Бессонная ночь

Наступила ночь. Некогда заполненные людьми улицы опустели, и даже постоялые дворы уже закрылись, выгоняя вон заснувших на столе пьянчуг. Стояла тишина, в окнах домов давно потухли свечи и только огромный диск луны, отражаясь от рек ордена Юньмэн Цзян, немного разбавляя ночной мрак своим серебряным светом. Слуги уже давно спали, и только охрана изредка проходила по резиденции главы клана, охраняя его покой. И среди этого ночного умиротворения выделялась лишь одинокая свеча, чей огонёк колыхался от свежего ветра, проникающего в комнату через открытое настежь окно. Глава ордена Цзян, склонив голову над столом, внимательно вчитывался в документы, изредка поднимая голову в сторону окна, когда оттуда доносились шуршание и всплески воды. Но стоило этим звукам утихнуть, как Цзян Чэн болезненно прикрывал глаза и со вздохом возвращался к бумагам. В эти одинокие ночи ветер приносил в его покои старые воспоминания, от которых становилось тяжелее сконцентрироваться на работе. Так много событий и несказанных слов крутились в голове, что глава ордена ни сразу услышал стук в дверь, а после и тихие шаги. Только мужчина хотел вспылить и выгнать того, кто посмел нарушить его покой в столько позднее время, как хмурый взгляд встретился с широко раскрытыми карими глазами, что блестели от попадающих на них крупиц ночного света. -Дядя, ты долго не отвечал, хоть огонь и горел, вот я и вошёл без просу. - начал оправдываться ребёнок, всё ещё стоя в дверях, теребя маленькими ручками своё ночное одеяние. Прогнав остатки мыслей, Цзян Чэн убрал в сторону бумаги спрашивая: -Чего стал как истукан в дверях, заходи. Что-то случилось? Всё так же неуверенно, но уже с большим энтузиазмом, малыш закрыл за собой дверь и подошёл чуть ближе к столу дяди, не находя в себе сил поднять на него глаза. -Ну что ты как девица тут тушуешься. Ты же мужчина! - грозно произнёс заклинатель за столом, внимательно наблюдая за племянником, который, видимо, разозлился от слов старшего, обиженно надувая свои розоватые щёки. Но стараясь не подать виду, Цзинь Лин поднял свои большие глаза на дядю и произнёс: -Ты будешь смеяться, если я скажу, поэтому я просто посижу здесь. - сказал мальчишка и уселся напротив стола Цзян Чэна, чем вызвал удивление у мужчины, которое начало перерастать в раздражение. -Что ты уже натворил?! - воскликнул глава ордена, подрываясь с места и подходя ко всё ещё сидящему на полу ребёнку. Мальчик лишь демонстративно отвернулся от дяди, ещё больше надувая свои розоватые щёки, вызывая у Цзян Чэна желание поднять младшего за шкирку и словно провинившегося щенка отругать за непослушание. Но вовремя одумавшись, глава ордена лишь скрестил руки, выдавливая на лице некое подобие улыбки, больше походившую на оскал раздражённого зверя. Ничего хорошего эта улыбка не сулила. -Так и говори если обмочился! В этом нет ничего постыдного! - как можно громче произнёс Цзян Чэн, вызывая своими словами бурную реакцию со стороны племянника, который, заслышав такое от дяди, мигом подорвался и, махая в разные стороны руками, кричал, пытаясь доказать старшему, что тот не прав. Стало бы взрослому мужчине, каким уже считал себя юный Цзинь Лин, справлять нужду прямо в постели как маленькому. Как вообще дядя смог ни то чтобы произнести, подумать о таком! -Я не гадалка тебе, так что либо ты говоришь, что натворил, либо идёшь обратно спать! - воскликнул глава ордена, указывая непослушному мальчишке пальцем в сторону двери, за которой одиноко завывал прохладный ветер. Цзинь Лин с опаской глянул в сторону двери, хватаясь руками за свою одежду, нервно перебирая её между пальцами. Вдруг, послышались шаги и напуганный детский взгляд метнулся на широкую спину дяди, который, вернувшись к столу, последний раз грозно глянул на племянника и вернулся к бумагам. Мужская рука взяла кисть и начала выводить тонкие, усталые линии под пристальным взглядом карих глаз. Маленькие губки сжались в одну линию, будто бы борясь с желанием произнести что-то. Детские пальчики безустанно теребили подол ночного одеяния, надеясь хоть так справиться с теми эмоциями, что навалились на него. -Мне.. приснился кошмар. - неуверенно начал мальчик, произнося последние слова тихо, будто бы стыдясь их. Руки наконец отпустили ткань и крепко сжались в кулаки, а взгляд метнулся в левый нижний угол в ожидании насмешки. Цзинь Лин и сам стыдил себя за такую слабость, он считал себя мужчиной, ровнялся на дядю, чья широкая спина в пурпурном одеянии всегда была перед ним примером. Но сейчас он боялся даже поднять взгляд, понимая, что все сказанные им слова о своей силе и мужественности, все те споры с дядей сейчас просто потерялись. Он сам признал свою слабость. -Подойди. - прозвучал всё такой же грозный голос главы ордена. Цзинь Лин, всё так же, не поднимая глаз, послушно направился к дяде, останавливаясь лишь в паре шагов от его стола. -Ближе. - проговорил Цзян Чэн, а его рука похлопала по месту рядом, призывая племянника сесть. Не сказав ни слова, мальчик послушно сел, опуская голову, готовясь слушать насмешки от дяди и шутки про юную госпожу. Но дядя молчал. Его ровное дыхание и звук кисти плывущей по белому листу, даже шум волн за отрытым окном - всё это словно груда камней наваливалась на детские плечи, тяжелее с каждым новым вздохом. Тяжесть стыда невольно направляла его взгляд в сторону двери, желая увести отсюда и забыть про сказанные минутой ранее слова, но в тот же момент сердце пропускало удар. Мысли об уходе отсюда тут же уносил за собой ветер, завывающий на улице, и мысли о ночном мраке, что поджидали Цзинь Лина снаружи. Как бы то ни было, но здесь, рядом с дядей, он чувствует себя безопаснее. Рядом с Цзян Чэном было тепло, свеча на его столе забавно колыхалась от малейшего дуновения ветра, кончик кисти неспеша вырисовывал на бумаге иероглифы, а река за окном убаюкивающе журчала, заставляя юного заклинателя неспеша прикрывать глаза, борясь с неожиданно одолевшим его сном. Страх от дурного сна начал понемногу отступать, а сковывающий плечи стыд с треском рухнул, стоило чей-то тёплой руке аккуратно коснуться детских плеч, заботливо укладывая измученного длинным днём Цзинь Лина на своё колено. Усталый взгляд тут же скрылся за густыми ресницами и со стороны молодого господина послышалось тихое, спокойное посапывание. Глава клан Цзян положил кисть, понимая, что продолжать работать он уже не сможет. Широкая ладонь аккуратно легла на тёмные волосы спавшего рядом Цзин Лина, поглаживая его по макушке, наблюдая, как детское лицо сначала морщится, а позже расслабляется. Глядя на ещё совсем юного племянника, мужчина не может сдержать тяжёлого вздоха, который впитал в себя всю ту тяжесть, которая легла на его плечи пять лет назад. Здесь, на этом месте, заботливо поглаживать тёмную макушку сейчас должен не он, не он должен учить мальчишку всем мудростям мира и уже точно не Цзян Чэн должен быть примером хорошего человека. Каждый раз, закрывая глаза, глава ордена отчётливо видит тех, кто должен направлять этого мальца в его жизни. Даже спустя пять лет черты каждого лица до боли отчётливы, а на губах всё те же улыбки, такие же, какими он их запомнил и какими Цзин Лин их уже никогда не увидит. Сглотнув колючий ком, глава ордена лишь на мгновение прикрыл глаза, уводя их в сторону открытого окна. Прохладный ветерок приятно обдувал лицо, прогоняя подступающие к глазам слёзы и принося в покои речную свежесть. За окном всё так же журчала вода, ветер колыхал листья на деревьях и какие-то сорванцы, которым этой лунной ночью не спится, плескаются в воде. На мгновение Цзян Чэну даже показалось, будто бы до его ушей долетел смех, такой знакомый и тёплый, смех двух мальчишек, которым этой лунной ночью взбрело в голову тайком искупаться в реке или наврать лотосов. Были ли эти мальчишки там на самом деле или это воображение заклинателя играет с ним в такие игры? Этого Ваньинь не знал. Такие вечера всегда были страшной пыткой и ужасным испытанием. Мысли, что врывались буйным потоком с заходом солнца, терзали разум главы клана вплоть до самого рассвета или же до того момента, когда усталость не возьмёт верх и Цзян Чэн не уснёт. Прошлое терзало его душу и с каждым новым днём добавляло новые раны и сожаления, которые навсегда останутся рубцами не только на теле, но и на его сердце. Даже прикрывать глаза такими тихими вечерами страшно: во мраке тут же начинают мелькать все те события и люди. Многим он задолжал и задолжал не мало, но признать этого Цзян Чэн никогда не сможет. Его гордость и твердолобость никогда не позволят ему извиниться, даже если в глубине души он уже давно всё понял. В такие вечера глава ордена Цзян ясно понимал, что если бы не его ужасный характер, то он бы никогда ни сидела сейчас здесь, а мальчишка рядом с ним наверняка остался бы сиротой. Неожиданно на ногах мужчины кто-то зашевелился. Маленький Цзинь Лин поморщился, когда рука дяди медленно сползла с его макушки, и начал крутить головой, будто бы пытаясь отыскать тёплую мужскую руку. Полные скорби хмурые глаза взглянули на мальчика. Глава ордена уже миллионы раз извинился за свои такие эгоистичные мысли и желания, продолжая прокручивать в голове, что этот юнец заслуживает намного больше любви, больше, чем Цзян Чэн может ему дать. Тяжело вздохнув и отбросив назад все удушающие мысли, мужчина аккуратно взял племянника на руки и, проверив спит ли он, направился к двери. Глава ордена, глядя на спящее лицо мальчишки, думал, что когда-нибудь он обязательно попросит прощения у этого малыша, наберётся смелости и обязательно попросит. У Цзинь Лина и... “Да, я обязательно извинюсь. Главное, чтобы смелость пришла ко мне не на смертном одре”, - устало улыбнувшись своим собственным словам, мужчина в фиолетовых одеяниях покинул свои покои, оставляя после себя лишь тихо колыхающийся от свежего ветра огонёк свечи.