По образу и подобию

- Во имя Господа! – стучит в ворота бедной хибары брат-воин Святого Ордена. - …и именем его, – испуганно отвечает ему, приоткрывая дверь, женщина. Она боится, хотя и не знает, чего бояться. Раньше больше брали ведьм – но у них и подумать не на кого, и с соседками она не в ссоре, чтобы кто-то донес. Теперь больше, говорят, берут грамотеев – так у них в семействе никто свое имя ни написать ни прочесть не умеет, слава Богу! Еще еретиков – так и с тем не сюда, в храм они исправно ходят, вот недавно на новой этой службе были – благословение детей… Смутьянов еще – да это ведь не Святого Ордена дело? Да и дома – она, дети малые, а муж в плавании… Значит, если за ним, то и хорошо, что его нет, но лучше бы – не за ним! …словом, просто страшно. А воин тем временем разматывает короткий свиток, зачитывает имена ее и мужа: - Это ваш дом? Она молча кивает. Надо же, у них-то, похоже, все грамотные, даже воины… - Сестра, проходите, - оборачивается воин. Женщина и не заметила, что он был не один. Теперь, когда он отходит в сторону, мимо него и мимо нее – уверенно оттеснив ее внутрь дома, - проходит орденская сестра. Женщина успевает встретиться с ней взглядами – и успевает подумать о странном. …когда она была молоденькой, ей однажды соанский торговец все бусы продать хотел, нахваливал, а она отбивалась, денег не было – «Зачем мне твое стекло?» А он не отступал: «Стекло-то стекло, да в стекле – огонь!» - и качал ниткой бус на солнце. В каждой бусине и в самом деле был тонкий латунный лист, сверкали искры. Да, тогда казалось, что «огонь и стекло» - это красиво, правда, денег на бусы все равно не было… Теперь оказалось, что «стекло и огонь»- это еще может быть и страшно. Именно такой взгляд у пришедшей. Внутри полутемно, неровный свет от очага, на полу возятся двое детей, погодки, три и четыре года. Сейчас они увидят, что нет здесь ни грамотея, ни еретика – и уйдут… - Твои? Кто? – отрывисто спрашивает орденская сестра. - Сын, дочь, мои… - растерянно отвечает женщина. - Дочь? – Указывает пальцем та. Дети замирают, и прежде, звучит ответ, прежде, чем дети успевают испугаться, пришедшая поднимает на руки девочку, разворачивает ее к себе лицом и зачем-то пристально вглядывается в него. - Моя это, моя, ни у кого не забирала… - растерянно повторяет мать. Но эта, из ордена, словно забыв о ее существовании, разворачивается к воину и передает ему девочку: - Эта. Бери. – И только у двери, обернувшись к матери, добавляет, - Мы забираем ее в Святой орден. …и только когда он выходит за порог, оцепеневшая женщина вдруг понимает, что случилось и бросается к нему в след. - Отдайте, отдайте!.. Что же вы делаете?! Не грамотей, не смутьян, ребенок невинный! Что она вам сделала?.. Ни стыда, ни совести, сердца у вас нет, отдайте! И снова на ее пути вырастает орденская сестра. - Что она вам сделала? –бессильно спрашивает мать. - Не впадай в ересь, женщина, коли говоришь, что здесь нет еретиков! Клянусь кровью святого Руи-мученика, ты и понять не в силах, какая твоему дому выпала честь! Дочь твоя получит должное воспитание – какое здесь ей и не видать, - и, если выживет, станет одной из сестер ордена. Радуйся, женщина. Во имя Господа! – и она разворачивается, чтобы уйти. «И именем его», - отвечает брат-воин. Женщина только молча стоит, прислонившись к дверному косяку. На спине верблюда, куда уже забрался воин, перед ним – что-то вроде большой корзины, там – ее дочь. А воин снова разворачивает свиток и глядит в него, - значит, их путь на сегодня еще не закончен… * Поздно вечером сестра Святого ордена Рэна приходит в храм орденского монастыря святого Рейго. Сейчас здесь пусто, только мерцают на алтаре несколько светильников – знаков Божественного Огня, данного некогда людям. Сейчас никто не мешает ей обдумать сделанное за день. Она неторопливо идет вдоль стены, ведя ладонью по фрескам. Большой портовый город, под стать ему и монастырь… Здесь пару лет назад было неспокойно, храм горел – но теперь и город утих, и здесь новые росписи… а значит, и новые святые. Дойдя до одного из изображений, она отходит на шаг от стены и, прищурившись, рассматривает его. …С изображениями святого Руи, мученика за веру, - великого магистра Руи, - у сестры Рэны сложные отношения. Одни художники прибавляют ему годы, получается старец – а ему ко дню гибели не было и пятидесяти, а он, похоже, был из тех, кто старится поздно - и не успел. Другие рисуют моложе, почти юношу –тут можно подумать, что это он же в более молодые годы – можно бы, да вот черты не те….Попросту говоря, ни одно из них не похоже достаточно на того человека, которого она близко знала… недолго, много короче, чем до того – живо и пламенно ненавидела… Но именно этот человек сделал все возможное для того, чтобы и она, и Орден шли теперь тем путем, что идут. И вели им тех, кто понятия не имеет о верной цели – а значит, не грех и привести их силой. А точнее силами тех, кто видит верный путь. И ежели путь верен, то средства могут быть… разные. Те, которые подойдут и приведут к цели – а как иначе? …Впрочем, художники, что рисуют великого магистра «и тех, что с ним от нечестивых соанцев погибли», радуют ее хотя бы одним. Пока она смотрит и сравнивает, у нее получается вспоминать его таким, каким он был при жизни… а не мертвое тело, чья голова разрублена мечом соанского посла… а если точнее, то вовсе и не соанца, и хорошо, ежели человека… Она когда-то пыталась заговорить сама себя – не видеть этого больше. Не смогла – и не сумела вспомнить, не сама ли заговорила себя раньше – видеть только так, ведь могла же – во время всей той спешки, когда они покидали столичный монастырь после поджога соанского посольства, где скрывались ведьмы… Могла, вполне могла – чтобы крепко помнить, какова цена их нынешнего пути, чтобы не возникало соблазна остановиться и повернуть. И не в одной их гибели дело. Разве не он, великий магистр ордена, изменил ее жизнь так, как она и не могла подумать? Чего было ожидать ей, бывшей ученице школы святой Асы – то есть «ведьме»? Покаяния (значит – отказа от себя, не так ли?) или смерти. Что ожидали от нее все прочие? Признания или раскаяния, а лучше – того и другого. И что ожидала она сама – от того, кого ненавидела тогда уже семь лет, как разрушившего их школу, и – она была уверена, - погубившего оставшуюся там дольше нее сестру? …он сам сказал ей – мог бы промолчать, ведь так? – что и в самом деле он, лично он, не имперские войска, приведенные орденом, был причастен к гибели Рины… И он же – заговорил с Рэной совсем не о том, что могла ожидать она, и, похоже – многие в самом ордене. Она хотела, еще со времен Школы, принести людям благо, но ясно видела, что многие из них этого блага не видят и не знают, а значит, не злом будет – привести их к нему иногда без их ведома. Не зря их учили не только составлять снадобья и лечить людей, но и внушать – себе и другим. Можно ведь, к примеру, внушить пьянице, чтобы хоть ненадолго оставил вино – а там он, глядишь, и сам расхочет за него браться… Она желала - искать, находить и наделять найденным людей. Она была горда и не желала признать что-то из этого ошибкой. И ей казалось, что только такое признание ей и могут предложить. А он… Сначала, еще до ее ареста, была его проповедь, услышанная в храме. О данной человеку свободе и праве искать. Удивившая ее до того, что она не знала, как относиться к человеку, которого ненавидит и с которым соглашается в половине его слов. А позже, в темнице заговорил с ней о том, что они могли бы вместе – вести людей к благой цели, которую те не видят. И о том, что к этой цели они могут идти разными путями, различными средствами… Они – то есть он и все те в Ордене, кто сумеет понять этот путь. И даже она, «ведьма», если согласится. Когда к гордости прибавляется понимание, что можно остаться гордой и остаться собой – это уже много. Впрочем, и желание жить – сильное чувство. И вот еще – она так устала быть одна… В самом деле много, а значит – не так уж важна заплаченная цена: сначала тебе обещали, что не будут требовать других имен женщин из Школы, но потом – приходилось и называть, и примириться с чьей-то гибелью… А ведь он был прав, в самом деле – понять этот путь сумели не все. Кто-то ушел… Но не все уходившие тогда покинули орден именно по этой причине. Сестра Рэна снова вглядывается во фреску, словно пытаясь посмотреть сквозь нее. Впрочем, так и есть. Сейчас она ясно видит – как будто нарисованным рядом, за плечом великого магистра и чуть в стороне – еще одного человека. Она знает, что его там не может быть – брат Саторо не имел никакого отношения к «от соанцев погибшим» братьям, его уже не было в ордене к этому времени. Но для нее их связывает совсем иная логика. И потому – она ясно видит бывшего брата-библиотекаря, еще одного из тех, кому орден обязан своим нынешним путем. Нет, он не трудился для этого, как великий магистр. У него была своя цель, и сестра Рэна не может и теперь поручиться, что поняла ее. Но случилось так, что однажды ему пришлось изложить, кто же он на самом деле и для чего пришел к ним. И они, выслушав его – почти все они, тогда великий магистр оставил решение на волю братьев, - они велели брату Саторо уходить… а сами – запомнили то, что он сказал. И научились у него… у них, у людей, пришедших, если верить их словам, из другого мира, где не осталось ран, что они могли бы исцелить… В такое ей до сих пор трудно поверить, куда легче было бы – признать его демоном в облике человека. Но он все-таки был слишком человеком, брат Саторо. Более сильным, более умелым… А значит, они могли взять из его слов то, что было возможно и полезно для них. - Мы многому научились у вас, - произносит сестра Рэна. Мы поняли, как важно – посылать своих людей поближе к тем, у кого есть власть. Мы так и делаем теперь Мы поняли, слушая тебя, что не можем уловить, что общего между тобой и теми двумя, которые тоже оказались из иного мира – монах, дипломат, принцесса… Кроме одного – вы не были теми, кем себя называли,- и вы знали больше любого человека. Мы запомнили это и поняли: тот, кто знает больше иных, опасен – если он не с нами. Опасен, за кого бы он себя ни выдавал. Пусть лучше погибнут лишние «грамотеи» - орден сам позаботится о том, чтобы грамотные в этой земле еще были, у него есть школы! …Вот и о школах ты, бывший брат, успел сказать очень важное, а я – научиться. У тебя были немалые способности ко внушению и лекарскому делу, у тебя – у мужчины! – уже этому не поверили бы никогда в Школе святой Асы. Но они были еще просто-напросто сильнее всего, что доводилось прежде видеть. И ты говорил: «Я не знаю, смогу ли я передать свои знания, нас воспитывают с младенчества…» Ты говорил – я услышала и запомнила. Это мой путь среди множества путей Ордена. Мне пришлось долго просить о позволении – новый магистр, Арэда, сам сведущий в лекарском деле, и раньше не доверял таким методам, как внушение… Но в конце концов удалось договориться. И сестра Рэна гордится тем, что ей, пожалуй, удалось взяться за большее, чем сумела некогда Школа святой Асы – вся Школа!.. Там давно говорили о том, что способности и к лекарству, и ко внушению у всех разные, и кое-что из этих склонностей можно распознать еще в детстве… Но принимали всех, кто приходил в школу, и учили – в меру способностей. Она же старается – искать и находить тех, в ком уже в раннем детстве что-то брезжит. Он же говорил – учить с младенчества… Ну, самых что ни на есть младенцев еще не разберешь, но уже чуть постарше… Ах, как же удачно удалось обставить выбор! Никто не скажет теперь, клянусь святой Асой, что Орден собирает и растит ведьм! Это не ее идея, нет, - одного из братьев теологического магистрата. Новая храмовая служба, которую может провести орденский священник и орденская сестра в любом храме империи. Благословение детей этого селения. …и пока брат благословляет каждого из них, она, держа светильник, внимательно вглядывается в детей – а потом, если заметит что-то нужное – и в матерей, чтобы запомнить, кого искать. Потому уже – проще простого, разослать осведомителей и узнать, куда приходить. Так можно вглядеться еще раз, спокойнее, дольше – и вернее. Эксперимент еще далек от завершения, школе еще два года до первого выпуска, но она видит, что не ошибалась, отбирая. …Это не так уж сложно – нужно разрешить себе на несколько мгновений быть прежней собой. И, узнав свою, успеть вернуться – до того, как станет больно… Жаль, она не знает, как сделать что-то подобное с мальчиками. Он ведь мог, он, называвшийся именем Саторо! Так что пока орденские школы для мальчиков учат кого грамоте, кого воинскому ремеслу, а уж если послушать, что делают в землях подальше и без должного разумения – иногда уши вянут слушать. Хоть та же арканарская Патриотическая школа… Зато за школы в орденской земле краснеть не приходится. Кстати, кого нельзя научить внушать, тому, между прочим, можно внушить… - Вот так-то, бывший брат. Мы многому научились у вас. Только… Что «только»? А, вот, он ведь говорил еще об одном. Правда, о том, что почти не имеет отношения к цели и пути ордена. А потому – стоит ли об этом думать? Может быть, и нет. Только… Сестра Рэна проходит вдоль стены чуть дальше и подходит к окну. За ним – ночной портовый город, раскинувшийся по склонам бухты. Когда-то, много лет назад, она жила в этом городе, и не одна… Потом… потом была та история, из-за которой она осталась одна и – оказалась поначалу в ордене вовсе не как сестра, а как обвиняемая… Впрочем, вот об этом она в самом деле не желает думать и помнить сейчас. Это было давно и словно не с ней. …так о чем же говорил брат Саторо, как бы его ни звали на самом деле? Ах да, о Боге. О том, что в их мире Бог приходил в мир. И о том, что человек, даже сам не зная того, жаждет встречи с Ним, покуда не встретит. Странно, почти невозможно представить такое – как могло случиться, чтобы Бог вошел в мир, который сотворил – и мир не нашел свой конец? Он так и не смог это объяснить им тогда. А может, и не знал – ведь он ответил на ее вопрос: их, пришедших, прислал сюда не Бог. Сюда. В мир, тоже сотворенный Им. Впрочем, иные трактаты толкуют, что все это – один мир со множеством миров в нем. И если поверить, что такое возможно в самом деле… - Но если Бог приходил в мир, почему же это мир таков? Почему в нем столько зла? – беззвучно произносит сестра Рэна, глядя на ночной город, все тот же вопрос, который она так и не задала тому человеку. Но на этот вопрос бывший брат Святого ордена Саторо, бывший арканарский житель Сэда, - бывший сотрудник Института экспериментальной истории Карел Пеликан, человек со сложной судьбой и странными для прогрессора взглядами, ответить никак не может. Хотя бы потому, что он сейчас – очень далеко от того места, где задан вопрос. Впрочем, сестра Рэна и не ждет ответа – просто не может не спрашивать… 03.08.2014