Teddy Bear

      Вот были раньше времена — тогда трава была зеленее, небо светлее, а мелкий братец плаксивее. В ту пору всему его горю был один ответ — волшебный друг. Фредбер, который разговаривал с ним днями и ночами напролёт. Он защищал его от кошмаров, предупреждал о хитром лисе, таившимся за углом коридора, рассказывал сказки на ночь. И мальчик улыбался до ушей, утирал слёзы и что есть силы обнимал золотистого кроху, который с каждым годом почему-то всё уменьшался и уменьшался, пока не стал совсем маленьким.       И вот затасканный везде игрушечный мишка стал больше никому в этом доме не нужным — его лучший друг променял плюшевые объятия на колледж и укатил в другой штат. Дорогой младший сын вырос и уехал, а его отец вместе с заветным секретом так и остался в пропахшем металлом и мехом подвале. Медведя того с собой ещё посадил. Майкл, честно признаться, даже ревнует. И ревность эта усиливается ежесезонно концеквартальным недотрахом, который ощущается очень остро на фоне рабочего стресса.       Однако Майкл точно помнит, что мишка непростой — он не просто золотой, а ещё и с встроенной связью. Может, это выманит чёрта из табакерки Уильяма из мастерской?       Только настолько мутная голова могла, прежде чем съехать окончательно, нашептать такую чудаковатую мысль.       Давно он так не радовался. Эта идея выглядит глупо. Сумасбродно.       Для сына изобретателя — идеально.       Дверь за спиной тихо щёлкает.       — Уильям, проверка связи, — звучит по первой невыразительно и даже как-то неуверенно.       Взгляд бегает по родной комнате. Два пальца в ожидании задумчиво отбивают очередь по пухлым губам. С небес сию же секунду сходит луч озарения. Точно! Батарейки. Он механик или где? Наверное, всё же «или где», если не додумался позаботиться о них с самого начала. В отсеке, конечно же, пусто, и Майкл отправляется на поиски заветной пары АА. К счастью, та в компании других себе подобных, покоится в ящике на всякий случай.       Нужная для связи кнопка снова прожимается.       — Если ты слышишь меня, кинь тарелку урони эндоскелет.       Дом наполняется тишиной. Майклу даже для его жизни вся эта затея начинает казаться нереалистичной. Однако снизу вдруг слышится грохот. Где-то там далеко. Наверняка в подвале.       Он смеётся.       — Я шутил. Мог и не ронять. Я прекрасно знаю, что ты меня слышишь.       Вновь наступившая тишина служит ему ответом. Больше ничего не происходит.       Удивительно. Он даже не будет задумываться, что произошло с батарейками внутри мишки. С тех пор прошло лет так десять, если не больше, на чём он работает? Может, творения компании «Фазбер Энтертеймент» могут черпать энергию из воздуха? Майкл хмыкает себе под нос.       Не убирая рацию далеко, он присаживается за компьютер, разминается и вдавливает кнопку системного блока. Долгая загрузка едва давит на его терпение — вернее, на его отсутствие. Но отчёты нужно доделать — никто за него оформленные бумаги в цифровой вид не переведёт.       Теперь тишина прерывается щёлканьем клавиш — ничем более. Это последнее, что ему предстоит сделать за сегодня. Пусть Уильям ждёт, заговорит ли мишка снова. Его бдительность следует усыпить. Взгляд утопает в данных таблиц.       После долгих копаний в документах Майкл расслабленно плюхается на кровать. За окном, как всегда, жарко, а солнце всё так же нависает над горизонтом, несмотря на поздний час. Лучи играются с оконной рамой, обволакивая её, падают на покрывало и пол рыжими пятнами.       Рука опускает тонкие пластинки жалюзи, и комната погружается в их пастельные тона, размазываемые солнцем по обоям. Ложиться спать ещё рано. Сегодня он не уснёт просто так.       — Всё работаешь? — Майкл шепчет в рацию, сомневаясь в том, что она сможет передать настолько тихий голос. Следом произносится погромче, но по-прежнему невероятно спокойно: — А я здесь один…       Ребячество какое-то. Полная банальщина. Но попробовать стоит.       Он нарочно выдыхает прямо в микрофон, наверняка оглушая Уильяма искажённым звуком.       Рука на пробу сминает член через домашние штаны. Майкл не успевает выйти на связь, когда с губ слетает тихий стон — сколько же приходилось воздерживаться? Каждый раз он зачем-то покидает канал. Осторожничает, хотя сам внутри уже давно сорвался с цепи.       Пальцы опять нажимают на заветную кнопку, а рука гладит твердеющий ствол увереннее. Майкл расслабленно мычит. Напряжение рвётся наружу.       — Без тебя это всё, — он не узнает собственного голоса, — ощущается не так, как хотелось бы.       Пальцы приятно цапают внутреннюю часть бедра кончиками ногтей. Губа прикусывается.       Человек там работает, а он здесь тешит себя фантазиями. Плохо? Вовсе нет. Этот человек работает там уже который день — он там пьёт и ест; он там чуть ли не спит! Майкл имеет право заявить о своих желаниях.       — Хочу, чтобы ты…       Рук на ткани становится слишком мало, и они, бросив включённую рацию рядом, спускают штаны.       Майкл звучно вздыхает — возможно, не совсем естественно, но его это забавляет. Он хочет выплеснуть всё.       — Хочу, чтобы ты вставил мне, — бормочет он. Может, это не совсем то, что хотелось сказать.       Пальцы обхватывают ствол, и уголки губ растягиваются, а брови, в свою очередь, сводятся к переносице.       — Хочу, чтобы вместо моих рук были твои, — это звучит намного увереннее. Загадочно? Пусть разгадывает. Уильям достаточно умный для такого. Даже слишком.       — Не могу даже представить, как ты бы это делал.       Рука плавно и лениво проводит по всей длине. Стоит попробовать начать набирать более быстрый и неравномерный темп, как рот приоткрывается и Майкл непроизвольно стонет. Ворочающееся ожидание внутри требует играть на публику. Он искренне надеется, что эта публика никуда не отошла.       Штаны окончательно сбрасываются с ног, а Майкл поднимается с кровати в поисках смазки. Благо та находится быстро — хорошо, что в прошлый раз они развлекались в этой комнате. Учитывая то, как давно это было, здорово, что он вообще про это вспомнил.       Бельё ловко спускается и отправляется вслед за штанами. Палец с прохладным кремом касается колечка мышц, и ноги разводятся шире. Майкл водит им по кругу, едва проникая. Другая рука медленно наращивает темп, и в какой-то момент он стонет в себя, развернувшись прямо к рации лицом.       — Уильям. — Хрипло. Невнятно. Интересно, услышал ли он? Разобрал ли?       Разобрал ли, как он его хочет?       Палец скользит глубже. Майкл замирает, сводит брови. Слишком узко. Он двигается медленно; свободная рука поднимает футболку и оглаживает грудную клетку. Задранный край одежды прижимается подбородком. Второй палец проникает раньше положенного и тут же вынимается.       — Мне больше нравится, когда меня растягиваешь ты, — звучит не в том желанном пошлом ключе, но от чистого сердца. Сердца, которое так ощутимо разгоняется под ладонью.       После череды неторопливых толчков безымянный палец всё же проскальзывает внутрь вместе с выпрямляемым средним. Рука невесомо обхватывает член и медленно-медленно ведёт вверх. Майкл представляет излюбленные серебристые глаза прямо напротив себя, представляет тяжёлое дыхание не то в области шеи, не то у уха — в фантазии оно может быть везде одновременно.       Вздохи выходят рваными, но довольно громкими. Ещё немного, и руки машинально задвигаются быстрее, заставив забыть обо всём вокруг.       — Хочу тебя. — Майкл останавливается, рассматривает свои влажные пальцы. Он пока недостаточно сошёл с ума, чтобы их облизывать. Рука возвращается обратно на промежность.       Дверь неожиданно распахивается.       На пороге его комнаты стоит Уильям.       Сердце колет неловкостью. Майкл здесь с двумя пальцами в себе, рукой на члене и задранной футболкой, а он глядит так беспардонно. Золотистый мишка сжимается в крупной ладони. В штанах — конечно, в таком состоянии взгляд будет устремлён лишь туда — будто бы тесно (спустя пару шагов становится очевидно — не будто бы).       — Нужно стучаться, когда входишь.       — Я ещё не вошёл. — Уильям, в недовольстве поджав один уголок губ, подходит ещё ближе к кровати. Дыхание замирает. Простая игра зашла дальше планированного.       Пальцы вынимаются из узкого прохода и так и замирают в воздухе. Ледяные до мурашек полуприкрытые глаза рассматривают слишком пронзительно, и Майкл чувствует, как член в руке привстаёт. Под таким взглядом он чувствует себя совершенно беззащитным, однако даже подбородок не приподнимается, чтобы отпустить наконец ткань задранной футболки.       Плечи Уильяма тяжело вздымаются и опускаются. Он облизывает губы. Майкл нарочно ведёт бёдрами навстречу, приглашая. Внутри всё уже готово разорваться.       — Так войди. — Он артистично отклоняет голову на собранные за спиной подушки и смотрит прямо в глаза, едва приоткрывая рот. — Иначе я заберу мишку и продолжу развлекаться без тебя.       Майкл закрывает свой «грязный», как его называет Уильям, рот, когда сосредоточенное лицо оказывается непозволительно близко. Бёдра подаются вперёд уже непроизвольно, и в одно из них тут же впивается сильная мозолистая рука, заставляя тихо ахнуть. Переиграл — перетрудился. Головка обильно покрывается предэякулятом, стекающим дальше.       — Несносный, — тихо рычит Уильям — не то серьёзно, не то нет — совсем рядом.       — Игнорщик, — хмыкает в ответ Майкл, обнимая за плечи и массируя его затылок.       Долгожданный поцелуй в шею. Обиженка продержался недолго. Он продолжает входить во вкус, водя губами по нижней челюсти. Дыхание сбивается в очередной раз. Пальцы уже не просто вплетаются в чужие кудри — они их сжимают. Майкл тонет в кровати и наслаждается ласками, которых ему так не хватало этими долгими рабочими днями. Длинные пряди уже давно растрепались и разметались по подушкам — распутывать придётся вдумчиво.       Кончики прохладных пальцев ведут по рёбрам, поддевают край футболки и тянут её наверх, однако на полпути останавливаются. Брови огорчённо сводятся к переносице. Майкл хочет почувствовать свободу. Мелькнувшая на чужих губах улыбка этому явно препятствует.       — Будешь потом чинить то, что я по твоей вине уронил, — шепчут на ухо.       — Это не сексуально. — Глаза закатываются, и Майкл неожиданно для себя стонет, когда чувствует кончики пальцев, гладящие яички. Уильям чмокает его в висок. — Д-добавь. — Голос, несмотря на весь дискомфорт, вздрагивает от перебившего его наслаждения. Губы снова касаются виска и уха. Пальцы продолжают свой путь дальше вниз по бедру, играются с коленом. Забыться в их нежности не даёт вторая рука, грубо прихватившая бок и придавившая к кровати.       — Я уже заметил, что ты у нас спец, — хмыкает Уильям. — Сексуально — это развлекаться и транслировать всё папочке на ухо? — Майкл морщит нос от последнего слова. В отличие от Уильяма, ему оно ни капли не нравится.       Рука грубо обхватывает его за воротник рубашки и притягивает. Майкл не хочет отвечать — хочет лишь впиваться в его губы до бесконечности. Кулак с воротником сжимается покрепче. Уильям заботливо убирает отросшую чёлку с его лба. Он практически наваливается сверху. Ноги скрещиваются за поясницей. Рот выпускает тяжёлый выдох.       Майкл закусывает губы, выдерживает долгий взгляд. Обильно сглатывает.       — Майкл.       Пальцы заводят за ухо одну из его прядей. Ощущение их на щеке отдаётся пожаром по всему лицу.       Зубы едва оттягивают кожу на шее, а, отпустив её, губы шепчут в то же прихваченное место:       — Хочу услышать тебя снова. И без всяких помех.       Майкл улыбается. Сводит колени, сдавливая Уильяма с обоих боков, однако тем не удаётся удержать вдруг отстраняющееся тело. Расслабившиеся глаза раскрываются пошире. Ладонь, по-прежнему покоившаяся почти у самых тазовых костей, тянет в сторону, и Майкл машинально — ни капли не соображая — переворачивается. Наполняющий предвкушением звук открывающегося тюбика побуждает прогнуться. Мозолистые пальцы меж тем продолжают выписывать на бедре что-то немыслимое. Он тихо и кратко мычит, ощущая первый в себе. Это уже не больно, ведь он без нескольких минут как вышел из себя там, но… Это невообразимо.       Футболку снова цепляют, и вверх от ягодиц проходится череда укусов, то и дело оказывающихся по разные стороны линии позвоночника. Палец внутри двигается плавно, но усердно. Майкл сжимает покрывало в своей ладони.       — Больше, — шепчет он.       — Как-то ты мало разговаривать стал. И совсем не слышно, — в будоражащей в такие моменты манере снова хмыкают где-то над головой, и лицо Уильяма в следующую же секунду оказывается на одном уровне с его собственным. Бровь вопросительно взмывает вверх.       — Вставь третий просто уже! — то ли шипит, то ли рычит Майкл. Это у них семейное. И Уильяму это нравится. — Я для кого…       — Неплохо. — Его перебивают, вместо ожидаемых щеки или губ опять звонко чмокают в ухо — настолько хищно, словно норовя порвать перепонку. — Так уж и быть, мой золотой.       Майкл что-то громко скулит в подушку от этих разящих спокойных слов и от того, что его просьбу наконец выполняют. В этой позе ему не видно ничего, кроме полосатой ткани перед собой, но при этом эта же поза позволяет принять больше в себя. Он выгибается дальше, пробуя поймать ритм. Ласковая рука гладит его по спине, сминая мышцы, щипая, иногда произвольно играясь с кожей и вызывая щекотку.       Нарочно ли сейчас Майкл дышит так громко? Он сам не знает. Пальцы сжимают покрывало сильнее.       Догадается ли Уильям, что ласку пора сменить? Наверное, он уже догадался. Двигается нарочно неспешно, ни на йоту не разгоняясь.       — Уиль!.. — Имя обрывается, и Майкл ахает от внезапного толчка. Он ведёт бёдрами из стороны в сторону.       — Ты снова решил схалтурить? — Густые волосы убираются с шеи, и к загривку плотно приникают губы. — Ах, как же легко было с рацией.       Язык Майкла способен на всё, что угодно. Уильям же, прекрасно об этом зная, очевидно вредничает. Яро доказывать что-то бессмысленно.       Их лица снова оказываются рядом, и длинные тонкие пальцы выскальзывают из давящего на них прохода. Уильям улыбается. Властно давит на шею, вминая в подушку.       — Непокорный. Нетерпеливый. В кого ты такой? — перемежается с новыми поцелуями. Майкл усердно — как может — ловит чужие губы, закрывает глаза на миг, чтобы потом быть пронзённым чужим мутным взглядом.       — Хочу тебя всего внутри себя. — Рот откровенно не следит за словами. Это говорит не Майкл. Это вторит бесконечно жар, охвативший всё тело. Уильям звучно усмехается. Лицо утыкается обратно в мягкий плен.       Он задыхается, ощущая дразнящую головку у сфинктера. Приятно крупная, та скользит вверх и вниз между разведённых ягодиц, проталкивается вперёд и отступает назад. Грудь сжимается в подавленном всхлипе. Слишком сильное желание.       — Уиль-ах!       На первых толчках он почти кричит от накатившего наслаждения. Перья за гладкой тканью поглотят всё — каждый вдох, каждый чрезмерно пошлый стон. Он слишком увлёкся, играясь с рацией — напряжение, скопившееся внутри, готово гнуть металлические палки.       — Боже, какой же ты всегда громкий, — отмечают хрипло позади, но темп не сбавляют. Если бы Майкл был диким зверем, покрывало бы уже давно порвалось в клочья. — Волчонок. — Он будто читает его мысли.       Майкл, чувствуя, как Уильям сильно наклоняется вперёд, поднимает лицо и видит, как на одну из подушек рядом укладывается плюшевый мишка.       — Вот, послушай. — По другую сторону шикает рация, и из живота игрушки вырывается нечто механически смазанное. Череда высоких вдохов и выдохов. Его вдохов и выдохов, которым нет конца. Всё, что он может сделать дальше, — позволить этой череде катиться дальше, цепляя за собой ставшие вдруг тихими стоны.       Сзади хлюпает смазка, и от этих звуков Майкл выгибается ещё больше. Эти звуки нравятся ему больше. Они естественные, но…       — Вы так похожи. Прямо как две капли. — Рука Уильяма играется с его прядями, ласкает затылок. Он звучно усмехается. Майкл бы продал душу, чтобы утонуть в его смешках. Они прекрасны.       Какофония из звуков сбивает. Противостоять тому, как сильно она ведёт голову, невозможно — ощущения заставляют подавленно замереть и принимать новые и новые скользкие движения у простаты.       — Как я тебя люблю, — шепчут на ухо, гладя по щеке. То же вторит динамик, спрятавшегося среди жёлтой шерсти.       Майкл громко всхлипывает, и его всхлип тонет в помехах.       Рация снова щёлкает — больше мишка ничего не говорит.       Уставшие колени дрожат. Обе ничуть не менее уставшие ладони покоятся по бокам от головы — одна из них сплетена в плотный, пульсирующий при каждом толчке замок с другой, что чуть покрупнее. Уильям придерживает свободной рукой его за живот, подхватив поперёк и не позволяя упасть. Майкл бездумно вырывает из-под той часть футболки, чтобы ощутить всё тепло обожаемой ладони. О бёдра сзади трётся гладкая ткань приспущенных штанов. Голова лежит на подушке уже боком и бесстыдно ловит кислород с каждым вдохом на полустоне. Чужая ладонь чуть ослабляется и, плавно переместившись выше, прихватывает один из сосков, прокатывает его между пальцев, вызывая новый резкий всхлип.       Майкл в последний раз сжимает простыню, выбившуюся из-под сорванного чёрт-те куда одеяла, и изливается прямо под себя. Перед глазами всё заливается белым маревом. Чужие руки чуть ослабевают. Ватные колени больше не держат, и он обмякает на кровати. Мозг отключается, погружается в обволакивающую каждый завиток разума негу. Уильям наваливается следом, продолжая рвано толкаться. Затылок опаляется сбивчивым дыханием.       Спустя несколько долгих сонных вдохов у Майкла с трудом находятся силы на то, чтобы противостоять весу их тел и приподняться на локтях. Он медленно-медленно оборачивается через плечо и, глядя мягко прикрывающимися с каждым проникновением глазами, обнажает клыки. Мутный взгляд бродит по раскрасневшемуся лицу. По-педантски уложенная чёлка давно прилипла ко лбу, веки мерно плотно смыкаются и размыкаются, губы едва раскрыты, верхняя то и дело приподнимается в оскале. Кажется, его собственный рот тоже чуть приоткрывается вслед за чужим.       Сухое горло обжигается свежим воздухом:       — Сам волчонок, — хрипло улыбается Майкл.       Руки на нём сжимаются, царапают кожу. Если бы он был диким зверем, разорвал бы сейчас обожаемого сына в клочья. Уильям замирает, оставшись где-то совсем глубоко внутри. Он выдыхает медленно. Едва слышно. Но Майкл наслаждается всем, что может уловить его слух. Он слишком его любит.       Лицо чуть морщится, когда ослабевший член постепенно выскальзывает наружу. Уильям опускается рядом — вернее, отбросив мишку куда подальше с подушек, падает без сил. Он делает ещё несколько глубоких вдохов и выдохов. Звучно облизывает губы, сглатывает и ласково проводит пятернёй по голове. Майкл разворачивается к нему лицом.       Во взгляде напротив мелькает смятение. Палец касается нежной кожи под глазом. Отстранившись от неё, он попадает всецело в обеспокоенное внимание Уильяма. Это слеза? Тонкие аккуратные брови сводятся лишь на секунду, после которой он обнимает Майкла покрепче, практически прижимая к себе.       — Прости меня, тебе было…       Вместо того, чтобы дослушать вопрос, Майкл бодает его губы своими и улыбается. Он долго не отстраняется, то расслабляясь, то сминая вновь. Дышит снова громко и, кажется, даже забывает прикрыть глаза. Уильям кротко замирает. Его рука опять проходится по волосам, продолжает свой нежный путь, гуляя от шеи к лицу.       Когда эта слеза вообще взялась? Какая разница?       — Перестарался, — усмехается Майкл и, жмурясь от наслаждения, приникает к ласкающей его щёку руке.

— Я буду чинить, если ты тоже уберёшь за собой. Бёдра вскидываются, резво разведённые безотказными руками. — С удовольствием, — ухмыляются сверху. И Майкл в тысячный раз за вечер хрипло скулит, ощущая горячий язык в самом постыдном месте.