***
Сегодня Хао опаздывает в школу даже сильнее обычного. Выход через дверь и беготня по подъезду – пустая трата времени, когда у него возле окна такая удобная и облюбованная пожарная лестница. Он закидывает полузакрытый рюкзак на плечо, игнорирует выкатившуюся из него ручку и запрыгивает на подоконник. Окно в комнате открыто всегда, даже зимой, когда лестница скользкая, а выбираться через неё становится сложнее: Хао всегда любил испытания. Осторожно одной ногой всё ещё твёрдо стоя в квартире, вторая тянется к лестнице. Сегодня тоже удача. Хао перемещает вес на перекладину, стараясь совладать с рюкзаком на одном плече и новой точкой опоры одновременно. Спускается на этаж ниже, привычно пропуская каждую вторую ступеньку, когда замечает движение в соседском окне. В том самом, которое всегда закрыто. Сегодня жалюзи стянуты наверх, а окна открыты нараспашку. Хао тормозит на секунду, не смея сдерживать интерес, появившийся, конечно же, только сейчас, а не ещё пару месяцев назад. В комнате под потолком синим цветом горит светодиодная лента, а стены увешаны теми светоотражающими звёздочками из детских наборов. У самого Хао такие отклеились ещё лет десять назад, а тут не только держатся, но ещё и работают. Рядом – постер какой-то группы, а сразу под ним одиноко устроился раскрытый чехол от гитары. Комната явно принадлежит подростку. В самом углу комнаты сверкает что-то яркое, Хао всматривается, хотя без очков трудно, но к окну подлетает чья-то фигура. Незнакомый парень ошарашенно наблюдает за тем, как нога Хао соскальзывает с перекладины, а сам он висит на одних только руках. Удивлённое «О» срывается с губ одновременно, но делать ничего они оба не спешат. Хао безуспешно пытается нащупать лестницу ногой, пока парень в квартире всё ещё решает, не грабитель ли перед ним. Виснет тишина. Ноги Чжан Хао болтаются где-то у одной из перекладин. — Помоги? — хрипит он, переводя взгляд на успевшего отмереть соседа. Тот срывается с места, коленом становясь на подоконник и протягивая руки к Хао, но его быстро останавливают: — скажи, где перекладина. Ты меня за руки никуда не вытащишь. — Левую ногу чуть выше, — голос у соседа приятный, даже если дрожит. Не спокойный, а больше успокаивающий, словно какой-то медовый. Хао слушается, слепо поднимая левую ногу. — Она рядом, чуть ниже, вот так, да. Нащупав, наконец, перекладину, Хао может дышать. Парень в квартире снова протягивает ему руку, но с вернувшимся осознанием приходит и ощущение времени. Хао всё ещё опаздывает. Он спускается на несколько перекладин и спрыгивает с лестницы ( мог сделать это и раньше, лететь вниз всё равно не так долго оставалось), пока сосед всё так же не понимает, что вообще происходит. Всё слишком хаотично для первой встречи. — Я в школу, — кричит Хао, а парень выглядывает в окно и кивает с таким важным видом, будто это самый ценный факт, что он узнает за сегодня. — Не закрывай больше окна. В ответ снова кивок. Более рассеянный и непонятный, но Хао решает, что они с соседом договорились. — И жди меня на чай! А это говорит уже его душа. Сошедшая с ума после такого стресса, видимо.***
Хао даже не думает оставить рюкзак дома, прежде чем снова навестить соседа. Знает, что его ждут, даже если никто не проговаривал это вслух. Вежливо постучаться в дверь и войти по-человечески – слишком скучно. Ещё и долго. Хао давно перестал считать пробежку по подъезду полезной тратой времени. Он карабкается по пожарной лестнице на уровень первого этажа. Окно и правда открыто. Можно поворчать о том, как опасно слушать незнакомых мальчиков, лазающих по стенам, но это, вообще-то, очень приятно. Не церемонясь, Хао перемещает одну ногу в чужое окно. В комнате кто-то удивлённо вздыхает и шуршит одеялом. Их лица почти сталкиваются в тот момент, когда Хао вползает на подоконник. — Привет, — выдыхает он, упирая руки в колени, на которых сидит. — Человек-паук? — Лучше. Прекрасный принц, — Хао улыбается, пока его стопы всё ещё проветриваются за окном. — Сбросил бы волосы, Рапунцель. — Ты любишь врываться молча, — сосед отступает первым, давая Хао возможность осторожно спрыгнуть с подоконника. Но не прогоняет. — Не очень вежливо. — Да, я мог бы постучаться. В окно. — Лучше всё-таки в дверь. — Скучно. — Безопасно, — вспоминая их утреннее столкновение, сосед складывает руки на груди, но Хао такое не оценивает и лишь закатывает глаза. Если бы он был чуть более благоразумным и пользовался дверьми, они бы вообще не встретились. Хао это почему-то считает огромным упущением, но молчит. — Чай? Вот так просто, прямо с порога (оконной рамы, если быть точнее). Молчание – золото и теперь Хао награждён сладким зелёным чаем с домашним печеньем. Его рюкзак так и остаётся у окна, а звёзды на стенах загораются с закатом. Ханбин, имя соседа Хао узнаёт только спустя час болтовни, открывается слишком легко. У него душа нараспашку и добрейший взгляд, так что, даже если захотеть, обидеть его просто язык не повернётся. Хао мог бы разглагольствовать о неразумной доверчивости и опасностях, связанных с этим, мол он мог оказаться грабителем, позарившимся на все драгоценности и чехол от гитары. Мог бы, но не стал. Понял, что Ханбин просто уставится на него этим своим невинно-задушевным взглядом и произнесёт только «но ты ведь не», от которого сердце разорвётся на части. У Ханбина странное влияние и слишком чистая для Хао аура. Он сбегает только глубокой ночью, оправдываясь скорее перед самим собой, что домашки полно и вообще мама его на ужин ждёт. Ханбин контролирует каждое движение и придерживает рюкзак, когда Хао снова лезет через окно. Руки не убирает, пока обе ноги не окажутся на перекладине пожарной лестницы, но даже после этого задерживает их для надёжности. На дверь, даже как на запасной вариант, никто из них не посмотрел. Ханбин только строит непонимающее выражение лица, когда Хао лезет не вниз, как ожидалось, а вверх. — Так я это, — Хао трёт нос одной рукой и тут же чувствует холодные пальцы, крепко обхватившие его лодыжку. Милая забота, хоть это больше и оправданная осторожность. — Сразу над тобой живу. — О? Вообще-то, можно было догадаться. Хао не стал бы перед школой лазить по стенам чужих домов. Наверное. — Тогда… До завтра? У них нет причин видеться снова. — До завтра! Но Хао привык делать всё из простого интереса.***
Хао находит свою выгоду в том, что комната Ханбина находится прямо под его собственной. Можно, например, похитить у мамы старый клубок ниток для вязания, нарисовать на бумаге глупую рожицу, склеить всё и до смерти напугать соседа глубокой ночью. Окна он больше не закрывает. Иногда вечером можно услышать, как Ханбин играет на гитаре что-то незамысловатое и спокойное, как он сам. Тогда Хао двигает свой стул к подоконнику и почти высовывает голову из окна, чтобы лучше расслышать. Кажется, что в такие моменты их связь становится ещё крепче, даже если Ханбин не знает о своём слушателе, пересчитывающем первые звёзды. На той же маминой нитке Хао спускает послания, написанные на маленьких клочках бумаги, вырванной из тетради по математике. И обязательно приклеивает к ним конфетку, дабы утяжелить записку и та не улетела на ветру. А вовсе не из-за странной необходимости заботиться о том, чтобы Ханбин хорошо кушал (конфеты сложно назвать нормальным питанием, к слову). Ханбин отвечает на каждую записку в соц. сетях, но Хао упрямо продолжает изводить бумагу и покупать конфеты. Сам он, кстати, сладкое не любит. Но Ханбину об этом знать необязательно. Родители Хао, привыкшие к постоянному отсутствию сына, уже даже не удивляются, обнаруживая почти круглосуточно пустующую комнату и шторы, залетевшие в комнату. А вот мама Ханбина, кажется, вообще не знает о новом приятеле её ребёнка. Замечает, что чай и печенье заканчиваются в два раза быстрее, но не вмешивается. Обычно они так и сидят в комнате Ханбина, болтая ни о чём или играя в монополию, в которой Хао ничего не понимал до встречи с соседом. Сейчас же он, кажется, открыл в этом свой талант. Наверняка в будущем благодаря игре сможет открыть свой бизнес и увезти их с Ханбином куда-то на Мальдивы в качестве благодарности за… всё. Ханбина всё устраивает: в любимой комнате и бояться нечего. Но у Хао руки так и чешутся куда-то залезть или покувыркаться по полю за соседним городом. Поэтому он начинает канючить. Ханбин всегда сдаётся, когда слышит этот тон. Хао уже выпрашивал поиграть на гитаре и на его руки тут же легли чужие, раскладывая пальцы по струнам. Сердце сделало сальто назад и почти вылетело через горло, но Хао вовремя ухватил его и усадил на место, хихикая над нервничающим Ханбином. Из него такой себе учитель, но жаловаться, глядя на попытки объяснить, что такое аккорды, совсем не хотелось. Хао в любом случае уже это знал и притворялся новичком, чтобы понаблюдать за таким Бином. А в этот раз они собираются выбраться к озеру. Точнее, Хао собирается, а Ханбин идёт просто за компанию. Даже осознавая, что через дверь выйти не получится. Хао решил расширить своё влияние и научить пользоваться пожарной лестницей. Никогда не знаешь, когда пригодится это умение. — Ты первый, — Хао легко похлопывает Ханбина по плечу, а у того вся жизнь проносится перед глазами. — Не трясись, я тебя поддержу. — Не только словами, надеюсь, — он подходит ближе к окну и боязно поглядывает вниз. — А как ловить меня будешь?.. Хао тоже выглядывает из окна. — Ну, падать в любом случае не так долго, — плечо под его рукой напрягается. — Максимум ногу сломаешь. — Утешил. — Обещаю, что буду ухаживать за тобой до полного выздоровления, — Ханбин в ответ предпринимает последнюю попытку повлиять на Хао, смотря самым жалобным взглядом, на который способен, но на него даже не обращают внимания. — Буду кормить с ложечки и целовать в лобик. — Лучше пообещай, что я не упаду, — он, наконец, залезает на подоконник. — Но в лобик можешь целовать. Хао складывает губы в трубочку и шутя тянется к Ханбину, но его останавливает ладонь. — Сначала пообещай. Кто же знал, что Ханбин так серьёзно это воспримет. Хао и правда всеми силами помогает ему вылезти из окна. Придерживает за руку, на которой теперь замечает тату, не перестаёт хвалить, даже видя краснеющие уши. Ханбин читается легко, как сборник детских сказок, а Хао не торопит события и даже старается сильно не смущать, как сделал бы это с любым другим человеком. Ханбина он лелеет и бережёт, впервые ставит кого-то выше самого себя и пугается собственной реакции на простые взаимодействия. К чёрту тот случай с гитарой, Хао уверен, что тогда любой бы засмущался, но когда Ханбин просто проводит рукой по спине, перенимая внимание с монополии на себя, чувствовать, как холодеют кончики пальцев, а сердце на несколько секунд замирает, чтобы забиться снова в три раза быстрее – уже страшно. Но не опасно.***
Когда они идут к озеру, Ханбин успевает десять раз пожалеть о том, что не предупредил маму и не оставил записку. Он никогда не сбегал из дома и даже не ссорился с родителями, а Хао это отчего-то кажется удивительным настолько, насколько и невероятно милым. Даже если план по плохому влиянию не срабатывает и Ханбин в конце концов звонит маме, рассказывая, что ушёл гулять, Хао чувствует гордость просто за то, что смог на полчаса склонить непорочного соседа на свою кривую дорожку. Значит, Ханбина он волнует сильнее, чем Ханбин волнует его. Чувствовать себя в выигрышном положении тоже неплохо, хотя они в любом случае купаются в одном болоте. Ханбин выдыхает, когда опускается на лавочку у воды. Весь пережитый стресс выливается в озеро и смешивается с запахом тины, а остаётся только пустая оболочка, в которую Хао собирается залить всё тепло этого мира. Он прихватил из дома бутерброды и любимый сок Ханбина, чтобы всё было похоже на, Хао не побоится произнести это слово, настоящее свидание. О котором знает только он, конечно же. — У тебя классная тату. Ханбин почти давится бутербродом, прижимая руку с татуировкой ближе к телу. — Я вообще не подумал, прежде чем набил её. — Свёл бы? — Если тебе она правда нравится, то нет. Они оба замолкают. Ханбин утыкается взглядом в свои кроссовки, а Хао невозмутимо продолжает жевать бутерброд, будто ему только что не признались в любви до гроба. Ханбин никогда не перекручивает свои слова, так что в этом можно не сомневаться. У него и на лице всё написано, прямо под отросшей чёлке на лбу прямым текстом: «я отдам тебе свою почку, если попросишь». Хао тянется к его лицу, чтобы прочитать. Вода шуршит у ног, заглушая тяжёлое дыхание Ханбина. Может, и Хао тоже. Не слышно. Сейчас кажется, что Ханбин самый красивый человек на планете. Или не просто кажется. Хао уже ни в чём не уверен. — Набей моё имя? — Ты дурак? — Ханбин убирает чужую руку со своего лба. Не отстраняется, только переплетает пальцы, чтобы не дрожали. — Набью ведь. Он мог и не произносить это вслух, Хао бы понял. У него румянец доходит аж до шеи, а глаза отсвечивают серебряным, как под лунным светом. Скрыть ничего не получится, особенно от того, кто с лёгкостью вытащил его на другой конец города и, если бы ещё чуть-чуть поуговаривал, вовсе бы забрал жить к себе домой. Вот так просто, как и прошло их знакомство, Хао объявляет начало конфетно-букетного периода. Хотя он у них начался с первой запиской, наверное. Букетов только не хватает. Хао тихонько сбегает на поле у озера, пока Ханбин по телефону отчитывается перед мамой, которая начинает волноваться. Он собирает совсем небольшой, но самый красивый букетик из того, что растёт посреди осени. Называет себя глупым, когда осознаёт, чем занимается, но затею не оставляет. Если есть конфеты, то нужны и цветы. Ханбин почему-то кажется принцессой в заточении злой мачехи, которая потребует с Хао и цветочек аленький достать, и на горе свистнуть, чтобы дать ему хоть малейший шанс коснуться руки сына. А Хао только дай возможность – он заграбастает Ханбина целиком и полностью. Букетик ложится на лавочку между Хао и Ханбином. Хоть что-то должно останавливать от возможности затискать того до посинения. Им дали время до захода солнца. Даже когда закат касается носков, Хао только подгибает ноги под себя, чтобы оттянуть возвращение домой. Укладывает голову на свои колени и рассматривает профиль Ханбина, уставшего и сонного, но такого живого под закатным солнцем. И Хао ещё никогда не чувствовал себя настолько неловким подростком. С Ханбином он уменьшается в несколько раз, влюбляется словно впервые и тянется за новыми ощущениями, не получая в ответ сопротивления. По-настоящему волнительно брать его за руку и класть её в карман своей кофты, чтобы согреть. У Ханбина руки почему-то всегда холодные, хотя сам он – майское солнце. Подушечки пальцев у него грубоватые из-за гитары, хотя у Хао почти такие же, но беспокоит его только Ханбин. У них сердца бьются быстро-быстро, когда на улице включаются первые фонари, а солнце исчезает за крышами самых низких домов. Бежать до дома, расцепив руки, но держась друг за друга взглядами, ронять пару цветков из букета, который не окажется в урне даже после долгих уговоров не держать дома мусор. Ханбин отказывается называть его мусором и только крепче сжимает стебли уставших цветов, которые наверняка завянут уже завтра. Под светом ближайшего к дому фонаря встречаться взглядами снова и впервые заходить в подъезд, как все нормальные люди – непривычно, но так интересно, что Хао не терпится повторить это снова. Он отправляет кучу записок с извинениями за опоздание и благодарностями за день, а потом исчезает так же резко, как и появился как-то в окне Ханбина.***
И на следующее утро на подоконнике не оказывается ни одной записки, и после школы поджидает только тишина. На Хао совсем не похоже. Обычно его заткнуть невозможно, даже если оставить на верёвке конфету, тот будет дёргать ею хоть до конца дня, пока Ханбин не сдастся и не возьмёт. Только тогда Хао пришлёт ещё одну записку с поучениями. И ещё одну. Но сегодня – ни одной. Ханбин нервно поправляет умирающие цветы в стакане с водой и делает отвратительное сравнение с самим собой, тут же думая, как Хао бы посмеялся над такой драматичностью. И на гитаре играть не получается, потому что Хао не слушает, и уроки не делаются, потому что Хао не сидит рядом со своей тетрадкой по математике, в которой нет уже половины листов, и даже любимое домашнее печенье кажется слишком сладким и невкусным, потому что Хао не пьёт с ним чай, заедая конфетами, которые сам Ханбину и присылал. То, насколько быстро Ханбин к нему привязался – даже страшно. Страшно и от того, как это всё начинает казаться каким-то розыгрышем. И вчерашние глупые разговоры о том, где можно провести их первое официальное свидание, и крепкие объятия под дверью его квартиры (Ханбин настоял на том, чтобы провести Хао и побыть с ним хотя бы на одну лестничную клетку дольше). Он слишком простодушен и легко повёлся на болтливого соседа, а теперь получает последствия. Теперь даже самые очевидные вещи кажутся понятнее: их переписка, состоящая только из сообщений Ханбина, хотя Хао писал в три раза больше на бумаге; букет цветов совсем маленький и вчера назывался мусором, хотя Хао весь испачкался, чтобы собрать его. Ханбину опасно думать, а думать слишком много и копаться в себе – вовсе смертельно. Он не выдерживает только под вечер. [han.yitsbin, 18:40] Хао ты тут вообще? всё хорошо? ээээу ты дома хоть? скажи честно мама всё-таки отправила тебя к бабушке за то что ко мне вечно бегаешь :(((( я же сейчас поднимусь к тебе Хао [hahahahahao, 18:51] конфеты кончились (ㅠ﹏ㅠ) Ханбин роняет голову в ладони, выдыхая последний воздух из лёгких. Это просто невыносимо. Хао просто невыносимый. Он молчал весь день, чтобы только под вечер отправить первое за всё время сообщение. О конфетах. Стук пожарной лестницы Ханбин научился распознавать ещё полгода назад, когда Хао начал пользоваться ею чаще. Сначала думал, что проводятся какие-то ремонтные работы, поэтому стал закрывать окна, чтобы не мешать, но правда оказалась намного более странной. Тишину за окнами всё это время нарушал Хао, в которого Ханбин умудрился втрескаться ещё на третьей их встрече. Удивительно легко. В окно стучатся. Ханбин только сейчас поднимает голову и замечает кошачью улыбку на лице его гостя. Хао уже уселся на подоконнике и свесил ноги, спокойно болтая ими. Таких людей просто не существует, это иллюзия, галлюцинация Ханбина, сошедшего с ума от одиночества. Но Хао настоящий. Рассматривает комнату, словно впервые, пока в спину ему греет уходящее солнце. Город погружается во тьму, потому что Ханбин забрал себе единственный источник света – Чжан Хао. — Почему ты не выкинул их? — Хао указывает на коробку в углу комнаты. Ханбин прекрасно знает, что там. — Мне правда нужно отвечать? Все записки Хао, от первой с «теперь мне не нужно рисковать жизнью, чтобы поговорить с тобой!» до вчерашней, той, на которой огромное сердечко, лежат в той самой коробке в углу комнаты. Ханбин боится потерять даже одну. — Это мило, — Хао протягивает руки, подзывает к себе Ханбина, а тот даже не успевает опомниться, как оказывается в тёплых объятиях. — И ты милый. — Я волновался. — Я знаю, — Ханбин чувствует, как его макушки касаются губы Хао. — Мне понравилось смотреть на твою реакцию. — Но не делай так больше, — он поднимает голову и встречается с его взглядом. Таким же нежным, как и вчера. — Конечно. Хао, наверное, всё-таки поддаётся влиянию Ханбина намного сильнее, чем он думал. Он обнимает за шею, притягивает к себе и улыбается хитро, но он всегда такой. Всегда тактильный, всегда говорит слишком прямо, чтобы вынести это, всегда смотрит вот так, как на самую большую драгоценность. Он наверняка считает себя скрытным и очень загадочным, таким, что Ханбин не догадается о его настоящих мыслях, но Ханбин догадался. Ханбин всегда догадывался. Но из нового – Хао не умеет целоваться. Очень старается скрыть это, как обычно, хотя такое сложно припрятать. Ханбин снова даёт ему вести, как делает это всегда, и придерживает спину, чтобы не исчез. А Хао учится быстро, настолько, что поспевать за ним не удаётся. И всё ещё кажется, что это просто слишком хороший сон, но даже если так, то ему определённо не стоит заканчиваться. Здесь, во сне с Хао, залезающим в его жизнь через открытое окно, Ханбин готов остаться дольше, чем на ночь. Не меньше, чем на вечность, умещённой в комнате с отклеивающимися со стен полупогасшими звёздами.