Порка Конаты отцом

      В комнате, украшенной постерами из аниме и разноцветными фигурками, царила напряжённая тишина. Единственный источник света — мерцание экрана компьютера, на котором была приостановлена какая-то видеоигра.              Соичиро Идзуми встал на пороге комнаты, глаза его испепеляли пространство перед собой. Его взгляд был тяжёлым и пронзительным, словно он пытался понять, что же произошло в этой комнате перед его приходом. Его обычно тёплые и ласковые глаза теперь выражали только гнев и разочарование.              Перед ним, на диване, лежала Коната. Её маленькое, хрупкое тело казалось ещё меньше и более уязвимым в такой позе. Её длинные синие волосы, обычно такие бойкие и живые, теперь покрывали её лицо, скрывая слёзы. В ладонях девушки скрывалось её лицо, и по щекам бесконечными ручейками стекали слёзы.              Тяжёлый ремень на диване казался чем-то чужеродным в этой девичьей комнате, полной мягких игрушек и ярких аксессуаров. Ни один предмет в комнате не мог рассказать, что же произошло и почему девушка оказалась в таком состоянии.              Соичиро медленно подошёл к дочери, каждый его шаг был полон решимости. Он опустился на корточки рядом с Конатой, пытаясь уловить её взгляд.              — Коната... — прошептал он.              На этом моменте история останавливается, оставляя читателя в недоумении и желании узнать больше о том, что же произошло между отцом и дочерью.              Соичиро с холодным, непроницаемым взглядом взял ремень с дивана, и пару раз резко щёлкнул им, создавая в комнате напряжённый ритм. Звук этих щелчков разрезал тишину, и Коната, будто получив удар, вздрогнула, утопая в ещё более густом потоке слез.              Окружённый тяжелой атмосферой комнаты, Соичиро медленно и уверенно двигался к подлокотнику дивана, оценивая ситуацию. Его рука с ремнем взметнулась вверх, словно меч готовый к удару. Задержав взгляд на Конате, он произнёс с глубокой серьёзностью: "Думаю, 20 хватит."              Рука Соичиро медленно поднялась вверх, и ремень, словно змея, готовился к удару. Внезапно, с оглушающей силой, он обрушился на Конату. Воздух в комнате словно сжался, когда отчаянный и пронзительный крик девушки прозвучал, отражая бесконечную боль и шок, который она испытала. Боль, которую Коната почувствовала, была настолько сильной, что её душа, казалось, улетела далеко от реальности.              С каждым новым ударом ремня, Соичиро словно вгонял клин боли в чувствительное тело Конаты. Он двигался методично, не ускоряясь и не замедляясь, превращая каждый удар в мучительное испытание для девушки. Кожа Конаты становилась всё более чувствительной, и каждый новый удар вызывал острую, жгучую боль, которая разносилась по её телу, словно яд. Её крики становились всё более истошными, отражая не только физическую боль, но и душевное страдание. Отчаяние и страх смешивались с ощущением беспомощности, и каждый новый щелчок ремня, раздававшийся в комнате, становился настоящим тортом для её разума и тела. На полу, под диваном, образовалась лужица слёз, каждая из которых была свидетельством невыносимой боли, которую Коната переживала.              После пятнадцатого мощного удара, гнев Соичиро достиг своего пика. Он, казалось, забыл о ритме и начал вопить на дочь, каждое слово сопровождая новым ударом. "Будешь ещё забивать на учёбу?" — злобно воскликнул он, не дожидаясь ответа, и продолжил: "Будешь всё время проводить в компьютерных играх?" Его голос становился всё более грозным, и слезы Конаты сливались с её ответными криками. "Будешь смотреть аниме вместо домашнего задания?" — прокричал он, не сдерживая свою ярость. Каждый его вопрос был как обвинение, и Коната чувствовала, что её мир рушится.              К двадцатому удару тело Конаты уже не могло больше выдерживать, и она, словно сломанная кукла, медленно сползла с дивана, упав на холодный пол. Горькие слёзы, которые до этого момента текли ручьями, теперь превратились в настоящий поток отчаяния. Соичиро, не убирая взгляда с дочери, подошёл к ней, держа в руке ремень, который уже стал символом их конфликта. Его голос звучал жёстко: "Ответь мне, Коната. Иначе ты получишь ещё." В его словах звучала угроза.              Коната, лежа на полу, постепенно пыталась прийти в себя от ошеломляющей боли. Её дыхание было рваным, а глаза, расширенные от страха, смотрели на отца, ища хоть какое-то понимание или сочувствие. Секунды растягивались на вечность, и тяжёлая атмосфера наполнила комнату.              Она попыталась заговорить, но первые слова были похожи на рыдания. "Папа... я... я просто хотела расслабиться... найти покой..."              Соичиро, глядя прямо в глаза Конате, произнёс каждое слово отдельно и с особым акцентом, словно он хотел, чтобы его слова проникли глубоко в её сознание: "ОТ. ВЕ. ЧАЙ." Его голос звучал грозно, и в его словах сквозило недовольство и требование ответа. Коната понимала, что он ждёт её решения на заданные вопросы. Она чувствовала давление его взгляда, и понимала, что уклониться от ответа ей не удастся.              Замерев на мгновение, Коната пыталась собрать мысли. Ответить ей было не так просто, ведь её текущий стиль жизни был именно таким, как ей хотелось. Она глубоко вздохнула, пытаясь придать своему голосу уверенность: "Я... я понимаю, папа. Я не буду больше забивать на учёбу."              Соичиро, не убирая взгляда, кивнул. "Ты обещаешь?"              Коната кивнула. "Да, папа. Я обещаю."              Соичиро, глядя прямо в глаза Конате, задал вопрос, который висел в воздухе: "Что будет, если ты не сдержишь обещание?" Он медленно поднял ремень перед собой, не собираясь наносить удар, но явно давая понять, к чему может привести её несоблюдение обещания.              Коната, глотая слюну и с трудом подавляя страх, ответила: "Если я не сдержу обещание... ты снова воспользуешься ремнем. Но я постараюсь, папа. Я действительно постараюсь."              Соичиро спросил: Как именно я им "воспользуюсь"?              Коната на мгновение потерялась, осознавая весь вес слов своего отца. Смотря на ремень в руках Соичиро, она ответила с осторожностью: "Ты... Ты накажешь меня им, как только что."              Соичиро, чувствуя, как кипящая злость начинает вновь охватывать его, затянул ремень в руке, делая заметный акцент на его присутствии. "Ты должна быть конкретнее, Коната," — его голос был на грани, — "Как именно я буду использовать этот ремень?"              Коната, чувствуя, что каждое её слово может стать решающим, с трудом проглотила комок в горле и ответила: "Ты... Ты выпорешь меня этим ремнем по попе, папа."              С глубоким выдохом, словно выпуская из себя всю накопившуюся ярость, Соичиро резко бросил ремень прямо перед лицом Конаты. Его шаги, тяжёлые и решительные, звучали всё тише, пока он не вышел из комнаты, оставив дверь за собой. Коната, чувствуя себя абсолютно одинокой в этом огромном мире, медленно поднялась и, переборов боль, забралась на свою кровать. Она прижала лицо к подушке и начала горько рыдать, пытаясь заглушить боль в своей душе.              Тяжёлая тишина комнаты нарушалась только слабыми рыданиями Конаты. Когда слёзы иссякли, оставив за собой лишь покрасневшие глаза и измученное лицо, девушка медленно поднялась с кровати. Она чувствовала, как каждый шаг приносит неприятные ощущения от ушибленной кожи. Подойдя к зеркалу, Коната опасливо и осторожно приподняла край своей одежды, чтобы взглянуть на участок кожи, который так жестоко страдал от ремня.              Мягкая кожа была покрыта красными следами, многие из которых уже начали темнеть, образуя синяки. В некоторых местах кожа была чуть вздута, словно от маленьких отеков. Каждая из этих полос напоминала о том моменте наказания, и Коната с трудом сдерживала слёзы, глядя на этот печальный след отцовской дисциплины.              ----------------------------              Утренний свет проникал в кухню, и Коната, чувствуя себя уставшей и измученной, вошла в комнату в поисках завтрака. Соичиро, сидя у стола с чашкой кофе, взглянул на неё, и его глаза стали ещё более строгими.              "Покажи," — сказал он, подразумевая места, где оставили следы удары ремня.              Коната, понимая, что не сможет уклониться от этой просьбы, повернулась спиной к отцу, затем медленно опустила штаны своей пижамы, обнажая поражённую область. Глубокие красные и фиолетовые следы покрывали её попу, и некоторые из них уже начали становиться темными синяками. В центре каждого следа была видна тонкая полоска от ремня.              Соичиро, глядя на последствия своего наказания, казалось, потерял дар речи. На его лице отразилась смесь усталости, разочарования и сожаления.              С тяжёлым взглядом, наполненным глубоким сожалением и усталостью, Соичиро обращается к Конате. "Ты ведь помнишь своё вчерашнее обещание? Ты действительно собираешься учиться и выполнять все свои обязанности?"              Коната, чувствуя вес ответственности за свои слова, глубоко вздохнула и смотрела прямо в глаза отцу. "Да, папа. Я поняла свои ошибки, и я обещаю исправиться. Я буду учиться и стараться во всём, я больше не хочу... такого"