✧༝┉┉┉┉ 1 ┉┉┉┉༝✧
У Ивори Кингстона, как и у любого другого человека, были свои особенности, правила и демоны. Чтобы день прошёл настолько спокойно, насколько то возможно, достаточно всего нескольких маленьких, расслабляющих таблеток викодина. Пробуждение, подобный перекус, быстрые сборы — и нервничать придётся по минимуму. По крайней мере так это работало у Ивори, который, должно быть, покончил бы с собой в первый же день старшей школы, если бы не взял в привычку выпивать по утрам «витамины». Трудно было не заметить, как тревожно юному и талантливому Кингстону приходилось посреди других талантливых людей. Все разговоры проходили мимо, все идеи рождались без него, все приветствия давались с трудом. Расслабляющий викодин — цена за то, чтобы задавшись вопросом, подойти к людям поздороваться и заговорить или нет, всегда получать положительный ответ. Ивори был очень хорошим парнем и, конечно, отдавал себе отчёт, что вечно так продолжаться не может. И тем не менее, пока он мог только так. В любом случае, парень считал, что его скорее убьёт крепкий табак, нежели снимающие стресс таблетки. В самом деле, мнение Кингстона на этот счёт было легко оспоримо. Викодин был довольно опасен, и, разумеется, влиял на человеческий организм куда прескверное Мальборо. Опасность таблеток заключалась в том, что даже в маленьких, позволительных и медицинских дозах, он непременно оказывал дурное влияние на организм и наносил серьёзный ущерб. Помимо плохого самочувствия, от викодина могла желтеть кожа, появляться алые высыпания и сыпь, понижаться трудоспособность и ощущаться непреодолимая слабость. Риск передозировки викодином в разы возрастал при одновременном приёме с алкоголем, амфетаминами или барбитуратами. В таком случае «витамины» Ивори могли вызвать у него судороги, паралич дыхательного центра и, увы, скоропостижную смерть. С некоторыми побочными эффектами Кингстон уже имел дело. Затяжная эйфория, сменяющаяся ещё более затяжной депрессией, головокружение, хроническая усталость, зуд на теле, звон в ушах, отсутствие аппетита и низкое давление. Однако всё это случилось с ним слишком мало раз, чтобы он наконец понял, что пора завязывать и идти к психологу. Или к любому другому врачу, который мог бы справиться с тревожным, нервным и дёрганным поведением совершенно трезвого парня. И вот, оказавшись во временном промежутке между сборами и утренними занятиями, Ивори, собрав постель и разгладив каждую морщинку пододеяльника, уселся, используя свой билет в хороший день. Прикрыв глаза, он закинул голову и проглотил таблетку, утонувшую в обилии слюны и проглоченную без трудностей. Из-за открытого окна доносились голоса бодрых, торопящихся к главным корпусам студентов. В комнате парня уже четверть часа шумела вода из-под душа, в котором застрял его сосед. Ивори окружал непривычный хаос, такой, будто бы смертоносный смерч прошёлся по комнате общежития, задевая всё окружающее. Разбросанная одежда, неубранные бумаги, раскиданные с начала обучения, коробки от пиццы, полностью пропитавшиеся жиром, кружки с бесконечными, пёстрыми ободками от чая и кофе. Только прикрывая глаза, Ивори мог оказаться в тёмном, чистом, стерильном и спокойном мире, но даже эта минута была беспощадно украдена и прервана. Сосед Ивори, учащийся на другом факультете, не имел привычки запирать дверь. Это обосновывалось тем, что проживали парни в общежитии, где все — одна большая семья. Приходить друг к другу за свежими рубашками, утюгами, колой, самокрутками, врываться с объявлениями или предложениями выйти в паб, в его реалиях было совершенно нормальным. Кингстон же, для всеобщего понимания, захлопывал дверь спальни даже в собственном доме. Даже находясь в молчаливом и звенящем одиночестве. Воспользовавшись открытой дверью, Лолита влетела внутрь, обнаруживая своего возлюбленного на кровати с небольшой оранжевой баночкой в кулаке. Увидев её в длинном, просторном свитере крупной вязки из-под которого едва выглядывала юбка и с афрокудрями — новая причёска Локлир, которая проживёт не дольше месяца — Ивори осознал, что смерч ещё не тронул эту комнату. Он только надвигался. — Тяжёлый день? — наклонила голову вбок Лола, присаживаясь возле парня и любуясь предметом в руках парня. Она взяла его своими вытянутыми пальцами с длинными ногтями, вертя перед глазами и раздумывая, поддаться ли искушению. — Но ведь он ещё не начался. — Напомнил Ивори с горькой ухмылкой и застегнул пуговицы своего кардигана. Если Лолита приехала на территорию университета и добралась до комнаты Кингстона, значит, пора было выходить. — Теперь-то он точно удастся, — пообещала девушка, а голос её прозвучал успокаивающе и как-то по-особому тепло. Кингстон и Локлир были вместе достаточно давно, но до сих пор, стоило ей так заговорить, Ивори ощущал, как его окутывают потоки ощутимого тепла. Он был уверен, что когда кто-то вроде его девушки говорил, что всё будет хорошо, всё действительно будет так. Ивори повернулся, рассматривая профиль Лолы и сияющий блеск на её пухлых губах. Тоскливо вздохнув, она всё же открыла баночку, вылавливая одну заветную, белую таблетку. Кингстону не нравилось, когда она, уподобляясь ему, практиковала викодин, и тем не менее, он был не в праве запрещать ей совершать те грехи, которые он вершил сам. Девушка, приняв одну таблетку с той же ловкостью, вернула упаковку Ивори, чтобы тот поскорее спрятал её. В душе наконец перестала течь вода. — Вчера мы с Кеннеди были на выставке современного искусства. Жаль, что ты предпочёл отсиживаться здесь. Она хотела познакомиться с тобой поближе. — Поделилась Лола, приближаясь к Ивори и с его немого позволения оставляя сладкий, липкий, блестящий поцелуй на мертвенно бледной щеке. — Должно быть, из твоих рассказов она может сделать вывод, что я идеален. — Покачал головой парень, который действительно сидел в общежитии весь вечер. Это было нормально, ведь, по сути своей, каждый проводил вечера так, как хотел. Лолита Локлир и староста Кеннеди Квантум посещали выставку, на которую потратили, должно быть, не более двадцати минут, прежде чем отправиться в кофейню. Ивори Кингстон сидел в комнате, ровно в той же позе, что и сейчас, но с учебником из библиотеки в руках. Орион Талбот боролся за каждый час смены на стройке, чтобы наверняка расплатиться с грядущими счетами и иметь возможность проводить время с одногруппниками за стаканчиком виски или порцией отменной пасты. Авентин Эспер, в полумраке и при вонючих свечах вместо дорогого электричества, наносил финальные штрихи на свою картину, которую не так давно чуть не испортил. Одетта отрабатывала смену в баре «У Анны», полном посетителей, пива и рока, а после, бредя домой по мглистой парковке трейлеров, разговаривала с профессором о душе и свободе. Каждый был занят чем-то своим и вряд ли бы поделился этим с остальными. По крайней мере, не на данном этапе дружеского, литературного и студенческого пути. — Должно быть, — вторила Лолита парню, пожимая плечами и обвивая его тонкую руку своей. — Но не зазнавайся. Я могу это исправить. — Возьму на вооружение, — пообещал Ивори, а девушка задорно рассмеялась. — Моя первая лекция сегодня — греческая литература, — сообщила Локлир, поднимаясь с кровати и утягивая за собой Кингстона. Он, едва успев подхватить лежащую рядом сумку, поднялся. Его рука скользнула по её, касаясь ладони, а после сплетая пальцы. — У меня русская литература. Я провожу тебя, — сообщил парень, закидывая сумку на плечо и устремляясь за девушкой, которая уже торопилась на занятия. Это были их первые занятия по зарубежной литературы в этом учебном году, так что душой студенты трепетали. Настолько, насколько это позволял усиливающий эйфорию викодин. — Какая вторая лекция? — Греческий. Надеюсь, в конце дня ты принесёшь мне букет лавровых листьев и золотые сандалии? — отшутилась Локлир, доставая телефон и проверяя сообщения. — Если пожелаешь, — согласился Ивори, легко улыбаясь. — Есть планы после занятий? — Да. С начала обучения мы с родителями никуда не выбирались. Сегодня у папы свободный вечер, он хочет отвезти нас куда-то. Ты же не планировал свидание на сегодня? — Нет. Я ничего не планировал, — покачал головой Кингстон, который действительно ничего не планировал. По крайней мере, пока не получил в шесть утра сообщение от Ориона, который уже рассекал на пикапе по кампусу, с поразительным энтузиазмом преследуя забвению цель — помощь всеми забытому корпусу библиотеки. И если верить его коротким сообщениям без каких-либо знаков препинания, скобок и объяснений, Талбот был бы не против, если бы Ивори присоединился к его миссии после занятий. Разумеется, Кингстон не мог отказаться от такого предложения, даже если бы скорее предпочёл почитать в собственной кровати. Он просто не мог позволить себе отказ. По крайней мере, не в этой жизни и не в этом году, который был обязан изменить слишком многое.✧༝┉┉┉┉ 2 ┉┉┉┉༝✧
Одетта была ничем не лучше своих сверстников, одногруппников и соотечественников и, возможно, ничем и не хуже, ведь тоже порой поддавалась искушениям. В эту знаменательную ночь, вернувшись после смены, она так и не нашла в себе сил посетить душ и подготовиться к грядущему учебному дню, так что встала пораньше, чтобы точно успеть. Но даже несмотря на это, она катастрофически опаздывала, молясь, чтобы транспорт не подвёл её и привёз к нужному корпусу университета вовремя. Она оказалась в коридоре, в ста метрах от должной аудитории, за десять минут до начала занятия, испытывая искреннее внутренне ликование. Всё же не опаздывая, она всё равно отставала от своих новых товарищей, которых терпеливо держала на испытательном сроке. К тому времени Талбот заканчивал некоторые дела в библиотеке, вспоминая, что должен успеть на занятия, а Ивори уже проводил Лолиту в аудиторию, в которой увидел Авентина, сгорбившегося над книгой, словно грозовая туча. Эспер даже не поднял глаз, высасывая из напечатанных дешёвыми чернилами слов всё, что они могли ему дать. Пока Ода рассекала по коридору, виляя между студентов, к ней подбился парень, лицо которого она не раз видела на занятиях. В восьмидесяти процентах случаев их расписание совпадало, так что кристальные глаза и бронзовую кожу она запомнила. Увы, того же нельзя было сказать о его имени, уж тем более фамилии. — Ода? Привет. Я — Джесси. Мы вместе учимся, — начал он, подстраиваясь под её быстрый, неровный и увиливающий шаг. — Я это знаю, — кивнула она, стыдливо отворачиваясь, хотя её слова являлись наполовину правдивыми. — Славно. Слушай, сегодня я устраиваю вечеринку для нашей группы у меня дома. Приглашены все. Может, ты уже слышала. Что думаешь, присоединишься? — вопросил парень, успевший напасть на всех студентов кафедры, которые успели попасться ему на пути. — Откуда я должна была узнать об этом? — вдруг спросила она, двигаясь к стене, чтобы они могли остановиться и переговорить, не сбивая дыхание в беге по Вашингтонским лабиринтам из человеческих тел. — В группе кафедры, например. Которая для студентов, — подсказал Джесси, улыбаясь и оголяя ряд белоснежных зубов. — У нас такая есть? — удивилась Вернер, что было весьма искренне. — Ещё как. И ты в ней есть, — просветил её парень, воистину забавляясь безучастностью девушки, которая на первый взгляд казалась очень озадаченной и задумчивой. — Так что, рассчитывать, что и ты придёшь? Вопрос поставил Оду в ужасный тупик. Точнее, она знала, что непременно откажется, чего бы это не стоило, ведь после смены, короткого сна и учебного дня она мечтала пасть в тени и уснуть непробудным сном. К тому же, столь частые вечеринки, полные неизвестных, пьяных и счастливых людей не то чтобы импонировали ей. Вернер считала пиком своих возможностей ту вечеринку в честь начала первого учебного года в университете, так что планировала закончить на этом, вновь забираясь в свой панцирь забытья. Но теперь пришли новая неделя обучения, новое приглашение и ожидающий юноша с запоминающейся внешностью, который выпытывал из неё ответ одним взглядом. Помимо склонности к тихим или работящим вечерам, Одетта имела ещё одну причину для однозначного отказа. Её настигло странное чувство, которое, быть может, было ей давно знакомо, но она не обращая на то внимание — у девушки словно было дурное предчувствие. Вернер провела с совершенно нейтральным и безобидным, простым и располагающим Джесси всего пару минут, но уже понимала, что это не то. Она вела разговор с точно таким же одногруппником, как, положим, Орион, Аве или Ивори, и тем не менее, ничего не чувствовала. Одетта всё равно думала о близкой аудитории, о чём-то своём, об усталости. Ей не хотелось перечеркнуть все планы и рискнуть всем ради этой вечеринки. Подобный контраст в общении, отличном от того, что был с теми тремя неизвестными ей парнями, даже немного смутил её. «Нет, это не то» — повторял голос в её голове, который как бы мешал ей слышать, отвечать и даже бежать. Одетта вновь взмолилась, но на этот раз надеясь, что хоть что-то поможет ей увильнуть от ответа. Из этого следовало нечто страшное — возможно, Ивори, Орион и Аве именно те люди, про которых говорили «посчастливилось встретить». Из философии о дружбе её вывело другое чувство, схожее с разрядом тока — осознание, что она так ничего и не ответила. Вернер подняла глаза, сталкиваясь с голубым взглядом парня. Тот прислонился спиной к стене, скрестил руки на груди и глядел на неё с модельной, чёрт возьми, улыбкой. Ей казалось, что он вот-вот возомнит её безумной из-за её молчания. К тому же, ничто очевидное не отталкивало её от Джесси. Что уж таить — этот студент был истинным красавцем. Сияющая кожа, яркие глаза, ровные белоснежные зубы с островатыми клыками, очаровательная улыбка с едва опущенными уголками губ, здоровенный рост и крепкое тело под длинной кофтой и растянутой футболкой. Если бы на Джесси посветило солнце, то он сошёл бы за темнокожего посланника Иисуса. — Ты же дружишь с Грир Рутерфорд? — вдруг перевела тему Одетта, наклоняя голову вбок. — Верно. — Это та, которая забита татуировками и ведёт в твиттере блог про университет и морских свинок? — продолжила расспрос Вернер, неловко щурясь и, пожалуй, каждому встречному было бы понятно, что неловко ей вовсе не от себя. — Здесь какой-то подвох? — вдруг спросил Джесси. — Ни в коем случае. — Покачала головой Ода, имя ввиду не подвох, а лёгкий намёк, что одни только разнящиеся интересы студентов могут дать ответ на вопрос про вечеринку. Одетта стала свидетельницей истинного чуда. В бесконечной массе студентов появилась белоснежная, словно припорошенная первым снегом, голова Ивори, который как раз направлялся к своей аудитории после того, как проводил Лолиту. Он, избегая разглядывания толпы, нечаянно наткнулся на Оду, взгляд которой вывел его из глубокой, слегка тоскливой задумчивости. Тёмные глаза Вернер сверкнули настолько выразительно и отчаянно, что на мгновение Кингстону показалось, что в коридоре университетского корпуса только у неё есть настоящие глаза. Одетта, не произнося ни слова, кричала ему о том, что нуждается в спасении. И Ивори, который пообещал себе новую жизнь, к тому же, прекрасно понимал концепт избегания разговоров, без лишних размышлений и с неподдельной радостью бросился на помощь. Вернер уже умело завела разговор в другое русло, а Джесси, забыв об изначальном предмете разговора, поддерживал начатый разговор. Суть заключалась в том, что Ода интересовалась тем, какие её одногруппники, ведь Джесси Дью сумел пообщаться с большим количеством личностей, нежели она. Но как бы жестоко то не было, на деле девушке было плевать. Особенно сейчас, когда она ощущала внутри себя душу, размышляла о понятии дружбы и спешила на занятие, даже не успев высушить локоны, пошедшие крупной волной. Пока Джесси, проводя рукой по тёмным, почти что сбритым налысо волосам, делился наблюдениями, из-за его спины появился Ивори. Парень подошёл к Оде, приветствуя, отчего та словно воскресла. Он положил руку ей на плечо, улыбаясь и заглядывая в лицо Джесси, который умолк. — Привет, Ивори, — улыбнулся студент. — Привет. Прошу прощения, но я испытываю острую необходимость в Оде прямо сейчас. Мне нужно ей кое-что рассказать, пока не поздно. Увидимся, — бросил Кингстон, крепче сжимая ладонь на плече Оды и растворяясь с девушкой в рассасывающейся толпе, прежде чем Джесси успел хоть что-то сказать. В какой-то степени это было истинное безумие. Одетта не ожидала, что Ивори позволит себе подобную дерзость. Чего уж там — сам Кингстон никак не думал, что поступит таким образом. Для его скромной, тихой, культурной и пассивной натуры этот шаг был по-настоящему отпетым. Кровь подступила к щекам, отчего парень залился румянцем. И тем не менее, он испытал чертовское удовлетворение от того, что исполнил простую немую просьбу, а не пожал плечами, скрываясь в аудитории, до которой оставались считанные шаги. Ода и Ивори безвозвратно смешались с толпой, исчезая до начала лекции — Это было благородно. Меня пытались позвать на вечеринку. Это мой личный ужас и примитивность, которой я боялась с рождения, — выдохнула в привычной манере Вернер. — Тебе действительно есть что сказать? — Вовсе нет. — Покачал головой парень, неловко улыбаясь и опуская глаза в пол. Одетта удивлённо взглянула на него, осознавая, что он не только выкрал её, но и допустил безобидную, но всё же ложь. Эта мысль льстила ей и вызывала куда более широкую, даже коварную улыбку. Подняв глаза, чтобы вовремя свернуть, девушка наткнулась на профессора Друммонда, который двигался в противоположном направлении. Он тоже заметил её, ведь, очевидно, они проходили прямо мимо друг друга. Вернер почувствовала, как рука Ивори соскальзывает с её плеча и вспомнила, что Дэрил Друммонд обещал, что непременно проследит за тем, что она явится на занятия, и, судя по его кивку, он не забыл этого, удовлетворённо подмечая, что студентка пришла вовремя. Ода ответила ровно таким же кивком, как бы объявляя, что действительно не опоздала, приехав к первому же занятию. И подобная рекомендация самой себя ей тоже понравилась. Однако на этом всё кончилось, ведь они разошлись, и профессор грянул в бездну где-то за спиной своих студентов. — Где остальные? — вопросила Одетта, когда они с Ивори вошли в аудиторию. — У Аве греческая литература, а Орион в Пылесборнике, — ответил ей парень, садясь за свободный стол. — Пылесборнике? — Библиотеке филологического факультета, которая превратилась в Бог весть что, — пояснил Кингстон, нервно сглатывая и с трудом сдерживаясь, чтобы не укорить себя за столь халатное упоминание Всевышнего. Если бы это услышала его мать, то непременно взглянула бы слишком осуждающе. — Он решил привести её в порядок, упорядочить книги и избавиться от вековой пыли, так что может немного задержаться. В любом случае, это чудесная идея, верно? — Несомненно. Если будет нужно, мы предложим свою помощь. — Решительно заявила Одетта, на мгновение замирая. Она вновь поймала себя на контрастном отношении: девушка даже думать не хотела о вечеринке, но стоило ей услышать об Орионе в библиотеке, как она чуть ли не захотела броситься туда добровольцем. — Разумеется. — Согласно кивнул Ивори, который и так собирался присоединиться после первой же просьбы Талбота. Время начала занятия приблизилось. В класс зашёл Джесси в компании какой-то девушки, лишь на мгновение пересекшись взглядами с Одой — та опустила голову, доставая толстую, чистую тетрадь и дешёвый томик романа. Следом за ними, будто под влиянием урагана, в аудиторию залетел Орион, мигом находя товарищей взглядом. На ходу он стянул рыжую замшевую куртку, садясь возле Оды. Дверь аудитории звонко захлопнулась преподавателем — Розой Васиковской. Роза Васиковска была дамой, которая только-только встретила пятое десятилетие. Внешне острая, сухая, бледная, тонкая, с привязанной к лопаткам фанерой. Лицо её было мягким и слегка блестящим, будто от переизбытка солнцезащитного крема, хотя щадящих лучей в Сиэтле больше не было. Тонкие фиолетовые губы были плотно поджаты, но стоило ей посмотреть на студентов, как они растянулись в тонкую нить. Её каштановые, местами тронутые сединой волосы, вились мелкими, грубыми кудрями, паря над головой, словно облако. Но фарфоровой костлявой фигуре красовалось длинное платье с широкими рукавами, украшенное пёстрыми цветами, а в волосах — ободок из крупных золотых роз. Она молча прошла к столу, шумно роняя свой томик романа на стол, а после присаживаясь на край стула. Цветы на её платье показались особенно яркими и светлыми на фоне тёмных стен. — Польщена вашим присутствием и крайне взбудоражена. Мне известно, что вы — ученики новой экспериментальной кафедры моего милого коллеги Дэрила Друммонда. Ни один год профессор создавал программу, частью которой стали не только вы, но и я, — начала преподавательница на живописном английском, но с грубым для такой дамы русским акцентом. — Моё имя Роза Васиковска. Вы имеете право называть меня Розой или Роуз, чем порадуете и преподнесёте комплименты. Я буду вести русскую литературу и русский язык соответственно. Сегодня наш первый урок русской литературы. Её, конечно, мы будем проходить на английском, но, конечно, порой будем читать эпизоды из произведений на русском. В любом случае, не в этом семестре. Мисс Васиковска потянулась, словно кошка, на мгновение исчезая под столом. Судя по звукам, она достала из самого нижнего ящика толстую стопку бумаг, выбирая нужные. — Наш курс сжат и у нас слишком много целей. К тому же, все мы взрослые, сознательные люди, хоть что-то смыслящие в жизни, принципах, классике, вечных темах. Мне хотелось бы начать наш курс литературы с Фёдора Достоевского. Все вы слышали его имя, возможно, даже читали. Наш путь начнётся с его именитого романа «Идиот», — пояснила Роза, доставая нужные бумаги и бросая остальные на стол. Они мгновенно разлетелись, закрывая всю лакированную поверхность. — Кто-нибудь уже читал этот роман? Заявите о себе, я прямо-таки трепещу. Несколько учеников, включая Джесси и Ориона, подняли руки. В общей сложности их было пять, но даже это казалось большим числом, ведь русская литература, судя по слухам читателей, могла склонять к смерти и убийствам. — Рада знать, что мне есть, с кем работать сегодня. Надеюсь, к следующему занятию подтянуться и остальные студенты, — намекнула мисс Васиковска, заламывая локти и, слегка щурясь, глядя в свои бумаги. — Давайте начнём с простого. Пройдёмся поверхностно, кратко, без цитирования, подробностей, символики и прочих вещей, что открываются при прочтении. На моих лекциях необходимо уметь не только слушать, но и говорить, будьте готовы. Пожалуй, сегодня начну я. Одетта, как и многие другие, открыла свою тетрадь и первую страницу романа. — Кто такой Достоевский и почему мы, скромные филологи, писатели и переводчики, выбираем именно его, а не, скажем, Лескова, Салтыкова-Щедрина, Чехова или Куприна? Мы начинаем с гиганта русской литературы, с философа, романиста, мыслителя и философа. Именно его литература, так уж исторически сложилось, прославилась на свой мир, несмотря на объёмы, обилие психологизмов, заумных, особо любопытных для нас философских рассуждений и внутренних монологов. В число его бессмертных, особенно любопытных произведений входит не только роман «Идиот», но и «Преступление и наказание», «Братья Карамазовы». Мы, несомненно, обратимся к этим произведениям, как только закончим с самым первым. Роза Васиковска поднялась из-за стола, медленно, постукивая высокими каблуками, подходя к окнам. На подоконнике, среди горшков с цветами, к которым особую страсть питали местные преподаватели, затесалась лейка. Она задумчиво взяла её в руки, начиная поливать цветы. — Вероятно, в творчестве Фёдора Достоевского прослеживается нечто, близкое нам. Будучи юношей девятнадцатого века, он часто читал Гомера, Корнеля, Бальзака, Гюго, Гёте, Шекспира. Впрочем, всё то же, что интересно и нашим молодым читателям. Конечно, он читал и русских писателей, которых будем читать и мы: Гоголя, Пушкина, Лермонтова и прочих. Его работы издавались не только в печатных экземплярах, но и ставились на сцене. Сцена равна гастролям, гастроли всему миру и вот — нам с вами, детям двадцать первого и двадцатого века известно, кто же такой Фёдор Достоевский, — рассказывала Роза. — Но стоит признать, что слава и признание пришли к русскому философу ещё при жизни. Отметьте для себя, что даже Ницше признавал Достоевского писателем, философом, наставником, мастером психологии и учителем суровой жизни. Нельзя сказать, что Достоевский стал безукоризненной звездой, Христом литературы своего времени. Владимир Ильич Ленин, например, если вам известно это имя, называл писателя «архискверным». А когда великий вождь говорит подобное о творце, чья жизнь ограничена путаницей в бумагах, болезнями и нищетой, слова подобные весят непозволительно много. Ивори, зафиксировав некоторые детали в своём ноутбуке, содрогнулся от мыслей об обратной стороне писательской славы. Он прекрасно понимал, что у каждого творца могут быть ненавистники, но с трудом представлял, как, к примеру, президент штатов берёт в руки сборник поэзии Кингстона, после чего заявляет на весь мир, что он — ничтожество, маргинал и ошибка искусства слова. — Работа над романом началась в далёком тысяча восемьсот шестьдесят седьмом году, а уже через полтора года произведение было готово к публикации. В те годы в семье Достоевских происходило множество трагических событий, что не могло не отразиться на тексте. Бедность, смерть дочери в младенческом возрасте, переезд из родной России за границу… Если бы не «Идиот» и не подработка в газете «Русский вестник», вероятно, Фёдор Михайлович не дожил бы до пятидесяти девяти лет и в жизни бы не взял в руки, скажем, перо. В любом случае, мы, читатели и преподаватели, всё же увидели роман «Идиот». Произведение принято относить к философским романам. Каковы их особенности? Кто-нибудь из присутствующих может мне их назвать? — Обилие анализа, привлечение внимание к проблемам жизни, акцент на мировоззрение персонажей, осмысление судеб и решений героев, — отозвался кто-то с дальних рядов. — Именно так. С этим мы и будем иметь дело, — удовлетворённо кивнула мисс Васиковска. — Стоит отметить, что в разное время разные литературоведы, творцы и философы давали разные отзывы и определения «Идиоту». Его называли полифоническим романом, сочинением в жанре евангельского романтизма и романом-поэмой, что по себе явление исключительное. Причиной нашего изучение «Идиота» является и то, что зарубежные исследователи также проявляли интерес к произведению и обращали внимание на его значение для мировой литературы. Мне крайне импонирует тот факт, что японские критики признались, что «Идиот» оказал большое влияние на культуру их страны и что именно с Достоевского в Японии стали уделять больше внимания раскрытию характеров персонажей. Не поскупитесь и запишите это, ведь не каждый нищий русский с хорошо подвязанным языком и твёрдой рукой может внести вклад в культуру другой, сильной державы. Ручки шумно зачирикали, оставляя пометки в новеньких тетрадях. Никто не сидел без дела, пытаясь успевать за быстрой, грубоватой и порой непонятной речью русской преподавательницы. Забываясь, она начинала говорить особенно русифицировано, искажая произношение некоторых слов или звуков. — Сегодня мы кратко, совсем бегло затронем сюжет произведения. Кто-нибудь мог бы пересказать его своими словами, особо не забываясь и не пускаясь в подробности? — попросила Роза, возвращаясь за свой стол и закидывая ногу на ногу. Резкая кудряшка упала ей на лицо, повисая над строгими, любопытными глазами. — Из-за границы в Петербург приезжает граф Лев Мышкин. Он направляется к своим единственным родственникам. По пути герой узнаёт подробности о своей семьи. Например то, что его попутчик влюблён в его родственницу, но он не лучший кандидат в мужья, ведь чета нуждается в деньгах, а не в любви, — начал парень, сидящий прямо за Орионом. Судя по голосу, это был Джесси. Одетта не могла понять, как так вышло, что она не замечала его глаз, голоса и ярких глаз раньше. — Женихи начинают свататься и претендовать на брак с Настасьей Филипповной, приходя в имение с крупными суммами. Когда Рогожин приносит ей деньги, она бросает их в огонь, но всё же вытаскивает, пока они не пострадали. Настасья уезжает с женихом. Лев Мышкин встречает девушку по имени Аглая, которая ему всерьез нравится, но за той ухаживает другой герой. И тем не менее, Лев и Аглая совершают помолвку. Аглая сообщает об этом Настасье, после чего героиня расторгает эту самую помолвку. Окружающие уверены, что Мышкин женится на Настасье, но этого не происходит. Это если уж совсем кратко. — Спасибо, для начала достаточно. Мы услышали имена, узнали о проблемах и главных, по вашему мнению, событиях, — кивнула Роза. — Конечно, пока что трудно сказать, что роман философский или психологический, но что примечательно, герой Лев Мышкин, например, раскрывается во время развития всего сюжета и во время диалогов. Это лишь один из примеров персонажей, которые делают роман таковым. После прочтения, уже на следующем занятии, я расскажу вам о героях поподробнее, а пока что перейдём к главным темам и проблематике. Это важно, чтобы вы понимали, за что должен цепляться ваш взор во время прочтения. А пока что кто-нибудь поможет мне с выделением главных особенностей? — Проблематика романа заключается в жадности и ужасающей любви к деньгам, — отозвался на просьбу Орион, постукивая кончиком ручки по книге, на полях которой он делал заметки. — Жизни и счастье героев рушиться из-за желания богатеть, наживать деньги и приобретать высокие статусы. Все они хотят достичь успехов, из-за чего часто врут и клевещут. — Превосходно, мистер Талбот. Я же не ошиблась? Вам есть, что добавить? — В «Идиоте» фигурирует тема Религии, так как Лев Мышкин — олицетворение христианства. Тема разнообразной любви. — Верно. А ещё готовность на преступление ради денег. Знакомые мотивы? — улыбнулась мисс Васиковска. — Как в «Преступлении и наказании», — раздалось сзади. — Я именно это и имела ввиду. У нас с вами отлично получается, не находите? — подмигнула всем разом Роза. — В «Идиоте» много времени посвящается темам, которые во времена развития сюжета, увы, стали нормой. Лицемерие, двойственность, ханжество, самодовольство, самолюбие, пошлость, враньё… Своим романом Достоевский хотел открыть глаза на правду, но и показать, что даже в мире, полном грехов, недосказанности и пороков есть место доброе, верности, чуткости и искренности, — заключила преподавательница. — Это всего лишь основы основ, но, может, кто-то способен сказать, почему же роман называется «Идиот»? — Потому что Лев Мышкин — идиот, — отозвалась Одетта, откладывая ручку. — Помнится, вы не поднимали руку, когда я спрашивала, кто знаком с текстом произведения, — подметила мисс Васиковска. — Не нужно уметь читать, чтобы понимать речь, — покачала головой Вернер. — Прошу, поясните. — Судя по сегодняшним комментариям, Лев Мышкин — олицетворение светлости, честности, искренности и религии, что особо бросается в глаза. Он праведник, который наделён достоинствами, которых лишены другие, продажные персонажи. Он может жить без вранья и фальши, что делает его положительным и вызывает у читателей симпатию. Его образ лучше, правильнее и священнее других, следовательно, он отличается от своего окружения. А тех, кто шибко отличается, принято называть идиотами, — изрекла Ода, положив руки, сложенные в кулаки, перед собой. — Тех, кто шибко отличается, принято называть идиотами, — повторила мисс Васиковска, глядя куда-то в конец аудитории. — Я попрошу вас записать эту мысль, ведь мы будем возвращаться к ней снова и снова. А пока вы пишите, а я располагаю временем, обращу внимание на некоторые важные детали. Спасибо за исчерпывающий ответ, мисс Вернер. Времени оставалось не так много, но рассказ Розы Васиковской сбавил обороты, приобретая некоторую тягучесть. Её голос звучал фоном и рассказывал о некоторых мелочах, которые могли бы заинтересовать потенциальных читателей, коими являлись все студенты кафедры профессора Друммонда. Лектор сконцентрировала внимание слушающих на эпизоде, где главный герой и камердинер обсуждают смертную казнь. В те времена в России действительно осуществлялась смертная казнь и ежегодно жизней лишали около пятнадцати человек. Роуз обратила внимание и на то, что самой читаемой газетой в романе является газета бельгийского издания. Генерал, один из героев газеты, сильно привирает, рассказывая историю, которая с ним не приключалась, а Настасья Филипповна подмечает, что читала о таком же случае в газете, но немногим ранее. Таким образом газета L'Indépendance Belge становится виновником раскрытия вранья. Примечательно и то, что данная газета была выбрана из-за любви самого Достоевского к ней. Мисс Васиковска, казалось, могла говорить о романе, Фёдоре Достоевском и разного рода деталях бесконечно, но занятие подошло к концу, а она не имела привычки задерживать студентов. Ей нравилось заканчивать резко, кратко и быстро прощаясь. Покидая аудиторию и растворяясь, она оставляла студентов наедине с их мыслями, давая проанализировать всё услышанное. В этот день она покидала рабочее место с небывалым воодушевлением, ведь ей хватило одного часа с небольшим, чтобы понять, что профессор Друммонд набрал группу, с которой действительно можно работать. — Не верится, что столько слов — это поверхностно, — покачал головой Орион, захлопывая книгу и подбирая свою куртку. Ивори и Одетта стали собирать вещи, чтобы перейти в следующую аудиторию. — В моём родном доме было много русской прозы, и уж поверьте, как только мы копнём глубже, нам всем нестерпимо захочется умереть. Впрочем, как ваш вчерашний вечер? — Спокойно. — Отозвался Ивори. — Сносно, — поделилась Ода, на мгновение допуская, что могла бы рассказать о диалоге с Друммондом, но всё-таки не решаясь. — Взялся за Пылесборник? — Мне тоже особенно нравится это называние. Но совсем скоро Пылесборник станет самым привлекательным библиотечным корпусом, — заявил Талбот. — Если желаешь, мы присоединимся к тебе сразу после занятий. — Слышал, сегодня вечеринка у Джесси Дью. Приглашена вся кафедра. — На всякий случай напомнил Орион. — Когда передо мной стоит выбор, пьяная вечеринка или вечер в забытой человечеством библиотеке, я выберу второе, даже не задумываясь. — Намекнула Одетта. — Ко всему прочему, ещё даже не середина недели. По мне так это не самая удачная идея, — поддержал девушку Кингстон, который с самого утра думал об этом вечере и очередном способе сблизиться с новыми знакомыми. — Напишу Аве, чтобы после занятий шёл в Пылесборник, — заявила Ода, вынося вердикт и выуживая смартфон из кармана. У троицы вновь совпадали занятия, так что они двинулись к следующей аудитории, попутно выслушивая рассказ Ориона о его идеях насчёт библиотеки и о том, какие вещицы он сумел там обнаружить. Парень не мог объяснить, что на него нашло и почему он захотел заняться этим местом, но судя по всему, оно показалось ему комфортным и весьма уединённым. К тому же, он давно ни во что так не втягивался. У Талбота была уйма идей и прежде чем взяться за них, он должен был получить согласие, которое, конечно же, ему без проблем выдадут. Какой университет будет против бескорыстной помощи в забытом уголке, о котором вряд ли бы кто-то уже вспомнил? Мало того, ему доставляли удовольствие мысли о том, что это великая, но тайная, скрытая от общественных глаз миссия. Дело вроде воскрешения Пылесборника объединяло его с Ивори, Одой и Аве, что было понятно уже сейчас. И Талбот прекрасно понимал, что вероятнее всего, когда библиотека преобразится, частота её посещения останется прежней. Это означало, что он и его студенческие товарищи смогут сбегать в неё, занимая пространство, отдыхая от общества и занимаясь учёбой в тишине. Конечно, изредка они будут натыкаться на других студентов, преподавателей или даже дёрганного библиотекаря, ведь Пылесборник никогда не станет частной собственностью. И всё же подобное развитие событий казалось Ориону идеальным и доведённым до совершенства. Троица студентов дошла до следующей аудитории. Орион, сев на стул и достав бумагу, стал писать заявление о преобразовании старой библиотеки и работ в ней. Парень даже допустил символическую плату за это, конечно же, ни к чему не обязывая свой университет. Студенты сошлись на том, что сразу после занятий они по любому встретятся у секретаря для подачи заявления и просьбы его экстренного рассмотрения. Ода же получила короткий ответ от Аве. Эспер был согласен с планами на вечер, но выставил условие, что прежде чем погрязнуть в пыльных желтоватых страницах, он выберет ресторан, где они отобедают или же отужинают — смотря сколько времени уйдёт на заявление подобного импульсивного и героического характера.