Ань Чжэ смотрит на него, бледный, совсем маленький и тонкий под слоями тёплой одежды, с кровью, стекающей по подбородку от уголка губ, растянувшихся в искренней, такой мягкой улыбке. Его глаза блестят вспышками света от взрывов и тускнеющими звёздами.
Сердце Лу Фэна пропускает удар. Нежность в нём поднимается откуда-то изнутри, и он надеется, проступает на лице хотя бы чуть-чуть, чтобы Ань Чжэ увидел тоже. Он не ждал этой встречи. Смиренно принял расставание того дня в забытом заброшенном доме, когда проснулся один, с комочком маленькой пушистой споры, дремавшей на его груди рядом с сердцем.
«Я всегда чувствовал, что пожалею, если не приду», – Хаббард и не подозревает, насколько точно описал этой фразой не только свою причину пребывания здесь, но и навязчивую, продиктованную отчаянной безысходной надеждой мысль уставшего, утомлённого Лу Фэна. Он ведь правда хочет до абсурда простое и невозможное – побыть ещё хотя бы совсем немного рядом со своим Судьёй до приведения в исполнение приговора Вселенной об истреблении человечества.
Лу Фэн прикрывает глаза всего на секунду, вдохнуть-выдохнуть, отдать приказ. От истребителя до земли – меньше десяти метров. Ещё столько же останется, когда корабль приземлится и Лу Фэн кинется Ань Чжэ на встречу, стремительно сокращая расстояние, позволив себе на мгновение позабыть о миссии и долге.
Открывает.
Ань Чжэ больше не улыбается и не смотрит в его сторону, он, шатаясь и заваливаясь, шагает вперёд. Лу Фэн прослеживает его путь.
«Остановись!» – застревает в горле, дерёт невысказанным.
Ань Чжэ падает в огонь между причудливых металлических прутьев так спокойно и уверенно, точно перед ним простёрт мягкий мох, – объятья лучшего друга для таких маленьких грибов, как он – дарующий ему долгожданный, заслуженный отдых. Вот только после – тело его рассыпается пылью, не касаясь земли.
Как увядший лист опадает поздней осенью.
Лу Фэн смотрит, но не понимает на что. Бьёт в глаза рассветное солнце, лучами играя с белыми серебристыми частицами на ветру.
Его душа рвётся на части, пока дрожащие пальцы сжимают люк кабины, а на лице застывает глухая маска невозмутимости.
«Не уходи безропотно во тьму,
Будь яростней пред ночью всех ночей,
Не дай погаснуть свету своему!»– с чувством шепчет ему Ань Чжэ в голове. Стихает, бледнеет, меркнет.
– Лу Фэн! – крик Хаббарда возвращает в настоящее.
С усилием, он фокусирует взгляд.
Ослепительный белый на башнях Научно-исследовательского института Хайленда загорается одновременно с непоколебимой решимостью Судьи Высшей Инстанции полковника Лу Фэна закончить свою миссию.
Чтобы ни сделал Ань Чжэ – это не должно стать напрасным.
– Приготовьтесь к атаке, – приказывает Лу Фэн хриплым, но твёрдым голосом.
«Не уходи безропотно во тьму».
Еле заметная рябь проносится небу.
В старых, совсем старых книгах из далёкого прошлого смерть сопровождалась изменениями. Мир блек перед глазами, небо серело, начинался дождь, время замирало. По крайней мере, такими приёмами любили пользоваться некоторые писатели, – помнилось ему с общих уроков литературы.
В действительности Лу Фэн видит те же цвета, слышит те же звуки, а небо не заволакивает дождём им же во благо. Ань Чжэ умер как два часа назад, а время продолжает идти.
Жизнь... Вне их. Природа под человека не подстраивалась никогда. Озлобленная и безразличная.
Отразить атаку оставшихся монстров стало до абсурдного легко, часть животных проста ушла, а другая словно резко поубавила в агрессии.
Лу Фэн не стал заходить в лабораторию, убедившись, что слышать разговор может и снаружи. Холодный ветер ерошит волосы и задувает под полы пальто. Пальцы в карманах дрожат.
Он вспоминает, как в самую кровавую ночь несколько месяцев назад Ань Чжэ стоял рядом с ним у стены, ожидая, когда он закончит
убивать. Лу Фэн не открывает глаз представляя, что Ань Чжэ и сейчас здесь, озябший, вечно меланхоличный. Эту картинку получается наложить на реальность.
Лу Фэн снимает пальто и накидывает на его дрожащие плечи. Он смыкает кольцо рук вокруг Ань Чжэ и мягко прижимает к груди, ерошит его волосы и наконец-то выдыхает. Ань Чжэ удивляется, смущается, а потом обнимает сам и радостно улыбается, услышав из-за дверей лаборатории даже сквозь помехи голос Цзи Байланя и сообщение от Подземного города об оказании помощи. Облегчение разливается по венам и напряжение уходит из уставшего, разгорячённого после боя тела.
Скрип двери вырывает из дымки фантазии и Лу Фэн распахивает глаза, чувствуя только холод и прикосновение лучей равнодушного кроваво-красного солнца. Не Ань Чжэ.
– Дитя, – тихо окликает его Полли Джоан.
В дрожащих старческих руках короткая записка, а в глазах тоска. Почерк Ань Чжэ легко узнаётся по кривым чертам.
– Он действительно инертный образец?
«Полли, спасибо за вашу заботу. Я тот самый инертный образец с Северной базы, и моя частота может вам помочь. Если нет, извините. Также помните о нашем соглашении», – Лу Фэн делает вдох, закрывает глаза и выдыхает.
Форма сдавливает рёбра, обвивает, как грубыми верёвками, слоями тканей.
Лу Фэн представляет, как дрожала рука Ань Чжэ и чтобы не представлять ничего больше, и не акцентировать внимание на подрагивании собственных пальцев, принимающих записку, говорит:
– Образец является его частью, – спора в нагрудном кармане трётся о подкладку и как-то резко бьётся о грудь. – Что за соглашение?
– Если однажды сюда придёт судья с Северной базы… я должен просто сказать, что Ань Чжэ ушёл.
Лу Фэн закусил с силой щёку, чтобы не закричать и широко открытыми глазами уставился в сторону, силясь не моргать. С искажённым выражением лица он повернулся к подошедшему тяжёлой поступью индийцу. Тот вздрогнул, но твёрдой рукой передал в руки Лу Фэну рюкзак. В нём лежали ежемесячный журнал базы, серебряный значок с крестообразной звездой и чёрный пистолет.
Он склонился над этим рюкзаком, как над сокровищем, не поднимая головы силился рассмотреть вещи, принадлежащие Ань Чжэ как поклажа, но не как личная собственность, потому что пистолет и значок – это Лу Фэна, журнал – это исследовательского института, а рюкзак – это северной базы.
Спора в кармане Лу Фэна качается из стороны в сторону, елозит по стенке грубой материи.
Перед глазами начинает плыть.
– Его подобрали в Бездне наши люди… – начинает тем же тихим голосом Полли Джоан. – Он был хорошим мальчиком и преуспел здесь. Я чувствовал, что база не могла оставить его. Ты всегда знал, что он здесь?
Лу Фэн смотрит на доктора и его сгорбленная, одинокая фигура с рюкзаком, надлом бровей и покрасневшие глаза выдают ответ ещё до того, как он открывает рот:
– Я не знал, – и ему невыносимо стыдно и больно от этой мысли.
– Мне очень жаль, – сожаление, искреннее участие, боль на лице доктора делают Лу Фэну только хуже.
Их первая встреча началась не со знакомства, а прощание заканчивается без расставания.
«Хоть мудрый знает –
не осилишь тьму,
Во мгле словами не зажжёшь лучей –
Не уходи безропотно во тьму».
В голове не укладывается. Он столько не сказал. И он не то чтобы стал говорить, будь у него возможность, но прямо сейчас кажется, попроси Ань Чжэ остановиться – не умолк бы ни на мгновение, только бы сказать всё.
«Сказать что?»
– Где он? – ему правда необходимо сказать.
«О том, какого чувствовать это».
– Клетка Симпсона – это высокоэнергетическое поле и коллайдер… Любая материя, попадающая в него, разносится на части потоком частиц высокой энергии. Ты и сам видел это, мальчик.
«Ань Чжэ».
Они так и не достигли полного взаимопонимания. Лу Фэну было сложно отказаться от своего положения, а Ань Чжэ никогда бы не приблизился к понимаю людей, потому что он был всего лишь грибом. Маленьким и отстранённым. Не лишённым эмпатии, но не имеющим такого же набора нейронных связей.
– Где он? – им очень надо поговорить, им просто необходимо понять друг друга и…
Пистолет в его руке оказывается у виска Полли Джоана быстрее, чем Лу Фэн осознаёт своё действие. На пол с глухим ударом падает рюкзак.
Его Судьи больше нет.
– Частота Ань Чжэ разошлась по всему миру, и она спасла всё вокруг от искажения. Он рядом с нами, он везде.
«Его нет со мной!»
Полли Джоан глядит на него, как мог бы это делать самый добрый и любящий родитель, проникнутый трагедией собственного ребёнка. Мама на него никогда так не смотрела.
Пистолет ударяется о металл лестницы.
– М-мне жаль, я… – «
…убил бы вас на самом деле».
– Не нужно, – обрывает доктор. – Ты можешь стрелять в меня и дать волю своим эмоциям, дитя.
Больше никто не может вынести ему приговор, наказать и оправдать его. Милосердный, нечеловеческий Судья оставил преступника неприкаянной душой доживать свой век.
– Спасибо, – произносит Лу Фэн не своим голосом. – Теперь, когда его нет – это больше не имеет смысла.
Цзи Байланя доставили сразу после отлива. Лу Фэна никто не позвал – доктор Полли решил, что больше потрясений он не вынесет, – но он всё равно видит. Окровавленный халат, кульку вместо руки и торчащую из ноги кость.
Полли Джоан прав. Лу Фэн не выносит.
Он резко отворачивается, сжимает коммуникатор с прочитанным, висящим как нет
«хорошим другом ты не был никогда, блять», стремительным шагом идёт к видимому им уже индийцу, – Рою, успел он подслушать, – чтобы узнать, удалось ли найти Хаббарда. На самом деле узнавать ему не хочется сейчас ничего и ни о ком, – он устал и опустошён – но ещё один его товарищ сейчас где-то ранен и нуждается в срочной помощи. Ради него Лу Фэн найдёт в себе силы на что угодно.
– Нет, полковник. Вместе с ним пропал один из наших. Тан Лань.
Лу Фэн удивился. Как тому, что Хаббарда
всё ещё не нашли, так и внезапной новости о том, кто считался давно погибшим.
– Я… скоро присоединюсь к поискам, – держит лицо Лу Фэн, сжимая-разжимая кулаки. – Попробуем поискать ближе к…, – он ещё раз оглядел местность и глаза его остановились на примятых кустах и сваленом дереве впереди. – Там… – не смог он заставить произнести себя.
– Обрыв, полковник, – понял его заминку Рой и с силой зажмурил глаза.
– Будем искать у обрыва. У нас на корабле есть снаряжение. Я и мои люди сможем спуститься на некоторую глубину. Они могли зацепиться за корни или осадочные образования, – говорит он и не верит, но закрывает глаза, чтобы представить. – Кто-то, у кого есть подходящие способности должны присоединиться к нам в течении получаса.
Он не готов попрощаться ещё и с Хаббардом. Не в день их победы.
– Я всё понял, полковник.
***
Найти их не удалось. Была кровь, были тела монстров, но не было тел Хаббарда и Тан Ланя. Крыльев тоже нигде не нашли, только комья слипшихся перьев. Они могут быть или живы, или на такой глубине, на которую им не стоит и пытаться спускаться. Уровень оборудования не позволяет и не будет позволяться этого ещё долго. Молчаливым соглашением между Лу Фэном и доктором Полли было принято решение, что они пропали без вести.
Два месяца пролетели в спешке, в делах, в отчётности, в планировании, в сглатываемых, подавляемых чувствах и далее по списку приоритетов выживших остатков человечества.
Ремонтные работы шли полным ходом и Лу Фэн принимал в этом самое активное участие в исследовательском институте. Для Северной базы он считается не то без вести пропавшим, не то погибшим и возвращаться туда не собирается. Он не был обижен. В конце концов было бы глупо удивляться такому отношению со стороны людей, если имеешь с ними только связь построенную на страхе и авторитете.
Цзи Байлань ворчал и поправлялся.
Северная база была восстановлена и теперь в ней шли активные строительные работы по новому плану, в который больше не входил институт Розы. Подземный город стал чаще открываться солнечному свету, всё ещё оставаясь полностью закрытым ночью. Исследовательский институт Хайдленда был отремонтирован, обновлён сад, расчищена территория под огород, появилась новая теплица.
Весна наступает, как рассвет новой жизни.
***
С окончанием всех работ время для Лу Фэна застывает на апреле.
Отпала нужда в Судье высшей инстанции и отпала с этим работа, на которую Лу Фэн положил всю свою сознательную жизнь. Отпала нужда в нём как в работнике в принципе.
Он не мог помогать в лаборатории, потому что его знаний хватало только на самые основы; от него не требовалась помощь на кухне, потому что навыки его были в этом скудны, и кроме как помочь порезать что-то и отнести он не мог; в садоводстве и овощеводстве он и сам понимал, что бесполезен.
Исследовательские экспедиции в Бездну пока не проводились, во всю шли попытки усовершенствовать технику, да и с изменением частоты старые образцы подверглись пересмотру.
Лу Фэну стало совершенно нечего делать.
Его деятельность свелась к принеси-подай, как это было в лаборатории Цзи Байланя, после агрессивного протеста учёных. Только тогда это ощущалось чем-то временным, чем-то, что можно перетерпеть. А теперь он вот уже месяц только и делает, что бегает между отделами, поливает цветы, полет сорняки и патрулирует территорию перед сном.
Лу Фэн чувствует, что уже три недели действует механически, по заведённому алгоритму. Завтрак – помощь в саду – обед – помощь в лаборатории и мастерской, теплицы – ужин – помощь в уборке и патрулирование перед сном – сон.
В этой цепочке именно сон стал самым проблемным пунктом из его новой жизни. Лу Фэн просыпается от каждого случайного шороха, от капель стаявшего снега, от звуков мерно накрапывающего дождя, от пения птиц на рассвете. Он долго сидит на постели со сбившимся одеялом и повторно засыпает только с тщательно продуманным образом под закрытыми глазами прижимающейся с правого бока, – чтобы не тревожить громким сердцебиением – макушки Ань Чжэ, фантомно чувствуя его тяжесть, ладонь в ладони и мерное дыхание.
Просыпаться всё тяжелее.
В лаборатории Лу Фэн иногда перетаскивает оборудование с места на место, потому что розеток немного, вещей прибавилось, но на ремонт здесь пока нет времени и необходимых материалов, а одному активному доктору с одной рукой особо ничего не потаскаешь.
Цзи Байлань глядит на него из под очков призывно, сверкает плавающими в глазах льдинками, хмурит брови, но Лу Фэн не ведётся, он
сбегает уходит сразу же, как только тот пытается поговорить.
Нет смысла в пустых разговорах и в повторяемом, из раза в раз, обоснованном, но преувеличенном возмущении Цзи Байланя по поводу его трюка с куклой. Припоминает при любом косом взгляде и тяжёлом вздохе. Объяснять что-то и доказывать у Лу Фэна нет и не было никакого желания. Когда его друг остывает и пытается завязать разговор другой
, на действительно, кажется, искренне его волнующую, судя по закусанным губам и отведённому взгляду, тему, Лу Фэн только хмурится, закатывает глаза и сознательно сводит все попытки в личный диалог на привычную тропу чужого раздражения. Любое
«Как ты?» перевести в
«Да пошёл ты!» легче лёгкое с кем-то вроде доктора Цзи.
Он знает, что поступает отвратительно, но сознательно продолжает ранить Цзи Байланя и мучиться виной, дна в болоте которой уже и с головой в него нырнув не достанешь, но продолжает себе соответствовать.
Вот с Ань Чжэ он бы поговорил. Точнее, как всегда предпочёл бы слушать и умиляться с него, такого хорошего и наивного, такого доброго и мягкого. На его вопросы Лу Фэн бы даже отвечал, объяснял что-то, потому что Ань Чжэ – он простой и открытый к новому – от того и самый приятный собеседник. Ань Чжэ слушал бы не чтобы возражать, а чтобы осмыслить, понять и либо принять, либо отказаться от только что услышанной концепции.
С Цзи Байланем у них разговор так не складывался ни разу. Цзи Байлань молчит, только чтобы набраться с силами и потом возражать, колоть, спорить. Он открыт новому только в своей специальности, в смежных областях, но не в моральных и социальных вопросах. Его характер и мировоззрение сформированы. Да, он тоже хороший, даже мягкий, когда устал и грустит, но слишком ранимый и категоричный. Лу Фэн тоже дорожит им, правда, но по-другому.
Цзи Байлань говорит и что думает, и что не думает, когда считает себя уязвимым, когда паникует и не может понять, принять даже, тот факт, что этот мир человеку не был и не будет подвластен. В его глазах – беспомощность сочетается с маниакальностью. Его инстинкт – ранить посильнее раз не физически, то вербально. Лу Фэн знает, что заслуживает, но день ото дня всё тяжелее держать лицо.
«Хоть добрый видит: не сберечь ему
Живую зелень юности своей,
Не дай погаснуть свету своему».
На самом деле, ему просто тяжело смотреть. С того самого дня, когда его друг остался жив и был доставлен сюда.
Вероятность стать инвалидом для Лу Фэна в силу его работы и факторов риска всегда была выше, чем у кабинетного учёного. Но он и здесь отличился – многократно возвращался целым из Бездны, не заражался, не сошёл с ума. В итоге без руки, с всё ещё срастающимися на ноге костями и расшатанными нервами из них двоих только Цзи Байлань.
«Прости меня».
– Пока, – роняет он, обрывая доктора на полуслове. Легко стучит на прощание пальцами по резервуару с химическим раствором и спорой внутри.
Белый комочек мицелия вяло покивал. Стал погружаться на дно сосуда, утомлённый недавними экспериментами. Он увеличился в размерах, но его часто ломает, шатает и реагирует активно он только на присутствие Лу Фэна, внимательно наблюдает за доктором Полли и иногда пускает пузыри. Спора Ань Чжэ словно чувствует их настроение, ластится, потираясь о стекло.
«Мне тебя не хватает».
–
Что значит – не хватает? – недоумённо интересуется у него Ань Чжэ, вовсе не задаваясь таким вопросом, потому что его здесь нет и голос, и образ любопытного юноши не-человека только мерещится.
Лу Фэн оборачивается на отвернувшегося Цзи Байланя. Рукав халата того развевается от лёгкого сквозняка. Костыль стоит у стола.
Он беззвучно прикрывает дверь.
Солнце, всё такое же равнодушное, но не такое кроваво-красное, пробивается через листву, лучами падая Лу Фэну на глаза. Погода по-настоящему весенняя, тёплая. На горизонте виднеются серые густые облака.
Если будет дождь – в саду ему делать нечего.
Лу Фэн прошёл до мастерской, поздоровался со своими товарищами.
– Ваша помощь не требуется, полковник, спасибо!
До чего же мало стало у него дел. До чего бесполезны его навыки в мирное время.
Он посмотрел в сторону обрыва.
Хаббард и Тан Лань так и не вернулись, не нашлись, не захотели быть найденными? Лу Фэн не понимает, верит он в них и обижается или не хочет признать, что потерял ещё кого-то.
«И только я… жив».
К чёрту ужин. Он может сегодня пораньше заняться патрулированием. Непогода обычно заставляет и тварей сидеть по норам, но ведь опасность всегда наступает когда её не ждёшь. Лучше перебдеть, чем недобдеть – золотое правило Судий высшей инстанции. Лу Фэн гонит картины с трупами из головы. Шагает в нестройные ряды деревьев.
Поблёскивает что-то светлое вдалеке. Белое и невесомое, совсем как…
– Постой! – Лу Фэн срывается на бег, путается в корнях вековых деревьев, почти падает. Ань Чжэ оборачивается, шелестит листьями папоротника, смотрит выжидающе, не моргая. Привычно тоскливо. – Ань Чжэ!
Шелестят ветви, разносят свежесть, царапают легко по щекам, путаются маленькими листочками в волосах, цепляются за рубашку, но не тормозят, а подгоняют вперёд, в след за Ань Чжэ, расступаясь.
Лу Фэн бежит, не приближаясь, Ань Чжэ же с каждым шагом – всё отдаляясь. В лёгких болит, в горле саднит, он дышит свистяще, глотает и давится каждым вздохом. Ань Чжэ останавливается. Лу Фэн спотыкается о мох, на мгновение опускает взгляд, жмурится, раскрывает глаза. Резко потемнело.
Впереди никого.
Дождь начинается, настигая его за чертой территории исследовательского института. Холодные капли бьют по лицу грубо, отрезвляюще. Конечно же Ань Чжэ здесь нет.
Он – один.
«А ты, хватавший солнце налету,
Воспевший свет, узнай к закату дней,
Что не уйдёшь безропотно во тьму!»
Если Лу Фэн герой романа, то автор его ненавидит.
Он выдыхает в смехе, устало. Опирается о широкий ствол почти чёрный, обгоревший, спиной. Дышит, сглатывает. Чёлка лезет в глаза. Из-за дождя размывается зрение.
Шуршит трава, мнётся и ломается, роняет по капле, когда он садится под мёртвое дерево и впивается пальцами в землю. Шуршат неслышно волосы, когда он раскачивает головой, режут пальцы камушки и хвоинки, застывает по капле на уголках глаз.
Лу Фэн не помнит, когда плакал в последний раз. Наверное, когда-то в детстве. Потом стало нельзя.
Он – мужчина, и это налагает на него большую ответственность. Он – солдат, и это значит защитник Северной базы. Он – Судья, и это роль, для исполнения которой в известной степени нужно отбросить всё лишнее для создания уверенного, беспристрастного образа.
Лу Фэн не осуждал за слезы Цзи Байланя и вообще ударил бы любого, кто их вызвал. Даже если это значило бить себя самого.
Лу Фэн готов убить за слезы Ань Чжэ. А это значит убить себя самого, чего он до сих пор почему-то не сделал.
Один его друг пропал и найти его не представляется возможным. Цзи Байлань жив, но умер как гений и доживает как инвалид. Спора ведёт себя странно, деформируется, куксится от растворов и ломается от боли. Полли Джоан на вид постарел ещё на десяток лет, тень тени самого себя.
Ань Чжэ мёртв, а интересы человечества больше не имеют значения.
Для Лу Фэна Ад – это рождение нового мира на трупах старого.
Совсем рядом воет дикий зверь. Стремительно сокращает дистанцию, напрыгивает с разбега, кусает предплечья, вгрызается до крови. Лу Фэн не чувствует, у него в голове – живёт монстр стократ страшнее и убивающий мучительнее. Он хочет быть разодранным и съеденным, поэтому выбирает не сопротивляться.
Вот бы конец – поскорее.
«Всё ещё зовёшь меня своим другом?» – хочет спросить он у Цзи Байланя.
Вот бы после смерти – темнота.
«Почему ты не ненавидишь меня?» – хотел бы знать он ответ своего Судьи.
Вот бы – не открывать глаз.
«Где ты?» – больше не дождётся ответа от Хаббарда.
Вот бы… и открывает.
Лу Фэн понимает, что рёв его, а в руки впиваются камни и сухие веточки. Это он – ворочается и напарывается на маленькие зубы немаленькой, хищной природы.
Дышать не получается. Он не хватает ртом воздух. Он хрипит и скулит жалко, как тварь – одна из многих им подстреленная. Почему никто ещё с ним того же не сделал?
Лу Фэн не сошёл с ума, но правы были все, кто ненавидит и презирает его. Он страшный человек.
«– Значит, с Ань Чжэ у вас сложные отношения, – подытожил Цзи Байлань когда-то, хмыкнул, лукаво посмотрел на Лу Фэна .
– У меня со всеми отношения сложные, – равнодушно ответил Лу Фэн тогда».
Он не получился как сын. Убил отца, довёл свою мать до того, что она предпочла уничтожить всю их базу. Трогательная ложь Ань Чжэ была нелепой, но очень милой в своём проявлении. Никто так не заботился о чувствах Лу Фэна как его Судья.
Он не получился как друг. Цзи Байлань тянулся к нему, пытался говорить, тормошить, улыбался глупо, а потом смотрел уставше, утомленно, разочарованно. В конце концов, любому надоест такой безэмоциональный, бездушный человек, которым Лу Фэн так стремился стать, но не смог до конца.
Зато как Судья высшей инстанции он получился отличным. Как руководитель – достойным, но таким, что лишний раз никто и слова сказать не смеет. Его авторитет выстроился не на восхищении и уважении, а на страхе и подчинении.
Он причинил Ань Чжэ столько боли. Постоянно угрожал пистолетом и доводил до слëз. Он насильно его поцеловал, а потом остался один. Стоит ли удивляться? Ань Чжэ старался его поддержать, спас, а Лу Фэн в ответ только и мог что издеваться над наивным существом.
Мама ведь права в своей ненависти была. Цзи Байлань прав в своём презрении.
Захлебнуться грязью, дождём и слюной – самая позорная и недостойная смерть, так подходящая его гнилой натуре.
Кто-то нападает на него сзади. Кажется, дикий зверь всё же есть взаправду. Он не сопротивляется, когда его тянет назад.
– Лу Фэн! – он широко распахивает глаза, когда слышит голос Цзи Байланя сбоку. – Эй, ты слышишь меня? Лу Фэн!?
Зверем оказывается не больше, чем его, так до конца и не отказавшийся от него, друг.
– Цз-цзи Б-бай…, – пытается сказать он. Горло не слушается. Саднит.
– Всё. Теперь молчи, – грубо обрывают его.
«Откуда ты здесь?» – не договаривает Лу Фэн.
Слушается. Чувствует першение, привкус крови, хвои и земли. Цзи Байлань хватает его за спиной под руку, шипит. Лу Фэн пытается понять, что тот пытается с ним сделать. Хочет встать – не может. Тело ватное, как не своё, тяжёлое и неповоротливое. Он шипит сам, когда Цзи Байлань сдавливает пальцами под локтем. Руки – один сплошной синяк. Лу Фэн крепко сжимает зубы, когда все попытки его поднять – одной то трясущейся рукой, ничего тяжелее колб не держащей – сходят на нет и действие сводится уже к другому: резко опустить на бок, прижать голову к бедру и вжать.
– Из-за тебя у меня чуть не случился инфаркт, – сочится ядом и усталым гневом. – Я потерял костыль, подвернул единственную здоровую ногу и запачкал новую одежду, – причитает он распаляясь, но тут же затухая. – Полковник Лу, ты ахуеть как мне должен. Снова. Поэтому лежи смирно, прошу тебя.
Рука Цзи Байланя зарывается ему в волосы и перебирает их, влажные и грязные, сквозь пальцы. Лу Фэн лежит на его ноге и не смеет шелохнуться.
Он снова доставил своему другу проблемы. Травмированному, нервному, ранимому калеке. Пренебрёг, как делал уже не раз. Пренебрёг, как делал это со всеми. Всегда.
– Прости, – глухо произносит Лу Фэн, подавляя ощущение набухающего кома в горле. – Цзи Байлань, правда. Прости меня за всё, – смыкает плотно губы, заглушая судорожный вдох и всхлип.
«Простите меня все. Ань Чжэ. Хаббард. Мама. Отец».
Цзи Байлань перемещает ладонь с его макушки на плечо. Сжимает сильно, но не давяще, а каким-то неведомым, незнакомым Лу Фэном хватом.
– Лу Фэн, – его голос в этот момент тоже звучит непривычно. Не надломлено, но как-то утомлённо, что-то между словами, которых Лу Фэн никак не может вспомнить. – Мне не нужны твои извинения.
«Конечно, – прикрывает он глаза и хмыкает смазано
. – Мне бы тоже надоело. Я сам себе надоел».
– Т-то есть,
– продолжает Цзи Байлань. – Я хочу сказать, что не злюсь… – его голос снова меняется. Становится тише, напряжённее, как подавляемое противоречие. – Не сейчас, по крайней мере, – пауза. Как много в обычно стройной, резкой, горячей речи пауз. – Ты… Нам… – глубокий вздох. – Поговорим?
Рука чужая на плечо нажимает легко, греет остывающую кожу через в конец испорченную рубашку. Лу Фэну сыро и запоздало холодно от земли, но передвинуться и облокотиться ближе, а тем более встать, нет ни сил, ни желания.
Говорить желания нет тоже. Ему плохо, он дезориентирован. Слёзы сдержать всё труднее.
– Мгм, – всё же выдавливает он из себя потому что это меньшее, что может дать Цзи Байланю. За все отвергаемые попытки поговорить и за всю боль от собственного, пожизненного молчания рядом с ним.
«Ты мой лучший друг и всегда им был, знаешь?» – не договаривает он.
– Сочту за «да» и дам тебе время собраться, – Цзи Байлань возится в попытках устроиться поудобнее, но ладонь как приклеил к его плечу. – Начну с того, что услышал твой крик по пути в столовую, –
«Прости». – Ты рванул в лес так, как, наверное, никогда и никуда до этого. Я… испугался. За тебя. –
«Зря. Не надо было».
«Прости», – хочет попытаться он снова выдавить из себя, но выходит только сдавленный кашель.
В голове – каша, мешанина, ошмётки мыслей, гул.
– Нет, молчи, – чувствует его настроение Цзи Байлань, торопится продолжить, не дав вставить и звука. – Окликнул твоих из мастерской и следом. Ну и напетлял ты. Мы обратно доползём быстрее, чем они до нас доберутся, – он смеётся натянуто, дёргает ногой под головой Лу Фэна, но всё так же не отстраняет и цепляется рукой. – К слову, теперь я знаю, что рентгеновский аппарат здесь надо перенастроить, а кости у меня всё же срослись. Нога с непривычки слабая, конечно, –
«И больная, и не долеченная. Тебе снова плохо из-за меня, я знаю». –
Но завести меня ты всегда умел, хах, –
«У тебя могут начаться осложнения», – сглатывает Лу Фэн.
– Теперь ты. Сколько ещё собирался молчать о своих чувствах? – меняет тон Цзи Байлань. Больше не гладит, снова сжимает плечо тем же непонятным образом, не грубо.
– Я… – сухим свистящим шёпотом начинает Лу Фэн. Не чувствует, что может продолжить. Тело – чужое, язык – не поднимается. В глазах мокро.
Цзи Байлань напрягается. Говорит привычно устало, с лёгким раздражением:
– Лу Фэн. Я думаю, нам есть о чём поговорить. И после твоего… поверь, жуткого самоистязания землёй, ты не отвертишься. Ты расскажешь мне обо всём, слышишь? – повышает он голос к концу.
– Я… – всхлипывает Лу Фэн, не контролируя голосовые связки. – Н-не хочу говорить об этом сейчас, Цзи Байлань, – заканчивает на опережение нервной икоты. – Потом. Но не сейчас, – ком в горле уже не взглотнуть – только протолкнуть вперёд.
Он прикусывает губу.
– Тшш, – поглаживание по плечу мягкое. – Хорошо. Я понял… тебя. Прости, –звучит Цзи Байлань потерянно. – Я буду ждать, Лу Фэн, – заминка. – Тогда только один вопрос... Позволишь?
Он кивает.
– Что значил для тебя Ань Чжэ? –
«Почему – его образ? Почему за ним ты – куда угодно?» – читает между строк.
– Всё, – просто отвечает Лу Фэн, хотя ничего простого в этом нет.
Сердце гулко бьётся в груди. Отрывается от клапанов-трубок-капилляров и падает в Бездну его чёрной-чёрной души. В море крови прямиком к останкам, костям, трупам.
«Суровый видит: смерть идёт к нему
Метеоритным отсветом огней,
Не дай погаснуть свету своему!»
Лу Фэн вспоминает первую встречу с Ань Чжэ, вырисовывает по памяти картины из их кратковременной, общей, почти совместной, жизни. Мгновение колебания. От того, чтобы никогда не пришлось узнать, что он ещё способен на чувства, его отделял пистолет, пуля и не нажатый курок. Выбор, перед которым он не сталкивался никогда, до. Множество совпадений и случайностей после. Так и не вынесенный приговор.
– Он был моим Судьёй, Цзи Байлань, – объясняет Лу Фэн, но после всех размышлений чувствует, что это – не полная правда. Что-то есть ещё. Что-то, чему он боится давать название.
Цзи Байлань делает это за него. Как и всегда, бьёт прицельно больно, но не физически. В этот раз без зла, с явным сожалением:
– Он был твоей любовью, Лу Фэн.
Семь лет в должности Судьи высшей инстанции рассыпаются осколками об один только взгляд Ань Чжэ. Оказывается, приговор уже давно был приведён в исполнение.
«Значит, таков мой вердикт?»
– Плачь, Лу Фэн, – слышит он за собственным криком. – Отпусти.
«Я люблю тебя, Ань Чжэ».
– Его и себя.
«Прости меня».
– Всех.
«Мой Судья».
– Я останусь с тобой.
Годы выливаются в слёзы.
«Отец, с высот проклятий и скорбей
Благослови всей яростью твоей –
Не уходи безропотно во тьму!
Не дай погаснуть свету своему!»
