— Мы с Эдгаром жили под одной крыше с пелёнок. Я была дочерью ныне покойного близкого друга моей приёмной семьи, мистера К. Наши взаимоотношения всегда были прекрасными, мы были не разлей вода. В 10 лет родители решили, что из Эдгара выйдет хороший пианист, и потому приставили к нему гувернёра с нужным умением. И, стоит признать, они не ошиблись. К моменту... произошедшего он играл потрясающее, чары его музыки околдовывали любого. К сожалению, Господь обделил меня какими-либо музыкальными способностями, поэтому аккомпанировать... брату на скрипке не вышло, к несчастью для родителей, а посему оставалось лишь наслаждаться звучанием.
По прошествии нескольких лет, когда мне стукнуло шестнадцать, я стала замечать в себе... странные позывы позывы к Эдгару. Теперь меня привлекали ни сколько произведения в его исполнении, сколько движения его пальцев, быстрые или медленные, в зависимости от скорости пьесы; мимолетное поправление волос, томный и сосредоточенный взгляд, прожигающий лист. Всё это странным образом манило к себе, я не могла сопротивляться. Я поняла, что влюбилась, однако, Эдгар, считайте, мой брат. Я пыталась отнекиваться, отрицать это, хотела сходить к преподобному Дэвиду, но нечто внутри моей души, моего разума заставило меня отказаться от этой затеи, и более того: перейти к активным действиям.
Я действовала аккуратно, стараясь привлечь Эдгара к себе всеми методами, каким только могла располагать. Откровенные наряды, пока матушка не видела; якобы нечаянно пробегала мимо него нагишом из ванны и прочие, менее интересные методы, вычитанные мною из французских романов.
Поначалу, он страшился моего поведения, не принимал его, но позже начал всё более проявлять заинтересованность. Всё решилось, когда мы готовились к уроку богословия (я до сих пор помню: мы читали Левит, глава шесть стих одиннадцать). Не в силах более хранить это в себе, я вылила все свои чувства на него. Я рассказала, как я люблю его, как завороженно смотрю на его игру на рояле, и что общая крыша и родители не отнимают у нас права, любить друг друга, как мужчина и женщина. К моему превеликому удивлению и радости, он принял мои чувства и ответил взаимностью. Я была в не себя от счастья. Я благодарила Всевышнего, что позволил нам быть вместе. Так потянулись дни нашего "романа".
Буду откровенна, поцелуями и ужимками всё не ограничилось, и я, именно я была инициатором этого богохульного действа. Вы можете меня осуждать, корить, но вы не поймёте, каково это — любить человека, с которым прожил всю свою жизнь, с которым вы сосали одну грудь кормилицы...
Однажды, когда матушка с батюшкой уехали в соседний город, я прибиралась в концертной комнате Эдгара, готовясь, что сегодня он мне сыграет. Мы часто по вечерам сидели там, вдвоём, наслаждаясь музыкой и обществом друг друга; там, где он, как сам выражался, играл "лишь для меня". Открыв окно, чтобы проветрить, я заметила, к своему ужасу, что Эдгар шёл к воротам, держа под руку мисс ***, дочь местного могильщика. И что ещё хуже, перед тем, как расстаться, заключил ту в поцелуй, столь долгий и откровенный, что наши "откровения" могли показаться лишь невинной детской шалостью. Оставив её, наконец, Эдгар направился к дому. Я, будучи не силах вынести увиденного мною зрелища, попятилась и упала в кресло, стоявшее подле рояля.
Через несколько минут вошёл Эдгар. Бросив недоумевающий взгляд на меня и ничего не сказав, тот принялся, что называется, "разыгрываться" на рояле. Когда я наконец пришла в себя, то уже осознала увиденное. Ярость переполняла меня. Мои глаза меня не обманывают, но, словно засомневавшись в чём-то, я спросила:
"Эдгар, для кого ты играешь?", на что последовал незамедлительный ответ:
"Я играю лишь для тебя, Колетт"
Ложь... То была наглая ложь, иллюзия, на чары которой я повелась. Не в силах сдерживать свой гнев, я кинулась к нему, взяла за волосы, положила голову на корпус и принялась неистово молотить крышкой, словно мясник, нарезающий сардельки, крышкой рояля...
Вмиг какофония из криков, хрустов дерева и костей, звуков инструмента наполнили комнату. Господи... Говоря откровенно, я не помню, что говорила, я не ведала, что творю... Примерно через две минуты он затих, дальше всё было, как в тумане. Помню, что как вошли родители... Помню, как рыдала навзрыд мать... Помню, как ударил отец... Помню слова
dēmentia praecox... Помню, как оказалась здесь...
— Это... очень печальная история, Колетт, но сожалеете ли вы о содеянном?
— Сожалею ли я? Сложно сказать. С одной стороны, я любила его, с другой стороны... Он предал меня, обманул... Он играл не лишь мне
одной...
Запись медицинского освидетельствования по делу №*** от 07.24.1895
Доктор Б.
***
Признаться честно, я был крайне удивлён увидеть подобный текст в архиве. Даже не удивлён, а напуган. Страх возник не из-за страшного случая убийства сводного брата сводной сестрой (хотя, этот факт тоже пугает), а странное казус: имена героев, Эдгара и Колетт В, совпадали с именами моих детей. И что ещё более невероятное, Колетт тоже была приёмным ребёнком. Незамедлительно страх сковал меня. Мне захотелось как можно скорее убраться отсюда, увидеть детей и убедиться, что они в добром здравии и благополучии. Отпросившись у главврача, я в ту же минуту был в машине и мчался домой. Старое здание лечебницы быстро исчезало в зеркале заднего вида.
Дома было на удивление тихо. Репетитор по фортепиано должен был уже уйти, Эдгар и Колетт были предоставлены друг другу несколько часов.
"Эдгар! Колетт!", — позвал я. Мне никто не ответил.
