Цикады поют по ту сторону

Не выходит прочесть даже один параграф. Буквы роятся перед глазами жирными мухами, сползают по страницам, смеясь над ней. Над жалкой неудачницей, которой просто не суждено быть первой. Ни в одном из миров. Папа учит Элизу быть сильной. Но у Элизы не получается. Её недостаточно, чтобы превзойти богатых деток из престижных школ, получить высокооплачиваемую работу, подарить родителям обеспеченную старость. — Думаешь, успех сам придет к тебе в руки? — жужжит буква «а» с отцовской грозной интонацией, — Ты вообще хоть стараешься? — Я буду стараться сильнее! «Только не ненавидь меня. Только не запирай меня здесь опять одну». — Папа, — робко зовет Элиза, улавливая движение за дверью. Но она не открывается. Её не выпустят отсюда, пока уроки не будут закончены. Но покуда буквы разлетаются по комнате, ломая крылышки от ударов о закрытые веки, Элизе не выйти никогда. О, как же её тошнит от мерзких букв! Печально вглядывается в темноту за окном, разрезаемую криками цикад. Они нарастают волнами эти невыносимые вопли, и откуда насекомым знакомо отчаяние? Уж не подслушали ли они его в Элизином сердце? Раньше она пряталась от этой какофонии звуков на материнской груди. Теперь рассчитывать на защиту не приходится. Мама слабая. Папа сильный. Элиза где-то между, в песни цикад. Они слетаются к её окну, распугивая мух, колотят в стекло, словно здороваясь. Она протягивает свою ладонь, цикад по ту сторону так много, что хватило бы заполнить каждый сантиметр её существа. Кто-то берет за руку, нежно поглаживая кожу. Элиза сотворена из плоти и крови, Он — из роя плачущих существ. Но Он несравненно прекраснее. С длинными пальцами белыми, как атласная ткань, она давно мечтала к ней прикоснуться, придать ей форму. — И зачем тебе это? Мы не богачи, чтоб деньги на тряпки спускать. Займись лучше делом, — голос отца раздается из глубины воспоминаний, но Элиза больше не слушается, гладя совершенные руки в ответ. Сквозь тельца насекомых проступает лицо, мягкая невесомая улыбка. Такая красота не может оставлять равнодушным, не может не пробуждать желания. Элиза тянет Его на себя из-за всех сил, впуская чудовище внутрь. Вот и все. Теперь она здесь ни одна. И мухи при Его появлении сдохли, упав обратно на страницы. — Кто ты? — выспрашивает, любуясь лунным светом чужой кожи. — А ты меня не узнала? — голос нежен и спокоен, будто минутами ранее не кричал, — я всегда с тобой. Вот тут… — В сердце? — В животе. И не только твоем. Незнакомец смеется. Элиза не может, она задыхается, сама не зная от чего. — О, это рвутся твои желания, малышка. Расскажи же мне о них. Чего ты желаешь? Белую атласную ткань, мамины теплые объятия, одну беззаботную ночь без учебы, отданную сну. — Хочу быть первой во всем, зарабатывать много денег, — эта мантра изо дня в день повторялась отцом. Незнакомец разочарованно вздыхает, печально опуская белесые ресницы. — Так и быть дам тебе второй шанс. Чего ты желаешь? Красивое белое платье, какого нет ни у кого, маму, которая никогда не встает на сторону отца, жизнь без превозмогания, легкую и простую, как у богатых деток из престижных школ. — Больше, — шепчет незнакомец, и голос срывается на стрекот. Элизы чувствует пустоту в своем животе, невыносимый отчаянный голод, ненависть к книге, к комнате, к двери, к отцу, к матери, к миру. Быть центром, жить в красоте, не знать нужды, сложностей, не стараться. Она кидает взгляд на единственную любимую здесь вещь — потрепанную книгу в розовой обложке. — Я желаю быть принцессой, — страстно, наивно, уязвимо. — Сделка? — ласково уточняет незнакомец, переплетая их пальцы крепче. — Сделка, — отвечает Элиза, и не думая Его отпускать. Цикады щекочут запястья, впиваясь маленькими лапками, отравляют кровь чернильными пятнами. Элиза дрожит, вставая на носочки, наконец дотягиваясь до уровня Его глаз. Глядит в них. И ничего не видит. — Ты закончила? — отец стоит на пороге, — это у тебя еще что за гадость? Элиза успевает выпустить золотую цикаду прежде, чем мужчина сможет что-то понять. Чернила бурлят и обжигают сердце. Отныне этот мир будет разрушен, шаг за шагом. Сначала отец, потом мать, потом Элиза. — Встретимся, когда малышка станет взрослой, — поют цикады за окном.