Дневник Полины

      Она пришла в первый раз зимой. Такая тихая, скромная и немного потерянная. Она начала возиться в компании Пятифана, пыталась сдружиться со мной, ей даже это удалось. Я была ей рада. Я была рада, когда она впервые ко мне подошла, когда она потихоньку переставала бояться моих друзей из леса, я чувствовала её страх к ним. Я была рада, когда она намекала, что нравлюсь Антону, когда звала гулять, когда ходили с ней по школе на перемене, когда она терпеливо ждала меня после скрипки, когда бежала крепко обнимать, после летних каникул. Я была ей всегда рада. От Тузовой исходила добрая аура, она должна была стать нашей рысью и стать новым другом для леса.       Когда я начала замечать от Пятифанова меньше внимания к себе, а больше к Лене – я была рада. Я хотела быть только с Петровым, чтобы только он называл меня «Полиночка», а не этот молодой рэкетир.       Но, через какое-то время, я поняла что мне его мало. Антон был не решителен ко мне, как к Полине, но с удовольствием общался со мной, как с Алисой. Также, Тоша сблизился с Леночкой, а она начала отдаляться от меня. Я решила что он влюбился в неё. Она забрала у меня и Ромочку и Тошеньку. Я ненавидела её, презирала.       Я попросила Волчика пугать её, надеялась что она замкнётся в себе и отстранится от моих мальчиков, но она ещё больше сблизилась с ними. Антон, мне как Алисе, начал всё время говорить про эту Лену. Лена это, Лена то. Чем она их зацепила? Ненавижу.       Я надеюсь, Хозяин Леса не сильно расстроится из-за того, что я сегодня сделала. Лес обойдётся и без рыси. Я выловила её недалеко от дома Тоши, она была у него дома. Лена пыталась убежать, но лес – мой дом.       Она плакала, когда умоляла её отпустить. Она плакала, когда я срывала с неё куртку. Она плакала, когда я царапала её лицо до крови.       Её лицо было в глубоких царапинах, от моих когтей, из которых струилась кровь. Я царапала её одежду, задевая нежную кожу. Она кричала: «Алиса, не надо!», «Алиса, отпусти!», «Алиса, умоляю!», «Помогите кто-нибудь!». Она кричала и корчилась от боли, когда я начала разрывать её тело. Снег под ней окрасился в ярко-красный. Я получала огромное удовольствие, когда сжимала её окровавленную, ещё пульсирующую печень у себя в руке. Я получала огромное удовольствие, когда сжимала её сердце, внутри её тела. В этот момент я чувствовала, как мою руку обволакивает её кровь. Чувствовала, с какой скоростью бьётся её сердце. Она не хотела умирать, а я не хотела чтобы она жила. Я уже была по локоть в крови, когда вырывала её сердце из груди, а из рта Тузовой лилась алая струйка. Её очки уже затерялись где-то в окровавленном снегу. Я вытаскивала её кишки наружу, я вырвала её почки. Я ломала её пальцы, выворачивая в обратную сторону, я прокручивала её кисти на триста шестьдесят градусов, я наслаждалась хрустом её костей. Я наслаждалась хрустом, когда вырывала её руки. Я наслаждалась хрустом, когда ломала её колени. Я наслаждалась хрустом, когда ломала её рёбра, чтобы добраться до её лёгких. Моя шубка окрасилась в красный и пропахла кровью, когда я вытаскивала её бронхи. На последок я вытащила её глаз, оставляя болтаться на глазном нерве. Я её убила.       Тихонов уже ходит по домам с фотографией Тузовой. Я звонила Антону, рыдала ему в трубку, чтобы он меня успокоил. Надеюсь мой Тошенька теперь будет больше внимания уделять только мне. Может и Рома вернёт своё внимание мне?