Пожиратели лотоса

      Тала больше не вернётся — и было бы глупо не догадываться об этом; впрочем, Джетт делает еще более глупую вещь: надеется на лучшее, чего-то ждёт, выглядывая в солнечный мир по ту сторону своей берлоги, и ей хочется выплюнуть свои внутренности за окно, прямо на красивый-красивый тротуар, под ноги людям — увидьте, увидьте же, где вы живете! На чьей крови! Чью плоть едите и чьи мышцы тянете! Но люди слепы, им нет дела до затонированных окон, они стучат ногами, смеются челюстями и хлопают ресницами на камеры общественного видеонаблюдения. Каждая камера берет совсем мало энергии.       Джетт отказалась от использования электричества, потому что с её стороны это оставалось единственным способом почтить память Талы. Хотя Сэйдж иногда и говорит что-то вроде «еще не все потеряно», «нужно ждать и верить», «вот увидишь», но Сону Хан опостылело это слушать. И еще более ей опостылело выглядывать в мир вовне, потому что кажется всякий раз, будто он над ней издевается. Их роскошное экологическое общество. Их утопическая планета.       Согласно исследованиям Валорант, среди всех возможных реальных Земель их, Идеальная Земля, достигла наибольшего экологического расцвета, сопряженного с прекрасным контролем над силами радианита; общественные кризисы все чаще остаются пережитком прошлого, ежегодно сокращается количество пострадавших в результате природных катаклизмов, и еще куча других вещей, которыми Джетт не интересуется — просто потому что это не в ее компетенции. И потому что ей дурно даже думать о том, чего всё это стоит — а она, как участница Программы Валорант, знает гораздо больше, чем многие другие.       Хотя это и запрещено — знать. Для всего человечества Программа представляется едва ли не общеизвестным спасительным планом; эдакая путеводная звезда, истина в конце тоннеля, зерно чистого будущего и перспектива освоения космоса.       Последние пять ракет, запущенные к другим планетам Солнечной системы, функционировали на силе радианита.       Джетт заглядывала с Сейдж и Рейз на масштабный завод по изготовлению ракетных двигателей. Всё было в рамках социальной программы, а следом за ними ходили репортеры с левитирующими камерами. Десятки журналистов снимали каждый сантиметр, диктор в плазматическом экране, заливающем всю стену, радушно указывал, куда идти, как смотреть, где восхищаться. Неон с Джетт тогда не было: кажется, она была вызвана в один из офисов, откуда грустно отсмс-ила, что её переводят в другой рабочий сектор. Это не было новинкой для агентов — перемещение по Земле, но всякий раз привлекало мух бюрократической мороки: ох уж эти десятки бумажек!       На заводе было чисто, как в хирургическом отделении перед операцией, и пахло новой краской, духами фотографов и недопитым кофе простых наблюдателей: вот такой вереницей они двигались по коридорам, когда какой-то пузатый человек с красным галстуком не отвел их в сторону для договоров с Программой (Джетт помнит, как Сейдж тогда вздохнула и поджала губы).       Они отошли от основной группы, спустились на нижние ярусы, пересекли комнаты отдыха с пустыми диванчиками, более напоминающими новомодные медицинские кушетки, и притормозили у бронированной двери в чей-то кабинет; тут пузатый подхватил Сейдж под ручку, увлек за собой и принялся сыпать невразумительной терминологией вперемешку с подсчетами. Слова о технологиях отвлекли и Рейз, оставшуюся коротать время за подслушиванием у двери, а Джетт такая чертовщина не была по вкусу; оставалось прогуливаться туда-сюда, не находя ни единой живой души — зрелище странное, но, может, естественное для мест, где работают профессионалы-трудоголики?       Комнаты отдыха не менялись — пустеющие, немые, они смотрели Джетт в душу своими успокаивающими пейзажами. Она даже попробовала посидеть на одном таком диване-кушетке, поправила белую простынь, шикнула, испачкав пальцы о что-то липкое, и с омерзением отдернула руку — под простынью прилипло пятно сблёваной кем-то крови.       Может быть, именно тогда становилось немного понятнее жить в этом мире, где тебе с каждого угла пропагандируют экологичность, разумное потребление и утопические блага.       Или, вот, например, весна, когда вокруг свежо и цветуще, и Йору приносит им в офис уведомление от Штаба: его переводят куда-то ближе к Иордании, потому что там срочно нужны его способности. Йору лестно, он получит за это значительную премию; через месяц связь с ним обрывается, потому что работы слишком много — и Бримстоун только качает головой: Программа Валорант не создана для долгой дружбы или знакомства. Их всех раскидают по земле, отправят в самые дальние места, словно семя нового мира; будут ждать возрастания — вот так агенты несут свою миссию. Это тотальное чувство ответственности за весь мир, наверное, вкачивают в каждого в Программе вместе с информацией об оружии и способах ненасильственного обращения с людьми.       Бристоуна тоже заберут, но в Филадельфию. Он отписывался почти каждый месяц, потому что хотел поддерживать связь с Вайпер и Сейдж, как наиболее перспективными лидерами его первого штаба; но через год и от него прилетела только последняя весть: «Я в порядке, возможно, меня вернут. Ждите!»       (Не дождались).       Мимо них всех прошло огромное количество людей. Самых разных. Первый штаб, более известный как рекрутский, в основном, набирал и обучал радиантов со всей Земли; только после они, согласно договорам с Программой Валорант, отправлялись кто куда угодно — и всякий раз ждали от пути новой жизни, новых людей, нового мышления. В их обществе идея вклада в общественное благополучие — основа основ; Джетт знает об этом и с трудом подавляет в себе это ошеломительно сильное желание так и поступать — отдавать себя всем без остатка, радуясь каждой потраченной частице.       А она могла бы просто закрыть глаза на всё и вся.       Как закрывают глаза многие другие.       Где-то в зиму Программа связалась с «какой-то электрической филиппинкой», как ее в шутку прозвал Феникс; Неон прибыла в их офис ближе к лету, загоревшая, наэлектризованная, бойкая, и Сону Хан купилась на ее энтузиазм. В какой-то момент ей даже стало казаться, что за идеей общественного блага нет никакой подоплеки.       Идеи Программы Валорант во множестве своем были кристально чисты и понятны; даже маленьким детям агенты Структуры Кингдом (управляющая структура для Программы, ее «проматерь») могли на пальцах разъяснить, почему Валорант — это хорошо, и что нужно делать, чтобы помочь агентам превращать мир в лучшее место во всей вселенной.       Когда Джетт была ребенком, мама покупала ей глянцевые журналы с рекламками должностей в Программе; улыбающиеся мальчики и девочки обозначались как «Перспективное будущее: вы сможете добиться высот!», и всё было курсивом, аккуратными буковками по чистой, пахнущей новизной страничке.       Сону Хан не хотела сидеть в офисах, но для таких как она предоставлялись условия работы на открытом воздухе; особенно это стало актуально после Вспышки — процесса, позволившего явить человечеству еще большую мощь радианитового потенциала. Именно Вспышка сделала часть человечества радиантами — или, по меньшей мере, так принято считать.       Больше всех, казалось бы, об этом знали Сайфер и Омен, но первого Джетт видела только пару раз до того, как его отправили в полет к Венере на новом шаттле, а второй… Второго, казалось бы, не любили уже в самой Программе, но почему — вопрос хороший. Омен казался приятным, даже милым человеком, несмотря на свой ауфит в стиле отщепенца постапокалипсиса; он редко показывал своё лицо, кутался в многослойные черные шарфы, из-под которых похрипывал его голос, и предпочитал общаться либо с Сейдж, либо с Вайпер — но Джетт никогда не видела, чтобы они беседовали втроем. Видимо, присутствие Омена трогало что-то неправильное во взаимоотношениях Линь Инь Вэй и Сабины Каллас.       Однажды Омен приобнял за плечо Сейдж, сказал ей что-то вроде «они знают о… лечении», и отправился по коридору вместе с двумя рослыми мужчинами в медицинских халатах; дело было в пригороде Лондона, Джетт составляла Сейдж компанию чисто из желания потоптать еще чистую плитку городских дорог своими грязными ботинками, почти назло.       О каком лечении именно говорил Омен… ну, Сейдж не стала рассказывать — пожалуй, выглядело даже так, словно ее что-то тревожит, но по каким-то причинам Сону Хан — не тот человек, с которым можно подобные вещи обсуждать.       Ничего-ничего, они все привыкли к недомолвкам. Не каждый секрет можно открывать, это естественно, в этом ничего плохого, каждый имеет право на конфиденциальность.       Только вот Омен в штабе больше не появляется. Сону Хан видит его, когда открывает одну из дверей после блока с комнатами отдыха, теми самыми, на заводе ракетных двигателей; Омен лежит на спине, свесив бездвижные руки с хирургического стола, и с десяток роботизированных рук корпеет над его грудью. Всё очень чисто: никакой крови, грязи, пыли. Только он, Омен, и звенящая тишина, появляющаяся в момент, когда дверь, придерживаемая пальцами Джетт, скрипит. Десятки камер наблюдателей поднимают прицелы своих глаз на лицо Сону Хан, вынуждая тактично прикрыть дверь обратно и пораженно замолкнуть в тишине заводского коридора.       Через пятнадцать минут её выцепляет из дезориентации Рейз, которая во весь голос оповещает о том, какие же технологии она услышала, и что же там у нее за планы на нового человека в их штаб.       Для новенькой подобрали никнейм «Киллджой». Почти «Килл энд энджой», «убивай и наслаждайся», но первая же шутка об этом делает Феникса почетным призером в номинации «Подзатыльник от Линь Инь Вэй». Проще говоря, Сейдж не одобрила, а Джейми хохотал как не в себя.       Рейз с Киллджой почти сразу же переводят со штаба в офис под Берлином, куда-то в суперскую техническую студию. Они шлют оттуда селфи, приглашают Джетт заценить навороченные кроссовки с динамическими датчиками, и она пытается в очередной раз дописаться до Неон, чтобы пригласить и её.       Контакт Талы оффлайн, сообщения непрочитанные, Джетт — раздраженно бурчит об этом Сейдж.       Сейдж в Программе — одна из первых, на самом деле. Может, даже опередила Вайпер, а может, они когда-то работали вместе и были приглашены в Валорант совместно; одна — эдакий просвещенный целитель со сдвигом на тему спасения всего сущего, другая — вредная, ядовитая женщина, под корочкой сарказма которой прячется вполне себе обычный, даже чем-то приятный человек. Обе — максимально ответственные, знающие свое дело люди, многим другим агентам они представлялись особым дуо; эдаким… «лекарством и ядом», где любое лекарство может в переизбытке своем отравить, а любой яд — в должной дозе стать панацеей. Особенно часто о них отзывалась Рейна — Джетт видела, как Зьянья (ну что за трудное имя, а!) потешается над коннектами Вайпер и Сейдж, и как обсуждает их вполголоса с Хазал, более известной под ником «Фейд».       Кажется, у Рейны в свое время была сестра, которую Вайпер едва ли не с того света вытащила. Где эта сестра сейчас… Вопрос хороший, но задавать его Джетт не решалась — как минимум из нежелания узнать что-нибудь, что потом будет сниться в неприятных снах. Но выглядело все так, словно Рейну не волновало ничего, что было связано с ее младшей. Может, все проблемы улетучились? Может, всё уже починилось?       Джетт отворачивается, чтобы не видеть никого в этом штабе. Талы все ещё нет.       Джетт просит Сейдж помочь ей поискать, куда там Неон отправили, и Сейдж качает головой: мол, надо обратиться ни к ней, а кому-то повыше…       Ничего, Джетт спрашивает Чембера — он ведь, фактически, повыше! Тот выгибает бровь, видимо, чем-то самую йоту удивленный, но не отказывает; это, на самом деле, редко так бывает — обычно с уважаемым Винсентом Фаброном отвратительно трудно общаться! Он словно видит себя на другом уровне, нежели все остальные. А может, это немного раздражает только Джетт, когда всем остальным всё равно?       Перед вылазкой на обозначенный адрес Джетт спрашивает, не хочет ли Феникс с ней.       Его отзывают в какую-то российскую глубинку через несколько часов после вопроса, и Сону Хан готова сердито топнуть ногой, да только не позволяет себе этого; зато с легкостью готова позволить кое-что другое — игнор официального письма с назначением на какую-то роль в офисе при лаборатории в Катаре. К ее квартире подкатывает чистенькая машина с ребятами в костюмах (где-то там наверняка есть и переводчик от Программы), но Джетт только хмыкает в их сторону, отчаливая на такси к аэропорту.       Не было ничего странного в том, чтобы хотеть еще одной встречи с Неон, но почему-то тревожные звонки внутри прямо-таки упрашивали лишний раз заткнуться, никому не говорить, кто ты, куда едешь, зачем, ради и для кого; Джетт отличилась на самолёте своей молчаливостью даже тогда, когда пассажиры принялись за приятное караоке. О-о, да, эта новая фишечка авиатранспорта…       Слова из песни неостановимо крутились в голове даже тогда, когда перелет кончился, а до отмеченной точки электронные карты показывали совсем короткий маршрут в несколько минут.       «Мы ищем в мире будущего то, что нам самим не жалко отдавать, и ждем, когда дадут в ответ понять, что наше время ведь не сочтено».       «Вам сюда нельзя», — извиняется какой-то парень с микрофоном на рубашке, когда Джетт проходит в рабочий вход инженерного университета. Она извиняется, выходит, косит под студента, делает красивые глаза, потому что ей «нужно в туалет, пустите, пожалуйста», и охранник, работающий с системой допуска, со вздохом проводит ее к туалету служебному, не позволяя пройти за турникеты. Ну, ничего.       Джетт выюливает из туалетной дверки через пять-шесть минут, пока парень на рабочем входе не подозревает о ее существовании где-то за его спиной.       Почему-то от всей такой атмосферы хочется вспомнить Сейдж и то, как ей всякий раз тяжело даются какие-то мелкие вопросы относительно устройства Кингдом и Валоранта. Джетт понимает, почему, когда Линь Инь Вэй проводит её через потроха коридоров какой-то навороченной лаборатории, стены которой сплошь забиты экземплярами опытных образцов, и осторожно придерживает за плечо, чтобы Сону Хан не бросилась вперед по незнанию, стоит им увидеть финал пути: там, в расширяющемся помещении, в нитях проводов провисает над полом Фейд, и мощный, толстый кабель, подключенный к ее шее, запускает корни во вздувшиеся артерии. В них точно больше нет крови — её качает стороннее устройство, прикрепленное к стене, возле дисплея физического состояния. Джетт здесь лишь затем, чтобы высушить силами ветра целый блок непонятных открытых колбочек, коробчонки чего-то еще, продырявленные скальпелем, и мелкие шарики с непонятными составами внутри — когда их сушишь, составы из жидких становятся порошкообразными, а оболочки ссыхаются подобно изюму. Сону Хан хочет о многом (реально о МНОГОМ) спросить, но Сейдж торопится: она прытко переставляет рычажки и меняет значения на десятке панелей, пока ей помогает не менее молчаливая Вайпер.       После включения систем Хазал всю перетряхивает, провода заливаются свечением и с характерными звуками чавкающей жижи вкачивают в ее тело что-то своё, непонятное; Джетт смотрит из-за затемненного угла, делая вид, что все еще занята предложенной работой, и ей мерещится, что глазные яблоки Фейд готовы раздвинуть сомкнутые веки — их белок тот и дело показывается из-под ресниц. В какой-то момент становится похоже, что Фейд вот-вот придет в себя, потому что она начинает двигаться и хаотично шевелить руками, но реакция системы быстрее: роботизированная рука с механическим поскрипыванием тянется в сторону груди и вгоняет дозу успокоительного через встроенный шприц.       Сабина Каллас называет это ППАМ — «Полигон Психической Активности Мозга»; Линь Инь Вэй сухо сглатывает и просит ее называть всю конструкцию менее «официально» — это машина для работы с механизмами сновидений, которые видят люди. Машина, построенная на радиантовом ядре согласно документам, и машина, построенная из человека, как выходит на деле. Хотя… радиант — тоже, в некотором смысле, радиантовое ядро.       Когда Джетт спит, ее страшные сны видит и проверяет Фейд. Словно фильтр, она, как и несколько других радиантов, похожих по своим способностям на нее, принимает на себя удар эмоций и чувств, передаваемых чрез сон; потом через особый раствор это всё выкачивается, и тело Хазал наполняется новой медицинской жидкостью, готовое к следующей ночи.       Поэтому теперь Сону Хан донимает бессонница.       Может, из-за бессонницы ей мерещится, как в подвальном помещении инженерного университета вспыхивают характерные искры голубого электричества; как кто-то, заботливый и дрожащий, хватает ее за плечи, встряхивая, и быстро-быстро-быстро вкалывает порцию чего-то через иглу.       Потом появляется обеспокоенное лицо Сейдж. Она похлопывает Джетт по щекам, пока мутный свет в полумраке какого-то кабинета заходится в вальсе, и оборачивается на силуэт Вайпер. Видно, как Сабина позволяет себе слабость: она массажирует Линь Инь Вэй плечи, шепчет что-то успокаивающее, может, даже о чем-то просит — но Сону Хан слышит только то, как к горлу подкатывает тошнота. Тошнит ее кровью, да прямо на проклятую белую кушетку.       Перед тем, как уйти однажды, Рейна позволила себе с нотой веселья приобнять ворчащую Джетт за плечи. Это было простым, теплым жестом заботы; было, наконец, мягким прощанием — казалось, что уже тогда Рейна была готова к мысли о невозвращении. Ее задело взрывом из-за неисправности на электрической подстанции. Девяносто процентов тела — сожжено. Оставшиеся десять пожертвованы на благо науки.       Сейдж, услышав об этом, долго не могла ничего сказать. Но перед камерами ее лицо чуть не порвалось от боли. Ввечеру они с Сабиной долго пили крепкий, остывший чай.       Джетт не знает, что говорить в такие времена.       Её, подлечив, всё равно привозят в Катар. Проводят к тренировочной установке, просят поработать временным двигателем; ей не сложно — людям приятно. К тому же, люди вроде нее, обладающие способностями экологично вырабатывать энергию из самоё себя, ценятся в продвинутом обществе. Поэтому Джетт бежит, бежит как может, и ветер радианитовых сил помогает ей в этом; она чувствует себя Неон на полставки — только уверена в том, что не сравнится с ней по суммарной выработке.       Еще один след существования Талы настигает Джетт в лаборатории Киллджой и Рейз. Точнее… их самих там уже который месяц нет, и говорилось, будто бы что-то знает Вайпер, да только Сону Хан не интересовалась; она листает чертежи, свайпая экран во всю стену, и натыкается на видеофайл с прикрепленным докладом — это одно большое объяснение работы странного вида механизма: нечто, похожее на букву икс, какими-то навороченными фишечками прикручивается к большому… эм… двигателю… а потом оно крутится… и крутится еще… и вырабатывает энергию по количеству превышающую затраченную… в несколько раз… или что-то типа того — Джетт выключила видео и свернула доклад, когда представила, каким образом эта машина дьявола должна работать. Она ведь тоже — на «радианитовом ядре».       Джетт представляет, как она бежит в своем хомячьем колесе на тренировочной установке, позволяя ученым всего мира потреблять ее, Джетт, энергию и силу, а эти ученые крепят к железной букве икс Талу на сверхпрочные ремешки и медленно начинают его поворачивать, повышая уровень потребляемой энергии; Тала наверняка дергается, кричит, от нее шарашит током во все стороны, но икс продолжает крутиться, и прикованная Неон, подобно Иисусу, становится жертвой для всего человечества. Как по-животному, дико она кричит, воет, как ее сминает гравитация, как все ее органы ходят ходуном, но электричество вырабатывается, и его так много, что можно запитать целые города! нет, даже страны! может, континенты! И Неон превращается в пятно цвета-света, её голос пропадает в стрекоте электричества, по стенам расплескивается тошнота (если ее не морили голодом перед этим), у нее пучит глаза, и вся эта харизматичная, цепляющая ее красота становится простым «радианитовым ядром». Она превращается в радинатовое ядро.       Джетт просыпается в ужасе и бежит, бежит, бежит с тренировочной установки. Оставляет Катар далеко позади.       От Неон нет вестей. Сейдж по видеосвязи продолжает говорить о том, что делает все, чтобы Талу найти, но Сону Хан не просто не верит — знает, что для Линь Инь Вэй любой поиск равносилен признанию. Признанию того, что для хорошего будущего этого общества надо, чтобы все они, радианитовые люди, стали частью двигателей, механизмов, колец, узлов, структур и сплетений. Они поголовно — радианитовые ядра. Составляющие части. Дорогостоящие материалы.       Они встречаются с Вайпер где-то в японской провинции, потому что она тоже откуда-то сбежала; с ней больше нет Сейдж — от Линь Инь Вэй осталось только кольцо, которое Вайпер не может надеть на палец — носит его на цепочке, никогда не снимая, и это сильно выбивается из ее привычного образа. Джетт спит у нее под боком после недель бессонницы. Сабина хрипло рассказывает о том, как Кингдом узнали о других планетах; как проходили исследования, как проводились вычисления, позволяющие предположить, что их Земля никогда не сможет связаться с другими версиями себя, если продолжит жить тем путем, что жила. Именно тогда было принято решение о создании Программы Валорант, тогда человечество встало на путь «улучшения и процветания».       Сабина шепчет, слушая протекающую крышу их укрытия — когда Сейдж только начинала свой путь в Валорант, она часто задавалась вопросом: а что они покажут другим планетам?       Что они расскажут всем тем мирам, что выжили; что перебороли тяжести экологических катаклизмов, смогли найти другой путь к просвещению, к использованию радианита? Что от них всех останется к тому моменту? Размотанные по лабораториям органы и закупоренные мозги? Пробирки образцов крови, вычислительные машины на топливе выжатых сил? Во что они все превратятся?       Может быть, люди просто примут как должное тот факт, что радианты — это просто, в массе своей, топливо для прогресса? Джетт задыхается от мысли о том, что мозг Киллджой все это время можно было вытащить из ее черепа, чтобы подключить к тонким структурам проводов, и что особое строение нервной системы Сейдж делает ее такой, какая она есть — а значит, нервы можно очистить от плоти, оцифровать и подарить миру в качестве особого лекарства.       Что от них останется?       Что с ними будет?       Что они подарят себе же, но с других планет?       Ведь там, в изобилии реальностей, есть очень много других Неон; может, какие-то из них уже умерли, но навряд ли они погибали, будучи превращенными в живую батарейку.       Вайпер признается: еще на моменте, как Талу только обнаружили, уже разрабатывались планы по работе со способностями, подобными её. Сону Хан представляет: пока она бежит, наматывая электрические километры, икс и распятая на нем Неон радостно крутятся вперед, катятся, создают ток для того, чтобы простые люди жили и здравствовали. Неон кричит её, Сону Хан, имя, ее органы понемногу выбалтываются из ее рта, и ничто не в силах это остановить. Джетт будет бежать. Джетт бежит. Джетт уносится ветром.       Вайпер смотрит ей вслед, изрыгая кровь и падая под стол их берлоги.       Что они принесут в новый мир? Что они отдадут ради будущего?       Сону Хан задыхается. Мимохожие люди заботливо пытаются интересоваться, все ли с ней хорошо, но она отшатывается, плетется дальше, выбирается из этого мира наружу, вовне; но везде и всюду — камеры, взгляды, прицелы чужих жизней. Она — в центре их большой вселенной. Вместо солнца. Она несет на своих плечах никому не нужную правду, ведь об этом никто не спросит. Ей снится в бессознательности, как легко и просто можно вытащить гениальный мозг Сабины Каллас из ее черепа.       Джетт тошнит.       Она с трудом приходит в себя под звуки чужих голосов; кто-то вполголоса рассуждает о том, как «долго еще это всё продлится, сил больше никаких, нужно что-то делать, нужно говорить», но Сону Хан горько усмехается, отплёвываясь от крови.       Да разве есть прок в том, чтобы что-то делать? Они уже не смогут принести другим мирам себя; не смогут показать им всех тех, кого пустили на расходный материал, и все эти имена — десятки! сотни! — превратятся в численные значения.       Простой код.       . . .       Она вспоминает, как еще до Программы Валорант гналась по крышам за улетающим воздушным шаром. Люди, смотрящие на нее, через секунды забывали о ее существовании. Они отвлекались на мир вокруг, наслаждались им, впитывали в себя все блага. Сколько бы раз Джетт не прыгнула в небо, сколько бы раз не взлетала, всё будет едино: этот мир забудет их. Пожрёт, всасывая колбасу кишок с аппетитом дикого зверя.       Превратит в живые батарейки.       И никого, никого не останется.