Клоповник

— У тебя сыпь. Пойдем в больницу. — Это просто клопы, Бак. — Тебе хуже. Лихорадка вернулась, руки трясутся, да ты белый как мел! Тебе нужен врач! Стив смотрит бесконечно терпеливо, умудряется даже вот так, закутанный в одеяло до самого носа, спорить с Баки на равных. Кто угодно другой был бы хоть чуть-чуть деморализован слабостью, но только не Стив Роджерс. — Баки, — говорит он ровно, потому что явно бережет голос до той фазы спора, когда они начнут друг на друга орать, — мне просто надо отлежаться, ну, прийти в себя. Если я сейчас встану, оденусь и пойду на другой конец Бруклина, мне станет хуже. Он прав, но одна мысль просто оставить его здесь... Баки не сдается: — Тогда давай позовем врача. — На какие деньги? — Голос Стива крепнет, но ненадолго: сил у него нет, даже если дух еще не ослаб. — У меня осталось немного, — врет Баки. Осталось, конечно, — на еду. До зарплаты далеко, но Баки перетопчется, он здоров, что там — не поесть день-другой, это же ни о чем. Вот то, что творится со Стивом... Ему все хуже и хуже. День за днем, год за годом. Когда они познакомились, Стив был бойким пацаненком, который носился как угорелый, Баки едва поспевал за ним. Дрался со всеми подряд, даже с Ужасными Близнецами, которых сторонились все, включая самого Баки. Охотно брался за любую затею: кидать камни в залив? Сшибать палкой крапиву? Залезть на крышу? Дайте две! А теперь он третий месяц вообще не выходит из дома. — Прибереги свои деньги, Баки Барнс, — говорит Стив и так явно проглатывает конец фразы, что Баки сразу понимает, что тот собирался сказать: «На священника и гроб». Потому что до этого уже дошло. Стив одной ногой в могиле. — Тебе бы поспать, — говорит Баки, чтобы не думать об этом. — Пожалуй. Ты не беспокойся за меня, Бак. Скоро мама придет с дежурства, сварит бульон... Баки вздрагивает. — Она сегодня опять дома? Стив кивает. Сара Роджерс все чаще остается с ним на ночь — заботливая мать, которая пытается вырваться с работы, выбить себе лишние минуты с медленно, но верно умирающим сыном. Баки стискивает зубы. Целует Стива в липкий от пота лоб. Идет домой, через три улицы, крадется в родительскую спальню, в полной темноте, под храп отца, перешагивает через все скрипучие половицы. У самой кровати он откидывает коврик и перочинным ножом подцепляет крышку тайника. Достает трофейный отцовский браунинг и патроны. Возвращает на место половицу и коврик. Тащится через три улицы по темноте к Стиву домой. Ключ под цветочным горшком. В горшке давно одна земля, как в могиле. Когда-то давно Сара Роджерс разводила цветы, а Стив был худым, но шустрым малым. Стив уже спит. Баки садится за стол и кладет перед собой заряженный браунинг. И ждет. Сара Роджерс высохшая, будто мумия. Когда она кашляет, на платке остается кровь. Все говорят, что это туберкулез, что она заразилась от кого-то из пациентов в больнице. Добрая, несчастная Сара Роджерс, сама угасает и сына того и гляди схоронит. Баки ждет. Ключ миссис Роджерс вгрызается в замочную скважину. Тихо захлопывается дверь. Запах коньяка заполняет маленькую комнату. Бедная Сара Роджерс, а кто бы не выпивал, когда единственный сын тает на глазах. Баки ждет. Миссис Роджерс не замечает его. Она никогда не замечает, ей уже все равно. Кто ему поверит? От него тоже пахнет коньяком, когда он выходит отсюда, здесь все пропиталось этим мерзким запахом. Упекут в вытрезвитель, чего доброго, если он расскажет, что видел. Баки ждет. Вспоминает, как Сара Роджерс однажды слегла, а когда встала, уже не была прежней. Запах коньяка следовал за ней с тех пор, как шлейф духов. Стив тогда начал болеть, слабеть, с каждым годом все хуже. Сара Роджерс стала все чаще оставаться дома. В последнее время — чуть ли не каждую ночь. Баки ждет. Миссис Роджерс садится на стул возле кровати Стива. Склоняется над ним, приспускает одеяло. Вынюхивает биение жизни. Раскрывает рот. Угловатые хитиновые лапки с ворсинками ложатся ей на щеки, раздвигают губы, как кляп. В горле шевелится что-то большое, проталкивается, натягивая гортань. Изо рта высовывается тонкий хоботок, острый, как игла. Голова твари едва торчит. Сара Роджерс водит хоботком туда-сюда, прежде чем всадить его Стиву под кожу. Стив даже не просыпается. Он привык. Баки встает и подходит поближе. Отодвигает стул ровно на дюйм. Сара Роджерс легкая, почти невесомая. Нужно осторожно, по чуть-чуть. Иначе она заметит его. Повернет голову, брызнет вонючим соком в лицо, и Баки проснется пьяным, слабым и с сыпью, будто покусали клопы. Так уже было. Он долго сам себе не доверял, соглашался со всеми, кто говорил — да ты просто нализался. Всеми, включая Стива. Кому охота верить, что твоя мать — чудовище. Баки отодвигает стул совсем чуть, на дюйм дальше от Стива. Миссис Роджерс наклоняется ниже, тянется к жаркому от лихорадки телу. Выдергивает хоботок, оставляя темно-розовое пятнышко на коже, всаживает рядом, намечая дорожку укусов, как клоп. Баки двигает стул. Совсем чуть. На дюйм. Миссис Роджерс скрючена в три погибели, не дотягивается до лакомого тела. Глаза пустые, стеклянные. В горле шевелится. Изо рта показывается головка, высовывается наружу все дальше. Баки двигает стул. Тварь тянется, тянется, опирается еще парой лапок Саре Роджерс на подбородок. Сквозь полупрозрачный хитин видна кровь Стива, которую хоботок тянет из него, как клубничный милкшейк в придорожном дайнере с клетчатыми скатертями. Баки поднимает браунинг, приставляет к твари возле самого рта Сары Роджерс, так, чтоб не попасть в Стива ненароком, и стреляет. Отстреленная голова шипит, визжит, молотит лапками, ползет ко рту Стива, оставляя на одеяле кровавый след. Баки сбивает ее на пол рукоятью пистолета, наступает ботинком. Под подошвой лопается, брызжет во все стороны, и звук мерзкий настолько, что подкатывает тошнота. Визг прекращается. Хоботок дергается пару раз, изгибается, щупает ботинок, будто ищет голую кожу. Баки неистово втаптывает остатки в пол, размазывает в мерзкое пятно каблуком. Запах коньяка плывет по комнате, туманит голову. Сара Роджерс царапает себе шею, разевает рот. В глазах ужас. Она пытается сглотнуть тугой ком в горле, Баки видит, как тот проваливается внутрь, и она силится вдохнуть, но захлебывается. Кашляет кровью, брызги летят во все стороны. Глаза закатываются. Лицо синеет. Она еще давится некоторое время, долго и невыносимо, падает со стула, дергается в конвульсиях на полу, но потом наконец затихает. Баки забирает браунинг и тихо уходит. Когда он возвращается утром, соседки толпятся у дверей, запах коньяка уже немного слабее, и тело Сары Роджерс выносят на носилках, укрытое простыней. — Туберкулез, — говорит одна из тетушек. — Отдала богу душу, бедная, — говорит другая. Баки заходит в квартиру, берет ведро и щетку, отмывает пол. Сжигает вещи миссис Роджерс в бочке во дворе, просто на всякий случай. Варит Стиву бульон из костлявой курицы, на которую потратил последние деньги, и идет грузчиком в порт, чтобы заработать еще. Он никогда, никогда не скажет Стиву, что убил его мать. Стив идет на поправку.