За просто так

— Я не хочу с ней играть, — говорит пока-ещё-совсем-не-крыса выщербленному полу, никак не воспитательнице, сложившей розовые руки на пухлом животе, — она дура. — А с тобой кто-нибудь хочет играть, Анечка? — сладко спрашивает воспитательница, пока-ёще-Анечка не отвечает, смотрит на трещину в полу, пока та не начинает расплываться. С Анечкой никто не хочет играть, она думает, что это из-за Габи. Воспитательница знает, что это потому, что Анечка очень злой ребёнок. Габи-уже-вполне-себе-Габи таскается за Крысой-не-совсем-ещё-Крысой, как привязанная, она лезет за ней на дерево, падает с него и ревет, садится рядом в столовой, слетает со стула от тычка под рёбра и ревёт, но снова и снова возникает рядом. Её бесполезно бить. Габи действительно тупая, она не учится на ошибках. Крыса-уже-почти-совсем-Крыса злится всё сильнее и сильнее, но избавиться от Габриэллы невозможно. Она находит её на чердаке, она находит её в бассейне, она постоянно возникает рядом, она лезёт в её кровать, когда слышит гром и не уходит даже получив затрещину, до утра сидит у кровати. Крыса не спит, но не знает, что делать, поэтому не шевелится. Утром переступает спящую на полу Габи и уходит, едва сдерживая желание её пнуть. Если её пнуть — проснётся, если проснётся — покоя не жди. Крыса упряма, Габи тоже. +++ Крыса прячется в подвале, потому что Габи боится темноты даже больше чем грома. В темноте могут зажать рот, в темноте ладони лезут в трусы. В темноте страшно. К подвалу Габриэлла не подходит. Он напоминает ей другой подвал, тот, в котором негде было спрятаться и никогда не случалось ничего хорошего. День Габи не знает где её искать, потом догадывается. Крыса долго слушает, как Габриэлла зовёт ее с последней ступеньки лестницы и улыбается. Тут она чувствует себя могущественной. Тут её не достанет даже самая прилипучая идиотка девчачьей половины. Габи уходит и приходит снова, пытается манить Крысу булочкой, как бездомную псину. Крыса сидит на трубе в влажной темноте и прищурившись разглядывает долговязую. Смотрит как та делает первый, нерешительный шаг в неизвестность, слышит цокот каблуков мешающийся с отчаянным: «Крыса, ну выходи-и-и-и!». Потом Долговязая исчезает из поля зрения, зато раздается вой. Чтобы ходить по подвалу без травм его надо уметь уважать, Габи не знает, что такое «уважение», жизнь её не научила. И вывихнутая в подвале лодыжка тоже не научит. Даже Крыса не сможет вбить в пустую голову этот концепт. Потом Габи пишет Крысе письма из Могильника. Крупные кривые буквы на помятых листочках: «Как дила? Я тут скучаю, ходить нельзя!». Крыса наслаждается одиночеством, расчётливо прикидывает, что сломать Длинной, когда ту выпустят. Письма остаются без ответа. В глазах приносящей их шмакодявки читается укор. Крысе плевать, она снова одна в своей кровати. Никто не предлагает ей накраситься, поиграть, сделать прическу. Крыса молчит даже когда на письмах появляются расплывчатые пятна. Габи часто плачет, ничего нового. Потом письма перестают приходить, а через неделю — ещё одно. На бумажке написано «Последнее письмо». «Считай што я для тибя УМЕРЛА!!!» — красные буквы выдавлены на бумаге с такой силой, что отпечатались на оборотной стороне. Габриэлла тоже умеет обижаться. Габриэлла сладко улыбается санитару, но просит не выключать свет. При свете всё куда проще, почти даже интереснее. Санитар приносит ей пастилу. А раньше после такого ей ничего не давали. Болит нога, болит между ногами, но сильнее всего саднит в груди. — Прочла? — спрашивает Габи шмакодявку-почтальона. — Прочла, — отвечает та. — И? — И улыбнулась, — тихо шепчет шмакодявка, ей десять, но она умеет сочувствовать. Габи поджимает дрожащие губы, ну и не надо, ну и пожалуйста, не нужна ей такая подруга, Длинная часто плачет, сёстры к этому привыкли, но в этот раз она рыдает так долго и так горько, что ей колят успокоительное, чтобы не тревожила остальных. +++ Габи встаёт на каблуки, делает шаг и охает. Лодыжка исправна, но ходить больно. Она стискивает зубы и делает ещё шаг, еще один и еще один. Нога будто чужая, но если сконцентрироваться, то можно заставить её вести себя пристойно. Крысы нет и Габи не спрашивает где она, снова учится ходить на каблуках, делится с девчонками впечатлениями от могильника, хихикая рассказывает, что ей там кое за что давали пастилу. Болит нога и болит где-то внутри, но терпеть Габриэлла умеет. Она не задаёт вопросов, ей всё равно рассказывают. Крыса ушла Туда. Крыса Там. Габи плевать где Крыса. Пусть её там собьет машина. Пусть она там упадёт в канаву и её никто не найдет. Пусть сгинет в своем подвале в темноте. Ей рот все равно никто не зажмёт, кому она нужна, чтобы лезть ей в трусы. Не вышла фигурой. Не то что Габи. Нога скоро перестаёт болеть. Крыса возвращается позже. Габи сидит на кровати и листает журнал, узнаёт походку, но не поднимает головы. Она сказала, что умерла для Крысы, значит умерла. Это железное решение. Габи тоже умеет быть жестокой. Она не поднимает головы, когда на кровать плюхается коробка, на которой нежные буквы складываются в манкое слово «Зефир». Не поднимает головы, когда тень Крысы падает на журнал. — Долго будешь выпендриваться, — спрашивает Крыса, — нога болит? И Габриэлла сдаётся. — Нет, — говорит она и смотрит на Крысу — Чего тебе взамен? — Просто так, — отвечает Крыса таким тоном, будто на самом деле сказала «Дура!». Габи смотрит на коробку и буквы двоятся, а потом на гладкий картон падает слеза, Габи стирает ее ладонью, чтобы не осталось некрасивого пятна и шмыгает носом. Просто так ничего не бывает. — Долго нога болела? Габи мотает головой. Ей плевать на ногу. Просто так что-то бывает только если тебя любят. Нет, не долго. Нет, не обижена. Да, я тоже тебя люблю.