того, как я отключился? — О, ну, — младший притихает и думает с чего начать, — Мунджо-хён откинул Хан Намбока от тебя и несколько раз ударил его об стену. А я отобрал нож у Бён Дыкчона, когда он хотел его поднять! Правда он ударил меня локтем в живот, — Сокун жалобную строить рожицу и рукой гладит место, куда получил ранение. Чону смеётся и рукой в чужие волосы зарывается, — но всё в порядке. Мунджо-хён и его ударил потом. А я пока к тебе подскочил, ты пытался откашляться. Я пытался похлопать тебя, помочь, а потом ты потерял сознание. Мунджо-хён к тебе подошёл, дыхание послушал и как подхватил тебя за одно плечо! И потащил из общежития нас обоих. Потом поймал такси, мы сели, поехали до больницы, а пока в пути были он тебе рану на руке зажимал. А там тебя врачи забрали. Сначала хотели только рану зашить, но забеспокоились о твоей температуре и обмороке, и короче предположительно поставили тебе грипп и наблюдают. Так что, ты всю неделю здесь. Вообще-то нас пускать не должны, но это Мунджо-хён договорился. Сочувствую с неудачным отпуском, хён. — Пока ты рядом, он очень удачный. —Правда? Тогда я буду спать здесь рядом с тобой! — Забудь, что я сказал. — Эй!! Сокун шутливо бьёт старшего парня в бок, заливаясь смехом. Чону корчит рожицу, показывает язык, и сам тихо смеётся, чтобы горло сильно не тревожить. Писатель чувствует себя намного лучше. Он не уверен, насколько стоит доверять Мунджо теперь, но он верит Сокуну. Может быть это новый гениальный план дантиста вместе с психопатами из общаги или искренние намерения, но пока Мунджо на их стороне всё не так плохо. И может быть он всё таки не такой плохой. Совсем чуть-чуть. И, чисто теоретически, ему можно дать шанс быть хорошим человеком. Дверь в палату открывается и в неё входит девушка медсестра. У неё волосы заплетены в две длинные косички и лицо круглое. Она останавливается на полпути, замечая, как оба парня на кровати лежат почти в обнимку, и смотрит с лёгким возмущением. Сокун ойкает и с кровати тут же слезает, возвращается на стул и смотрит побитой собакой. — Кан Сокун-щи! Если заболеете гриппом, то никто вас в комнату медсестёр не пустит! И просила же, больного не тревожить —девушка, у которой на бейджике значилось "Пак Сунхи", подходит к кровати и поправляет одеяло, смотря на Сокуна с укором. —Извините. Но я был так рад. И хён сам пригласил меня! — Ты! Не смей сваливать вину на больного! — девушка замахивается, но на её лице виднеется улыбка и в глазах плещут смешинки. Чону прекрасно понимает её: на Сокуна итак злится невозможно, а когда он смотрит так жалобно, то и вовсе голос не поднимался. Девушка опускает руку и поворачивается к писателю, — Как вы себя чувствуете? Хотите что-то? Скоро обед. Чону молча кивает, давая понять, что в порядке. Девушка выглядит мило и участливо, но Юн совсем не хочет с ней разговаривать, пусть и сам не понимает почему. Пак Сунхи оказывается на удивление понимающей девушкой, не давит с ответом, просто улыбается и молча сверяет показания датчиков, прежде чем выйти. Писатель не с интересом наблюдает каким взглядом Сокун провожает девушку и ухмыляется. — Так значит, это одна из медсестёр, приютившая тебя? — Да. Если бы не она, нас бы с Мунджо-хёном к тебе в палату даже не пустили. — Она милая. — Угу. Очень милая... Кан вздыхает приторно-влюблённо, и Чону на 150% процентов узнаёт эту глупую улыбку на чужом лице. Сам таким же был, когда Джиын впервые увидел. — Кстати, где мой телефон? Мне нужно написать Джиын. — Ой, мы наверное его не забрали. Точнее нам не отдали. Хочешь я схожу к ней на работу? — Нет, не стоит. Лучше узнай где мой телефон. Сокун пальцами показывает знак "окей" и делится тем, что люди наверное скучают без его рэпа. И аргумент, что он в больнице провёл всего один день не имеет веса. Младший достаёт собственный телефон и показывает текст новой песни, ждёт одобрение и льнёт снова ближе, заглядывает в глаза. Через время в палату заходит та же медсестра с подносом еды, оставляет его, и выгоняет Сокуна из палаты со словами: "Ещё еду у него съешь, знаю я тебя". Писатель снова остается в тишине и вздыхает. Как бы ему не нравилось быть рядом с младшим, оставшись наедине с собой, Юн чувствует свободу. Сейчас, здесь, пока нет людей Чону хорошо. Ох. Точно. Он один о всей палате, рассчитанной на четверых. Удивительно. Парень берёт ложку и смотрит на обед. Ничего особенного, суп и пюре. Он пробует первую ложку с супа и, с удивлением, отмечает, что готовка Мунджо на вкус намного приятнее. Но он не выбирает, и это не так плохо, как он слышал. Обычно, если речь о больнице, то это всегда - "от еды в больнице шанс отравится и умереть выше, чем от мусора". Чону не стал спрашивать откуда у его знакомых статистика того, сколько людей умерло от мусора, и кто вообще, чёрт возьми, ел мусор, но он думает, что его это касаться не должно. Есть в одиночестве даже как-то непривычно, спустя столько времени проведённого в общежитие и без вечно не замолкающего Сокуна, что сейчас Чону просто не чувствует себя полноценно. Но, вынужденно признаваясь самому себе, он не против этого. Всё что происходит вокруг кажется чем-то до ужаса странным, в какой-то степени неправильным, а ответов на свои вопросы, даже при большом желании, найти невозможно. Поэтому, восприняв обед как время на подумать, Чону не думает вообще ни о чём, мерно поглощая пищу. Теперь у него есть целая неделя, чтобы всё переосмыслить и подумать о своей жизни, лёжа здесь, в больнице, где его никто не потревожит. Никто лишний, по крайней мере. Привыкнуть к Сокуну не трудно, к Мунджо можно, понадеяться, что Джиын всё-таки придёт хочется. У девушки много своей работы, поэтому Чону не хочет, чтобы она делала это себе в убыток, но и скрывать не хватку девушки в своей жизни тоже не хочет. В последнее время они совсем не виделись и даже почти не общались. Раньше, Юн бы был очень огорчён, но смотря на всё, что он пережил за последнее время, ему это не доставляет такой печали. Когда он выздоровеет, он обязательно пригласит Джиын погулять, но сейчас им обоим хватает забот. Чону успевает доесть обед полностью, прежде, чем в его комнату опять входят. "Разве в больницах не должны быть часы посещения или типо того? Почему моя палата - проходной двор?". — Надеюсь, не помешал, — по привычному спокойно вещает Мунджо с пакетом в руках, проходя к стулу, занимая его. — Даже если бы помешал, разве вас это заботит? — Так мы на "ты" или "вы"? — На "ты", — после долгого молчания отвечает Чону, посматривая на дантиста со смешенными чувствами, — так разве тебя это сильно заботит? — Конечно, больных нельзя беспокоить, знал? — Со пожимает плечами, и писатель видит в его глазах смешинки, на что закатывает глаза. Ага. Конечно. Больных нельзя беспокоить, но Чону никто отдыха не даёт, —ну, не злись. Я отдать хотел. Мунджо протягивает телефон и Юн тут же выхватывает его, сразу же включая. К его удивлению, телефон не севший, а на его номер три раза пыталась дозвониться Джиын, один раз Джэхо и ещё неизвестный. Парень чертыхается и сразу же пытается открыть диалог с девушкой, когда его телефон выхватывает. Он поднимает глаза и злобно смотрит на соседа, убирающего телефон подальше. — Она уже в курсе. Обещала приехать как сможет. Лучше о себе беспокойся. Как думаешь в общежитие возвращаться? Чону поджимает губы в тонкую полосочку и неосознанно тянется рукой к ране на ладони. Злость на дантиста проходит, но страх перед общежитием - никуда. Конечно он понимал, что у него нет других вариантов кроме вернуться, но это почти равносильно самоубийству. Намбок явно теперь не даст ему спокойного жилья, да и другие жильцы. Теперь его не спасёт даже покровительство Мунджо, хотя справедливости ради стоит отметить, что и самому Мунджо возвращаться в общежитие небезопасно. Он неуверен, какая в конечном итоге у них установлена иерархия и по-каким правилам нужно выживать в этом месте, но есть ощущение, что дантист подорвал свой авторитет моментально, стоило ему защитить младших соседей. —Ты в курсе, что жилец 313 на учёте? Ты мог бы рассказать всё полицейской и его заберут в тюрьму. И он знает это. Думаю, он очень зол на тебя. — Только ли на меня? — Возвращаться в общежитие самоубийству подобно, не думаешь? —Сам об этом думал или хорошо меня знаешь? Мунджо улыбается хищно и смотрит с прищуром. Чону знает, что Мунджо намекает на второй вариант, и у него нет причин это отрицать. Проблему это не решает в любом случае, и видимо это видно на его лице. — Ты можешь пожить со мной. У меня есть большая квартира в другом районе. И Сокуна мы тоже можем взять, если он так важен тебе. На время конечно, пока не встанет на ноги. — У тебя есть квартира в другом районе, а ты живёшь в этом общежитии? — Чону удивлённо смотрит на довольно улыбающегося дантиста и почти хочет дать ему щелбан. — Может быть, я ждал тебя. — Обезоруживающий аргумент, —парень сбивается со счёта, сколько раз успел закатить глаза. — Так ты согласен? —Я вот что понять не могу, какая тебе от этого выгода? Сначала зазываешь меня на убийства, потом становишься добрым и заботливым, потом сознаёшься, что живёшь с психопатами, хотя есть возможность съехать, а сейчас зазываешь к себе в дом? — Чону злится, не зная на кого больше, и делает это весьма опрометчиво. Возможно, в больнице он понимает, что Мунджо не прикончит его при свидетелях, но и оставаться здесь он всегда не сможет, а поэтому злить соседа - идея из худших. Но Юн больше не может сдерживаться, не может больше выносить чувство отчаяния и непонимания. Он бесится с Мунджо, потому что не понимает его мотивы, и его самого тоже не понимает, пока тот читает его как открытую книгу. Бесится, что не знает кому можно и нужно доверять, а от кого бежать как можно дальше. Мунджо - опасность. Рядом с ним должно быть жутко, но, вопреки всему, с ним рядом безопасно. — Эта неизвестность раздражает, знаешь? Ты знаешь всё о всех и пользуешься этим, пока сам остаёшься тенью надвигающегося армагеддона. Сначала ведёшь себя дружелюбным и милым, а потом ничем не отличаешься от других жильцов. А потом снова обретаешь своё собственное лицо, перестаёшь быть тенью общежития, ведёшь себя учтиво и заботливо, пока не бросаешь в воздух необдуманные фразы. Подумать только, когда-то я думал, что тебе по-настоящему одиноко и ты хочешь изменится. — А теперь? — Я не знаю! —взрывается Чону, переходя на повышенные тона, царапая собственное израненное горло ещё больше,— Ты то располагаешь к себе, то пугаешь до чёртиков! И твоё всегда спокойное лицо тоже раздражает. Разве можно всегда оставаться таким спокойным, чёрт возьми? В аду на Земле. Сначала улыбаешься всем подряд, а потом... Почему это всё вообще происходит? Ты ведёшь себя как маньяк, если не знал. Всегда внимательный, всегда вежливый, помогаешь, спасаешь, блин. А больше всего бесит, что правда выглядишь как человек, которому не плевать. Что провёл сутки без сна, пока я в отключке лежал. Что принёс телефон, до больницы довёз и всё прочее. Почему из всех людей, которым могло бы быть не плевать, им оказался ты? И почему это происходит со мной? Разве я хотя бы чем-то выделяюсь? Бесишь своей неопределённостью, бесишь своей загадочностью, бесишь, что всегда рядом, бесишь своей добротой, бесишь. Знаешь это? Ты самый страшный здесь. — Лапуля, ты очень зол сегодня, — Мунджо смотрит внимательно, на его лице лишь намёк на улыбку. Он наслаждается. Наслаждается тем, что Чону наконец говорит что думает, не стесняясь своих мыслей и выводов. Наслаждается злостью Чону и его откровенными мыслями, которые он высказывает несмотря на боль и хрипы в горле. Он тянет руку к чужому горлу и прислоняет пальцы к ней, любуясь. Чужой кадык дёргается, парень сглатывает, а пульс еле заметно учащается, как и дыхание. — Тебе не нужно пытаться разгадать меня. Мы похожи. Разберись в себе и ты это увидишь. — Это неправда. Я не такой, как ты. Я не убийца. Я не творец. Я просто человек. — Писатель говорит это хриплым шёпотом, но звучит он твёрдо. В глазах напротив виднеются проблески чего-то Чону неизвестного. —Так что по поводу моего предложения? — Мунджо убирает свою руку и меняет тему, будто не было до этого никакого диалога. Чону всё ещё злится и бесится,но и тянуть что-то из соседа бессмысленно. Он сдаётся и мучительно вдыхает. — Не то чтобы у меня был выбор, если я хочу жить, верно? Со лишь ухмыляется и достаёт из пакета мандарины, бананы, яблоки и складывает их на стол. И телефон отдаёт обратно, правда Чону неуверен, что он ему теперь нужен. Если Джиын в курсе его положения, то больше его ничто не беспокоит. Ну, если только мама позвонит, если с братом что-то случится. Джэхо он звонить не будет, раз уж тот дал ему больничный до конца недели. Вот если не выздоровеет, тогда сообщит. А незнакомому даже перезванивать не будет. Писатель понимает, насколько вымотался за пару часов бодрствования, и теперь ему кажется, что после выздоровления его ждёт бессонница. А ещё после выздоровления его ждёт жизнь в квартире с Мунджо. Спасибо и на том, что Сокун тоже будет там с ними. — Кстати, как вы объяснили мою рану врачам? — Я сказал, что ты упал в обморок и случайно порезался. Не говорить же правду. Хочешь - сам расскажи, натрави полицию на общежитие и попробуй доказать свою правду. — Нет, спасибо, ещё хочу жить. Да и доказательств у меня нет, а без них дело даже не откроют. — Попроси Со Чонхву. Она будет рада помочь. — Её помощь не поможет найти доказательства. Вы же все в этом общежитие жизнью наученные, а так нам никто не поверит. — Не веришь в людей, но продолжаешь их выбирать. Почему? — Ты выбрал быть монстром. Почему? — У меня должна быть причина? — А у меня? — Мы могли бы быть свободны от чужих мнений и презрения. Могли бы делать, что хотели и менять места жительства, чтобы не попасться. Ты мог бы писать роман и испытывать то, про что пишешь. Разве это не звучит заманчиво? — Звучишь так, словно озлоблен на весь мир. Ты мстишь ему за что-то? — Нет, мне просто нравится быть собой. — Когда ты осуществляешь свою месть, ты теряешь смысл жизни, не так ли? Когда уничтожено всё, что ты ненавидел и больше ничего не осталось, то что делать дальше? — Наслаждаться. — Ты научился ненавидеть, а жить? Чону поворачивает голову к соседу и смотрит прямо. Его взгляд пустует, но Мунджо знает, что от него ждут ответ. Со упрямо молчит, потому что не знает, что отвечать. Он бы многое отдал, чтобы Чону смотрел на него так всегда, желая услышать что-то, входящее за грани его сознания. Но сейчас Мунджо в ответ может дать ему только яблоко. — Ешь. Тебе нужны витамины, если хочешь выздороветь. Чону закатывает глаза, но фрукт принимает покорно, тут же вгрызаясь в него. "А жить меня научишь ты" - думает Мунджо, наблюдая за соседом.***
— Чисто теоретически, если я попрошу пожить у них в больнице ещё немного, меня пустят? — Сокун... — Если так не нравится идея жить с нами, то можешь возвращаться в общежитие. — Мунджо... — Я не это имел ввиду, Мунджо-хён! Мне нравится жить с вами и с хёном, но, вот вы, когда-нибудь влюблялись в девушку до дрожи в коленях? Чтобы хотеть всё время быть рядом и благодарить Бога, что вы живёте в одном мире? — Нет. —Вот видите, вам просто не понять меня! Я уверен, что вы ещё влюбитесь, вы молоды и красивы, ещё встретите свою судьбу. А я уверен, что Сунхи мне подходит идеально, она такая милая,и добрая, и заботливая, и... — Я понял, что ты влюблён до беспамятства и если хочешь остаться здесь, я тебя не держу. —Я бы и с радостью, но не оставлю же я Чону-хёна на вас одного? — Ты не доверяешь мне? После того, как я спас твою жизнь? Это твоя благодарность? — Конечно доверяю, но один же вы не справитесь. — Я - врач. — Вы - дантист, хёну нужен другой узконаправленный специалист, я ведь прав, Чон-а? — Пошли оба вон с моей палаты. — указывает на дверь писатель, уставший сидеть между разгоревшимся спором дантиста и рэпера. Прямо анекдот. Собрались как-то вместе писатель, рэпер и дантист... Неделя больничного проходит почти незаметно. Чону наконец понимает, что чувствуют люди, которые высыпаются. Оказывается, это возможно, а не сказка, которые придумывают дети, не видившие взрослой жизни. Парня всю неделю почти никто не трогал, кроме медсестёр, поднимавших его на анализы. Точнее, одна медсестра за ним присматривает - Пак Сунхи, остальных он не подпускает к себе категорически, молчит и на всех волком смотрит. Чону незнакомцам доверять боится до ужаса, даже если это врачи городской больницы. Но Сунхи напоминает Сокуна, и тот на неё смотрит так влюблённо, что Юн просто хочет дать ей шанс и доверится. Та доверие оправдывает, ведёт себя удивительно понимающе и на пациента, всех шугающегося, не давит, даёт пространство, где нужно шутить, где нужно молчит. На анализах всегда рядом с ним сидит, о чём-то говорит, отвлекает. Чону - взрослый парень за 20 лет, уколов никогда не боялся, но перед Сунхи каждый раз строит лицо страха, просто чтобы та осталась с ним и рассказала что-то ещё. Так спокойнее. А ещё она единственная, кому удаётся вытащить его на улицу. Как это произошло? Он сам не понял, осознал лишь когда на улице оказался с капельницей. За территорию больницы он конечно не выходит, да и от двери отходить не хотел, пока на горизонте не замелькала Джиын. Та выкроила время на обеде и пришла к нему повидаться. Так Чону не только отошёл от больницы с капельницей, но ещё и прогулялся по местному парку около больницы. Парком это сложно назвать, это просто деревья и скамейки, но писатель довольствуется этим тихим и безлюдным местом. Молодые люди садятся на скамейку, и Джиын вытаскивает сладкую булочку для парня со словами: "наверняка тебя гадостью какой-то кормят". —Как тебя так угораздило вообще, оппа? — причитает девушка, скармливая булочку. — Просто сознание потерял и порезался об нож, — Чону не стал рассказывать девушке всю правду. Во-первых, он сомневался, что ему поверят. Во-вторых, даже если и поверят, то начнут беспокоится ещё сильнее, — кажется у меня было подозрение на грипп с осложнениями, но в итоге поставили простуду с осложнением. Полежу до конца недельки в больнице и всё будет нормально, не волнуйся. —Всегда ты так... Не волнуйся. Как за тебя не волноваться? Сначала что-то про соседей говорил, потом про коллег, а теперь сознание теряешь и руку режешь? — Девушка нежно обхватывает чужую ладонь и проводит по бинту, —Больно наверное? И как роман писать будешь? — Скоро пройдёт. Не волнуйся. Чону обхватывает чужую ладонь своей и даже не кривится от боли в ране. Он начинает рассказывать про жизнь в больнице; что не такая плохая еда здесь; как страшно спать с иглой в руке и прочее. Джиын посмеивается и делится историями с работы. Так они и просидели час, пока не пришли Сонхи с Сокуном и не начали гнать Чону обратно в больницу. Больше на улицу Чону не выходил, уже из принципа. Не то чтобы ему плохо было на улице, просто если у вас есть возможность всю неделю провалятся на кровати - ей надо пользоваться. Да и парень всё ещё плохо себя чувствовал, хотя под внимательным взглядом врачей и соседей он быстро шёл на поправку. В следующий раз, к нему пришла Со Чонхва, как и обещала, в виде друга. Правда со своим излюбленным блокнотом, чему парень улыбнулся. —Всё таки работают привычки следователя? — Чону указывает на блокнот. —Ну, есть моментик. — Чонхва посмеивается и садится на кресло. — Мне сказали, у тебя что-то страшное было? — Не уверен, что грипп это так страшно. Но чувствовал себя просто ужасно, честно говоря. Хотя бы иду на поправку. — Скажи честно, — девушка мгновенно становится серьёзной, переходит на шёпот и наклоняется ближе к пациенту, — твой последний обморок связан с общежитием? — Ну. Это произошло там. Вообще... — Чону заламывает пальцы и думает, стоит ли говорить правду или лучше промолчать, но в итоге сдаётся своему внутреннему дьяволу. — Ладно, Хан Намбок, один из моих соседей был тем, кто совершил нападение. Я оборонялся и получил ранение. Но у меня нет доказательств. — Неужели не было свидетелей? В вашем то общежитие? — Это было ночью. Все спали. Все сбежались когда услышали грохот, когда я отбился от соседа, но он тогда успел сбежать, поэтому я был один. Лучше расскажите, как у вас дела? Чону как можно скорее меняет тему разговора, чтобы не чувствовать угрызений совести от лжи, и внимательно вслушивается в новые дела. Он правда не хотел бы лгать, тем более Чонхве, которая единственная ему верила в странные происшествия в общежитие. Но и случайно подставить Сокуна он не хотел, да и Мунджо тоже. Кто знает, что будет если окажется, что свидетелей 2, да ещё один из них - самый подозрительный человек в общежитие. Чону знает, что если скажет, что Мунджо подозрительный, то Чонхва поверит ему безоговорочно, несмотря на то, что то её любимый дантист, принимающий внеурочно. И более того знает, что она уже подозревает его в чём-то. Поэтому история про неожиданное спасение вызвала бы больше подозрения, чем восхищения. И Чону прекрасно понимает это и полностью одобряет, но он уже выбрал доверится Мунджо, пусть и постепенно, поэтому он не собирается давать Чонхве больше поводов для подозрения. Так что они просто разговаривают о последних новостях и радуются низкому уровню смертности в их районе. Так они болтали, пока не зашёл лечащий врач и не выпроводил её. Чону словил дежавю. Во всё остальное время рядом с ним по максимуму вертелся Сокун. Все часы посещения всегда были заняты жизнерадостным мальчишкой, так что Чону только удивлялся как тот успевает ещё и учёбу посещать. Он объяснил это тем, что время дневного посещения и обеда у них совпадает. Юн верит младшему беспрекословно, просто радушно принимая гостя и скармливая ему фрукты, которые каждое утро появлялись на его столе. Чону мог предположить от кого фрукты, поэтому смотря на них неизменно смущался каждый раз. Зато Сокун их ел без смущения за обе щёки, а потом ещё и у Сонхи выпрашивал часть обеда, ссылаясь на бедную жизнь студента. Та в первый день отнекивалась, и вообще: "ты итак спишь в нашей коморке по ночам, а теперь обеды выпрашиваешь? Тебе не кажется, что наглеешь?". Но уже на второй день она сдалась и принесла ему часть от обеда, пусть и смотрела с лёгким укором. Чону жалел девушку, поэтому и с ней фруктами делился. Та смущённо улыбалась, но мандаринки забирала все. Поэтому писатель начал откладывать их для девушки и отдавал все сразу, когда она приходила забирать его на уколы. По вечерам приходил витаминный донор - Мунджо. Всегда в костюме, всегда после работы, но приходил неизменно. Чону так и не понял, почему его вообще пускали так поздно к нему в палату, но, немного подумав, он пришёл к выводу, что это врачебная солидарность. Да и надолго дантист не приходил, обычно чтобы обменяться любезностями. — Почему ты приходишь каждый вечер? —Всё-таки спрашивает Чону. — Опять бесишься, что не понимаешь меня? — передразнивает Мунджо, припоминая прошлый разговор, — просто хочу. И Чону принимает этот ответ. Кивает сам себе и продолжает есть яблоко, смотря в стену перед собой. Так и прошло всё время пребывания в больнице и Чону искренне наслаждался этим недельным отдыхом. Он наконец-то получает вдохновение для продолжения романа и просит Мунджо забрать его ноутбук. Тот привозит его так быстро, как может, и выглядит очень взбудораженно от намёка на продолжение творчества Чону. Поскольку это было воскресенье, то и Сокун тогда был в палате весь день. Так Чону и оказался втянут в конфликт дантиста и рэпера, которые вспомнили, что его сегодня выписывают. Смотря на их перебранку, он даже жалеет, что согласился жить с ними в одной квартире. Может быть предложить Джиын съехаться? Пока не поздно. О том, что уже поздно, он понимает по взгляду только вошедшей Сунхи. Она явно не горит желанием влезать в чужую перебранку, поэтому взглядом указывает на часы и выходит. Время без пятнадцати два, пора собираться на выписку. Писатель грустно вздыхает и выгоняет обоих гостей из палаты, чтобы переодеться. С удивлением замечает, что рядом лежит не та одежда, в которой он прибыл сюда. Юн со смешанными чувствами смотрит на это и правда не понимает, когда его жизнь сделала такой резкий поворот. Парень переодевается, собирает немногочисленные вещи, последний раз осматривает палату и выходить. Закончился недолгий отдых. Чону проходит на ресепшн, чтобы выписаться. Там уже стояли Мунджо и Сокун, которые до сих пор бранятся. У писателя нет желания и сил их успокаивать, поэтому он поворачивается к медсестре на ресепшене и просит заполнить бумажки. —Вы всё ещё под наблюдением, держу в курсе. — к нему подходит Сунхи и шуршит чем-то в руках. — Я помню. У меня осложнения и так далее, — слабо улыбается парень и поворачивается к девушке, которая суёт ему в руки шоколадку и записку с хитрой улыбкой. — Не думай, что мне нравишься или что-то более. Ты самый спокойный и добрый из моих пациентов, так что можешь обращаться ко мне если случится что-то. — Спасибо, — Чону благодарно принимает подачку и отдаёт девушке припрятанную мандаринку. — Что она дала тебе? — тут же Сокун спрашивает шёпотом, когда писатель подходит к ним. Он показывает шоколадку и записку с номерком. — Кажется, Чону ей понравился больше, чем ты, — насмешливо проговаривает дантист. — Хватит ссорится, а то мне начинает казаться, что вернутся в общежитие звучит безопаснее. — Юн закатывает глаза и выходит из больницы, точно зная, что за ним следуют двое. До квартиры Мунджо они добираются на такси, которое владелец и заказал. Чону по началу расслабленно смотрит то в окно, то на обиженного, неизвестно на кого, Сокуна. Потом писатель о чём-то резко вспоминает и поворачивается к передним сидениям. Его взгляд случайно цепляется за зеркало заднего вида и он замечает чужой внимательный взгляд. Мунджо ухмыляется в отражении и прищуривается. Чону аж передёргивает от чужого взгляда, и он смущённо отворачивается обратно к окну, но чужой взгляд он чувствует до самого конца поездки. Когда они приезжают и выходят из такси, Чону не сдерживает удивлённого вздоха. По сравнению с общежитием, обычное здание кажется настоящим райским местечком, а здание, где находится квартира Мунджо, и вовсе напоминает настоящий Эдем. Здание высокое, белое, красивое, окна большие, двери роскошные. Юн переводит нечитаемый взгляд на Мунджо. Тот ухмыляется и идёт вперёд, бренча ключами в руке. Сокун, перестав быть обиженным щенком, восхищённо охает и ахает, дёргая писателя за собой, вертит головой из стороны в сторону. В лифте Чону смотрит в пол, не поднимая взгляд ни на кого. По началу, эта идея не выглядит плохо. Мунджо сам предложил жить в его квартире, ничего не требуя, чтобы не появляться в общежитие, где они, вроде как, все трое соучастники. Но теперь, думается, что это неправильно. Они не обговаривали, какую цену придётся платить за проживание, какую выгоду получит дантист и тому подобное. Выходя из лифта, он собирается спросить об этом, но в итоге прикусывает язык. Спросит об этом без Сокуна. Квартира большая, просторная, и Чону правда начинает всё больше сомневаться в адекватности происходящего. Кан зато сразу же проходит дальше в квартиру и начинает осматривать всё вокруг. — Стоит ли мне ещё раз спросить, про то, почему ты жил в общежитии, имея эту квартиру? — Тебя не удовлетворит не один из моих ответов, мы оба это знаем. Но это не то, о чём ты хотел спросить всю поездку, верно? — Счета в больнице... — Начинает писатель, подмечая удобное стечение обстоятельств, в котором они с Мунджо остаются вдвоём в коридоре. — Оплатил я. — Сказал как отрезал, и прислонился спиной к стене чётко напротив Чону. — Почему? — Парень отражает позу дантиста. — Я притащил тебя туда, мне за это и отвечать. — Почему ты пустил нас к себе? Наше местожительства - не твоя проблема. И вряд-ли у тебя теперь есть проблема в том, чтобы вернутся в общежитие. Из нас троих, ты единственный, кому не нужно беспокоиться о психопатах-соседях. Что тебе с этого? Мунджо улыбается своим мыслям. Он похлопывает Чону по плечу и выходит из коридора. Прежде, чем окончательно уйти, он оборачивается к оставшемуся парню. — Не думай слишком много. Я делаю то, что мне нравится. Я ничего не возьму с вас за проживание, поэтому просто расслабься и наслаждайся. Не забудь, что тебе завтра на работу, и про вдохновение для роман не забудь. Я правда жду продолжения истории твоего пианиста. И уходит гнать Сокуна с кухни, оставляя писателя во власти собственных мыслей. Чону закусывает нижнюю губу от досады. Его всё ещё злит чужая загадочность и слишком добропорядочные намерения, но вместе с тем, сейчас это смущает ужасно. Чону хлопает себя по лбу и идёт спасать Сокуна от нравоучительной лекции "плиту не трогать, микроволновку не трогать, и вообще всё, что теоретически может воспалиться, не трогать". Чону не сдерживается от мучительного стона и выговаривается: "милые бранятся, только тешатся". Что дантист, что рэпер, тут же останавливаются и начинают по-совиному моргать. Писатель закатывает глаза и молча выходит с кухни, начиная бродить по квартире. У Мунджо, на удивление, четырёх комнатная квартира с балконом. Чону не знает, зачем ему столько комнат, но у дантистов свои причуды, в конце концов, если может себе позволить, то чё мелочится. Одна из комнат явно принадлежит хозяину: в ней двухместная кровать, шкаф, стол, на котором лежат документы. Комната выглядит прибранной, очень аккуратной, выполненной в нейтральных оттенках. Постель серая, под кроватью ковёр, расположена на той же стороне, что и дверь, поэтому, входя в комнату, обзор открывался на панорамные окна с серыми занавесками. Чону подходит к окнам и смотрит на городской пейзаж. С окон вид открывается красивый: внизу детская площадка, дальше парк. На улице осень, поэтому листья на деревьях самых разных цветов и оттенков. Глаза радуются смотреть на осенние наряды, на листья золотые, багряные, на кустах и деревьях, на опавшие листья, освещённые солнечными лучами. Солнечный свет смягчился, больше глаза не слепил, и сам будто золотистый оттенок обрёл. Хоть солнце все еще ярко светит, но уже не печет по-летнему, не греет. И небо изменилось - словно стало угрюмей. Небо и земля будто создавали баланс, и небо не казалось таким одиноким, когда рядом ярко светило солнце и деревья рядом были. Чону осматривает комнату ещё раз и выходит из неё. Комната Мунджо напоминала осеннее небо - серое, хмурое, красивое в своём одиночестве. Несмотря на красивое, аккуратное оформление, в ней не хватало чего-то живого, что делало бы её настоящей жилой комнатой. Может быть, тут и сказывалось то, что в своей квартире дантист явно не особо много времени проводил, предпочитая этому общежитие. Чону поджал губы и задумался о своём. Он не знал, может ли кто-то вроде Мунджо испытывать одиночество и недостаток внимания, но, наверное, каждый рано или поздно захочет возвращаться в дом где его ждут и любят. Вряд-ли соседи в общежитии действительно являлись друг другу семьёй, даже жалкой её пародией, как об этом говорила Ом Боксун. Следующая комната тоже была спальней, но уже без панорамных окон. Одноместная кровать, стол, стул, тумба. Пустая комната, вероятно, нужная для гостей. Эта выглядела мрачной и неинтересной, здесь парень даже не стал оставаться. Надо поселить сюда Сокуна, чтобы разбавил своей солнечной аурой эту мрачную атмосферу. Писатель обошёл стороной балкон и гостинную, совмещённую с кухней. Последняя комната напоминала кладовую: там лежали коробки, документы, расставленные на полках, стол с ноутбуком и диван. Там также располагалась небольшая домашняя библиотека, большинство книжных полок были пустыми. Чону предположил, что это вероятно был рабочий кабинет. — Нравится квартира? Чону чертыхается и чуть ли не подпрыгивает на месте, когда сзади раздаётся голос владельца. Тот улыбается чужой реакции и проходит внутрь комнаты. — Нравится. Разве тебе самому не нравится? — Если бы нравилось, возвращался бы. Домом это не назовёшь. Дом там, где домашние. А в общежитии всегда люди есть. Хоть какая-то компания, разве нет? — Тебе одиноко? Мунджо молчит, смотрит прямо и не улыбается. У него пустой взгляд, и Чону находит в нём ответ на свой вопрос. — Я могу спать в этой комнате? — Парень меняет тему,осматривая комнату ещё раз, задерживая взгляд на книгах. — Нет. Будешь спать в комнате с панорамными окнами. Видел же уже? Сокун в ней сейчас пейзажи за окном рассматривает. — Я думал это твоя комната. Где спать будешь ты? — С тобой. Чону давится собственной слюной и пытается прокашляться, чувствуя как у него горит лицо и тело, вплоть до кончиков пальцев. Мунджо со своего места смеётся с реакции парня. — Шучу, — говорит дантист, когда Юн перестаёт кашлять, — здесь буду спать. У меня есть работа, поэтому останусь здесь на это время. — Это звучит нечестно по отношению к тебе, как к владельцу. — Всё ещё будучи до ужаса смущённым, говорит Чону, на собеседника взгляд не поднимая. — Зато теперь это место будет казаться живым. Чону фыркает и выходит из комнаты, желая найти Сокуна и избежать смущения. Мунджо всегда говорит странные вещи, но иногда перегибает палку. Юн не понимает чего в нём больше: смущения или злости. "Благодарности" - вторит внутренний голос, и Чону, даже если очень хочет, не может с ним спорить. Утром Чону чувствует себя странно, просыпаясь в чужой квартире, в мягкой кровати, без больной головы и без кошмаров про армию. Даже трель будильника не раздражает, как обычно, а вызывает какое-то привычное умиротворение. Чону даже как-то рад вернутся к работе, чтобы не слишком загружать себя. Парень выходит из комнаты, и замечает Мунджо в коридоре. Дантист уже был собран и явно собирался выходить, и проснувшегося соседа не заметил, просто ушёл. Чону мысленно пожелал ему хорошего дня, вспомнил вчерашний разговор, смутился и послал его куда подальше. Мысленно. Принимать душ он не отважился и на чужой кухне творить тоже, поэтому он одевается, проверяет младшего и уходит. На тумбочке у выхода находит пару запасных ключей. С квартиры Мунджо добираться до офиса намного быстрее, поэтому парень до работы прогуливается медленным пешим шагом, наблюдая за утренней тишиной. На улице безлюдно, тихо, красиво. Листья летять равномерно, создавая красочный калейдоскоп перед глазами. Чону улыбается, любуется, наблюдает. Впервые за долгое время он наблюдает за природой. Правда смотрит и начинает понимать, почему люди так любят осень и природу. Несмотря на утро и негреющее солнце, на улице лишь немного прохладно. Чону наслаждается тихим рокотом машин и только просыпающегося города, к офису он приходит в хорошем настроении. Он приходит первым, как ни странно, и сразу начинает выполнять хоть какую-то работу, чтобы нагнать время своего отпуска. К моменту появления коллег, он был полностью погружен в работу. Санман добро улыбается младшему, Бёнмин кривится, Джэхо ухмыляется, а Юджон радуется сильно, даже в щёку целует, конечно по-дружески: "я помню про твою девушку, но я так рада тебя видеть!". У Чону сохраняется хорошее настроение на протяжении всего дня, хотя ближе к вечеру оно катится в Тартарары с геометрической прогрессией. К вечеру в офисе снова остаются Бёнмин и Чону, и писатель чувствует дежавю. — Я н-не скучал по тебе. Т-ты бездельник, так-к что пока тебя не было, п-проблем с работой не возникло вообще. — Бёнмин смотрит на него злобно, пытается что-то доказать самому себе. Юн понимает, что за коллегу говорит ревность к Юджон, но ему абсолютно на это всё равно, поэтому он просто пытается сохранить спокойствие. Юджон - не собственность Пака и для него не больше, чем коллега, поэтому пусть не возникает. — Я буду стараться. — Т-твоё старание ничего не з-значит. Ты н-ничтожество, и ты, и твоя писанина. Чону вздыхает полным носом и выдыхает. Спокойствие, только спокойствие. Не хватало ещё на работе делов учудить. — Д-думаешь, что тебе везёт по жизни? И девушка к-красивая есть, и ж-женским вниманием не обделён. Н-неделю назад пытался накинуться н-на меня, а жалеют только его. Думаешь, если друг б-босса, то всё можно? И бездельничать, и н-нападать на других? Может девушка с т-тобой не из жалости, а из-за страха? Что ты вообще знаешь про т-трудную жизнь? Родился с золотой л-ложкой во рту. — Почему ты так взъелся на меня? — Писатель хлопает рукой по столу, поворачиваясь к собеседнику. Ярость начинает душить, выходя откуда-то изнутри, заполняя собой всё пространство. Дышать становится труднее, но Чону честно пытается сохранить здравый рассудок. — Просто ты урод. На столе стояла кружка недопитого и уже холодного кофе. Чону не помнит, как схватил её, как заносил для удара, как она разлетелась об чужую голову. Не помнит, как выходил из офиса, как шёл до дома, до подъезда, как ехал в лифте. Не помнит, как съехал по стенке в лифте на корточки и тупо смотрел в никуда, пока его не дёргает кто-то, только что вошедший. Парень извиняется, выходит с лифта, идёт до квартиры, сжимает ключи до хруста собственных костей. В квартиру он входит так тихо, как может, до комнаты идёт на цыпочках и валится на кровать, закрыв дверь. Чону лежит в подушку лицом, зажмурив глаза. Они жгут, болят, слезятся. Ему плохо, обидно, яростно, в конце концов, просто страшно. Всё шло хорошо, а потом он снова портит всё, потому что не умеет контролировать свои эмоции. Он знает, что людей бить нельзя, неправильно, но не смог себя сдеражть. Он так боится и ненавидит соседей из общежития, потому что они уроды, когда сам ничем не лучше. У него даже нет прямых доказательств того, что его соседи - психопаты, даже если этому и не нужны доказательства. Зато доказательства того, что он урод теперь будут на камерах в офисе. Возможно, ему стоит вернутся в общежитие и ему там самое место. Он не знает, что теперь будет с ним, с его работой, что ждать от завтра и не стоит ли ему просто скинуться под машину. Дверь в***
Чону прекращает бежать, только когда боль в лёгких режет так, что не вдохнуть, не выдохнуть без колющих ощущений в области груди. Он падает на колени, скорчившись пополам, пытаясь отдышаться, хватая ртом воздух, на манер собаки. Чону почти уверен, что завтра он не будет чувствовать ноги и горло, вероятно. Парень садится на землю и смотрит прямо перед собой. Из его горла вырывается судорожный вздох, когда он понимает, где оказался. Перед ним открывается вид на ночной мост Банпо. Он не выглядит таким же ярким, каким его видел парень на фотографиях в детстве, когда он только мечтал переехать в Сеул и обрести здесь своё счастье. Без фонтанов, бьющих со второго этажа, и без светового шоу, освещающегося всю реку, это место выглядит пустым, блеклым, скучным. Но Чону смотрит с придыханием, восхищением, дыхание выравнивает, любуется. Это место выглядит совсем не так, как писатель ждал и мечтал увидеть, и Чону радуется этому больше.Так место выглядит эстетичнее, что-ли. Машины носились туда сюда, мост кишил жизнью, но сам участия в этом не принимает, только лишь предоставляя своё покровительство всем желающим насладится вечером. Писатель смотрит с молчаливым осознанием. Он тоже всегда был не в центре человеческого понимания. Все всегда ютились вокруг него, всегда пытались продвинуть его в центр, но вместе с тем, всегда оставляя его одного. Он позволял людям входить и оставаться в его жизни столько, сколько они в этом нуждались, но никто никогда не позволял ему обрести дом хотя бы в ком-то. Чону всегда оставался один на один с этим, всегда боролся в одиночку, никогда никого ни о чём не просил, так почему он оказался там, где был? С глазу на глаз со всепоглощающим чувством обречённости. Если бы сейчас он был хоть немного зол, то не стал бы даже себя за это корить, потому что полностью оправдывает. Но он не зол и даже не обижен. Просто... Ничего. Там, где теплилась любовь, сейчас было холодно. Там, где была вера, было разочарование. Он правда заслужил это? Быть вычеркнутым из чужой жизненной летописи за пару ошибок. Боролся ли он когда-либо за тех людей? Все, кто обещал быть рядом, сейчас кажутся другой стороной реки. До них идти - целый мост. Но разве мосты не нужно жечь? Чону видит их образы в голове, слышит голоса, но ничего не чувствует. Ни радости, ни горя, ни гнева, ни прощения. Он правда не понимает, почему произошло то, что произошло. Было ли это только его виной? Было ли это вообще его виной? Но разве он не заслужил шанса на прощение, даже самого маленького, хрупкого? Почему из всех, именно он был тем, кто должен пройти через ад в одиночестве, без поддержки рядом. Может быть, он бы просто хотел, чтобы к нему относились как к человеку. Уважали его мнение, воспринимали его как личность. Если бы его хоть раз выслушали и услышали, что более важно, то совершал бы он ошибки? Был бы так зол на то, что не имеет, будь рядом человек, способный понять его? Каждому рядом нужен человек и это неоспоримый факт. Так неужели в этом мире ни найдётся никого, кто мог бы подарить ему тепло? — Во время сезона дождей здесь намного красивее. — Рядом раздается знакомый голос, и Чону, скорее инстинктивно, чувствует, что рядом на землю садится человек. Писатель поворачивает голову и замечает слева от себя Мунджо в своём любимом чёрном лонгсливе. Справа звучит шуршание и чужие причитания. Чону поворачивает голову в другую сторону и видит там Сокуна. — Вот и давайте вернёмся сюда в сезон дождей, что сейчас здесь делать? Хён только недавно переболел, и мост совсем неинтересный без шоу. — Почему вы здесь? — Дрожащим шёпотом выговаривает Юн, возвращая свой взгляд на мост. Он с Сокуном не согласен в корень. Мост очень интересный, красивый, со своей историей и причудами. Может за Чону говорит его детское "я", так желающее увидеть этот мост, но он думает, что его взрослое "я" может видеть то, что не видит ребёнок, и это что-то было действительно прекрасное. — Тебе на телефон звонили, беспокоились куда ты делся. Мы тоже беспокоились, — фырчит Сокун, и писатель чувствует его взгляд на своей щеке. Чону думает, что тот сейчас Джиын напоминает, и тоном, и манерой, и руки неосознанно сжимает. — Слушай, — Кан свою руку на чужое плечо опускает и слегка сжимает, — мы не хотим из тебя против твоей же воли тянут, что произошло. Но ты бы мог рассказать нам в любое время, знаешь? Сразу, как только захочешь. Мы будем рядом. — Я виноват. — В чём? — Тут же подрывается вперёд дантист. — Я не знаю. Чону опускает голову на асфальт, лбом прижимается к холодному каменному покрытие. Руки в кулаки сжимает, ближе к голове жмёт. — Зато всё получилось, как ты хотел, — Чону тихо, истерично посмеивается, обращаясь к Мунджо. Тот понимает, что к нему обращаются, и тыкает писателя в бок. —Я хотел не этого, ты это знаешь. Я хотел, чтобы ты был счастлив. Давай, — дантист поднимается на ноги и дёргает Чону, поднимая его. — Дома поговорим. — Ага. Ты знал, что у Мунджо-хёна оказывается есть машина? Сейчас быстро доберёмся до дома! — ярко улыбается Сокун, пока Чону садится на заднее сидение чужой машины. Сокун и Мунджо садятся на передние сидения, и Чону лбом опирается на стекло двери. Кан поворачивается к другу, смотрит учтиво и общается нежно, улыбаясь добродушно.— Едем домой? Чону лишь кивает, закусывая свою нижнюю губу. Он руками себя обхватывает, пытаясь себя успокоить и не расплакаться. Дом. Он едет домой. —Откуда вы узнали, что я на мосту? — Не знали. Ты говорил, что хотел бы его увидеть. Я подумал, что ты будешь там. — Мунджо встречается с чужим взглядом в зеркале заднего вида. Чону кивает и отворачивается к окну. "Надо же, запомнил", - проносится в голове, и он улыбается. В квартире уже ждал остывший ужин, чему Чону был удивлён. Он не помнит, чтобы к лоту с бесплатным проживанием прибавлялось бесплатное питание, тем более если от Мунджо. Писатель искренне благодарен, что его не допрашивают за, очень вкусным кстати, ужином, лишь уточнив, что его готовы выслушать в любое время. За ужином роль нейтрализатора исполняет Сокун, что было ожидаемо. Тот щебечет обо всём на свете, но, в отличие от привычного своего поведения, он куда спокойнее, как-то даже тише. На Чону иногда посматривает, а потом резко совсем серьёзным становится и заявляет: — Завтра я съеду, —Чону давится чаем. — Мой друг из университета будет снимать квартиру и мы решили жить вдвоём для удобства. Я не могу всё время пользоваться вашим добродушием, Мунджо-хён, так что. Но я бы мог приходить сюда на ужин, верно? Я все ещё не доверяю вам заботу о моём хёне. — Так ты платишь мне за бесплатное проживание? — Дантист фырчит, но на губах тянется улыбка. Чону как-то оживает, после новости о съезде, начинает беспокоится о младшем, спрашивать, что и как, просить звонить и не забывать. "Похож на мать-наседку, провожающую сына на войну" - подмечает Мунджо, на что получает злой взгляд от писателя и весёлый взгляд от младшего. Чону фырчит на обоих и уходит в ванную, под жалобные извинения от Сокуна. Чону обижается, конечно, в шутку, и все это понимают. Но Юн всё ещё чувствует себя разбитым после сегодняшнего дня, поэтому не помогает даже холодный душ. Он лишь снимает лёгкое напряжение, тянущееся прогрессирующей тенью, которая наваливается на плечи всё сильнее и сильнее. Кажется, ещё чуть-чуть и его позвоночник просто сломается под тяжестью. А потом Чону полетит в бездну и потеряет себя окончательно. Уже лёжа на постели, Чону вертел в руке телефон, смотря на все сообщения, пришедшие на него. Он не расправлял кровать, лежал сверху одеяла и смотрел в экран. 12 пропущенных от Джиын, 7 от Джэхо, 1 от Сокуна. И ещё куча непрочитанных:Джэхо-хён:
Чону, где ты?
Почему ушёл?
Бёнмин ждёт извинений.
Чону, когда ты вернёшься?
Джиын волнуется.
Плевать на ценности, подумай о своей милой девушке.
Не боишься, что она бросит тебя?
Чону!
Возьми трубку.
Веди себя как взрослый.
Успокой свой гадкий характер.
ЧОНУ
Ответь сразу, как прочитаешь.
Джиын:
Чону, где ты??
Куда ушёл?
Я волнуюсь
Пожалуйста ответь
Не веди себя как ребёнок!
Просто вернись и поговори с нами
Иногда я думаю что нам лучше расстаться
Почему ты себя так ведёшь?
Оппа, пожалуйста
Куда ты ушёл?
Почему не берёшь трубку?
Ответь, прошу...
Я правда волнуюсь
Давай поговорим?
Мне ответил кто-то из твоих соседей
Они сказали, что найдут тебя
Напиши пожалуйста
Оппа
Я буду ждать
Чону не реагирует и не отвечает. Телефон успешно выключается и кладётся на тумбочку. Чону немного стыдно перед Джиын, за её волнение. Но в большей степени ему всё равно. Сейчас ему не нужны диалоги по душам, не нужно понимание или лишние переживания. Он хотел быть услышанным, когда дёргался от одного упоминания об общежитии. Он хотел понимания, когда никто не верил ему. Он хотел, чтоб ему верили. Просто нуждался в поддержке. Теперь ему хочется покоя. Дверь в комнату открывается и вторая половина кровати прогибается под чужим весом. Чону закатывает глаза. — По-моему, прежде, чем входить в комнату, нужно стучать в дверь. — Это вообще-то моя комната, — Мунджо улыбается хитро, по-кошачьему. Он лежит на боку, полностью повернувшись к Чону. Тот позу дантиста копирует, и теперь они смотрят друг на друга. — Так что же случилось в баре? Сокун в ванной, не услышит. — Из вас двоих я больше доверяю ему, — прежде, чем Со успевает возмутится, Чону переключается,— Я отказался извиняться перед тем, кого ударил кружкой по голове. А потом с Джиын поссорился. И убежал. Думаю, меня всё-таки уволят. И с Джиын мы расстанемся. Она уже предложила. Придётся тебе содержать меня. — Я уже говорил, что не против. — Почему у тебя оказалось три пары ключей? — ни с того, ни с сего вспоминает. — Один мой, один запасной, последний на особый случай. — Ты сказал, что: "ждал меня". Что насчёт Сокуна? — Он тебе нравится. — Ты ведь рад, что он съезжает? — Честно? Очень. Знаешь, я всегда ревновал. Ты так заботишься о нём, смотришь на него. Рядом с ним меня будто не существовало. А теперь, всё твоё внимание будет на мне. — Мунджо улыбается и напоминает чеширского кота. Его глаза светятся удовольствием, и Чону непроизвольно заглядывается. А ведь у Мунджо глаза красивые, когда горят так ярко и выглядят живыми. — Давно я тебе нравлюсь? Как сильно я тебе нравлюсь? — До безумия. Сначала меня это бесило, знаешь, ты ведь должен был стать моим лучшим творением. А потом оказалось, что это ты вертишь меня в своих руках на манер глины, даже не осознавая этого. Ты единственный, кто заставляет меня испытывать что-то такое. Человеческое. Почему спрашиваешь? Хочешь дать мне шанс поухаживать за тобой? — Ты пугаешь меня потому, что я не понимаю твоих намерений. Ты всегда выглядел тенью общежития, его частью, которую нельзя вырвать. Ты заставлял меня быть собой, делать то, что хочу. Это было жутко. Я думал, что начинаю сходить с ума. Я думал, что это определённо неправильно. А потом произошло всё это... Я теперь не знаю, что правильно. Я хочу дать тебе шанс. Это ничего не значит, но я бы хотел тебе доверится. Ты нравишься мне, когда ведёшь себя так. Открыто, по-детски временами, но искренне. Улыбаешься, с Сокуном шутишь, заботишься. Хотя твоя забота тоже весьма и весьма своеобразна. Мне нравится смотреть в твои яркие глаза, а не плоские, сумасшедшие. Нравится твоя улыбка, а не животный оскал. Я всё ещё думаю, что ты псих, который нуждается в терапии. Но я благодарен тебе, что ты мне веришь и остаёшься рядом. Мунджо молчит, не улыбается, размышляет. Он выглядит смущённо и до ужаса чувствительным. Чону может видеть в глазах напротив самый разный спектр эмоций и с удивлением отмечает, что ему нравится это. Осознавать, что Мунджо так теряется из-за него. Чувствует столько эмоций из-за него. И где-то на краешке сознания понимает, что Мунджо ему в целом нравится. Всем. Своими плюсами и минусами. Даже его ненормальные, во всех смыслах, взгляды на жизнь теперь пугают не так сильно. С какими-то домыслами Чону не согласится никогда, но думает, что всё не так плохо. Мунджо просто делает, что ему вздумается, и если это перестанет касаться других людей, то Ю не видит проблем. Зато в чужом взгляде видит что-то, что дано понять только ему. — Я бы хотел, чтобы ты был со мной собой. Это честный обмен на шанс? Взгляд Мунджо искрится, губы дёргаются в улыбке. Чону хочет ткнуть его в глаз, если честно. Никто никогда не радовался так перспективе в шансе на получение его доверия. Смущает. Очень сильно. — Вы ведь пригласите меня на свою свадьбу, верно? — В дверном проёме мелькает голова Сокуна, который подслушивал диалог уже неизвестно сколько. На лице парня понимающая ухмылка и прищур хитрый, будто он только этого и ждал. Что за вредный ребёнок. Чону кидает в него подушку, под громкий смех младшего. — Он такой же, как ты. Тоже подслушивает сразу после выхода с ванной, — обвиняет писатель соседа по кровати и отворачивается, закрывая диалог. Мунджо моргает по совиному и тыкает Чону в бок пальцем.***
— Когда я сказал, что даю тебе шанс, я не имел в виду, что теперь мы спим в одной кровати. — Я устал спать на диване, пожалей мою спину. — Это был твой выбор. — А что бы ты выбрал? Чону чувствовал себя непривычно, лёжа в кровати с Мунджо под одним одеялом, но это его почему-то не особо смущало. Между ними сохранялось почтительное расстояние и после всего, что произошло, Чону вообще неуверен, что может адекватно оценивать спектр своих эмоций. —Я бы хотел, чтобы мы остались. — Остались? — Со удивлённо смотрит на писателя, не совсем понимая. — Я, ты, Сокун. Остались. Остались вместе, остались друзьями, выбирай сам, что больше нравится. Не хочу, чтобы это исчезло. Вы, те, кто делают из меня приличного человека. — Звучит мило, лапуля. — Я бы хотел остаться с тобой. Чону поворачивает голову к дантисту и смотрит на его улыбку. Сейчас он видит в нём проблески того Мунджо, которого так часто видел. Пугающего, лишённого здравого смысла. Теперь этот огонь не жжёт, а греет. Сам дьявол выложил все карты на стол, признавшись в своих слабостях. Мунджо не убьет его, но за него - вполне. Чону не собирается терпеть кровопролийства и надеется обойтись без этого. Мунджо сам загнал себя в ловушку и ключи оставил Чону. Мунджо выбрал быть монстром, Чону никто, чтобы это менять, но он тот, кто способен его укротить. И если ему лично в руки отдали поводок, то он не собирается отпускать его. — Если я поцелую тебя, ты ударишь меня? — Ты можешь попробовать. Если выбью зуб, то сможешь помочь сам себе. Ты ведь дантист. Чону никогда не думал о том, какая на вкус тьма и как ощущается. Об этом даже думать странно. Какой на вкус может быть тьма? Как она может физически ощущаться? Часть не материального мира, забирающая с собой солнечный свет и радость жизни. Но тьма в общежитие обрела форму и получила имя. И на вкус она оказывается совсем не противной. А на губах и вовсе ощущается приятно-приятно. Совсем не то, что было с Джиын. Сейчас тело бьёт словно разрядами электричества, по всему телу разгоняя мурашки, и заставляя почти стонать от удовольствия. От чужой руки в своих волосах, которая то ближе тянет, то оттягивает и так приятно зарывается в корни. Выцеловывает только самому себе известные узоры, в подушку вдавливает, нависает. От слабых покусываний голову сносит окончательно, а под чужим, нависшим над ним, телом хотелось подчинятся беспрекословно. Чону благодарен, что Сокун ещё не съехал, иначе у него не было бы ни одной причины остановить это. Желания останавливать это тоже не было. Чону непривычно приятно засыпать, ощущая рядом с собой тепло чужого тела. Чону непривычно приятно ощущать себя дома и найти дом в человеке, которому не всё равно. Ему кажется, что его чувства - бездна, в которую он катится всё быстрее и быстрее, в геометрической прогрессии. Но если рядом с ним будут те, кто позволил ему обрести дом, он не против остаться в бездне навсегда. — Спасибо, что позволил мне остаться и учиться принимать себя. — В тишине произносит Чону шёпотом, не уверенный в том, что его услышат. —Спасибо, что позволил мне учиться любить и жить. Писатель не сдерживает улыбки и жмётся ближе к теплу, к дому. Мунджо всегда слышит его. Он засыпает с приятной пустотой в голове и впервые не думает о завтрашнем дне, предпочитая пустить всё на самотёк.