Любовь Джостара

Цезарь смотрел на лежащее среди каменных обломков изувеченное тело Джозефа. Хотя, скорей всего, это было просто напросто кровавое месиво, в котором он едва бы мог узнать своего друга. Единственное, что осталось на память — длинный шарф, зелёный в жёлтую полоску. Слёзы жгли глаза, затуманивая зрение, неконтролируемо текли без остановки, и даже то, что Цезарь поспешно пытался смахнуть их быстрыми движениями, не помогало. — Идиот, — сквозь зубы процедил итальянец, со всей силы ударяя кулаком о каменный пол, — говорил же тебе не ходить одному ! В конце блондин просто сорвался на крик. Перед глазами пробежала их последняя ссора. На повышенных тонах, активно жестикулируя и размахивая руками так, что, казалось бы, вот-вот зарядит собеседнику промеж глаз, Джозеф с пеной у рта доказывал свою невиновность. Как оказалось, одну из ночей он провёл в компании Сьюзи Кью, что навело Цезаря на самые неприличные мысли. Джостар, в свою очередь, яро всё отрицал. Почему Цезарь не мог ему поверить ? Их небольшой роман, пылкий интерес друг к другу давал сил и на сражения и на тренировки, ведь после этого, уставшие и вымотанные, они могли уединиться и просто побыть вместе. Наедине. И каждый раз Цезарь ждал этого. Ждал, чтобы Джозеф снова подхватил его на руки. Ждал, чтобы вновь удивиться его физической силе, похвалить его за немалую выносливость — после столь больших нагрузок Джозеф был всё ещё способен нести отнюдь не лёгкого Цеппели, пусть и на изредка подрагивающих руках. Во время тренировок Цезарь позволял себе бросить в сторону Джозефа пару едких замечаний, несколько колких шуток, да и обойтись без закатывания глаз, цыканья языком и наигранных вздохов он тоже не мог. Джозеф и впрямь нередко действовал на нервы. Но только не тогда, когда они наедине. Всё это куда-то улетучивалось, и итальянец становился мягким и покладистым, таким податливым и готовым чуть ли не на всё. И Джозеф наслаждался этим. Вжимая Цезаря в кровать, касаясь горячей кожи, розоватой после тёплого душа, или наоборот, липкой после тренировки, потому что к чёрту душ, есть дела и поважнее. Джостар не славился терпением даже в этом деле, наспех растягивал его, наспех смазывал себя, чтобы побыстрее войти. Цезарь нередко шипел от боли, чувствуя, как два не особо тонких пальца резко проникают в него, как Джозеф сразу начинает двигать ими, то и дело раздвигая или массируя стенки. Итальянец сжимал зубы и прогибался в пояснице, лишь раззадоривая ДжоДжо, показывая неплохую гибкость и слегка приподнимая бёдра. Однако, длилось это обычно не долго, и нетерпеливый Джостар довольно быстро вгонял в Цезаря свой член, от чего на блондина накатывала новая волна боли, быстро смешивающаяся с неземным удовольствием, когда его хватали мускулистые руки британца и прижимали ближе, держа, обнимая сзади, оглаживая и трогая. Цезарь просто терял контроль каждый раз, когда Джозеф, прижавшись к нему сзади, обдавая бледную кожу своим горячим хриплым дыханием, оставлял нежную дорожку из поцелуев от уха до плеча, прежде чем впиться губами в широкую шею и оставить на ней несколько тёмных, неаккуратных засосов. Движения быстро набирали темп, распирая изнутри и отдаваясь пульсациями по всему телу, амплитуда становилась больше, заставляя дрожать и извиваться. Цезарю нравилось, когда Джозеф вдалбливался в него, входя на всю длину, так, что было трудно удержаться в этой позиции, ведь толчки были настолько сильными, что чуть ли не сбивали с ног, да и мягкий матрас был не лучшей опорой. Цезарю нравилось, как одна рука обвивает его грудь, не давая упасть, а другая блуждает по всему телу, исследуя будто впервые. Цезарю нравилось, как ДжоДжо, чувствуя, что он близок к разрядке, наваливается на него всем телом, придавливает к кровати, а после нескольких толчков обильно изливается внутрь. Цезарю нравилось, как после всего этого, вымотанные и ещё больше вспотевшие, они лежали на кровати, прижимаясь друг к другу, приводя в норму дыхание и заводя какой-нибудь разговор "ни о чём". Итальянец чувствовал себя так комфортно, так защищённо в крепких объятиях Джостара. Казалось бы, он мог провести так вечность. И Цезаря приводила в ярость одна лишь мысль, что то же самое Джозеф недавно сделал со Сьюзи Кью. Неужели Джостар ничего не испытывал к нему ? Неужели это было лишь слепое желание ? Неужели это было так трудно — заполучить его любовь ? Было недостаточно всей той заботы и страсти, которую мог дать итальянец ? Видимо, своим недоверием или огромным количеством всё тех же едких замечаний, Цезарь всё-таки довёл Джозефа. Не желая больше ни видеть ни слышать своего напарника, разгорячённый британец решил самолично направиться в заброшенный отель, в котором им и предстояло сразиться с Людьми из Колонн. Этот импульсивный, необдуманный, абсолютно глупый поступок и стал роковым. Джозеф не вернулся. Сидя на холодных камнях, Цезарь мог лишь заливаться слезами, не понимая, что чувствует. Хотелось кричать, ругаться, проклинать всех и вся, но в то же время хотелось просто лечь, подобрать под себя колени и раствориться в безысходности, тихо плача и чувствуя, будто он падает в какую-то бездну, чувствуя пустоту, которую мог заполнить только Джозеф. — Почему хоть раз ты не мог подумать своей пустой головой и не быть таким импульсивным идиотом ?! — от такого крика можно было запросто сорвать голос, однако это не то, что вообще волновало Цезаря. В порыве эмоций он обрушил очередной удар кулаком на твёрдый пол, чуть ли не разодрав до крови кожу. До сих пор не в силах прийти в себя, он лишь тихо прошептал, слыша сильную дрожь в своём голосе, — глупый Джостар. Через несколько месяцев Цезарь понял, что всё-таки был прав. Джостар действительно провёл ночь со Сьюзи, которая теперь была безутешна, причитая о смерти любимого, с которым и знакома-то едва была, и о том, как же тяжело приходится переживать беременность. Цезарь твёрдо решил — он не бросит её одну. Он позаботится о ребёнке человека, который был ему так дорог. Пусть даже это и будет напоминать ему о том, что он, наверняка, был лишь способом снять напряжение после тренировки. Или мимолётным увлечением. Он не был единственным для Джозефа. Но теперь это должно быть не столь важно. — Эй, старик, — из воспоминаний Цезаря выдернул холодный голос, окликнувший его, — снова прошлое мучает ? Молодой парень в японской школьной форме садится рядом с ним на кровать. Цеппели выдыхает и мягко улыбается, практически незаметно. Джотаро похож на Джозефа. Черты лица, пусть и не точь в точь повторяющие Джостара, но такие знакомые, крепкое телосложение, такой же высокий рост. Цезарь видел, как, взрослея, Куджо всё больше и больше походил на его старого друга. С детства Джотаро тянулся к итальянцу. Умилительно, как, будучи совсем ребёнком, он мог допоздна сидеть у него на коленях и слушать истории из его молодости. Цезарь рассказывал мальчику обо всём — о своём трудном детстве, о своей семье, о том, как, будучи подростком, он выживал в жестоком мире, о том, как обучался Хамону. И, разумеется, о том, насколько храбрым был Джозеф. Цеппели в мельчайших подробностях рассказал Джотаро о каждом сражении, в котором участвовал Джостар, нередко приукрашивая и преувеличивая, чем ещё больше подогревал интерес юного Куджо. И сейчас, выросший на его глазах в крепкого молодого мужчину, Джотаро сидел рядом с ним, приобняв и обеспокоенно смотря на итальянца. Он знал — Цезарю всё ещё больно от утраты. Но он не знал, насколько близок был для него Джозеф. И всё-таки Джотаро был другим. В отличии от Джозефа, он не стремился поскорее оттрахать Цезаря так, чтобы аж искры из глаз летели. Как ни странно, Джотаро был намного более заботливым и даже нежным. Аккуратно кладя Цеппели на жёсткий футон, он начинал с лёгких поцелуев. Губы, щёки, лоб — он обцеловывал всё лицо своего дорогого Цезаря, спускаясь к шее и не пропуская ни одного сантиметра нежной кожи. Он не рвал на нём одежды, наоборот, аккуратно расстёгивал или стягивал её, отбрасывая в сторону, и проходясь дорожками из поцелуев по всему телу, по каждой сильной и упругой мышце, поражаясь тому, насколько молодо и подтянуто выглядит итальянец. Ни по его телу, ни по лицу нельзя было сказать, что он старше сорока. Джотаро давно подметил для себя, что было бы неплохо так же начать тренировать Хамон. К основной части Джотаро приступал, лишь полностью покрыв Цезаря поцелуями, заведя его, задав хороший настрой. Лишь заметив, что тот уже не может терпеть, что он выгибается под каждым прикосновением, прося ещё, хватается за молодое тело в попытках получить больше, Куджо мог зайти дальше. В отличии от Джозефа, он растягивал Цеппели медленно, постепенно вводя один палец, затем другой, а иногда подключал и третий. Лишняя смазка, которой он обычно не жалел, стекала на простыни, а комната наполнялась влажными звуками. Джотаро знал, как за считанные минуты довести итальянца до оргазма, заставить его вцепиться в простыни и выругаться, заставить извиваться и зажимать рот рукой, чтобы слишком сильно не шуметь. Проникнув пальцами внутрь на всю длину, Джотаро нащупывал простату, начиная массировать её лёгкими круговыми движениями, изредка надавливая сильнее, в то время как другой рукой быстро водил по члену Цеппели, взявшись чуть ниже головки. Доведя Цезаря до разрядки, Джотаро входил. Его член был не таким большим как у Джозефа, да и после хорошей растяжки итальянец не чувствовал боли. Куджо был нежным. Ни один раз не обходился без поцелуев, а под конец Цеппели всегда был покрыт мокрыми следами от языка ДжоДжо. Было очень непривычно, даже странно — кто-то настолько похожий на Джозефа был полной его противоположностью. Джотаро не раздражал какой-то гиперактивностью, наоборот, был сдержанным, довольно спокойным, и, подобно самому Цезарю, иногда раздражительным, легко выходящим из себя. — Всё хорошо, Джотаро, — отбросив все свои мысли на задний план, итальянец придвинулся поближе к парню, отвечая на его несколько обеспокоенный вопрос, на что получил лёгкий поцелуй в висок и мягкую улыбку ДжоДжо. Всё-таки он смог заполучить любовь Джостара.