***
Казалось, что тоска пожирала его целиком, не давясь, даже не готовясь. Всë это произошло так быстро: смерть, похороны, допрос. Иногда создавалось впечатление, что дни утекают, словно песок из слабых тощих рук. Вся его физиономия говорила об одном: он устал. Его взъерошенные каштановые волосы, тощее тело, что скорее напоминало скелет ,обтянутый бледной кожей, такой, через которую можно было легко посчитать разветвления зеленоватых венок, тяжëлые, налитые свинцом синяки лишь усиливали всю мрачность его тëмного образа. "Почему именно со мной? Почему сейчас? "— крутились в голове насущные вопросы, что часто переходили в долгие и томительные рассуждения, заполняющие собой весь разум мальчишки. Его яркие веснушки, разбросанные забавной россыпью на сероватом лице, сейчас потускнели и стали еле заметными. Вся его жизнь теперь сводилась к одной простой цели— выжить. Каждый день теперь начинался с паршивого звона старого детдомовского будильника, или крика малолетних идиотов, из дальнего крыла корпуса. С каждым утром желание покидать кровать ничуть не усиливалось, лишь становилось всë меньше и меньше, пока не достигло низшей точки, в которой молодой парень даже не пытался открыть глаза, когда будильник горько трезвонил, стараясь поднять одиночку с мягкой кровати. Ноги с каждым восходом солнца становились всë тяжелее и непослушнее, словно говоря своему хозяину: "С нас хватит. Мы больше не можем. " Но хозяин не слушал— он с трудом усаживался на краю постели, свешивал уставшие конечности, касаясь ими ледяного пола, словно пытаясь разбудить их, сказать что пора работать, что нужно вставать. Они томительно ждали, не меняя положения, пока наконец у них не получалось: стопы ложились на дощечетую поверхность, тело с трудом поднималось над землëй, а голова начинала кружиться. Вскоре картинка перед глазами складывалась в чëткиое изображение и мальчишка мог сделать шаг. Один шаг, затем второй, третий и устало рухнуть на соседнюю кровать. Злобная нянька лишь громко возмущалась, размахивая руками и приговаривая: "чëртов мальчишка! Ни на что негоден, а еду требует! " Парень ничего не отвечал, лишь прикрывал глаза ещë на секунду, вновь проваливаясь в сладкий, словно карамель, сон. Он был столь ярким, красочным и запоминающимся, что иногда казалось, будто всë это взаправду: мама жива, отец вновь что-то бурчит себе под нос, пытаясь умерить свой тихий гнев, сестра вновь крутит свои рыжие локоны, копаясь в тарелке с зелëной батвой, словно пытаясь отыскать там клад. Всю эту идилию, как всегда полагалось, быстро разбивал дед, влетая в столовую с очередной громкой идеей. —"Морти, ты мне нужен! - он закашливался, последствия долгого курения, и уточнял- Жду тебя в гараже, сопляк! " Парень лишь провожал его озарным взглядом, параллельно ускоряя свой темп. Закинув последний кусок, он наконец поднимал взгляд на отца, что сидел напротив. Тот укоризненно глядел на него, спуская вниз очередную не столь интересную газету. —"Ты снова пойдëшь к нему? - фыркал он- Будто щенок какой-то, ей богу!- он озирался по сторонам, ища поддержку в девушка. - Ты всë же мой сын, а не его! " —"Будто тебе есть дело до меня. ": рыкнул парень и встал с места, подходя к раковине. Очередную терраду он не слушал, погружаясь в монотонный шум воды и цикл однотипных действий. —" Спасибо за обед, ма! ": он целует милую, довольно молодую и красивую женщину, и покидает столовую, скрываясь за железо-бетонными стенами гаража: там где теперь было спокойнее всего, там где был тот человек, что понимал его. Этот седовласый старик, что так часто стал заманивать его в очередное приключение, теперь казался Морти самым близким. Его сутулая уставшая спина в белом халате стала уже до чëртиков привычной, без неë гараж казался пустым. Без Рика он буквально вымирал. Он разворачивается в пол-оборота, в руке у него как обычно лежит сигарета, тлеея и заполняя небольшое помещение уже знакомым запахом. Его седые брови чуть опускаются, а глаза щуряться. На лице у него появляется еле заметная улыбка. Так спокойно, так хорошо. Но вся сладость обрывается и начинает горчить. Глаза приходится распахнуть и он вновь оказывается в старых стенах детского дома. Тоска накрывает с головой и из глаз текут солëнные дорожки, обрамляя и без того выразительно-болезненные скулы...***