Воды возьмут своё

Фан Добин представлял, как они вернут Ли Ляньхуа. Будет шумно, будет громко, будет, возможно, большая ссора, а ему, верно, не сдержать слёз. Будет тихое рычание Ди Фэйшэна, будут знакомые ласковые ладони и неловкое похлопывание по спине. Хулицзин станет виться в ногах, путая шаги и не давая расцепиться. Всё оказалось не так. Вместо радостной встречи — пустынный пляж да пасмурный день. Вместо приветственных объятий — настороженная тишина, недоверчивая, ломкая, что весенний лёд: не ходи, не тронь, уйдёшь в воду с головой, не выплывешь. Ли Ляньхуа не оборачивается. Плащ его колышется вместе с волнами, словно живой, опадает концами в воду — мех обращается пеной и не уходит на дно. Призраков не существует, упрямо шепчет Фан Добину сердце. С места с Ди Фэйшэном они срываются одновременно. Пускай ловушка. Пускай обман. Главное — коснуться, подхватить Ли Ляньхуа под руки, пока не рассыпался морской солью. Пока они могут… — Какие же вы настойчивые, — вздыхает Ли Ляньхуа, но на свободу не рвётся. Пальцы у него ледяные, как мартовское море; Фан Добин цепляется крепче и отказывается отпускать. Согреть надо: растереть, укутать, поделиться ци. А-Фэй наверняка думает о том же — обжигает присутствием нетерпеливый «Тополь»… Плащ поправить не удаётся. Ли Ляньхуа смотрит с тихой печалью и лёгким ехидством за раз — то есть, как типичный Ли Ляньхуа, который успел давно всё предугадать и предупредить, но не был услышан. — Это… — Грива, — любезно подсказывает Ли Ляньхуа и звонко ойкает, когда Ди Фэйшэн бесцеремонно пробует выдрать его из плаща. — Осторожнее, лао Ди, больно, вообще-то! — Грива, — оцепенело повторяет Фан Добин, как послушная марионетка. Грива. У Ли Ляньхуа. Который в воде не мокнет — а ведь от их с А-Фэем сапогов вода отступает, не мочит, а Ли Ляньхуа ноги по колено лижет, ластясь… Мягкое серебро у висков — блики чешуек, не седина. Под ханьфу, верно, хвост; а может, он алая поясная лента, что пляшет на ветру? За тёплой понимающей улыбкой — кончики игольных клыков. Не человек? Но всё ещё, всё же, Ли Ляньхуа. Фан Добин мыслит быстро, как и следует наследнику поместья Тяньцзи: — Ты болтал, что дом умеет плавать. Перегоним ближе… — Конечно, умеет. — хмыкает А-Фэй, дёргая Ли Ляньхуа на себя. Не так, чтобы отобрать; преградить путь в бескрайнюю даль, да и только. Встать между Ли Ляньхуа и морем, встать между Ли Сянъи и землёй, закрывая от мира. Фан Добин движется следом, как влекомый прибоем, план разгадывая моментально. Всё-таки они и правда научились друг друга понимать. — Старый лис есть старый лис. У твоего шифу давние отношения с водой, Фан Добин. Строить дом из моего корабля — не иначе догадался ещё тогда, к чему дело идёт. Сердце его чжицзи бьётся тихо, но мерно. Фан Добин прижимается лбом к скрытому белым плечу и жмурится часто-часто. Мочить Ли Ляньхуа плащ… гриву… глупо, неправильно, он же взрослый, не ребёнок, но не получается перестать. Так смешно — Ляньхуа единственный, из-за кого он плакал снова и снова. Ли Ляньхуа наведению сырости не возмущается. Только опускает ладонь ему на затылок и принимается мерно ерошить волосы. Наверняка встреплет хвост так, что только переделывать! И пускай. Вот и будет сам. Восстанавливать. — Интуиция, — отвечает Ли Ляньхуа Ди Фэйшэну, откидываясь назад без всяких сомнений. Лао Ди, разумеется, ловит: Фан Добин даже шатнуться не успевает, как ловко оказывается подхвачен вместе с Ли Ляньхуа и обфыркан за компанию. Это так… Привычно. Обыденно. Верно. Море насмешливо шумит. Фан Добин представляет пути вдоль течений рек и ручьёв, ласковое мурлыканье волн, плавное движение дома. Вместо ночных шорохов леса — звон перебираемой ветром водной глади, вместо шума городов — переклички птиц. Багряная лента к малиновому рассвету — на счастье, россыпь солнечных бликов вместо горсти монет. Стук жемчужных фишек вместо лязга мечей. Тихая песнь флейты — злато драконьих зрачков. Из моря прежним не возвратиться. Но, может, и к лучшему оно?