Пленный

С тех пор, как он полностью потерял зрение, он научился видеть сердцем. Сначала темнота перед глазами пугала, любые шорохи заставляли вздрагивать, а незнакомые голоса — забиться в угол и вжаться в стену, прикрыв уши ладонями. Но не теперь. Сейчас он видит больше и яснее, чем когда-либо в своей жизни. — …в общем, на работе сегодня так себе, — продолжает до боли в груди родной и приятный голос. Как же сильно он соскучился по янтарным глазам, по аккуратному четкому профилю, по длинным и пушистым ресницам, по немного пухлым бледным губам… но перед глазами лишь тьма. Ему не нужно работать, ведь любимый человек взял все заботы на себя, и теперь, всё, что требуется от него — это оставаться рядом. Он увлекся музыкой, надеясь отвлечься и как-то приспособиться к этой новой жизни, ведь не так уж и просто после восемнадцати лет привыкать к пустоте. — Итэр? — ласковый голос отзывает его, погруженного в свои мысли и напрочь пропустившего всю историю парня мимо ушей. — М…? — он поворачивает голову на звук. — Мне показалось, что ты уснул, — парень слабо усмехается. — Пойдём, я думаю, уже пора спать? — Угу… — Итэр кивает. Почему-то язык заплетается, и он может выдавливать из себя лишь несвязные звуки. В последнее время, как ему кажется, тело совсем перестало слушаться. Очень не вовремя они решили переехать, ведь новый дом Итэр ни разу не видел. Сюда он приехал уже тогда, когда окружающий мир заменила тьма. Прошло больше полугода, но юноша все ещё плохо ориентируется в помещении. Пока что он без проблем может только ходить в ванную и возвращаться в спальню, но вот кухня, в которой есть и обеденный стол, и барная стойка и, кажется, ещё что-то, что ужасно мешает свободному перемещению, до сих пор является нелюбимой комнатой. Она будто бы специально усложнена какими-то деталями интерьера, напрочь лишая Итэра возможности быть самостоятельным. — Я помогу, — на его талию опускается такая родная и любимая ладонь. — Сяо, спасибо… — тихо шепчет юноша, неловко поглаживая свою длинную косу, что лежит через плечо. — Всегда рад… — парень осторожно целует Итэра в висок. Держа руку на поясе, Сяо уводит юношу из кухни. По уже привычному маршруту, тот понимает, что они направляются в спальню. Впрочем, он и не против. Сяо усаживает Итэра на край кровати и невесомо целует в щеку, потом во вторую, в подбородок, в нос, в висок, в лоб… Кажется, на всём теле блондина не осталось и миллиметра, которого не касались мягкие нежные губы Сяо. — А как же сон…? Ты не устал…? — Итэр наклоняет голову вбок, открывая Сяо доступ к своей шее. — Ничего, посплю чуть меньше, — усмехается тот. Его руки по-прежнему скрыты перчатками, и он так осторожно касается обнаженных ног Итэра, будто бы боится опорочить или запятнать. Тонкие бёдра все усыпаны засосами и укусами, но юноша этого не видит. Он лишь чувствует, как иногда болят колени и лодыжки, догадываясь, что там, возможно, синяки. И Сяо поцелует каждый. Ссадины, царапины, отметины… он готов усыпать результат «своей работы» десятками поцелуев. — Ты прекрасен, Итэр… — парень упирается ладонями в плечи юноши и прижимает того спиной к постели. — Всё так же прекрасен, как и всегда. — А… — он успевает лишь открыть рот, чтобы ответить, как в его пухлые после побоев уста впиваются с несдержанным поцелуем. Из груди вырывается тихий судорожный выдох вперемешку с болезненным стоном. Итэр прогибается в пояснице и слабо ёрзает, желая сбросить с себя Сяо, но конечно ничего не выйдет. Ни сейчас, ни вчера, ни завтра… он в плену, и отсюда ему не выбраться. Тонкие запястья скованы невидимыми кандалами, а шею уже давно украшает эмоциональный ошейник. Он душит, давит, заставляет задыхаться, и чем больше пытаешься вырваться, чем сильнее он сжимает хрупкую шею юноши. Разорвав смазанный поцелуй, во тьме Итэр слышит, как его возлюбленный облизывается. Видимо, наслаждаясь кровью, что хлынула из разбитой губы. Мягкие пальцы в перчатках ложатся на щеку блондина, и тот заметно вздрагивает. Его сердце гулко ударяет в грудь, а дыхание замедляется, будто бы он и вовсе не жив. — Не плачь, моё Солнце, — ласково шепчет Сяо, склоняясь к его уху. — Расслабься, я хорошо позабочусь о тебе… «Люблю… я люблю его…» — Итэр моргает, пытаясь избавиться от собравшихся в глазах слёз. Каждый раз, когда любимый делает ему больно, хочется выть от отчаяния, но когда через секунду он меняется, становясь вновь заботливым и осторожным, ему хочется верить. Итэр прощал его уже столько раз, что сбился со счета, и уверен, что простит ещё столько же. Сяо не отвернулся от него, когда тот потерял зрение. Только он остался рядом, только он поддерживает, только он по-настоящему любит. — Мой хороший… — нежно и вкрадчиво шепчет Сяо, выдыхая Итэру на ухо. Тело второго сразу покрывается приятными мурашками, а внизу живота уже собирается узел возбуждения и жажды. «Интересно, с каким лицом ты теперь смотришь на меня…? — блондин задумывается, пока с него медленно стягивают одежду. — Хотел бы я ещё хотя бы раз взглянуть в твои глаза… Они всё такие же янтарные? Или, может, стали тусклее или наоборот ярче…? Какой ты теперь, Сяо…?» Мокрые поцелуи опускаются на плечи. Чужие губы ведут вдоль ключиц, будто бы специально задевая болезненные укусы и засосы. Итэр не видит, что там, но ощущает себя так, будто бы Сяо касается открытой раны. — Мой милый Итэр… — шепчет парень, усыпая опороченное подбоями тело поцелуями. Это его удары, это он заставил юношу страдать, это он избивал до полусмерти, а потом выхаживал с любовью и заботой. Только он один. Ведь только ему позволено видеть Итэра в неглиже. Только он имеет право обращаться с юношей, как с вещью, ведь только ему он и принадлежит. — Расслабься для меня, — Сяо мокро целует его в мочку уха. И, конечно, Итэр послушается его. Отчасти, из-за страха. Возможно, от безысходности. Но больше — от любви. Юноша понимает, что Сяо болен, знает это и принимает, ведь иного варианта у него просто нет. Он ничего не видит, слабо передвигается по дому, он зависим от Сяо, и это Сяо сделал его таким. — Не отворачивай голову, — шипит на него парень, как только голова Итэра склоняется на бок. — Ты должен всегда смотреть в мою сторону. «Смотреть? Аха… — блондин истерично усмехается про себя. — Смотреть, да…?» В какой момент из милого и скромного студента Сяо превратился в жестоко ревнивого собственника, Итэр не знает. Он совсем не понимает, как так вышло, что тот, кому он доверял больше всех, вдруг воткнул ему ножницы в глаз. И кто этот человек, что сейчас так нежно целует, зализывая раны? Он другой. Он не тот жестокий и беспощадный Сяо, что иногда избивает от ревности, хоть Итэр и не выходит из дома. Совсем другой. Он любит, и эта любовь уже давно посадила Итэра на цепь. — …ты хорошо принимаешь меня, — пыхтит над ухом Сяо. — Развлекался, пока меня дома не было? — усмехается. — Один, я надеюсь? — Готовился для тебя, — прерывисто отвечает Итэр, пока его тело вдалбливают в кровать. Блондин пропустил момент прелюдий и подготовки, упав в бездну отчаяния и пучину своих мыслей. Действие обезболивающего, которым его часто пичкает Сяо, отпускает, и юноша начинает ощущать сильную боль. Хочется сбежать, хочется освободиться, хочется жить, ведь ему всего восемнадцать, но чувство обречённости, что так глубоко засело в груди Итэра, не позволяет. Он будто навечно останется рабом Сяо, зависимого от нездоровой любви. — Итэр… Итэр… — как в бреду повторяет Сяо, прижимаясь к любимому всем телом. — Мм… — в ответ лишь тихие стоны боли. Итэр уже давно перестал получать удовольствие от интимной близости, но и вырываться он не станет. «Он прав… я нужен только ему одному… — блондин покорно лежит под любимым, принимая каждый толчок. — Ведь где они все…? Если бы я действительно был дорог хотя бы кому-то, то не оказался бы в таком положении…» — Ты только мой, Итэр, — словно змей шепчет Сяо, склоняясь к чужому уху. Он уже лишил Итэра зрения, теперь его золотые глаза не посмотрят на на кого, лишь только на Сяо, если тот захочет протереть на полках пыль. За Итэром никто не придёт, ведь идти больше некому. Но даже так Сяо не чувствует, что Итэр полностью принадлежит ему. «Может, сломать ему ноги…? — как одержимый Сяо смотрит на юношу под собой: растрепанного, вспотевшего, заплаканного. — Тогда он точно от меня никуда не денется…» — Мой.