Ты такой... вкусный

Алкоголь зло. И если бы только алкоголь, но Арсений явно был ещё под чем-то. Ему что-то подсыпали в напиток или положили в еду, он понятия не имеет. Но ещё никогда сердце не стучало так часто. Паника в перемешку с эйфорией разрывали на части, провоцируя невыносимое желание метаться по углам в попытках залезть на потолок. Что бы это ни было, злоумышленник явно не рассчитал дозу. Этот корпоратив он запомнит на всю жизнь. Если запомнит. Если выживет. Арсений тянет руку, чтобы ослабить галстук, который и так ослаблен, но дышать всё равно нечем. Голова ужасно кружится. Кое-как Арсений умудряется проделать путь до закрытой двери в конце зала. Думая, что это уборная, он вваливается в помещение, желая умыться ледяной водой, однако оказывается в пустой вип-комнате. Свет приглушен, посередине большой стол с пустым кальяном, мягкие диваны вокруг. Кто-то заходит за Арсением. Преследователя он ощущал спиной еще на полпути сюда, но всё равно ему как-то непонятно, странно и тревожно от осознания, что кто-то следит за ним. Хотя кому он нужен на корпоративе, где все свои? Какая к черту слежка? Это всё симптомы передозировки той дрянью. Черт возьми. Страшно. Что коленки дрожат. Он выяснит, кто пронес эту гадость, и руки вырвет гаду. Боже, хоть бы это состояние скорее закончилось. — Антон Андреевич, это… вы… я… — Чщ-щ-щ, — его генеральный директор приставляет палец к губам. — Здесь какая-то хуйня происходит… — Вы по ошибке взяли мой бокал. Тихо, всё хорошо… Вам страшно? — Да, — отвечает Арсений едва слышно, а сам смотрит в зеленые глаза начальника и понимает, что тому не лучше. То, что Антон Шастун балуется подобным — совсем не новость, но всё равно удивляет. Арсений знал, что тот родился с золотой ложкой в зубах, что всё ему везде проплачено, и что от безделья и возможностей он просто обязан промышлять подобным, но… где-то глубоко всегда теплилась надежда, что этот парень не такой. Почему, Арсений не знал. Просто ему хотелось верить. — Тихо, не вставайте, — произносит Антон, а Арсений обнаруживает, что успел лечь на один из мягких кожаных диванов вип-комнаты. Шастун разворачивается к двери, закрывая ее непонятно откуда взявшимся ключом, затем возвращается, чтобы сесть на край дивана и начать пристально глядеть. Его русые кудри взлохмачены, лоб покрыт мелкой испариной, а зрачки расширены настолько, что зеленая радужка становится похожей на тонкое колечко. Арсению тоже жарко. Жарко и странно, и томительно. Хочется возиться и постоянно менять позу, но активничать нет сил, поэтому он продолжает валяться. Ощущения внутри него кипят, то расходясь волной, то трансформируясь в точку где-то в груди, затем в животе и ниже. И Арсений понимает, что возбужден. Что еще хуже, Антон тоже. Когда он осознаёт, что быть запертыми в комнате с приглушенным светом и ахуенными диванами двум обдолбаным мужикам — это не лучшая идея, рука его босса находится уже на его бедре. — Что вы… Его разворачивают, или он сам поворачивается спиной, Арсений не соображает. Чужие руки оказываются на его боках, начинают поглаживать, а после спускаются вниз, касаясь ремня. — Арсений, очень прошу… — дышат ему в ухо. Дыхание горячее, почти пламенное. Он и сам дышит, как загнанный, когда звякает пряжка ремня. Либо всё происходит слишком быстро, либо время ускоряет бег под веществом, но, когда Арсений поворачивает голову, его генеральный директор уже стянул с него брюки и… — Не нужно, Антон Андреевич… — Пожалуйста… Его касается что-то влажное и мягкое. И это ощущение настолько сладкое, что он позволяет Шастуну это делать. Жар бросается к щекам. Это кошмар. Это конец. Что он будет делать завтра, как он будет жить с этим? Никто просто так этого не оставит. Чёрт-чёрт-чёрт-чёрт, это ужасно, это невероятно, это абсолютно точно неправильно! Это то, что Арсений никак не мог планировать. Да что уж там, он даже не думал об этом никогда! Точнее, может и думал, но не как в контексте возможного. Мурашки бегут по позвоночнику, заставляя прогнуться в спине. Касания горячего языка всё настойчивее, увереннее. Пальцы судорожно вцепляются в кожаную обивку дивана. — О, боже! — Расслабься… пусти меня. Пожалуйста… — Ни за что! — почти выкрикивает Арсений, но умоляющие нотки в голосе Антона (Черт возьми, этот человек умеет умолять!) надламывают что-то внутри, и он расслабляется, тут же чувствуя внутри себя скользкий кончик настырного языка. Это так грязно и пошло, и нежно, и сладко, и мучительно… Блять, блять, блять! — Антон! Антон продолжает жадно вылизывать его, будто мечтал об этом всю свою жизнь. Его крупные ладони крепко держат бедра, оставляя красные полосы. Это всё просто какое-то безумие. — Ты такой сладкий… такой вкусный… Прости. Звук расстегивающейся ширинки, рука, оказывающаяся в его волосах и побуждающая лечь щекой на скользкую кожаную обивку, шлепок, от которого сжимаются зубы. Арсений убеждает себя, будто не знает, что сейчас будет, но он знает. Его сердце знает. И мозг. И от этого дрожат коленки, а глубокое дыхание становится еще чаще. Хочется сжаться и отползти, но внутренний демон, что обитает на левом плече, не позволяет, заставляя покориться властной руке в волосах. Слушать ласковые, но решительные слова. Головка касается входа, затем толкается. Сначала аккуратно, а затем уверенно, неотвратимо проникая внутрь. — Ах… — Тихо, мой хороший… мне тоже тяжело. Внутри распирает, тянет, заполняя полностью. Кажется, еще чуть-чуть, еще миллиметр, и Арсения порвут, но этого не происходит, и он дышит равномернее. Расслабиться. Нужно полностью расслабиться, чтобы это не кончилось плохо. Первый толчок отзывается болью, но черт знает почему, Арсений прогибается сильнее, до хруста в спине. Его начинают трахать в медленном, но уверенном темпе, тягуче, мучительно и глубоко, и от этого невыносимо сносит крышу. Арсений скашивает взгляд на свои руки, которые до побеления костяшек сжимают диван, отпускает одну из них и видит, как трясутся его пальцы. Он весь дрожит, покрывается мурашками, мокрые пряди липнут ко лбу, а рот вновь предает его, издавая стон. Как безумно, невероятно, ужасно стыдно. Он умрет завтра. Щека больно трется об обивку при каждом толчке, пальцы в его волосах то сжимают, то разжимают пряди, оттягивая и побуждая подчиниться. — Анто-он… — Арсений… надо было сразу, слышишь? — Шастун не заканчивает мысль, а наклоняется, чтобы поцеловать в шею, за ухом, в волосы, куда попадёт. Темп учащается, Арсений так растянут, теряя рассудок при каждом особенно сильном толчке. Он больше не может терпеть, касается своего члена и взор мутнеет. Тело простреливает удушливой волной, его голова запрокидывается, рот непроизвольно раскрывается в беззвучном стоне. Осознание накатывает с удвоенной силой. Сшибает насмерть. Сын владельца фирмы, его генеральный директор, этот мерзкий, надменный молодой засранец трахает его. Антон Андреевич только что грязно отлизал ему здесь и теперь берет его. И, черт возьми… Он продолжает это делать!!! Голова кружится. Он такой чувствительный после оргазма, толчки ощущаются острее. Рука в волосах сжимается, больно оттягивая, затем из Арсения выходят наваливаются сверху, крепко обнимая поперек торса. Они молчат, тяжело дышат. Арсений жмурится. Тело расслабленное и утомленное, но из последних сил он отталкивает Шастуна, чтобы вылезти, тут же натягивая брюки и одергивая пиджак. Внизу саднит и он морщится. Шальные зеленые глазища Антона осоловело пялятся на него. Черные зрачки, затопившие радужку, кажутся еще огромней. Рот красный, как и пылающие щеки, кудри взъерошены. Весь его вид в целом очень красноречивый. И растерянный. Если бы Арсению сказали, что он когда-нибудь увидит Антона Шастуна растерянным, он бы плюнул шутнику в лицо. — Арсений, я… просто ты… — Мы не переходили с вами на «ты»! Затем немая сцена, и Арсений отворачивается первым, не выдерживая. Можно ли то, что произошло, считать изнасилованием? Но ведь его никто не держал, он сам поддался. Но ему что-то подсыпали в стакан! Или он сам случайно взял чужой? Поднять эту тему сейчас? Нет. Нет-нет-нет… Домой. Срочно. Исчезнуть. — Откройте мне дверь. Директор резко дергается, будто очнувшись от непонятного дурмана, приводит себя в порядок, потом суматошно рыскает по карманам в поисках ключа от вип-комнаты. Антон Шастун суетится? Серьезно? Прямо вечер открытий какой-то! Домой Арсений летит со сверхзвуковой скоростью. Точнее сначала он просто бежит, пока легкие не начинают гореть. А затем садится в такси, то и дело подгоняя таксиста, будто за ним гонится смерть. Лишь бы поскорее оказаться дома, выпить снотворное и исчезнуть из этого мира позора часов на восемь. Блять, как он теперь будет жить. *** Арсений не помнит, как прошли выходные. По большей части он просто лежал в постели, изредка выбираясь по нужде и к холодильнику, чтобы закинуть в себя мюсли и запить их апельсиновым соком, а потом снова лечь. Он жалел, что на его потолке не было трещин, которые можно было бы поизучать, дабы отвлечь себя от всплывающих картин прошедшего корпоратива. Это конец. Мысли об увольнении спорили с мыслями о том, что работу с такой заработной платой и в таком удобном расположении от его квартиры, найти будет не так-то просто. А даже если он и подыщет что-то подходящее, то вряд ли всё сразу пойдет по маслу, потому что сфера его деятельности предполагает изучение стольких моментов, в такое огромное количество тонкостей предстоит вникнуть в новой фирме, что волосы становятся дыбом. В компании Андрея Шастуна он работает практически с ее основания, дослужившись до должности руководителя отдела аудита и проектирования, и объем знаний, которым он владеет, можно приобрести только если ты работаешь здесь лет шесть. И всё это пойдет коту под хвост? Блять, ну как он мог так облажаться? Он заходит в инстаграм, открывая страницу Антона. Хмурится, глядя на его улыбающееся счастливое лицо в окружении красоток. Вот он в компании Димы, который пришел в фирму вместе с Антоном и сразу стал руководителем отдела мониторинга, где меньше всего работы, пьет пиво. Вот возле него еще какая-то изумительно красивая девушка. Глядя со стороны, так и не скажешь, что он педик. Арсений листает дальше, видя следующее фото, на котором Антон Андреевич снова лучисто улыбается. Так искренне и весело. Стоит признать, что он очень даже симпатичный. Русые кудри, чистая ровная кожа, выразительные глаза, ямочки на щеках… Арсений понимает, что еще хуже было бы, если бы он попал в подобную ситуацию с кем-то не столь привлекательным, а с каким-нибудь лысеющим, запустившим себя пузаном старше него. С другой стороны, где-то на задворках сознания, он так же понимает, что не попал бы в эту ситуацию вовсе, если бы Антон Шастун не был бы… таким, какой он есть. Красивым, харизматичным, хоть и заносчивым и избалованным ублюдком. Окажись его гендиректор противен ему, Арсений, будучи хоть под тонной вещества, не позволил бы этому случиться. Черт. Телефон гаснет, и он устало зевает, переворачиваясь на другой бок. Лучше бы его переехала машина, чем он пошел на этот блядский корпорат. *** — Выглядите хуёво, Арсений Сергеевич, — отпускает комментарий Дима. Лучший дружок этого засранца. Наверняка всё знает, поэтому так гадко и усмехается из-под очков. — Так сильно перебрали в пятницу, что до сих пор откисаете? — Не помню, чтобы в мои обязанности входило делился с вами, как проходят мои выходные, — огрызается Арсений и следует дальше по коридору к кабинету Шастуна. Перед самой дверью он достает телефон, чтобы взглянуть на себя. Н-да, всё действительно паршиво: синяки под глазами от бессонницы, губы серые, потому что с утра кусок в горло не лез. С другой стороны, это даже к лучшему. Может, гендир посмотрит на него такого и сам пожалеет, что натворил. Хотя вряд ли этому подонку знакомо чувство сожаления. — Войдите! — кричат ему из-за двери, когда он аккуратно стучит. Антон крутится в кресле, болтая по телефону и наматывая на палец тонкий галстук. Он, в отличие от Арсения, выглядит блестяще: кудри мягко уложены, будто ублюдок только что вышел от барбера, цвет лица здоровый, глаза искрятся. Болтает себе, словно ему нет дела до всей той хуйни, которая происходит вокруг. Рассказывает какому-то хуесосу, как планирует провести отпуск в Таиланде, что уже купил два билета, что папочка одобрил компанию, в которой он туда поедет, и даже добавил денег на развлекухи… Он делает жест, чтобы Арсений присел в кресло напротив и чуть-чуть подождал, но Арсений продолжает стоять столбом, репетируя, что будет говорить. Антон наконец сворачивает разговор и устремляет на него взгляд. И Арсений нихуя не понимает, что этот взгляд значит. — Антон Андреевич, я пришел поговорить насчет произошедшего в пятницу… — Я как раз собирался вас вызвать… — перебивает Антон. И Арсений перебивает в ответ: — Я согласен всё это забыть. Предлагаю и вам тоже. Сделаем вид, что ничего не было и будем работать, как и работали. Я не собираюсь разбираться с тем, принял ли то вещество случайно, или вы подсыпали мне умышленно, потому что если второе, то наверняка позаботились о том, чтобы это нельзя было доказать. Поэтому просто забудем. — Что? — глаза Шастуна округляются, все его черты вытягиваются в возмущении и удивлении. — Я могу повторить, — терпеливо выдыхает Арсений, — предлагаю всё забыть. — Ну уж нет! — выдает гендир и весь подбирается. Теперь очередь Арсения удивляться. Какого хрена? Что он хочет от него? Мысль о том, что Антон Шастун мог заснять его для шантажа, появляется в долю секунды и заставляет сердце ускорится. — Мы не забудем! Нет-нет-нет-нет, — Шастун вскакивает с кресла и направляется к нему, останавливаясь так близко, что это почти нарушение личного пространства. — Мы ничего не забудем. — Что вы от меня хотите? Они смотрят друг на друга, и Арсения флешбеком относит в ту вип-комнату, когда после всего гендиректор точно так же не знал, что ему сказать. Только сейчас Антон гораздо ближе, из-за чего щеки наливаются теплом, а ладони потеют. Он выше Арсения, но не смотрит с высока, а наклоняет голову, как-будто наоборот стремится опустить себя в более низкое просящее положение. Неужели сейчас будут извинения? — Я не хочу забывать. И не хочу, чтобы вы забывали тоже. — Что это значит? — Пойдем на свидание. Арсений готов поклясться, что если сейчас взглянет на потолок, то увидит там свои брови, улетевшие от ахуя. — Что за ёбаные приколы, это, по-вашему, смешно? — он делает шаг назад, в намерении уйти, но Антон цепляется за рукав его пиджака. — Это не прикол. — Я расскажу вашему отцу. — Он знает! Черт… точнее не про то, что было в ресте, а про то, что вы, ну… нравитесь мне. Секунду назад Арсений был уверен, что удивиться сильнее в принципе невозможно. Жар приливает не только к его лицу. Он видит, как у Шастуна загораются щёки, чувствует, какими ледяными пальцами тот держится за его рукав. Если это сраный розыгрыш, то из мудака вышел бы отличный актер. — И вы подсыпали мне ту дрянь, чтобы соблазнить меня. — Нет! Клянусь, это не я. Мне тоже подсыпали! Скорее всего это Диман, но он в жизни не признается, ведь он полный придурок. Он специально мог сделать это. Но это всё неважно, ведь я бы и так подошел к вам в тот вечер. Если бы решился, конечно. — Я вас не узнаю… — пораженно шепчет Арсений, глядя на лихорадочно бегающий по его лицу взгляд. — Я сам себя не узнаю… пожалуйста… — Я правильно понимаю, что мой отказ грозит мне потерей работы? — Ваш отказ ничем вам не грозит. — Тогда я отказываюсь, — отрезает Арсений и хочет выйти прочь из кабинета, но Антон оказывается быстрее и преграждает ему дорогу. — Не заставляйте меня снова запереть дверь на ключ. Давайте договорим, — кажется Шастун действительно в отчаянии. А что, если этот цирк — правда? Как, блять, такое вообще возможно? Арсений обладал неплохими внешними данными и время от времени находились люди, которым он сильно нравился, но, блять, последний, на кого он мог подумать — это его ебаный генеральный директор. Арсений прикрывает глаза и мысленно считает до пяти. — Хорошо, давайте договорим, — соглашается он. — Но я не знаю, о чем здесь можно говорить. — О том, что я знаю, что тоже нравлюсь тебе! — С чего такие выводы? — Я понял это по тому, как ты откликался. На меня. И поверь, я перетрахал кучу людей, чтобы научиться распознавать такие вещи. — Если я считаю вас симпатичнее табуретки, это еще ничего не значит. И мы не переходили на «ты», — одергивает Арсений уже второй раз. — Да брось, — тихо просит Шастун и подходит еще ближе. Арсению хочется спрятаться. Не понятно откуда взявшаяся волна стыда за произошедшее вдруг накатывает на него. «Откликался». Как, блять? Что, черт возьми, он сделал не так? Чем выдал себя? Перед глазами вдруг всплывает воспоминание, как он выгибался нарочито сексуально, чтобы его гендиру было удобнее, как стонал, как бесстыдно оборачивался, чтобы видеть его лицо… Как получал удовольствие… Это полный пиздец. — Я был не в себе. — Не настолько, Арсений. Не настолько. — Я еще раз спрашиваю. Что. Вам. Нужно? — Пошли на свидание. — И как вы, блять, себе это представляете? — Как хотите. Я буду ухаживать за вами, а затем у нас завяжутся отношения. Через месяц мы летим в отпуск, я уже купил нам билеты. — Отказываюсь. Антон вдруг обхватывает его лицо руками. Арсений каменеет, но не отстраняется. Смотрит прямо в глаза засранцу. Избалованный пиздюк. Привык, что получает всё, что захочет. Решил, что заполучить одного из самых ценных сотрудников его отца, который на семь лет старше него — это ахуенная и интригующая идея. Но он уже его взял. Уже трахнул. Арсений уже пополнил его список, что еще? Как же сложно было ему поверить… Будто читая его мысли, Антон отвечает: — Я привык, что в этой жизни всё дается мне просто так. Но за тебя я готов бороться. Если ты уйдешь, я буду торчать у твоего подъезда, слышишь? Хочешь, с цветами. Давай поиграем в этот детский сад, если тебе так больше по душе. Но я всё равно нравлюсь тебе, Арс, это факт. Их лица разделяют какие-то несчастные десять сантиметров. Антон усиливает хватку, и Арсений уже чувствует его горячее дыхание на своих губах. Он так долго был один, так много людей перебрал в поисках искренности и родства душ. Он делал больно и ему делали больно, разное было. Но еще никогда в жизни он не участвовал в таком пиздеце. Самое худшее, что может случиться — его уволят. Или заставят уйти, сделав условия труда невыносимыми. Но, что если он просто скажет правду? — Я боюсь поверить тебе, Антон. — Я понимаю. — Мне тридцать шесть. Я в том возрасте, когда из любовных приключений не выходят без последствий. Если ты разобьешь мне сердце, а ты обязательно сделаешь это, то мне будет трудно оправиться. Было бы мне насрать на тебя, я бы, может, и согласился прошвырнуться с тобой в теплые страны. Но я к тебе неравнодушен. И если то, что уже есть, подкормить отношениями, то я серьезно влипну. А я не хочу влипать в тебя, Антон. Потому что ты несерьезный, избалованный, ветренный, наглый, жестокий и напрочь ахуевший сын владельца компании, в которой я работаю, и мой генеральный директор. Поэтому будь добр, оставь меня в покое. — Не оставлю. Именно потому что я наглый и ахуевший. И ты уже влип, потому что я не оставлю тебя. — О боже… — Арсений освобождается из рук Антона, морщится и потирает переносицу, — Всё, что я могу предложить тебе — это потрахаться еще раз. Может, тебе станет легче. — Я не хочу трахаться с тобой. Точнее, хочу, бля… Я очень этого хочу, безумно сильно, сильнее чем всё, но я хочу делать это регулярно, в отношениях с тобой, понимаешь? — Ты молод и тебе так только кажется. — Устав стоять, Арсений отходит в сторону и всё-таки садится в ранее предложенное кресло. — Мне, блять, тридцать. Я в состоянии отличить, что мне кажется, а что нет! — Антон проходит за ним и присаживается возле его ног. Он рассматривает его коленки, а затем несмело опускает на них свои ладони, заглядывая в глаза. Арсений чувствует прилив тепла там, где Антон его касается. Такое бывает, когда он чувствует прикосновения того, кто ему очень нравится… — Ты уверен, что всё это не иллюзия, сформировавшаяся после того, как ты переспал со мной в наркотическом трипе? — Уверен. Это началось задолго до. И я повторюсь, дело было не в наркотическом трипе. — Ты хоть помнишь вообще, что творил? — делает попытки Арсений вразумить этого кудрявого болвана, и сам вспыхивает от воспоминания о том, с чего началась их близость. — Да, я вылизал тебя, — выстреливает Шастун, а Арсений прячет лицо в ладонях. Нахуя было это говорить? С другой стороны, именно это придурок и сделал. — И готов повторить, если хочешь. Я вообще всё сделаю, если это значит, что мы пойдем на свидание. Я в отчаянии, Арсений. Арсений закусывает губу. Он не знает, что ему делать. Как он будет смотреть в глаза всему офису? Как он себе будет смотреть в глаза, если согласится? Это обернется либо катастрофой, либо ярчайшим приключением в его жизни. Он еще раз смотрит на Антона. Антона Адреевича. Красивый. Глаза ясные, глядят открыто и с надеждой. И это он? Что с ним? Что, если это какая-то наебка? — Антон… Антон вдруг поглаживает его по колену и мягко кладет кудрявую голову на одно из них. — Ну что мне сделать, чтобы ты поверил мне и согласился, Арсений? — Эта невинная милая поза, просящие нотки в голове Антона Андреевича, собственное неудобное положение загнанного в угол зверька вдруг… начинают его заводить. Волнение подкрадывается к животу, трансформируясь в нечто немного иное. — Я не знаю. Честно, не знаю. Я даже не знаю, кто ты и что ты за человек на самом деле. Я не знаю, на что ты способен. Бояться мне тебя или поверить. Быть честным или врать. Я не знаю… — Давай еще раз? — Еще раз что? — Сделаем то же самое, что и на корпоративе? И ты всё поймешь, обещаю. Мы сделаем это прямо сейчас, на трезвую. И ты увидишь то, что невозможно сыграть. Да и зачем бы мне это, черт возьми? Из-за твоей внешности? Ты полагаешь, меня окружает мало красавчиков, Арсений? Сам подумай. — Ох… Антон, что вы… что ты несешь? — Арсений, я правда… — Антон подползает ближе и вдруг обнимает Арсения за талию, утыкаясь ему куда-то в живот. Арсений опешивает, выставляет руки, но потом вдруг думает: «катись оно всё к черту» и разрешает себя обнимать. А Антон тем временем продолжает: — …Правда помешался на тебе. Ты можешь проверить это любым способом, какой тебе по душе. Я лишь предлагаю самый очевидный. — Ты предлагаешь трахнуть меня прямо сейчас. Это твой способ. — Да. И от такого бесхитростного ответа у Арсения взлетают брови. — Боже, — Арсений устало трет переносицу. — Прошу. — Ладно. — Ч-что? — Я говорю «ладно»! — громче повторяет Арсений и сам не верит своим словам. Гребаное дерьмо, что он делает? Что бы не нёс этот избалованный, эгоистичный, не привыкший к отказам ублюдок, это ничего не значит. Соглашаясь на близость с ним, Арсений уверен, он рискует всем. Карьерой, репутацией, жизнью. Это полный пиздец. Сердце ухает вниз, когда Антон Андреевич тут же встает, продвигается к своему огромному, заваленному бумагами столу и отодвигает шкафчик. За гандонами полез. Даже не удивительно, что он держит что-то подобное в офисе. Совсем не удивительно. Придурок. Но красивый. Растерянность и суетливость почему-то странным образом идет этому правильному лицу и высокому телу. Гораздо больше, чем те же высокомерие и спесивость. Интересно, если это не игра, то давно Антона Андреевича кто-нибудь видел таким. Словно почувствовав взгляд, Антон поднимает глаза в ответ. — Ты очень красивый, Арсений, — вдруг говорит он. — Я постараюсь сделать всё очень аккуратно. Я не обижу тебя. — Ага, — отвечает Арсений. Это пиздец. Арсению хочется смеяться от мысли, что Антон вот так же пялится на него и думает то же самое, что и он. Разглядывает его, каждую его черту, каждую строчку на его одежде. Бред. Только не Антон. Он так не умеет, наверное. Ограниченный, не привыкший достигать чего-то трудом уебок. Почему Арсений соглашается? Взяв всё необходимое, Антон подходит ближе, снимает пиджак, ослабляет тонкий галстук. Внезапно краснеет, словно школьник перед симпатичной мамкой друга. У Арсения душа готова вылететь от волнения, он ведь тоже должен раздеться и, возможно, повернуться спиной. Но Антон не дает ему продолжить мысль и тянет к нему руки, чтобы стянуть галстук самому. Расстегивает ледяными костлявыми пальцами верхнюю пуговицу рубашки, пока Арсений запрокидывает голову, чтобы тому было удобнее. Страшно. — Волнуешься? — Да. — Я тоже, если честно. Просто… Делать это в нетрезвом состоянии — одно. Но совсем другое, когда вот так вот, ты здесь, так близко. И это чувство… — …неправильности происходящего. — Да, — соглашается Антон. — Оно парализует. — Я еще боюсь до усрачки, что ты передумаешь. Можно? Теперь рубашка расстегнута и руки касаются ремня. Арсений в свою очередь тянется к брюкам Антона, но тот успевает раздеть его первее. Оголенной кожей Арсений чувствует, как в помещении прохладно, чувствует голодный взгляд, боится взглянуть, но слышит, как Антон Андреевич, его генеральный директор, буквально облизывается на него, проходясь языком по своим влажным от нетерпения губам. Сердце заполошно колотится о грудную клетку, заставляя дыхание учащаться. Еще даже ничего не началось, но, кроме Антона, у Арсения никогда еще не было человека… такого весомого. От этого обалдуя, награжденного властью по праву рождения, зависело так много в жизни старательного и трудолюбивого Арсения, и в купе с этим он такой симпатичный, до боли. А смотрит как, артист хуев. Ему хочется проиграть, поддаться, отдаться, черт. Блять. Арсений страшно возбуждается от этих взволнованных манипуляций с его брюками и рубашкой, выполняемых нервными пальцами. Рубашка всё еще на нем, как и на корпоративе, разве что расстегнута на распашку, а вот брюки вместе с бельем валяются где-то на полу. Хочется стеснительно прикрыться, но Антон ловит его руки, разводя их в стороны. Сажает своего сотрудника обратно в кресло, вновь располагаясь между его ног. Оба трясутся, как школьники. Арсений-то понятно. А этот-то что? — Волнуетесь, как девственник. А выступали тут, что вам тридцать лет, бла-бла-бла. Небось столько шлюх через твою постель прошло, — несет вздор Арсений, перепрыгивая с «ты» на «вы» и обратно. Пытаясь отвлечься хоть на что-то, пока его просто жадно разглядывают. Как-будто этот мудак никогда членов не видел, ей-богу. — Просто у меня никогда не было с… чувствами, понимаешь? Ну, кроме того раза на корпоративе. — Что? — ахуевает Арсений? Серьезно? Ему тридцать. Ему гребаных тридцать, и он никогда не спал с кем-то, в кого был влюблен. — Сам не знаю, как так получилось. Можно? — зачем-то снова спрашивает Шастун, и вопрос этот риторический, потому что в следующую секунду он низко-низко склоняется и, не дав морально подготовиться, широко мажет языком по мошонке, из-за чего Арсений едва не давится воздухом. А потом снова, и снова, вылизывает его, тщательно, жадно, жарко, невыносимо томительно и сладко. И Арсению опять, как тогда на корпоративе, безумно стыдно, и хочется исчезнуть, и вместе с этим в животе что-то стягивает от происходящего, выламывает, заставляет прогнуться в позвоночнике. Выгнуться так, чтобы ему было удобнее, подать себя для чужого утоления. — Антон, Антон прошу… Зачем? Не нужно… Ты просто… Ах, черт… Черт возьми, — Арсений путается в словах, в мыслях, это так… неправильно. Наверное, это он должен быть в этой унизительной позиции, а не Антон. Хотя хрен знает, кого из них эта ситуация унижает больше. Или возносит. На вершину удовольствия. Нет, не на вершину, пока только на подножья вершины, когда юркий и мокрый язык таранит его вход, мягко вторгаясь. Он опять делает это, гребаный извращенец. — И нравится же тебе такое, — бормочет Арсений, часто дыша. Стенки начинают жадно пульсировать, требуя большего. Хотя Арсений точно знает, что от большего будет больно и неприятно. Но почему-то все равно он жаждет этого, изнемогая от сладкой пытки, которую устраивает ему сейчас его чекнутый гендир. Ебанутый, блядь. — Антон, хватит! Это стыдно, и вообще… — Прости, Арсений, просто ты…- Антон отстраняется, весь красный, взгляд расфокусирован, — такой вкусный, такой… я правда в тебя влюблен. Честное слово. Арсений тоже краснеет. Закрывает лицо руками. У него был гомосексуальный опыт до Антона Андреевича, но такого ему еще никто не делал. Да и кому это нахрен нужно вообще, кроме порноактеров и каких-нибудь отшибленных фетишистов. К этому надо готовиться хотя бы, но Арсений не готовился оба раза, а этому молодому дурню плевать вообще. — Прекрати, — выдыхает он в сомкнутые ладони. — Давай ты просто трахнешь меня лучше. — Я бы тебя… каждый день трахал, Арсений. По несколько раз. — Я тебя услышал. — Снова и снова, и снова… Я так люблю думать об этом, блять. Арсений думает, что Антону, кажется, совсем снесло крышу к хуям. Иначе, что он, блять, несет. Он хочет озвучить это, но успевает сказать только: — Ты одержимый, гребаный… — и его резко стягивают с кресла вниз и переворачивает на живот, из-за чего он затыкается, оказываеясь лицом в обивке кресла. Широкая сильная ладонь опять в его волосах, сжимает, но не больно. А так, как нужно. Не слишком сильно, чтобы причинить дискомфорт, но достаточно, чтобы обозначить власть. И обозначить место Арсения. Потому что насколько бы умнее и старше он не был, Антон всё равно будет главнее, богаче, сильнее, сверху. А коленки Арсения будут стоять на полу. Когда он входит в него, неторопливо, но настойчиво, Арсению хочется вздохнуть побольше воздуха, но его так крепко вжимают лицом в обивку, что он может только жалобно проскулить, чувствуя, как сильно его растягивают, вторгаясь нежно. Хах. Нежно. Если это слово вообще употребляемо в ситуации, когда что-то настолько твердое и крупное натягивает Арсения. До самого края. До пропасти. До звезд из глаз, сильно. Толчок. Еще один. А потом снова, и бесконечно много. — Видишь, как сильно ты нравишься мне, Арсений? — Мгм… — Очень сильно. Посмотри, почувствуй, послушай… — Его лицо отрывает от обивки, и Арсений шумно вдыхает, вскрикивая. Капельки пота стекают по его висках, волосы становятся влажными. Он оборачивается, еще сильнее прогинаясь в пояснице, развязно стонет от каждого толчка, безумно стыдясь. Он и забыл, какой это пиздец. Наркотический трип выветрил восемьдесят процентов памяти о том вечере. Как же сильно его растягивает. Каждый раз кажется, что он не выдержит, когда Антон резко вторгнется в него снова, но он выдерживает. — Антон… Ах… Антон… Я верю, верю… — Я так… иногда мне кажется, что я люблю тебя. Ты такой красивый, такой умный, столько знаешь… Такой… невероятный, — Антон обхватывает его поперек груди и тянет наверх, ближе к себе, чтобы прижаться горячим ртом к шее, за ухом, к мочке, к скулам, попробовать дотянуться до губ. Он везде. — Я когда тебя первый раз увидел, сразу спросил у отца, кто ты. Все выяснял про тебя. Я ведь всё про тебя знаю. Где ты живешь, какой университет окончил, с кем жил два года назад, кто твои родители. Я ебнулся по тебе. Будь моим, Арсений! И следующий раз, когда Антон входит особенно глубоко и резко, выбивая из Арсения крик, взор мутнеет, и он кончает, растекаясь безжизненной куклой. Его продолжают дотрахивать еще какое-то время, после чего тоже кончают с его именем на губах. Больной ублюдок не надел презерватив. Нахрен он за ним лазил тогда, спрашивается. Сталкер, блять. Всё он про него знает. Ну посмотрим, уёбок. Сходим с тобой на свидание и посмотрим на тебя. Посмотрим… Сон… Накатывает тяжелой волной. Объятие. Теплое. Собственническое. Только не спать. Хотя, кто Арсений такой, чтобы бороться хоть с чем-то. Особенно со сном. И с этим человеком. Ведь Антон всегда получает то, что хочет. — Да…