halves of the whole

      Эллисон не хочет отпускать Пятого. Не хочет, чтобы с ним что-то случилось. Эллисон решила поиграть в хорошую сестру.       — Снова? — скептично спрашивает Пятый.       — Я не могу позаботиться о человеке, которого люблю? — отвечает вопросом на вопрос Третья. О Ване говорить не хочется.       Но хочется номеру Пять.       — С Ванечкой получилось так себе, помнишь? — скорее утверждение.       От уменьшительно-ласкательной формы имени сестры Эллисон внутренне передёргивает.       — Мне не нужна твоя ложь, номер Три, — от этого передёргивает сильнее. И теперь наружу.       — Пятый, — так хочется позвать по имени.       Она тянется к его руке, к нему всему.       — Или это из-за Лютера? — именно тогда, когда Эллисон уже близко.       — Причём здесь...       Пятый лишь пожимает плечами, прежде чем исчезнуть.       У Эллисон были проблемы с правдой. Или у правды с Эллисон.       Правда в том, что у Эллисон на губах оседает ложь. Никакой помадой не скроешь, ничем не сотрёшь.       После поцелуя всё равно лучше не становится. Разве что Третья размазывает ложь на губах Пятого. Он не решается провести языком, но аккуратно трогает пальцами. Ему противно. Отвратительно.       — Больше не смей.       — А Вани позволял?       — Так дело всё же в ней?       — В ней, в нём... Неважно! — Эллисон надоело цепляться за Пятого; тонуть, а не всплывать.       — Раз тебе неважно, то и мне тоже, — и снова ненавистная вспышка; она не успевает его схватить.       — И что, применишь на мне способность, как тогда на Лютере? — Пятый кривит лицо, невольно сжимая бокал.       — Не хотелось бы, — уже не так похоже на враньё. — Возможно, алкоголь всё решит за меня, — хмыкает Эллисон, оглядывая брата.       Пятый привычно ухмыляется.       — Может ещё посоветуешь что-нибудь? — кивает в сторону бара.       — Я бы выпила абсент или портвейн.       — Учту.       Номеру Пять надоели коньяк с виски.       Он позволяет ей. Уверен, что дело в алкоголе. Точно.       Зачем-то отвечает на грязный поцелуй. Старается всё сделать как можно больнее, но не может. Рука Эллисон идёт вверх по бедру. Пятый чуть сильнее, чем хотел, сжимает плечи сестры. Чёртчёртчёрт...       Третья плавно переходит на шею, когда брат откидывается на стену. Правая рука всё ещё на бедре, а левая под рубашкой (Пятому надо бы это исправить, но сил нет). И губы, губы, губы... Она везде. Она близко-близко.       — Хватит, — падает тихо.       Но дыхание в ухо бьёт громко:       — До меня дошёл слух...       Они не справились. Он — не смог. Она — не захотела.