Совсем другое

Сычен курит – Юкхей как-то поймал его с сигаретой, но Сычен только отмахнулся. «Я не курю. Это другое», – сказал он, и Юкхей подумал, что, может быть, так оно и есть. Он давно подозревал, что иногда в самые обыденные действия Сычен вкладывал какой-то иной, недоступный ему смысл. На улице холодно, и ноябрьский ветер кружит первые снежинки. Сычен мог бы курить в квартире, которую они с Юкхеем снимают на двоих, в их маленькой убогой квартирке, которую Юкхей полюбил только за то, что в ней они познакомились, но Сычен же «не курит», в отличие от Юкхея. Поэтому теперь он ныкается на пожарной лестнице, подпирает спиной кирпичную стену и украдкой выдыхает дым в сырой, пахнущий палыми листьями и замёрзшей водой, воздух, пока Юкхей наблюдает за ним в окно подъезда. Сычен докуривает одну сигарету и тут же зажигает вторую. «Почему ты скрываешь, что куришь?» – представляет Юкхей разговор, который вряд ли когда-нибудь будет вести. «Потому что я не курильщик, в отличие от тебя», – сказал бы Сычен. Или: «Потому что не твоё собачье дело». Или ещё: «Потому что я не хочу курить с тобой». Но это было бы совсем обидно, и сказать такое Сычен мог, только если бы Юкхей совсем его достал. Сычен выдувает струйку дыма в тёмное безразличное небо и провожает его взглядом. Юкхею Сычен кажется холодным, внутренне застывшим, словно живой человек, обратившийся в статую. Его хочется растормошить – или, наоборот, спрятать за стекло и любоваться им, как на выставке. Сделав всего пару затяжек, Сычен вынимает сигарету изо рта и после только смотрит на огонёк в своей руке, пока сигарета не истлевает до основания. Взяв третью, Сычен щёлкает зажигалкой и глубоко затягивается. А потом, глядя куда-то в сторону, быстро задирает рукав и тушит сигарету о запястье. Сычен работает посменно на какой-то дерьмовой работёнке, а в свободное время бегает по кастингам и иногда берёт ещё более дерьмовые подработки. В общем-то, он занимается всем тем же, что и Юкхей, но делают они это в разное время, и потому иногда получается, что они не встречаются по нескольку дней. После того случая с сигаретой Юкхей не видит Сычена почти неделю. За это время всё произошедшее теряет тот острый оттенок реальности, который поразил Юкхея в первое мгновение. Однако он мигом вспоминает всё, увидев Сычена сидящим на кровати с незажжённой сигаретой в руках. Сычен смотрит куда-то в пространство. Его лицо совсем уже какое-то мраморное, застывшее до полного отсутствия жизни. – Я съезжаю, – совершенно буднично сообщает он то, что ломает всю реальность Юкхея. – Доживу до конца месяца – и прощай, большой город, здравствуйте, родные ебеня. Тебе придётся найти нового соседа. Или новую квартиру. – Но… почему? У тебя что-то случилось? – спрашивает Юкхей осторожно, боясь причинить боль ему или себе. Он садится перед ним на пол, заглядывает в лицо – в это красивое лицо каменной статуи, и не может представить, что не будет его видеть. – Ничего не случилось. Просто – надоело. Я не нужен этому городу, и мне надоело из кожи вон лезть, пытаясь вылезти из дерьма. – Но как же твоя мечта? Актёрская карьера, слава и всё такое? – Да к чёрту её. Я выделил на неё время, и это время истекло. Пора возвращаться к нормальной жизни. – Я не верю, что всё так просто, – тихо говорит Юкхей. – Не верю, что ты хочешь бросить всё без причин. Юкхей не верит, потому что видел. Но нельзя же сказать об этом Сычену. – Ладно, хочешь о причинах? – скалится Сычен. – У меня был шанс. Неделю назад. Настоящий шанс получить роль в настоящем нормальном сериале. Нужно было только – сам понимаешь, что. – Что? – Юкхей искренне не догадывается. Сычен вздыхает, смотрит на него как на дурачка, но, сжалившись, поясняет: – Переспать с кем надо. – И ты?.. – А что, похоже, что я согласился? Какого бы чёрта тогда я сидел здесь? – срывается Сычен. – Я не смог. Поэтому я по-прежнему без денег и, в общем, в дерьме. – Но ведь это хорошо, – выдыхает Юкхей. Почему-то его до чёртиков пугает мысль, что Сычен мог согласиться. Мог бы позволить насиловать своё тело, пусть даже ради исполнения мечты. – Хорошо, что я в дерьме? – саркастично интересуется он. – Ты понимаешь, о чём я, – едва слышно говорит Юкхей. Сычен снова смотрит на него как на тупого, и совершенно ясно, что они находятся в таких разных системах координат, что объяснять что-либо – пустая трата времени. Вспомнив про сигарету в руке, Сычен ищет зажигалку, потом морщится и чертыхается. – Есть зажигалка? Совсем забыл, что моя сломалась. Зажигалка, как всегда, в кармане, и рука Юкхея дрожит, когда он подносит её к сигарете Сычена. Затянувшись, тот выдувает струйку дыма в потолок. – Больше никаких прослушиваний, – говорит он сам себе, забыв про Юкхея. – Но как же… – Юкхей осекается. – Что? – безразлично спрашивает Сычен. – Не знаю. Ничего. Как же я, – хочет сказать он. – Я же люблю тебя. Но – они в разных системах координат, в разных мирах, и его любовь настолько очевидно не нужна, что это даже комично. То, что для него – важнее целого мира, для Сычена – не более чем мусор. Что-то вроде сломанной зажигалки. Сычен затягивается ещё раз и автоматически, бездумно протягивает начатую сигарету Юкхею. – Будешь? Мне пора на работу. Нужно доработать эту неделю. Эта сигарета, вероятно, самое близкое к поцелую, что может получить Юкхей, и он принимает её с благодарностью. Накинув куртку и сумку через плечо, Сычен уходит. С минуту Юкхей смотрит на закрывшуюся за ним дверь. Ему так больно, что в его вселенной для этого нет слов. Зажав сигарету в губах, Юкхей глубоко затягивается и задирает рукав.